Текст книги "Пролетая над планетарием"

Пролетая над планетарием
Елизавета Трубникова

Посвящается моим родителям, которые – за гранью.

И моему любимому мужу, который рядом всегда.

Иллюстратор Павел Морозов

© Елизавета Трубникова, 2017

© Павел Морозов, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4485-4638-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Ночь стояла ветреная. Листья жались к асфальту. Пахло затхлостью. Из арки слышалось слабое чавканье.

– Кто здесь? – Высокий мужчина от неожиданности пригнулся. – Что… что вы делаете?

Он не успел договорить, как в темноте, прямо перед его носом, блеснул осколок то ли стекла, то ли зеркала.

– Чего вы от меня хотите? – От страха он весь вжался в воротник плаща. Напрасно он вглядывался в лицо монстра, приставившего к его горлу холодное острие. Лица не было.

Из страшного месива, которое было у нападавшего вместо головы, на мужчину мерзко вылуплялись по очереди – его же собственные глаза. Зрелище было до того жутким и безобразным, что несчастный обмочился. Неудивительно. Собственное лицо с ненавистью взирало на него же, из темноты безлюдного закоулка. Его черты словно пытались вырваться наружу из бочки со смолой.

Совершенной неожиданностью прозвучал странный звук, похожий на рычание. Оно доносилось из всех углов арки. Заставляя сходить с ума. В какой-то момент рычание перешло в булькающие горловые звуки. Крайне неприятные. Из месива, в котором плавала точная копия лица несчастного, вынырнула неожиданно рука. Она вцепилась в горло.

Наутро он уже был привязан ремнями к больничной койке. После того, как жители двора обнаружили его в арке. Почти без сознания. С окровавленным ртом. Трудно вообразить ужас врачей, извлекавших зеркальные осколки изо рта обезумевшего мужчины, не помнящего кто он и что стряслось этой ночью.

– Что бы это могло быть? – Тётя Таня, жительница двора, была всерьёз озадачена странным, страшным происшествием.

– Да кто ж их, психов-то этих разберёт! – Звучали предположения соседей.

Ветер стих. Полусгнившие листья облепили большой острый осколок зеркала. Тётя Таня завернула его аккуратно в пакет, и отнесла на мусорку – от греха подальше.

А то как бы чего не вышло.

Я выбрала первый путь. А потом второй

«Думаю, мне суждено было написать это. Или погибнуть. Одно из двух».

Сейчас, когда я пишу эти строки, мне 37 лет.

Когда было 24 – умерла мама.

А в 29 всё рухнуло в одночасье. Внезапно начались панические атаки. Я не знала что делать. Не понимала, что происходит. Откуда это взялось.

Пока мы с отцом пытались разобраться в происходящем, его здоровье вдруг резко ухудшилось. Через месяц его не стало. Я страшно любила отца. Мы всегда шли одной дорогой. А теперь неожиданно осталась совершенно одна. Лишилась главной опоры в жизни.

Ни работы, ни средств к существованию. Растущие долги и отчаяние. Только стены и я. И жуткие приступы паники. Каждый день. Это начисто лишило веры в себя. Надежды на нормальную привычную жизнь. Мне было только 29 лет. Но я больше не была такой как все. Не имела ничего общего с остальными людьми.

Мир превратился во враждебное, незнакомое место. А вся жизнь свелась к ежедневной борьбе с паникой. Попыткам сохранить остатки душевного равновесия.

Я была словно маленький беззащитный ребёнок, который потерялся на вокзале в чужом городе. Так начался мой путь.

Случается, что боль открывает дорогу. Когда совсем темно. И больше нет возможности жить, как раньше. Тогда остаётся только два пути. В бездну. Или к самому себе. Приходится выбрать куда идти. И идти. Третьего не дано.

Я выбрала первый путь. А потом второй.

Петля

Это был один их тех ужасных дней, когда я вынужденно жила одна. Целых два года. Родителей не стало. Мне только исполнилось тридцать. Я была полностью предоставлена самой себе. Жизнь без близких стала невыносимой пыткой.

