Текст книги "Лесная невеста. Проклятие Дивины"

– Да что случилось, говори! У Столпомера войско – десять тысяч с тьмою[5]5
  «Тьма», собственно, и есть десять тысяч.


[Закрыть]?

– Войско у него не знаю какое, я всего войска не видел. Зато видел я там этого… нашего… – Буяр опустил голову и уставился на свою шапку. – Ну, короче, Зимобора.

– Зим… – Избрана даже не смогла выговорить хорошо знакомое имя и села, как подкошенная, чуть ли не мимо лавки. – Ты сам его видел, или это опять – одна баба на торгу сказала?

– Сам видел, сам! – Буяр помахивал своей шапкой, держа ее между колен, и не смотрел на сестру. Ему было стыдно, и это означало, что и он наконец-то повзрослел. – В Оршанском. Он со Столпомером пришел.

– Со Столпомером? Как так? Откуда? Почему он с ним? Прямо так взял и пришел?

– Ну, не совсем так. Там у Столпомера город есть, Радогощ. От Оршанского еще переход…

– Знаю!

– Ну, мы с тамошними на лову встретились, они у меня оленя перехватили. А я пошел и Радогощ взял. Не сам городок, нижние домишки. Людишек угнал, припасов всяких забрал.

Избрана схватилась за голову. Она так и знала, что от младшего брата будут одни неприятности. Но неприятности эти оказались так велики, что у нее не было слов. Выходит, этой войной она обязана дурацкой удали собственного брата!

– А потом Столпомер с войском пришел. И Зимобор с ним. Уж не знаю, как он к нему пристал. Наверное, как от нас ушел, так и к нему.

– Но никто не говорил, что Зимобор в Полотеске! Оттуда приезжали варяги, я посылала у них спрашивать.

– Говорю же, сам его видел. Он мне сначала другое имя сказал. Я, говорит, Ледич из Столпомеровой дружины.

– А ты его не узнал?

– Он в шлеме был, варяжском, ну… Откуда же я знал! Кому бы в голову пришло? Ну, одолел он меня. – Такое признание Буяру далось нелегко, но то, что предстояло, было еще хуже. – Еще бы не одолеть… Он, вон, старше… – бормотал Буяр, обращаясь то ли к Избране, то ли к самому себе. – Ну, убить он меня не убил…

– Вижу! – отозвалась Избрана, в досаде почти жалея, что любезный младший братец все-таки уцелел.

– А взял с меня клятву против него не воевать и признать, как старшего брата, вместо отца, – наконец выговорил Буяр.

– И ты поклялся? – Избрана смотрела на него как на предателя.

– А что мне было делать, если он мне меч к горлу приставил? – Буяр не поднимал глаз, но ее взгляд жег ему затылок. – Был бы другой кто… А то все-таки брат… Старший… Что же, пусть бы он своей рукой меня убил… Ну, в общем, я больше не воюю! – Княжич тряхнул шапкой, словно подводя черту под своей прежней жизнью. – Ты, сестра, как хочешь. А я и моя дружина… Мне дружину только так и отдали, что я за нее тоже клялся не воевать.

– А в Оршанском что?

– Откуда мне знать? Я оттуда прямо сюда. Он там еще оставался.

– Не знаешь! – с презрением глядя на брата, отчеканила Избрана. – Не знаешь, что с твоим городом делается! Да если у нас такие все князья, как ты, то вас не только я, а любая баба побьет!

– Ну, короче, сама воюй! – Красный от досады Буяр поднялся и махнул шапкой. – Без меня, короче….

Из-за суеты и беспорядка, возникших с приездом Буяровой дружины, выступление пришлось отложить. О внезапном появлении Зимобора Избрана велела никому не рассказывать, пытаясь оттянуть то, что сама невольно уже начала считать неизбежным. Предсказание Громана сбывалось на глазах, но Избрана не желала с этим мириться. После всего, что уже произошло, возвращение старшего из братьев, да еще со Столпомеровыми полками за спиной, означало ее гибель. Убить ее Зимобор не убьет, в это она не верила, но как будет жить, лишившись власти, не могла и думать. Такого позора ей не перенести.

