Текст книги "Динамит для сеньориты"

Елизавета Паршина
Динамит для сеньориты

© Паршина Е. А., 2014

© ООО «Издательство Алгоритм», 2014

Пароль для нулевого меридиана

Первым на рассвете 1 декабря 1936 года был разбужен начальник станции радиоперехвата в Севилье. Затем начальники служб радиоразведки в Берлине и Риме. Каждому на стол легла удивительная радиограмма, она была не зашифрована и на чистом русском языке сообщала: «МОСКВА КРЕМЛЬ СТАЛИНУ ВОРОШИЛОВУ ИСПОЛНИЛИ СВОЙ ДОЛГ ПОГИБАЕМ ПРОЩАЙ РОДИНА ПРОЩАЙ МАМА». Исходила радиограмма из района нулевого меридиана центральной части Средиземного моря. Потом руководители разведок вызывали к себе заведующих региональными отделами, и всюду происходил одинаковый разговор:

– Прошляпили?!

Да, за большим тихоходным испанским пароходом «Мар Кариб», приписанным к порту Барселона, следило много глаз. Следили без особого напряжения: куда денется эта тяжелая черепаха! И не уследили. Корабль как в воду канул.

А за две недели до этого загадочного события в тысячах километров от того места происходило нечто еще более странное. Когда растаяли холодные ноябрьские сумерки, еще заспанные жители Севастополя, удивленно протирая глаза, смотрели на стоящий у причала обшарпанный грузовой пароход «Измир» с турецким флагом на мачте. Удивляться было чему. Они прекрасно помнили, как год назад отбывала в Турцию советская делегация. Отбывала на белоснежном сверкающем лайнере «Измир», не чета этому грузовику. Два портальных крана энергично спускали в трюмы самозванца стокилограммовые бомбы, стянутые в блоки по восемь штук. Рядом, ожидая погрузки, стояло несколько танков «БТ», слегка прикрытых короткими кусками брезента. Севастопольцы удивились бы еще больше, если бы узнали, что ни один человек на этом «Измире» ни слова не говорит по-турецки и что после отбытия из Севастополя его больше никто никогда не увидит.

Эти полувековой давности события так навсегда и остались бы загадкой, если б не столь же удивительная находка: пять крохотных, плохо сохранившихся листочков из записной книжки. Текст написан очень мелким почерком химическим карандашом, за много лет потерявшим способность проявляться от воды. Листочки оказались дневником известного советского разведчика Артура Спрогиса, который позже стал мужем моей матери, и в нашей семье, таким образом, сохранились некоторые его документы военного времени. Удивительной находку дневника я назвал не потому, что он сохранился. Удивителен сам факт того, что разведчик вел дневник, тем более такой опытный и осторожный, как Спрогис.

Артур Карлович Спрогис (1904–1980) уже в 14 лет был разведчиком партизанского отряда «Дикли», в 15 лет – красноармеец, разведчик 7-го Латышского полка, в 16 – сотрудник оперативного отдела ВЧК в Москве. В начале 20-х годов он на Кремлевских пулеметных курсах, когда довелось ему стоять на посту у дверей кабинета Ленина, затем фронты гражданской войны, служба в пограничных войсках, участие в операции по аресту Бориса Савинкова, далее – Высшая пограничная школа ОГПУ. С 1930 года Спрогис – уполномоченный Специального бюро Особого отдела ГПУ Белоруссии и начальник Специальной разведывательно-диверсионной школы в Минске. С декабря 1936 по октябрь 1937 – Испания, потом учеба в Академии им. Фрунзе. В войну 1941–1945 он начальник штаба партизанского движения Латвии, затем заведующий Военным отделом ЦК Компартии Латвии. В послевоенные годы Артур Карлович был наиболее близким другом нашей семьи и многому меня научил. Это был обаятельный, среднего роста, полный, энергичный, но с ленцой мужчина. Говорил покровительственно, но по-дружески, с легкой хитрецой. Очень смел и рационально, иногда до жестокости расчетлив. Вся его философия укладывалась в примитивную формулу: прав тот, кто сильнее. Причем это был не цинизм, а какая-то детская наивность. За несколько дней до смерти, когда мы разговаривали в больничной палате, я неодобрительно высказался о внешней политике СССР. Он молча показал мне глазами на стены и потолок палаты. Тогда я подумал: до чего даже сильных людей калечит система, если они и перед смертью боятся сказать правду. Тогда мне и в голову не пришло, что он боялся за меня. И боялся не зря. Рукопись текста, который вы сейчас читаете, и все документы к нему были изъяты у меня при обыске «как порнографические» (так записано в протоколе) и в 1986 году уничтожены в КГБ «как политически вредные» (так написано в письме Прокуратуры города Москвы 1992 года).