Утром я с ужасом просыпалась. Переживая очередной приступ тревоги. Эти приступы стали случаться ежедневно. После того, как однажды рано утром, из соседней комнаты, позвонил отец. У него не было сил дойти до меня. Он просил вызвать скорую. Вот так сквозь сон я поняла, что отец умирает. И навсегда уносится вдаль тот поезд, который снится в тревожных снах. Где я вечно теперь буду опаздывать на перон.

А долгие вечера превращались в бессонные ночи. Вечером на меня неизменно налетало беспричинное беспокойство. Но для всего в жизни есть своя причина. В один из снежных зимних вечеров, я держала за руку маму. Скорая мчала нас по ледяной дороге. В больничный комплекс. Через две недели она умерла. Моё сердце превратилось в ледник. С тех самых пор, вечера стали синонимом беспокойства.

Были потеряны сразу – утро и вечер. В каждом дне. Никто не мог помочь. Знакомые наперебой твердили, что только сама я в состоянии изменить это. И ещё, что нужно поверить в свои силы. Вот только сил не было.

Советы не помогали. За словами просто не было ничего. Никакого смысла. Пустота.

На случайной работе, я молча смотрела в окно. Не проявляя никакого энтузиазма. В состоянии отрешённости и заторможенности от принимаемых «лекарств», выписанных неврологом. На столе лежал раскрытый журнал. С должниками. Их надо было донимать звонками. С напоминаниями об оплате.

Вывеска на дверях нашего офиса гласила:

Тренинговый бизнес-центр

«СИЯНИЕ»

Сияйте вместе с нами!

Контора небольшая. Но полная экскриментов. В смысле нравственных выделений некоторых членов коллектива и начальства. Я бы никогда не пришла работать сюда. Если бы не пустой холодильник. И такой же желудок.

На моё счастье, была там одна очень понятливая коллега. Она сама недавно потеряла отца. Девушкой была впечатлительной. С добрым сердцем. Звали её Надеждой. Высокая. Сутулая. Приятная брюнетка. С лицом, похожим на луну. И душой ребёнка.

В тот день она принесла в офис пироги. С капустой и мясом. Вкусные. И потому наверно настроение её было замечательно хорошим. Однако угостились не все. Многие держали диету. Чтобы не разносило. Ибо униформа была за свой счёт. Мне же диета была ни к чему – от голода и нервного напряжения я таяла как Снегурочка у костра.

Немного погодя разразился крупный скандал. Из-за моей невнимательности. Одна из наутюженных сотрудниц кричала дурным голосом. Беспрестанно выпучивая глаза. И брызгая ядовитой слюной. В обычные дни она была тихой въедливой мышью. Всё старалась вытянуть из меня детали жизни. Чтобы собрать компромат для начальства. И пытаться своим ограниченным умом, выучившемся в политехническом университете проектировать детали для тракторов, анализировать мою сложную натуру. Всё это делалось из страха конкуренции и нежелания делиться насиженными клиентами. Я же конкурента в ней не ощущала вовсе, что вызывало ещё большее раздражение. Боясь неизвестности и нервно скалясь, она задавала наводящие вопросы. Я сыпала на неё путанными фактами. Где выдуманное переплеталось с совсем уж невероятным. Надо было хоть как-то себя отвлечь от мрачных мыслей.

Но однажды я дала маху. И эта особа, с именем – Света, забилась в ликующей истерике. Она давно спланировала травлю. И, забрызгав кабинет желчью, кинулась к начальнице. Вывалила мегере очень личные факты, полученные от меня накануне. В момент слабости. Предать их огласке было для Светланы особенным садистским удовольствием. У мужчин за такое принято бить сразу в морду. Женщины за это же обыкновенно впиваются в волосы. Но я была тихой гладью мёртвой реки. И никак не реагировала на потуги завистницы. Остальные коллеги буквально зависли в кабинете, где развернулось это некрасивое действо. С открытыми ртами. Их больше удивило поведение Светы, чем добытый ею компромат.