В честь приезда княжича затеялся пир, воеводы раздобыли пива, местные бабы нанесли пирогов из муки пополам со всякими кореньями и сосновой корой. Избрана какое-то время посидела в обчине, вот только сделать веселое лицо ей оказалось не по силам.

* * *

Утром дружина была готова к выступлению еще до рассвета. Лица выглядели помятыми, но вполне трезвыми. Секач и Красовит намекали княгине, что ей лучше остаться и здесь ждать от них вестей, но она коротко мотнула головой. Сидеть и ждать в бездействии и неизвестности было хуже смерти.

Зеркало Избрана взяла с собой. Оно уже стало казаться ей чем-то вроде оберега.

Около полудня небольшой дозор, один из тех, что рассылались вперед и по сторонам следования войска, вернулся с известием, что полотеские полки замечены поблизости.

– Сотни четыре людей, – рассказывали дозорные. – Столпомер, видно, следом идет.

– Пусть идет! – мрачно произнес Красовит. – Как дойдет, так передового полка своего не найдет! Четыре сотни! Да я его и один…

– Один ты в отхожий чулан ходи! – грубо оборвал его Секач, и сейчас Избрана, как ни мало любила воеводу, полностью одобрила его ответ. – А на Столпомера пойдем все вместе! Давай, труби!

Заснеженная река, по которой двигалось войско, вывела смолян на довольно широкую луговину, окруженную лесом. Это было единственное подходящее для битвы место, поскольку дальше тянулись сплошные дебри. Войско остановилось, воеводы принялись равнять ряды, распоряжаться. Красовит и Секач спорили, надо ли пройти вперед на случай, если полочане испугаются и не захотят показываться на открытое пространство. Избрана старалась прислушиваться к их спору, но не вмешивалась. Еще девочкой она любила слушать, как отец обсуждал с дружиной ратные дела, и на словах понимала все очень хорошо. Сторожевой полк, передовой полк, «стена», засадный полк… Вот только как всем этим распоряжаться, когда все твои полки собраны на не слишком широкой луговине, где люди и кони вязнут в снегу, а вокруг лес, в котором ничего не видно? Пусть уж Секач сам делает, как считает нужным.

– Да надо пеших вперед пустить, пусть снег вытопчут, а потом уж конных! – долетало от кучки воевод.

– Ну, давай я его обойду! Обожмем и задавим! А то он в лес отступит, и поминай как звали! Ну, я его зажму! – твердил Красовит.

Секач ответил со своей обычной грубой прямотой, и Избрана отвернулась, будто ничего не слышала. Впрочем, на нее никто сейчас не смотрел. «Видишь? – вдруг подумала она, мысленно обращаясь к зеркалу, а имея в виду Зимобора. – Вот они тут что творят. А все ты!»

Из перелеска послышался звук боевого рога. Полочане, не устрашенные численным превосходством смолян, собирались принять бой. Впрочем, это никого не удивило: на их месте смоляне поступили бы так же, а давние противники обвиняли друг друга в чем угодно, но только не в трусости.

– Ты бы отошла, княгиня. – Благовид, все с тем же добродушным лицом, которого не мог изменить даже шлем, тронул Избрану за локоть. – А то еще стрельнет какой-нибудь чурбан…

Избрана не ощущала в себе глупого желания скакать впереди полков с тяжеленным мечом в руке, поэтому кивнула и направила коня назад, к опушке. Войско уже выдвинулось, на истоптанном снегу вокруг нее осталась только дружина Хедина.

– Ей, крутолобые! – весело кричал спереди какой-то кметь из Красовитовой дружины. – Что отстали? Потом добычу делить не пустим!

Варяги на этот раз предпочли сделать вид, что не поняли. А Избрана сердито поджала губы: добычу еще добыть надо!

Из-за рощи показалось полотеское войско. Несколько десятков человек неровной и не слишком грозной толпой, неуклюже переваливаясь в снегу, выкатились на открытое место, и Избрана все не могла убедить саму себя, что это – начало настоящей битвы.