Дестабилизированная экономическим кризисом Европа пошла вправо, и обеспокоенный этим Советский Союз сделал все возможное для торможения этого процесса. В Испанию были посланы тысячи военных специалистов, а из Севастополя в обмен на золото один за другим отходили корабли с оружием, боеприпасами, продовольствием и медикаментами. Но доходили не все. Объявленное западными правительствами невмешательство обернулось для Испании фактической блокадой, поскольку фашистский флот действовал активно, а морские пути были под наблюдением разведок противника. Еще не сошла со страниц газет судьба советского парохода «Комсомол», в упор расстрелянного у испанских берегов, а из Севастополя отходил уже следующий корабль с названием «Измир», с турецким флагом на мачте и странными людьми на борту.

На этот раз предосторожности были усилены. Название, государственный флаг и внешний вид парохода предстояло несколько раз изменить. Кроме того, корабль был заминирован, и в случае захвата фашистами Спрогис должен был взорвать его вместе с командой и пассажирами.

А. Спрогис: «Пароход был подготовлен к взрыву на случай, если попадемся. Мы везли танки, бомбы, снаряды, сколько-то тонн пороху. Ехали через Черное, Средиземное море, и было очень опасно, потому что пароходы перехватывали. «Комсомол» наш перехватили. Я сделал проводку. Сделал электрическую, сделал шнуром (бикфордовым. – Л. П.), для того чтобы в случае чего…». (Звукозапись автора, 1976 год. Звукозаписи делались, когда у нас дома собирались старые боевые друзья и вспоминали минувшие дни. – Л. П.)

Причастность СССР нельзя было установить даже по трупам:

Л. Хургес, радист корабля, рассказал, что им приказали… «Ликвидировать в своем туалете все признаки советского происхождения. (…) Вооружившись лезвиями от безопасных бритв, принялись за работу. Через несколько минут на воротах наших пиджаков, пальто и сорочек оказались зияющие дыры от споротых фабричных марок «Москвошвей». Мы лишились всех брючных пуговиц, стелек обуви, задней части галстуков, шляпных подкладок и, что самое скверное, брючных ремней, подтяжек и подвязок для носков (в те времена носков с резинками еще не было). Все эти предметы были у нас изъяты как явно разоблачающие “агрессию СССР”».

Затем пассажирам – тринадцати советским военным советникам, летчикам и танкистам – было выдано личное оружие зарубежного производства и фальшивые паспорта.

«Как значилось в моем документе, — продолжает Л. Хургес, – я «получил» его в Польше в г. Кракове, о чем свидетельствовала личная подпись краковского воеводы и его печать. Из штампов следовало, что я «проживал» в Познани, Варне, Лодзи, Варшаве, Дрездене, Варне и Галаце, откуда завербовался в Мексику, и на этом пароходе следую в Вера-Крус. К паспорту прилагалась легенда, которую я должен был выучить и уничтожить. Согласно легенде, мы с отцом были репрессированы советскими властями. Отец умер в заключении, а мне удалось бежать и через Финляндию попасть в Польшу, где я и получил этот документ. Правда, слабым местом в легенде было то, что, пробыв столько времени в Польше и Германии, я не знал ни одного слова (кроме ругательств) ни по-польски, ни по-немецки и не имел никакого понятия о городах, где столько времени «жил». Другие наши товарищи получили такие же документы, только «выданные» в Болгарии, Румынии и Венгрии». (Из неопубликованных мемуаров Л. Хургеса. Тоже изъяты у меня при обыске и уничтожены в КГБ. – Л. П.)