Меня же всё происходящее совершенно не трогало. После того как год назад отца закопали в землю. И я увидела ужас, испытанный им перед смертью. Тогда ни живая, ни мёртвая, шагала домой. После похорон. Оставляя свинцовые следы в асфальте. По дороге от кладбища. К опустевшей квартире. Где больше никогда не пронесётся по комнатам его весёлый смех. Поэтому-то я и не слышала визгов Светы. Потому что думала о папе. О том, что не смогу сегодня, придя домой, рассказать ему, как устала от идиотов.

Надежда, застывшая с куском пирога в руке, пускала лучи тепла из лунного лица в мои пустые глаза. И мы с ней поняли друг друга.

– Пьёшь успокоительное? – Просто спросила она. – Да?

Я молча кивнула.

– Ты не впитываешь, что они тебе говорят, да? Ты вообще ничего эти месяцы не впитываешь?

Это были слова сочувствия. К счастью, в этот день она увела меня из офиса. Поклеить объявления на досках у подъездов. Подышать свежим воздухом. Подальше от разъярённых горгулий.

А неделю спустя я и вовсе уволилась оттуда.

Рискованный шаг. В то время у меня не только не было денег. Был целый ворох долгов. После похорон и поминок. После поездки в горы, где так и не удалось зализать раны.

Вот что произошло на следующий день после нашей прогулки с Надеждой.

Утром меня застал врасплох острый приступ тревоги. Надо было что-то делать. Как-то прийти в норму. Взяла тётю Фиату – собаку, привезённую из поездки в Домбай. И бегом гулять по обычному маршруту. В парке и вокруг дома. Теперь даже странно говорить, что маршрут был обычным. Некоторое время после смерти отца, я буквально боялась выходить из двора дома, где жила. Казалось, что мир за его пределами был наполнен голодными чёрными дырами. Притаившимися возле арок. Вытягивающими по капле остатки жизнерадостности из опустошённой меня.

Пока мы шли до парка, тревога усилилась. К ней примешивались сразу два неприятных чувства. Опаздываю в проклятый офис. И что там ждёт после опоздания?

А в это время, на работе «точили ножи», не знающие сочувствия, коллеги. Слуги серости. Узницы рабочих кабинетов. Вечно напряжённые. Готовые сурово наказывать каждого, кто не вписался в расписание. И надел помятую белую блузку. К тому же, купленную за свой счёт. Такие плохие нервы у ещё совсем молодых девушек были по простой причине. Скупая работодательница считала неуважительное отношение к персоналу, жалкую зарплату, неоплачиваемую сверхурочную работу и покупку белых блузок за свой счёт, лучшим стимулом к мотивации. Неудивительно, что в коллективе буйствовала нездоровая конкуренция. И плесневела чёрная зависть. Идти туда не хотелось. Но деньги были нужны. Последние были потрачены на покупку белой блузки.

Измученная этими мыслями, я всё же не могла не заметить просыпающейся весенней природы. Город дышал радостью. Не люди, нет. Именно город. И парк. В котором в тот день, я так просто впервые ощутила счастье. Села на лавочку. И увидела жизнь. Вдруг озарило – свободна. От всего. От всех.

Цветы жадно ловили капли воды из распылителя. Тянули листья к солнцу. Поражённая, я смотрела на них. Как будто до этого не видела никогда. Каждая прожилка, каждый лепесток, оттенки цвета. Всё изумляло. Притягивало взор.

Удивительное тепло разливалось по телу. Умиротворение. Словно сбросила костюм водолаза. Сковывающий, заграждающий, отделяющий. Осознала мгновенно, насколько сильно была оторвана от реальности. От живой бурлящей жизни.