Секач крикнул, в полочан полетели стрелы. Те вскинули щиты и ускорили шаг. За спинами передних появлялись все новые и новые фигуры, по примятому снегу бежать было легче, и казалось, что там, за лесом, сорвалась какая-то лавина и теперь эти фигурки в шлемах и со щитами будут катиться и катиться, бесконечные, как речные волны… На открытом месте перед рощей их уже было много, все выглядели одинаковыми и проворными, как муравьи. Избране стало жутко, захотелось немедленно остановить все это.

Вперед выехал всадник со щитом, поднял руку и замахал еловой веткой.

– Секач, назад! – закричала Избрана, боясь, что ее уже не услышат. – Узнай, что ему надо! Кто это?

Секач опять заорал. Не так уж он был глуп и кровожаден, чтобы слепо стремиться в драку.

– Тише, тише! Дайте послушать! – раздалось со всех сторон.

Оба войска, усмиренные воеводами, приостановились двумя неровными темными массами. Избрана снова выехала вперед. Два варяга прикрывали ее щитами на всякий случай.

Всадник приблизился. До него было всего шагов двадцать. У Избраны что-то оборвалось в груди и внутри все похолодело. В отличие от Буяра, она была подготовлена к встрече. Она ждала его, не хотела верить слухам, но против воли ждала, что он появится, – и вот он появился! Еще не видя лица под варяжским шлемом, она узнавала фигуру, рост, посадку в седле. Ее обуревало сразу множество чувств. Глупая радость, для нее самой неожиданная – только теперь она поняла, как жутко и больно было думать, что ее старший брат мертв. И сразу же негодование, возмущение, яростная решимость отстаивать свое право – ведь он пришел, чтобы отнять у нее власть, почет, может быть, саму свободу! И вся эта смесь добрых и злых чувств вызвала такую бурю в душе, что на глазах Избраны выступили слезы. Слезы мешали видеть, и она совсем не по-княжески вытерла их рукавом шубы. Гладкий шелк, которым была покрыта шуба, не стер, а только размазал слезы, оставив на щеках мокрые холодные дорожки, но Избрана этого не замечала – все ее чувства были прикованы к всаднику в варяжском шлеме, в кольчуге с каемкой из медных колец, в стегаче из бурой кожи. Вещи все были незнакомые, но это был он. Ее брат Зимобор.

Он тоже увидел сестру и направил коня в ее сторону. Они остановились друг против друга, на расстоянии в десяток шагов. Так, должно быть, в начале времен Перун со своим огненным войском стоял напротив Марены, своей сестры и соперницы, за которой вытянулось черной стеной войско мертвых. Избрана вовсе не походила на Марену – в шубе, покрытой ярким алым шелком, с длинной косой, что серебряной рекой стекала из-под платка тонкой белой шерсти, она была так красива на своей гнедой кобыле, чья сбруя блестела позолоченными накладками, что любой принял бы ее за невесту, приехавшую к жениху.

Но тот, кто стоял напротив, не был похож на жениха. Вороной конь, простое оружие и снаряжение, как у обычного кметя, – все это так не сочеталось с ярким обликом Избраны, что само противоречие несло угрозу. Казалось, они такие разные, что им двоим нет места на земле.

Всадник пристроил еловую лапу перед седлом, расстегнул шлем и снял его вместе с подшлемником. По передним рядам смолянского войска пробежал гул.

– Здравствуйте, смоляне, Кривовы внуки! – Зимобор поклонился, сидя в седле, и пятерней зачесал назад отросшие кудри, чтобы всем было хорошо видно его лицо. – Узнали меня? Это я, Зимобор, Велеборов сын. Я вернулся.

– Откуда ж ты вернулся? – раздался крик из смолянского войска. – Морок, что ли?

– Не морок я, Шумила. – Зимобор обернулся на знакомый голос, быстро нашел в передних рядах своего собственного бывшего кметя и улыбнулся. – А другие наши есть?

– Есть! Есть… – прозвучало с разных сторон. Кмети из бывшей Зимоборовой ближней дружины смотрели на него, как на восставшего из мертвых, и проталкивались в первые ряды.