Лев Лазаревич Хургес был замечательным, веселым и очень общительным человеком, роста невысокого, худощав и очень подвижен. До недавнего времени жил и работал в Грозном, иногда наезжал к нам в Москву. Болтал без умолку, но память великолепная, и знал много интересного благодаря неудержимому любопытству, за которое, естественно, поплатился лагерями. Скончался 18 марта 1988 года. Вот типичный фрагмент нашего разговора:

– Государственный флаг на пароходе меняли?

– У-у-у-у, флаг мы сто раз меняли!

– Сколько?!

– Три.

Всем участникам рейса было категорически запрещено вести любые личные записи, не говоря уже о дневниках. Операции помощи республиканским силам Испании осуществлялись Главным разведывательным управлением Красной Армии.

Покинув Севастополь, однотрубный турецкий «Измир» скрылся в темноте, а утром солнце встретило на черноморских волнах двухтрубный мексиканский «МарТабан», следующий из румынского порта Галац в Мексиканский Вера-Крус.

«Севастопольские умельцы-портовики, — пишет Л. Хургес, – знали свое дело, трубу сделали на загляденье и подкоптили лучше, чем настоящую. Внутри трубы сделали специальную топку, в которой жгли просмоленную паклю, так что дым из трубы был, как настоящий. Правда, кочегара этой трубы после «дымовой» вахты приходилось по полчаса отмывать в судовой бане».

Из дневника А. Спрогиса: «21 ноября. Идем курсом на Турцию, Босфор. Море сильно качает, у большинства ребят тошнота. Я чувствую себя сносно. Капитан и вся команда – испанцы и ни слова по-русски. Объясняемся через переводчика.

22 ноября. В 7 часов утра, когда встал, впереди в тумане виднеются берега Турции. Вошли в Босфор для медицинского контроля (кораблю пришлось придать его подлинное испанское обличие. – Л. П.) и в десятом часу встали на рейде у Константинополя. Видна прибрежная часть города, дворец Султана. Из-за оформления простояли до вечера. В темноте снялись с якоря и пошли Мраморным морем.

23 ноября. Утром проходили Дарданеллы. У выхода из Дарданелл замедлили ход, чтобы высадить провожающего нас турецкого лоцмана. Ширина Дарданелл около 3 км. По обе стороны на берегах видны земляные укрепления, из-за которых торчат стволы старых пушек. Не внушают солидности. Целый день идем Эгейским морем. Все время справа и слева попадаются острова».

Босфор, Константинополь, турецкий лоцман, Дарданеллы… Можно было не сомневаться, что разведка противника уже засекла судно и теперь с него глаз не спустят. С другой стороны, узкие проливы-ловушки уже пройдены, а в Средиземном море есть где поиграть в прятки. Когда спустился туман, вновь закипела работа: кое-что разобрали, кое-что пристроили, кое-что перекрасили, снова установили фальшивую трубу, и опять поплыл по волнам мексиканский «Мар-Табан».

Из дневника А. Спрогиса: «24 ноября. Целый день идем все тем же морем. Погода туманная. Происходит «маскарад» парохода. Чувствуется, что команда в напряженном состоянии. Наблюдаю за ребятами. Все держат себя крепко, но за некоторыми все-таки замечается нервность. (…) Два человека обращались с вопросом, действительно ли я взорву пароход, если попадемся. Успокоил, что не сразу.

25 ноября. Вчера вечером попрощались с берегом Греции. Вышли в Средиземное море и сегодня целый день идем по нему. Сильно качает. Погода хорошая и, несмотря на сильный ветер, на солнце жарко. Чувствуется близость Африки. Вчера получил сообщение, что правительственный крейсер поврежден. Команда парохода нервничает. Надо быть начеку».