Спокойная и расслабленная, в компании жизнерадостной тёти Фиаты, возвратилась домой. Больше не чувствуя вину перед людьми в офисной униформе. Не волновало время. Я никуда не собиралась идти. И была самым счастливым человеком на свете. Без мыслей о проблемах. Впервые за последний год.

В дверь звонили несколько раз. Не открыла. Потом выяснилось, что это потрясённые коллеги приходили. Не в силах представить, что человек может просто не захотеть прийти на работу. Оставили записку в двери с содержанием: «Привет! Не можем до тебя дозвониться. Волнуемся и ждём на работе». Представился такой большой осьминог в гигантской белой блузке и оранжевых галстуках на щупальцах. Им было не суждено дождаться меня в этот знаменательный день.

Вообще-то я не испытывала никогда чувства вины перед другими. Работающими в постоянных условиях стресса. Много и трудно. По субботам. И тёмными душными вечерами. Бессмысленное прозябание за решёткой рабочего кабинета казалось абсурдным. Офис, пославший осьминога, находился на первом этаже. В съёмной квартире с зарешеченными окнами. С видом на зовущую весеннюю улицу. На которую ещё вчера, я сидела и смотрела беспомощно, из воротника белой блузки. И хотелось задушиться оранжевым галстуком.

К счастью, теперь это было позади.

Вечером в мой мир ворвался телефонный звонок. Бесшумно светился мобильный. Звонила приятельница из другого города.

– Сегодня была у гадалки, представь, у самой настоящей, без дураков! Гадает на таро! – Начала она взволнованным голосом. – И почему-то сразу захотелось позвонить тебе. Представляешь, выпала карта… Выпала вроде бы мне, но я-то думала в этот момент о тебе! «Петля». Так называется. Прямо твой случай!

Интересным было то, что за два дня до этого звонка, мне пришлось принять жизненно важное решение. Сделать роковой выбор. Так я чувствовала. А именно, совершенно неожиданно возник мужчина. Не просто мужчина. Любимый. После двухмесячной разлуки. Поссорились из-за пустяка. Но это лежало на поверхности. Истинные же причины были глубокими и не оставляли перспективы отношениям. Мы познакомились не так давно. Толком даже не успели узнать друг друга. И вот, два дня назад, после двух месяцев отсутствия, он вдруг появляется. В тексте смс – слова о любви. Вроде бы не может забыть. И даже любит. А дальше мой необъяснимый страх. И упорное нежелание встречаться.

– «Петля» – это когда жизнь поступает с тобой сурово и даже… гм… враждебно что ли. Такое происходит если ты совершила роковую ошибку. Свернула со своего пути. Оступилась. Тогда судьба прижимает со всех сторон. Ну как было не понять, что это про тебя?! Это знамение. И очень серьёзное! Тебе надо с ним помириться. Ты меня вообще слушаешь?

Я слушала, ещё как слушала. Росло любопытство. И страх тоже. На улице уже стемнело.

– Да, продолжай давай. – Хотя не уверена, что действительно хотела слышать это на ночь глядя.

– Понимаешь, «петля» – это как бы предупреждение. Только не пугайся, ради Бога!

Ха! Не пугайся. Все детские страхи мигом зашевелились под кроватью. Поджала ноги. Подмяла под себя одеяло поплотнее. И суетливым жестом потребовала на кровать беззаботную Фиату.

– Просто ты сейчас стоишь на перепутье. И самое важное – не ошибиться. Поняла?

– Ну… вроде.

– Тогда действуй! Если что – звони. Ой, у меня вторая линия! Всё! Целую! Пока!

– Пока.

Мда…

А за окном тихо и ничего, кроме разыгравшегося не в меру воображения. Моего. Показалось, что за шторой что-то сверкнуло и мелькнул зловещий силуэт. Но только показалось.

Неудивительно. В такой-то день.

На всякий случай натянула одеяло по самую шею, сделала погромче телевизор. Задрожала от страха. Только под утро, наконец, уснула.