– Не из Нави я воротился, но издалека, – продолжал Зимобор. – И вины моей нет в том, что далеко пришлось побывать. Но все равно прошу – простите, смоляне, что уходил. Теперь вернулся. И снова говорю: смолянский стол – мой по праву, ибо владел им мой отец и дед, и старше меня у них наследников нет. Не хочу вашей крови проливать, потому что вы, смоляне, – мое племя и мой род. Признайте меня вашим князем, и будет в Смолянске мир и закон.

– У нас есть княгиня! – крикнул Красовит, пока никто не успел опомниться, и впервые Избрана испытала к нему доброе чувство. – Нам других не надо!

– И все вы так мыслите, смоляне? – Зимобор обвел глазами ряды дружин.

Вместо внятного ответа прозвучал шум, как будто лес загудел под ветром. Люди не знали даже, живой ли человек перед ними на самом деле, где уж им было разбирать княжеские права! Все думали, что с этим вопросом давно покончено.

– Я не затем вернулся, чтобы назад уйти, – снова заговорил Зимобор. – И право мое буду оружием отстаивать. Ну, сестра! – Он впервые обратился прямо к Избране, и она вздрогнула. Она сейчас так боялась своего воскресшего брата, что ей было стыдно перед самой собой. – Что теперь скажешь? Сама будешь биться со мной или поединщика выставишь? Кого? Братца Буяра я уже побил. Давай другого – тоже побью.

– А если не побьешь? – нахально спросил Секач.

– Не побью – у меня войско есть. – Зимобор кивнул в сторону опушки. – Крови своего племени проливать не хочу и не желаю, чтобы вы, мой род, против законного князя бились. Но если придется – будем воевать.

– Так и ждать нечего – вперед, смоляне! – рявкнул Секач и вскинул щит. – Перун с нами! Ты – Столпомеров выкормыш, а не князь наш!

– Перун! – заорал Красовит, за ним другие воеводы. – Вперед! Бой!

В Зимобора полетело несколько стрел, и он быстро закрылся щитом. В щит вонзились две стрелы. Зимобор быстро развернул коня и поскакал назад, закрывая щитом спину.

В передних рядах смолян затрубил рог, дружина Красовита с криком побежала к опушке. Сам он был впереди, размахивая мечом и крича что-то удалое и неразборчивое. Прочие полки сначала застыли в нерешительности, и Избрана испугалась, что они не пойдут, – но они все-таки поддались порыву, дрогнули и устремились вперед, за стягом Секача.

Хедин схватил узду ее лошади, развернул и потащил назад. Навстречу им текло войско, трещали, сталкиваясь, щиты, блестели шлемы, смоляне орали, сами не зная что, и бежали как-то неуверенно. Несколько человек не бежали – это были кмети из бывшей Зимоборовой дружины, и привычка сражаться за него, а не против него, не давала им сделать ни шагу.

Избрана пыталась оглянуться, но бегущее вперед войско заслонило от нее полочан. Позади слышались железный лязг, вопль, треск щитов, раздавались ржанье воеводских коней, боевые кличи, яростная ругань и первые крики боли. Все смешалось, и она уже с трудом могла понять, что происходит там, у опушки заснеженного тонконогого березняка.

* * *

Разбиты! Избрана вновь и вновь твердила про себя это слово, и каждый раз оно обрушивалось на сознание тяжелым ударом. Она так и не поняла, что же там произошло. Хедин пытался объяснить ей, что засадный полк полочан, вдвое превышающий передовой, лесом обошел поляну битвы с другой стороны и напал на смолян сзади. Во главе засадного полка стоял сам князь Столпомер. Передовой и засадный полк полочан дружным натиском рубили и кололи, не давая смолянам даже поднять оружие в толкотне. Дошло до того, что засечинского воеводу Преждана, раненного в руку и упавшего, подкочинская дружина пыталась убить, приняв за противника. Об этом рассказал он сам, с несколькими кметями встретившийся Избране уже после конца битвы.

Но не подробности произошедшего нужны были княгине. В голове не укладывалось, что они разбиты, – случилось то самое, чего она так боялась, что не хотела допускать даже в мыслях. В ней ожило чисто детское неверие в поражение – так не бывает, «наши» всегда должны побеждать! Для смолян и для нее самой это поражение могло повлечь такие тяжелые последствия, что даже сейчас, вслед за Хедином пробираясь по заснеженному лесу, Избрана морщилась и потряхивала головой, надеясь проснуться.