Действительно, торпедирование испанского республиканского крейсера 1 класса «Мигель Сервантес» значительно снижало силы ожидающего транспорт конвоя. На следующий день предстояло пройти самую узкую часть Средиземного моря, где легко себя обнаружить и где их наверняка поджидали фашисты. Поэтому решили уйти подальше от морских путей и обойти Мальту с юга.

Из дневника А. Спрогиса: «26 ноября. Утром вправо Мальта, влево Африка. Идем далеко от берега. Ничего не видно. Опасная зона. У всех нервное, напряженное состояние. Видно, некоторые ребята сильно волнуются. Не понимаю, почему-то у меня никаких переживаний. Ночью проходим самое узкое место Средиземного моря между Африкой и итальянской Сицилией. На горизонте увидели огни трех кораблей, приняли за неприятельскую эскадру. Вот когда выяснилось, кто больше всего боится. Корабли оказались рыбацкими суднами. Наблюдаю за ребятами. Хотя первое напряжение прошло, все равно ждут опять, не появятся ли новые. Все знают: если встретится неприятель, обязательно потопит. Но стоит ли волноваться? От этого не легче. Лег спать».

Можно представить, как в разведцентры противника полетели сообщения: «В контрольный срок судно между Мальтой и Сицилией не прошло». Прежде чем начать поиски, фашисты, видимо, решили подождать еще сутки.

Из дневника А. Спрогиса: «27 ноября. (…) Ребята спят. Получили ночью радиограмму, что нас встретит дружественный флот. Это, видно, всех немножко успокоило. Скучно. Никто не хочет играть ни в шахматы, ни в карты. Сыграют партию и бросают, жалуясь на утомленное состояние, головную боль, а сами целый день ничего не делают. Читать нечего, все прочитал. Что делать? Волноваться, как большинство, не могу. Пробую изучать испанский язык. Тяжелый. Идем все время вдоль берега. Оказывается, это французская колония Тунис».

Когда фашисты так и не дождались судна, на береговых аэродромах завыли сирены.

Из дневника А. Спрогиса: «28 ноября. Все те же африканские берега. Ничего интересного. К вечеру пролетели два гидросамолета, через чес показались на горизонте 4 парохода. У всех очень напряженное состояние, боимся встретиться с неприятелем. Каждый знает, что достаточно одного снаряда или бомбы с самолета, чтобы взлететь всем пароходом в воздух. В виде шутки появилось сравнение, что «сидим на пороховой бочке с горящей сигарой во рту». По радио наш переводчик перехватил из Франции сообщение, что бомбардировали порт Картахену, все корабли потоплены, порт разрушен и т. п. Приказал эти сведения не распространять. Надо во что бы то ни стало сохранить моральное состояние команды. Особенно волнуются машинисты. Наша группа, за исключением некоторых, держит себя хорошо. Завтра должны пройти мимо Алжира…».

Из мемуаров Л. Хургеса: «Надо сказать, что душевные переживания не очень сильно повлияли на наш аппетит, и к концу пути мы подъели все начисто и в Картахену привезли лишь одного для шутки или по ошибке погруженного козла Ваську. Его, несмотря на все покушения кока, команда отстояла, хотя даже капитан велел отправить его за борт. Вообще, этот Васька сыграл немалую роль в поддержании общего морального духа. Обладая весьма живым и общительным характером, козел легко перегрызал веревку, которой был привязан, перелезал через загородку и шнырял по пароходу, появляясь внезапно в самых неожиданных местах. Где только не прятали козла от капитана и кока: и в кочегарке, и в бане, и в штурманской рубке, и даже однажды, когда опасность была особенно велика, в святая святых парохода – моей радиорубке».

Из дневника А. Спрогиса: «29 ноября. Все идем вдоль берегов Африки. Проходим мимо Алжира. В бинокль хорошо видны дома, пристань. Красивый город. Расположен на склоне большой горы или, вернее, горного хребта. Сильный встречный ветер и качка.