Иллюзия

День был тихим. Только залипла в интернете, как вдруг сильно захотелось выйти во двор. Подчинилась порыву. Через несколько минут сидела на лавочке.

По коже побежали мурашки – сейчас что-то произойдёт! Только успела подумать и повернуть голову, как из арки вынырнул давний знакомый. С которым не виделись несколько лет. К огромному удивлению, он шёл именно ко мне. Вполне целенаправленно. И это при том, что он жил в другой стране.

– Привет! – Он был само небо. Раскидистое и чистое.

– Привет! – Я нервно скривилась. Хотелось бы улыбнуться нормально. Но не вышло. Разучилась вести себя естественно.

– Ну, как дела? Работаешь?

– Угу. На Жанну Волковну.

– Смешно.

Похохотали. Обстановка немного разрядилась. Хотя левый глаз у меня всё ещё дёргался. И я боялась, что он заметит это.

– Вобщем, ты в рамках. – Рамки были не для него. Я знала это. И не для меня. Он тоже знал.

– И в белой блузке. С тёмным низом. – Напряжение понемногу уходило.

– Униформа?

– Ты ещё не видел оранжевый галстук.

– Мда… Хуже, чем в школе. – Он весь светился спокойствием. Я завидовала.

– В школе было лучше. Да… наверно. Хотя нет. Так же.

Мы снова рассмеялись. Наконец, отпустило. Тиски, сковывающие мышцы, разжались. Я сразу почувствовала, что дышу. И подумала, что до этого момента, моё дыхание забирал себе кто-то другой.

– Просто удивительно, что мы встретились! – Я и вправду была удивлена. На смену напряжению пришла пружинистая эйфория.

– Мы встретились, потому что твоя душа этого хотела.

Волна приятного возбуждения пробежала по позвоночнику – приключения!

– Ты правда так думаешь? – Он всегда был не от мира сего. Как и я.

– Да. У тебя есть вопросы. У меня есть ответы. Рассказывай.

– Да, что рассказывать…

– Всё. Как есть. Выкладывай.

– Ну… я вся в долгах. Отец умер. Дома страшно одной.

– Понятно. Страшно, говоришь?

– Не то слово.

– Ты же всегда была боевой девчонкой.

– Была. А теперь панические атаки.

– Это потому что у тебя голова набита всяким дерьмом.

– Мило.

– Не обижайся. Но ты в иллюзии. Всё вокруг – только кажется. Подумай над этим.

В этот момент я смотрела на наш дом. Мы сидели на лавочке во дворе. Что значит иллюзия? Что он хочет этим сказать? Здесь я выросла. Бегала в хлебный за рогаликами. На обратном пути объедала «жопку» горячего батона. Падала с деревьев. Плавала в бочке с мазутом. Вдыхала отвратительный запах карбида. Здесь мамин голос призрачным эхом ещё зовёт меня домой, где дымится тарелка с супом. Если только он не покрылся льдом, пока я играла с мальчишками в «чеканку». И стены дома. Местами облезлые. С жёлтой штукатуркой. И аварийными балконами. Здесь каждое лицо знакомо с детства. А из окон доносятся вполне материальные запахи жареного лука. И всё это иллюзия? Ну уж нет. Дудки!

– Слушай, тебе легко говорить. А я любила отца. И маму. И это мой дом. Здесь всё настоящее!

– Это иллюзия, поверь. Как и твои страхи. Которыми питаются… сущности.

– Какие ещё сущности? – Я насторожилась. Засосало под ложечкой.

– Враждебные. Ты не бойся. Они тебя боятся сильнее. Но когда ты ночью трясёшься под одеялом, липнут к тебе. И забирают твою «ци»11
  Ци, иногда чи (кит. трад. 氣, упр. 气, пиньинь: qì; в японском варианте – ки яп. 気 ki, иногда кэ; англ. qi или ch’i) – одна из основных категорий китайской философии, фундаментальная для китайской культуры, в том числе и для традиционной китайской медицины. Чаще всего определяется как «пневма», «эфир», «воздух» (англ.) русск., «дыхание», «энергия» (англ.) русск., «жизненная сила» (англ.) русск. Ци выражает идею фундаментальной, континуальной, динамической, пространственно-временной, духовно-материальной и витально-энергетической субстанции, которая лежит в основе устроения Вселенной, где всё существует благодаря её видоизменениям и движению.