Хорошо, что рядом с княгиней оказался Хедин, знакомый с поражениями и умеющий их переносить. Когда почти в лоб его дружине выскочил из леса засадный полк Столпомера, варяг сразу понял замысел полотеского князя и мгновенно принял решение.

– Назад! – на родном языке закричал он своей дружине, не выпуская повод княгининой лошади. – В лес! Быстро!

Более того: он догадался схватить собственный серый плащ, перекинутый через седло, и набросить на Избрану, чтобы скрыть ее слишком яркую красную шубу, в которой ее фигура была хорошо заметна. Потеряв из виду княгиню, полочане в общей свалке не обратили внимания на небольшой варяжский отряд.

Никто их не преследовал. Хедин стремительно уводил дружину прочь от места битвы и тянул за собой Избрану. Они ехали прямо через лес, по какой-то еле заметной тропке, ужасающе медленно, но быстрее двигаться через такие глубокие снежные завалы было невозможно. Избрана старалась не думать о том, что преследователи по притоптанному снегу поедут гораздо быстрее и нагонят их, но невольно втягивала голову в плечи. Помня, что княгиня не должна показывать страха, она хотела распрямиться, но страх пригибал, как тяжелый мешок на плечах.

Хорошо, что людям было не до того и почти никто на нее не смотрел.

Ветки били по голове, зеленые лапы тыкали заснеженными иголками в лицо. Она пыталась что-то крикнуть Хедину, то ли спросить, то ли приказать, но сама плохо понимала что, а он даже не оборачивался. Сейчас он гораздо лучше знал, что делать, и она не могла ни приказывать ему, ни советовать. И Избрана скоро замолчала. События швыряли ее, как весеннее половодье щепку, а она не могла не только что-то изменить, но даже понять, что происходит. Она была так мала, а весь этот поток – лес, люди, крики и суета – так огромен!

Звуки битвы давно затихли вдали, вокруг сомкнулся лес, но отряд не замедлял шага. Хедин надеялся успеть вернуться в Подгоричье раньше, чем до него дойдет Столпомер.

Но осуществить этот замысел было не так-то легко. На единственной дороге вдоль Днепра теперь был полотеский князь.

– Может быть, нам не стоит идти в Подгоричье, – сказал Хедин чуть погодя, когда Избрана наконец взяла себя в руки и стала способна к разумной беседе. – Столпомер тоже пойдет туда. Даже если мы успеем раньше, то уже утром или завтра он окажется под стенами. Если ты не хочешь попасть к нему в руки вместе с Подгоричьем…

– Не хочу! – решительно ответила Избрана. Вместе с самообладанием к ней вернулось и ощущение, что она опять отвечает за все, хотя бы потому что уцелела. – Нужно что-то делать! Здесь есть рядом еще какой-нибудь город?

– Не знаю. Я никогда здесь не бывал.

– Если в Подгоричье нельзя, надо обойти его и пробираться к Смолянску! Иначе Столпомер придет туда раньше нас! И надо попытаться собрать остатки войска. Не может быть, чтобы никто не уцелел!

– Поживем – увидим! – отозвался Хедин.

Он понимал, что даже уцелевшие остатки войска им теперь не помощники. Он спас княгиню от плена или даже смерти, но все скажут, что она сбежала, бросив войско. И все, что от этого войска останется, немедленно признает власть Зимобора. Наверное, уже признало. Ведь он говорил, что не хочет драться с соплеменниками, а значит, люди побросали оружие сразу, как только княгиня исчезла с глаз.

– Кроме того, с ними твой старший брат, – добавил Хедин. – А значит, нам следует попытаться сберечь хотя бы свою жизнь и свободу.

Избрана хотела возмутиться, но промолчала. Возвращение Зимобора из слухов стало явью, и даже она больше не могла с этим спорить.

И она проиграла ему первую же битву. Безнадежно проиграла.

Но что теперь получается? Она больше не княгиня? Это было бы крушением всей жизни, и Избрана именно потому никак не могла поверить в несчастье, что оно было слишком велико. Ее главная цель, мечта, ненадолго давшаяся ей в руки, выскользнула, вырвалась, словно злая судьба издевается!