30 ноября. Утром на горизонте показались четыре эсминца. Напряженное состояние у всех. Весь вопрос – чьи они? Через полтора часа, когда подошли ближе, оказались английские военные корабли. Ушли мимо. Идем вдоль берега тихим ходом. Проходим мыс Тенес. Спешить некуда. Точно с наступлением темноты должны подойти к мысу Иви, чтобы на 90° изменить курс и за ночь проскочить самую опасную зону, т. е. пересечь в этом месте за ночь море (Средиземное. – Л. П.) и с наступлением рассвета прибыть в порт Картахена. В открытом море нас должен встретить дружественный флот. Пойдем без огней, сигналы установлены».

Встреча была назначена в середине Средиземного моря, когда судно будет пересекать нулевой меридиан. Были установлены пароль, отзыв и сигналы. К берегам Испании они должны были подойти уже под охраной республиканского конвоя. Но их ждали и фашисты. Их искали.

Из мемуаров Л. Хургеса: «Именно на этом участке, который никак нельзя обойти, нас должен был встречать франкистский флот, а персонально – его флагман, линейный крейсер немецкой постройки новейшейсистемы, обладающий большой скоростью, дальнобойностью и калибром артиллерии, знаменитый «Канариас» – гроза всего флота Республики. Встреча с «Канариасом», даже под охраной конвоя, ни у кого, конечно, радости вызвать не могла, ибо, пользуясь преимуществом хода и дальнобойности, «Канариас» может обстреливать нас, сам оставаясь неуязвимым, а много ли надо нашей «пороховой бочке с зажженным фитилем?».

Из дневника А. Спрогиса: «1 декабря. От мыса Иви взяли курс прямо на Картахену. Шли без огней полным ходом, сколько может дать машина. Напряжение у всех в высшей степени напряженное. (Спрогис, видно, и сам волновался: вместо «состояние» написал «напряжение». – Л. П.) Шли всю ночь. Наши военные корабли в условном месте нас не встретили. К утру, когда уже подходили к берегам Испании, вдруг в темноте появились два военных корабля. Приказали остановиться…».

Из мемуаров Л. Хургеса: «Москва все твердит: «Флот вышел вас встречать. Не беспокойтесь. Смело идите вперед». Но уже прошли треть пути до Картахены, где нас должны были встречать – флота нет. Прошли половину пути – флота нет. Прошли две трети пути – море безлюдно. Нервы у всех напряжены до предела, только Артур Спрогис в своем коверкотовом реглане хранит привычное (но, конечно, напускное) спокойствие. Начинает понемножку светлеть, а мы одни и совершенно беззащитны с нашим адским грузом. Москва все успокаивает: «Флот вышел вас встречать. Флот вас ищет». Какой черт «ищет»! Уже вырисовываются испанские берега. Капитан дает команду остановить машины: время военное, впереди минные поля, без лоцмана не пройти. А Москва засыпает нас утешительными радиограммами, Ваня еле успевает их расшифровывать, а Спрогис вскользь просмотрит и небрежно сунет в карман. Выхожу на палубу с очередной радиограммой и с удивлением обнаруживаю, что мы уже не одни. Когда и откуда появились эти военные корабли, я за работой даже не заметил. Один эсминец стоит почти вплотную у нашего правого борта, а второй несколько сзади, загораживая нам выход в море. Эсминцы номерные, без флагов и опознавательных знаков. Навели на нас 105-мм орудия и торпедные аппараты…».

А. Спрогис (звукозапись 1976 года): «Мы остановились. У нас был пропуск и пароль – все, что полагается. Мы говорим это самое, условное, а капитан миноносца не обращает внимания и никакого отзыва на пароль не дает. Мы поняли, что нас захватили фашисты. Миноносец в 50–70 метрах остановился, через рупор переговариваемся. Я подумал, что нет смысла с десятком их солдат взрываться. Лучше целиком. С нашим грузом на десять миноносцев хватит. Пока они опустят шлюпку, время еще есть. Я говорю капитану (у меня переводчик из итальянского ЦК комсомола был): «Все равно взрываться надо, давай ему в бок!». Капитан дает: «Полный вперед! На миноносец!». А пароход большой, груженый, начинает двигаться тихо, ползти на фашистов. Переводчик уже с мостика спустился, круг схватил, шифровальщик шифр уничтожил, а Лева (Хургес. – Л. П.) открытым текстом в Москву: «Исполнили свой долг. Погибаем. Прощай родина, прощай мама» (общий смех). Особенно мне «прощай мама» запомнилось».