[Закрыть].

«Ци»? Бред какой-то. Это им на обед? Или на ужин? И это уже совсем не жареный лук.

– Ты хочешь сказать…

– Что даже линии жизни на ладонях могут меняться. Если захочешь. Для тебя всё возможно. Ты в силах изменить всё. И сейчас клетка захлопнулась не случайно.

– В которой я?

– Да. Главное береги «ци». Не корми страхами всякую шваль. Прими иллюзию. И всё изменится.

– Ты говоришь, у меня голова набита дерьмом. Какая связь?

– Прямая. Управляй иллюзией. И получишь всё, что хочешь.

– Что угодно?

– Именно.

Он всегда был странным. Не похожим на других. Но такие откровения я слышала впервые.

– Как личная жизнь?

– Есть один человек. Правда, поссорились.

– Ну так помирись.

– С чего бы это? – Никак не ожидала. Мне надо мириться с человеком, которого он и не знает даже? Как впрочем и я. И почему именно «помирись», а не «помиритесь»?

– Мне пора. Самолёт. Был рад увидеться. – Он дружески похлопал меня по плечу. От чего оно чуть было не треснуло.

– Я тоже.

– Пока, бобик. Не давай хозяйку в обиду. – Он потрепал за ухом обиженную тётю Фиату.

– Это не бобик.

– Помирись. – Он сказал это с двойным нажимом. Да что за дела?! – Пока.

– Пока.

Ушёл. Солнышко пригревало. Я не торопилась домой. Разглядывала балкон и окно в части дома, противоположной моей. Кто интересно там живёт? Окно и балкон были шикарными. Лучшими в доме. Фешенебельными. Вспомнилась моя убогая квартира. С прогнившими трубами. Ободранными стенами. Жалкой кухней. И досужими соседями. Ну, хорошо. Если всё – иллюзия и ею можно управлять – буду пить чай на том красивом балконе.

Мда… Нехотя, поплелась домой.

Завтра придёт чудище из банка. Где отец перед смертью взял кредит. Который я унаследовала. А деньги потратила на похороны, поминки и поездку в горы. Чудище будет оценивать квартиру. Чтобы наложить обременение.

А сейчас я тоже буду жарить лук. Потому что другой еды нет. Макароны из старых запасов – Фиате. Самой мне оставалось питаться одними иллюзиями и жареным луком.

Трещина

«Давай я приеду, а? Не могу без тебя. Ну не будь злошкой. Люблю сильно-пресильно!». Он прислал смс. А я злошка. И не могу себя пересилить.

Просто сказать «помирись». А если обидно?

Из-за какой-то ерунды вспыхнула ссора. Последовал разрыв. Длиною в два месяца. Я была ужасно расстроена. Искала поддержки.

Одна не самая близкая знакомая снабжала телефонными советами. Сама она была не особенно счастлива в браке. И назидала с удовольствием. Я набрала её номер.

– Инн, привет. – Ну вот зачем я ей позвонила?

– Рассказывай, что там у тебя опять случилось.

Чувствовала себя нашкодившей пятиклассницей.

– Представляешь, встретила одного знакомого. Сто лет не виделись. Он мне столько интересного рассказал! Насчёт энергии «ци». И иллюзорности окружающего…

– Слушай, к тебе прямо притягиваются психи! – Похоже, Инну задело за живое слово «он». Она вообще о мужчинах мнения была невысокого.

– Почему психи? Он был один.

– Да я имею в виду и того тоже. С которым ты, слава Богу, разошлась.