Но вскоре на душе стало чуть полегче. Они встретили сначала Предвара с десятком воев, потом еще кое-кого. Все они, проскочив между сжимающимися рядами полочан, ушли в лес, и, по их словам, таким же образом уцелело немало людей. У воеводы была перевязана рука, но выглядел он бодро. Четверо отроков, сыновей и сестричей, которых он брал с собой в поход, были при нем, только двое – с незначительными ранами, и он верил, что все еще уладится.

– Мы в Удалье направляемся! – говорил Предвар, тоже обрадованный встречей с княгиней. – Я знавал людей тамошнего гнезда, а шурь мой оттуда невестку взял. Почти что родичи будем, примут, не прогонят! В Подгоричье-то теперь Столпомер не пустит. А в Удалье пересидим, хоть раны перевяжем. А там и видно будет!

Весь, не имеющая никаких укреплений, два десятка мужиков с рогатинами и топорами едва ли могли послужить настоящей защитой, но сейчас Избрана была рада хоть какому-то пристанищу. Короткий зимний день кончался, небо потемнело и опустилось ниже, лес встал черной неразличимой стеной – ей было жутко и хотелось увидеть хоть какую-то крышу над головой, отогреть заледеневшие ноги, снять тяжелую шубу, от которой ломило плечи, и хоть ненадолго ощутить покой.

К тому же никто не догадается искать ее там.

Под предводительством Предвара двинулись увереннее. До темноты, понемногу подбирая своих, смоляне кружили по лесу, пока наконец на пригорке над длинным оврагом, где летом наверняка бежал ручей, не показалось темное беспорядочное скопище изб. Ограды не было, но от дороги весь отделялась двумя резными воротными столбами, где на вершинах были вырезаны лица и бороды. Это были чуры – родовые божества и деревянные обереги от нечисти, которым здесь, на неимением настоящего святилища, приносили жертвы.

Удальские жители ничего не знали о битве, хотя смутные слухи о войне сюда просачивались. Старейшина, и впрямь узнавший Предвара, присел и хлопнул себя по коленям, увидев перед чурами целую дружину – несколько воевод почти без войска, кметей почти без оружия, с кровавыми повязками на распоротых рукавах. Княгиню, завернутую в плащ Хедина, даже не сразу заметили, и впервые в жизни ей не хотелось привлекать к себе внимания. Предвар шепнул что-то старосте, тот подозвал бабу, и баба наконец увела Избрану в женскую половину избы за занавеску. Разбитая телом и утомленная духом, княгиня уже едва понимала, что происходит вокруг.

Там с нее сняли шубу и промокшую обувь, уложили на лежанку, укрыли одеялом и принесли брусничного отвара с медом. Избрана выпила, чтобы согреться, легла и накрылась шубой с головой. В чужой несвежей постели было душно и неприятно, но ей так хотелось спрятаться от всего света, что она ни на что не обращала внимания. Весь мир был сумрачным, глухим и тяжелым, как эта черная изба, где за плотно висящим дымом нельзя было даже разглядеть обстановку. Последняя часть дороги, эта весь, расплывчатые пятна лиц, темные дыры низких дверей едва касались ее сознания.

Смоляне набились во все постройки, вповалку устроились даже в банях и овинах. Тем, кто не поместился, пришлось раскладывать костры на снегу. Воеводы сидели с мужчинами-хозяевами за столом, шел разговор о битве, но Избрана не слушала. Оставшийся позади день казался неимоверно длинным, даже не верилось, что она покинула избу старейшины Подгоричья всего лишь сегодня утром. Уложенная на неведомо чью лежанку, княгиня Избрана натягивала шубу на голову, желая спрятаться от всего пережитого за день, как пугливый ребенок прячется от кикиморы. Ее наполняли чувства стыда и досады, а завтрашний день казался таким неясным и пугающим, что Избрана изо всех сил старалась заснуть, чтобы хоть немного отдохнуть от томительной тревоги. Эту тревогу она ощущала всем телом, как тяжесть шубы на плечах.