Из мемуаров Л. Хургеса: «Тут только надо было в оба следить за командой (она состояла из анархистов и на всякий случай под предлогом взрывоопасности груза была разоружена. – Л. П.), ибо в любое время можно было ожидать бунта (их было раза в два больше, чем нас) с целью захвата парохода и сдачи его фашистам в обмен на свои жизни. Все мы привели в боевое состояние свои пистолеты, Артур достал гранаты, и мы сгрудились около радиорубки. Поняв, что толковать с нами о сдаче парохода врагу бесполезно, команда разбрелась кто куда, но их взгляды не выражали особой симпатии. Москва все время беспокоятся, зовет непрерывно, но я ни понять их, ни передать ничего не могу – нет кодов».

А. Спрогис (звукозапись 1976 года): «Вдруг капитан миноносца как начнет ругаться: «Ты! Фашист вонючий! Куда лезешь?!». Это он, значит, нас фашистами называет. Оказалось, это судно береговой охраны республиканцев. Пароль знали только крейсеры, с которыми мы в пути разминулись, а охрана о нас вообще понятия не имела, чтоб не распространять. Вот тут… я не понимаю… Лева убежден, что нас два миноносца захватили. Ну хоть убей меня – я знаю, что один. Я говорил с ним совершенно серьезно, без всякой трепотни. Но он настолько убежден! Даже мысли не допускает. Но вот хоть убей меня, под присягу, под расстрел – один был. Один». (Напомню, что в дневнике Спрогиса записано: «Вдруг в темноте появились два военных корабля». – Л. П.)

Из мемуаров Л. Хургеса: В свое окончательное спасение мы поверили только тогда, когда на подходе к Картахене перед нами услужливо открылись боны порта, а на мачтах наших «конвоиров» взвились красно-желто-фиолетовые флаги Республики. Радостными криками «виват!», «салют!», «ура!» реагировали мы и команда парохода на появление Картахены. Невозможно представить себе радость людей, спасшихся от, казалось, неизбежной смерти. Все обнимают друг друга, у многих на глазах слезы. Тут уж не выдержали даже мои «железные нервы». Не в силах сдержать себя и стыдясь своих слез, я побежал в свою рубку и там, лежа ничком на койке, меня несколько минут сотрясали почти истерические рыдания, но дверь я успел запереть, и никто не видел мою минутную слабость. И вот перед нами широко открыты боны картахенского порта, и мы «как герои» следуем мимо кораблей военного флота, так и не вышедшего, несмотря на все заверения Москвы, нас встречать и в случае нужды защитить, но теперь не жалевшего ни меди оркестров, ни холостых залпов артиллерии на торжественную встречу “героев”».

Когда теперь эти люди собирались у нас дома, вы бы на них посмотрели! Крик, шум стоит, друг друга перебивают, за рукава дергают, а хохоту сколько!

Из разговора за столом (звукозапись 1977 года):

Паршина: «Получили твою радиограмму, которую ты с парохода тогда, нет?».

Хургес: «Получили…» (общий смех).

Паршина: «А маме не успели передать?».

Хургес: «Не маме. Сталину и Ворошилову».

Паршина: «Нет, ты в конце «прощай мама» прибавил!».

Хургес: «Не-е-е-е-т, это брехня… Кто это сказал?!».

Паршина: «Да Артур сказал!».

Хургес: «Не-ет, не-е-ет. Пусть он не брешет! Никакой «мамы» не было!..» (шум, смех).

Из дневника А. Спрогиса: «1 декабря (продолжение). Утром зашли в порт Картахена. Началась выгрузка. Вечером уехал на машине в Валенсию».

Москва, 1985