– А причём тут он? Хотя ты знаешь, этот давний знакомый посоветовал мне помириться с…

– …психом. – Не дала закончить. – Я вообще последнее время думаю, что мужики – сперматозавры. В лучшем случае.

– Ну не знаю.

– Я тебе точно говорю. – Она неприятно причмокнула. – Вот скажи, зачем тебе вообще сейчас нужен мужик?

– Ну…

– Для здоровья. Это я понимаю.

– Да вообще, так просто. Поговорить. Побыть рядом.

– Это всё иллюзия.

Что, все так думают что ли?

– Почему?

– Да пойми ты, что это тебе одиноко! Вот ты и ищешь, с кем душу отвести. А ему-то другое надо. Сечёшь?

Я не секла.

– Но люди же влюбляются. Живут вместе. Разве нет? – Говоря это, я понимала, что Инна вряд ли большой романтик.

– Ой… Я тебя умоляю. У нас сейчас с мужем переспать, как зубы почистить.

– Грустно как-то.

– Да. Грустно. Но так оно и есть.

– Не у всех же. – Я не сдавалась. Такое ощущение, что подсознательно позвонила ей, чтобы проверить, чего у меня внутри больше – страхов или надежд.

– Ой, да ладно. Меня вот возьми. Любовь-морковь. Потом поженились. Дети родились. И всё.

– Хочешь сказать, дети разрушают любовь? – Это я уже слышала не впервые. Но каждый раз искренне удивлялась.

– Вобщем, да. И дети важнее.

– Чем любовь?

– Ну, конечно!

Меня передёрнуло. Странно, топили отлично. Но руки почему-то были как ледышки.

– Странно.

– А что странного?

– Не знаю. Может я всё ещё надеюсь. Что мой муж окажется хорошим.

– Все так думают.

– И ты так думала?

– Да. И я.

Мда… Всё плохо. В эту секунду мир показался очень неуютным местом. А жизнь серой. Лишённой красок.

– Слушай, ну это же не конец света. В конце концов, есть ты.

– А что я?

– Как это что? Как это что?! Ты сама себе должна быть нужна!

Не понятно было, о чём это она толкует.

– Ты что, вообще себя не ценишь?

– Не знаю.

– Слушай, точно. У тебя заниженная самооценка.

– Не думаю.

– Точно-точно. А что если ты вообще никогда не найдёшь свою настоящую любовь? Не думала об этом?

– Не думала. Ни о чём. Кроме того, кто хотел со мной помириться. И холода, который всё больше проникал в тело.

– Как это не найду?

– Да вот так! Сколько одиноких людей. И что, всем теперь лечь умереть? У всех же по-разному жизнь складывается.

– И?

– Что «и»? Что ты будешь делать тогда?

Рисовалась страшная перспектива. Действительно пугающая. Жизнь без любви. Холод, хлестнувший по спине, вдруг выбросил из реальности. Что-то заставило обернуться. Отражение в окне. Было темно. Уже горел свет. Из отражения на меня хищно смотрела Инна. Глазами, полными ненависти. Я чуть не уронила телефон. Инна! Вместо меня?

– Алло? Ты здесь? Алё-о? Ты меня слышишь?

Отражение, как дьявольская марионетка, повторяло всё сказанное Инной. Слово в слово. Беззвучно.

– Да, я здесь. – Услышала свой напуганный голос. Почувствовала ещё больший холод.

– Что-то случилось? Что у тебя с голосом? Кто-то пришёл? Алло? Ты слышишь? Алё-о?

Я отключила телефон.

Однако изображение не исчезло. Инна в ярости двинула мобильным о стену. Через секунду всё, что попадалось ей под руку, отправлялось туда же – о стену. Всё это отражалось в окне. У меня на кухне. Вместо меня.

Набрала её номер. Силуэт метнулся к стене. Она схватила мобильный с пола. Сейчас я не видела её лица. Только спину и затылок. Звуков по-прежнему не было. Но в трубке голос звучал отчётливо. И очень живо.