* * *

Следующий день выдался ясным, и смолянская дружина немного воспрянула духом. Ночью никто их не тревожил, и смутная надежда, что «все еще обойдется», витала в воздухе, несколько просветляя лица во время ранних сборов в дорогу. Избрана почти успокоилась: в конце концов, ни в какой войне одна-единственная битва ничего не решает. Если князь проигрывает войну из-за того, что в сражении его конь потерял подкову, это значит, что соотношение сил заранее было безнадежно. А здесь не так! Смолянск не слабее Полотеска, и княгиня Избрана была намерена это доказать.

За ночь воеводы договорились не соваться сразу в сторону Смолянска, не выяснив предварительно, что там и как, и временным пристанищем выбрали городок Годомль, стоявший подальше на север, на реке Березине. Если Столпомер не пойдет сюда сразу, то можно будет переждать, пока соберется ополчение северо-западной части смолянской земли.

Тронувшись в путь на рассвете, дружина подошла к Годомлю около полудня. Это было старое поселение: старейшина рассказывал, со слов своего отца, что его дед, Годом, иначе Годомысл Старый, пришел сюда с берегов далекой реки Дунай и поселился на покинутом голядью мысу, где еще виднелись остатки оплывшего вала. Копая ямы под свои земляные избы, родовичи часто находили старые черепки и косточки. Вал они подновили, поверх поставили частокол, и теперь городок на мысу был настоящей крепостью.

Серый бревенчатый городок казался частью зимнего леса, и только дымы над крышами говорили о том, что здесь живут люди. Зато ворота были открыты, а среди толпившихся там людей Избране сразу бросилось в глаза хмурое лицо Красовита.

– А вот и княгиня! – Он вяло помахал рукой, приветствуя ее. – Я так и знал, что вы найдетесь. Тут у нас почти сотня – Блестан считает. Мы тут уже с вечера. Вы-то где пропадали? Да своих тут пять десятков, если всех собрать. Да, может, еще кто подойдет. А батя на охоте. Дружину-то кормить надо!

Вот как – и Секач здесь! Но и этому Избрана была рада – ведь именно он послал дружину в бой, не дав Зимобору противника для поединка. Пусть теперь сам и отвечает за последствия.

Городок был битком набит воями и кметями, так что для княгини с трудом нашли место в избе старейшины. Но все-таки это был настоящий дом: с печкой, с лавками, лежанками и укладками, а большуха приготовила ей баню, дала чистую сорочку, чулки и все прочее.

Едва передохнув и приведя себя в порядок, Избрана послала за Красовитом. Как он рассказал, сломив первое сопротивление смолян, Зимобор сразу предложил сдаваться, обещая безопасность. И сдались почти все. Только Секач с сыном и еще несколько старейшин, наиболее ярых сторонников княгини, предпочли уйти в лес, не надеясь на милосердие нового князя. И если все же другого пути не будет, то гораздо выгоднее прийти к нему добровольно и ставить условия, чем стать пленниками и вымаливать себе прощение.

Как и сама Избрана, Секач рассудил, что отсиживаться лучше именно в Годомле. Здесь он не терял времени даром и уже отправил кметей к Подгоричью и по округе – разузнать, где Столпомер и на какие силы смоляне могут рассчитывать.

– Узнаем, какие дороги нам открыты, тогда и двинемся, – хмуро закончил Красовит. – А пока пожрать бы чего…

С едой было плохо – старейшина, носивший родовое имя Годомысл, уже отослал в Смолянск свою дань, и его запасов едва хватало на прокорм собственных домочадцев. А то, что у кметей нашлось с собой, они подъели в пути. Обоз остался на поле битвы, а дорогу в Подгоричье, где хранились запасы, перерезал Столпомер. Конечно, отказать княгине в миске каши хозяин не мог, но дружине пришлось потерпеть до возвращения Секача с охоты. А того, что он привез, едва хватило на один день.

Назавтра вернулись кмети, посланные к Подгоричью. Столпомер уже был в городке, причем взял его без битвы: старейшины сами открыли ворота, едва узнали, что войско княгини разбито, и увидели вернувшегося Зимобора.