– Алло? Прервалось, наверно. Ты меня слышишь? Алё-о? Юля, ты здесь? Почему ты молчишь?

Как завороженная, я наблюдала за происходящим. Ощущение теперь уже потустороннего холода усилилось. Вдруг, Инна повернулась. Она смотрела мне прямо в глаза. В трубке послышалось рычание. Похожее на волчье. В отражении рот Инны криво усмехался. Как бы иллюстрируя чудовищные звуки.

Неожиданно она бросилась ко мне. С выпученными глазами. Полными сумасшествия. Злобы. Ненависти. Ударилась со всей дури о стекло. Оно дало трещину. Инна по ту сторону упала без чувств. В трубке снова послышались короткие гудки.

Я выключила телефон. Схватила собаку. Сумку. И бросилась прочь из дома.

Уже битый час я нарезала круги вокруг дома. В моих окнах было темно. Но лучше уж темнота. Чем то, что там было. Идти домой не решалась. Боялась даже просто подойти ближе. Что если окончательно сдадут нервы? А что если я – сумасшедшая и у меня съехала крыша от горя? Что тогда? Кто мог бы сказать, что в моей ситуации было лучше.

Позвонила Ляле. Подруге юности. Лучшей. Да и взрослости тоже. Чтобы успокоиться. Поговорили о земном. Родном. Привычном. Я рассказала про случившееся. Про трещину в стекле. Ляля успокоила. Что это нервы. Расшатались. Из-за всего. И трещины-то наверняка никакой нет. Вовсе это не сумасшествие. Просто надо отдохнуть.

– Вообще, чего ты там таскаешься вокруг? На ночь глядя. Это твоя квартира, в конце концов. Тебе там должно быть хорошо. – Я молчала на это. Понимая что не смогу объяснить всего. Ляля обнимала голосом. На душе теплело. – И девчонку собачью не покормила, небось? Выскочила, как ошпаренная?

– Нечем. Кормить.

Ляля вздохнула. Я знала, что ей и без меня хватает хлопот. А ещё, что она добрая.

– Так. Давай приходи.

– Неудобно.

– Приходи давай. Оливье сделаем. Девчонку твою накормим. Про профессора твоего поговорим. – Не знаю почему она называла его профессором. Он им не был. Но звучало забавно. И было приятно, что она всех называла моими. Тепло от этого становилось. И спокойно. – Так. Давай, жду. Всё.

Вдвоём с Фиатой бежали к Ляле. Вприпрыжку. Благо жила она совсем рядом. Два раза через дорогу. И мы у неё. Взлетели на третий этаж. В дверь высунулась сначала рука. Лялина. С деньгами.

– Чего это? – Мне и вправду было жутко неудобно.

– Так, давай сюда это чудо. – Радостная Фиата юркнула внутрь. – Так, пойдёшь вниз. Там в одном магазине сардельки возьмёшь. Для девчонки своей. В другом докторская есть хорошая. И горошек консервированный. Который в оранжевой такой банке. В белой не бери – дрянь. Майонез возьми. Картошка у нас есть, огурцы солёные есть… А! И яички.

– Ляль!

– Что «Ляль»?

– Ну неудобно же…

– Фу ты! Иди давай скорей. Жрать охота. А! И колы возьми. Большую.

– Я тебя обожаю, бабка! – Я заглянула ей прямо в глаза. – Яички. – Обе заржали. Как две лошади.

Бабками друг друга называли с юности. Так повелось. Прозвище «Ляля» как раз и пошло от некой бабы Ляли. Которую школьники на улице уронили. Потом подняли, конечно. Но было смешно. Тогда и прицепилось. И пошло. Поехало.

Я бежала вниз по Лялиной подъездной лестнице. Пролёт за пролётом. Оставляя страх позади. Как хорошо, что есть друзья!

Вернулась домой утром. В оконном стекле, навсегда, привычный мир расколола трещина. Через которую в душу прокрадывался нездешний, потусторонний холод.