Избрана порадовалась, что не отправилась туда после битвы, но эта весть означала, что остаткам ее дружины закрыта дорога назад.

– Ну, если все, то я поехал, – мрачно сказал из угла Красовит.

На его гордости поражение сказалось тяжело, и он был непривычно замкнут и молчалив. Избрана заметила молодого воеводу, только когда он подал голос, а ведь раньше, в Смолянске, ей часто казалось, что Красовита слишком много.

– Куда? – Избрана глянула на него.

– В лес! Жрать-то чего-то надо!

Кмети загудели. Дружине грозил настоящий голод.

– Может, у оратаев в закромах пошарить? – предложил кто-то.

– Да мы сами к весне лебеду жуем! – поспешно возразил Годомысл. – Желудями хрустим, что твои кабаны! Тут земля плохая, не поля, а болота одни. Лес повывели, уж который век все старые лядины рубим да жжем, не родят ничего. А из окрестностей два рода, Клестовичи да Гуляйка со своими, и вовсе с места снялись да подались искать лучшей доли за тридевять земель…

– Что ты мне тут кощуны рассказываешь! – в досаде воскликнула Избрана.

– Я не кощуны, а я к тому говорю, что если оратаев сейчас обирать, то летом все разбегутся.

– Нет, оратаев трогать нельзя! – поддержал Предвар. – Если своих грабить, то и чужие не нужны. Боги такого не позволят!

– Да ну… – начал было Секач, почти оскорбленный мыслью, что он, доблестный воин, должен голодать, лишь бы не обидеть вонючих оратаев. Но тут же запнулся, осененный новой мыслью. – Ха! – тут же продолжил он. – Своих нельзя – и не надо! Тут же чужие под боком! Тут же до Столпомеровых земель – рукой подать! За Волчанку мы полюдьем не ходим, а до Волчанки той и пятнадцати верст не будет. А? Ну, дошло? – Он оглядел дружину. – Давайте-ка в Столпомеровых весях пошарим. А то и городок какой возьмем! Столпомер-то в эту зиму и в полюдье не успел, нас пошел воевать – он и не ждет, что и мы сзади зайти можем!

Кто-то из кметей захохотал.

– А что, замысел богатый… – начал Красовит, но Избрана перебила его.

– Да ты совсем с ума рехнулся! – закричала она во весь голос, не выбирая слов и не слыша, что в ее голосе прорезался визг склочной бабы. – Дивнинских! Грабить! Марена тебя возьми! Да ты лучше прямо к Столпомеру поезжай и скажи: здесь мы сидим, отец родной, тебя дожидаемся! Ведь найдут нас сразу по следам, сам себе на погребальную страву угощение привезешь, дурья твоя голова!

– Ты не ори! – рявкнул в ответ Секач. – Не на торгу! Своих не тронь, чужих не тронь! С голоду подыхать? Так? Придумай, княгиня-матушка, если такая умная!

– Засиживаться здесь не надо! Пару дней охотой перебьемся, мужиков пошлем рыбу ловить! А потом двигаться отсюда надо, к Смолянску! Ты что, зимовать здесь собрался?

– Если другого не найдем, то лучше уж дивнинских пограбить, чем ноги протянуть!

– Ты стар, а говоришь, как глупый отрок! – ответил ему Хедин, пока Избрана собиралась с мыслями. – Князь Столпомер совсем близко. Если мы нападем на его земли, он сразу узнает об этом. Ты хочешь погибели княгине и себе?

– А с голоду дохнуть – не погибель? Только таких крутолобых не спросили! Так что делать? Скажи, княгиня! – предложил Секач.

– А то и делать! Надо к дешнянскому князю послать и у него помощи попросить!

Все умолкли. Самой Избране эта мысль пришла только что, но показалась очень правильной.

– Бранемер дешнянский и Столпомер – давние недруги! – уверенно продолжала она. – Он рад будет нам помочь. Мы вместе Столпомера до самого Полотеска отгоним, а земли поделим.

– Чтобы мы, смоляне, у Бранемера дешнянского помощи просили? – с показным изумлением протянул Красовит и вопросительно посмотрел на отца.

Секач тряхнул лохматой головой.