Текст книги "Сад твоей души"

Несмотря на то что наступил второй час ночи, я решила составить список первоочередных задач, потому что в моей голове творился хаос и надо было все расставить по своим местам. Или, во всяком случае, попытаться это сделать, так как я знала, что заснуть после событий сегодняшнего дня вряд ли смогу.

Итак…

Первое – как можно более точно датировать время создания гравюр и по возможности установить имя автора или владельца печатни, в которой они были напечатаны. Тогда легче будет установить временной отрезок, когда происходили данные события, если они вообще имели место.

Второе – освежить знания по истории садов России и Западной Европы начиная с XV века; учитывая время создания общества розенкрейцеров, этот партер явно не был традиционным. Если карта существовала, то скорее всего она была зашифрована в знаках, выстриженных из самшита.

Третье – где эта усадьба могла располагаться.

Четвертое – кто такие масоны и розенкрейцеры.

И пятое – многие другие вопросы, как я понимала, надо будет решать по мере их поступления. А поступать они будут непременно.

Можно, конечно, попытаться расспросить Дениса по поводу других материалов Щеглова, но сейчас это маловероятно, полиция тоже проявляет к ним интерес. И с чего вдруг я этим заинтересовалась? Придется расспросы отложить на потом.

– Ладно, не смотри на меня. Всё, иду спать, – зевая, сказала я коту, который сидел у дивана и смотрел на меня с явным неодобрением.

Утром следующего дня я должна была встретиться в издательстве с Надеждой Сергеевной, редактором моей книги, для обсуждения фотографий, сделанных мной накануне в Лесотехнической академии. Как я и предполагала, разговор у нас затянулся на полдня. Макет книги уже был готов, поэтому мы могли сразу прикинуть, куда можно вставить новые фотографии. Надежда Сергеевна с интересом рассматривала принесенные мной снимки с гравюр из коллекции Бориса Юрьевича Громова, долго решая, какие из них лучше использовать.

– Да, Ольга Николаевна, судя по результату, ваш поход в Академию оказался плодотворным, – улыбаясь, говорила Надежда Сергеевна, в очередной раз перекладывая фотографии.

– Конечно, Надежда Сергеевна, я даже представить себе не могла, что смогу там найти, – с тайным смыслом сказала я.

– Я очень рада, Оленька. Наша книга от этого только выиграет.

– Зайдите через пару дней оценить сегодняшнюю работу, – говорила мне Надежда Сергеевна, провожая меня к выходу.

– Обязательно, – с улыбкой ответила я, зная, что у меня все равно нет выбора. – До свидания.

На улице темнело, хотя до вечера было еще далеко. Но что поделаешь – Петербург, декабрь.

«Значит, у меня еще есть время, чтобы посетить библиотеку, в которой собраны книги именно по истории архитектуры – библиотеку Союза архитекторов», – мысленно отрапортовала я сама себе.

Шел мокрый снег, и деревья в сквере на Исаакиевской площади серебрились в свете фонарей, а на их фоне темной громадой высилось творение Огюста Монферрана – Исаакиевский собор.

Я завернула на Большую Морскую улицу и пошла в сторону Дома архитектора.

В фойе было пустынно, значит, никаких мероприятий сегодня нет и парадные залы, главная достопримечательность Союза, закрыты. Раздевшись в гардеробе, я поднялась на третий этаж, в библиотеку.

Меня интересовала конкретная книга, а точнее – два тома, в которых были собраны гравюры Жака Андруэ дю Серсо. Заново просматривая эти гравюры, я хотела освежить свои знания о характере замковых садов XV–XVI веков. Большая часть этих садов, к сожалению, до нашего времени не сохранилась. Но рассматривая эти гравюры, можно получить представление, как выглядели сады того времени. Интуиция мне подсказывала, что художник, выполнивший мою гравюру и гравюру из коллекции профессора Громова, был знаком с творчеством дю Серсо. По стилистике мой партер можно отнести к садам раннего Возрождения. Для них характерны ограждающие стены, аллеи, пересекающиеся под прямым углом, и прямоугольная система партеров сложного геометрического рисунка с определенной аллегорической образностью. Центр пересечения аллей подчеркивался фонтаном. Все это, как я видела, присутствовало на гравюре из коллекции Бориса Юрьевича. За исключением фонтана – на месте пересечения аллей находился гномон. Но что это могло означать, мне было пока не известно.

Получив книги, я пошла к дальнему столу, сгибаясь под их тяжестью, каждый том весил килограммов пять и имел соответствующий формат. Положив фолианты на стол, я села, чтобы собраться с мыслями, так как не знала, что конкретно мне надо искать.

Открыв первый том, я не спеша стала просматривать гравюры, пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку. Я достаточно долго просматривала первый фолиант и решила приступить ко второму. Но закрывая книгу, обратила внимание, что задний форзац по нижнему краю полностью отошел от кожаной обложки. Опять раскрыв ее, я решила позвать библиотекаря, чтобы ей это показать. Но посмотрев в зал, увидела, что она вышла.

«Ладно, подождем», – подумала я и более внимательно посмотрела на форзац.

Книга была очень старинной, и то, что с ней произошло, могло уже быть следствием воздействия времени. К сожалению, книги тоже стареют.

И тут мое внимание было привлечено маленьким уголком белой бумаги, который выглядывал из-под форзаца.

«Странно, на часть переплета это не похоже. Что это может быть такое?» – размышляла я, пытаясь подцепить белый уголок.

Неожиданно из-под форзаца стал вылезать лист плотной бумаги, сложенный вдвое. Развернув его, я в прямом смысле впала в ступор. Это был брат-близнец моей гравюры. Отличие состояло только в том, что на этом листе изображалась вторая часть моего таинственного партера.

Что думать по этому поводу, я не представляла. Происшедшее событие было слишком нереальным, такое могло случиться только в кино. И что делать дальше, я тоже не знала. Проблема заключалась в том, что у меня с собой не было моего фотоаппарата. Да мне и не дали бы это отснять, в библиотеках фотографировать исторические книги запрещено, это я знала точно.

Решение пришло спонтанно. Библиотекарь еще не пришла, а рядом со мной на столе лежала рабочая тетрадь, в которую гравюра в сложенном виде спокойно помещалась. Я не спеша взяла в руки тетрадь, раскрыла ее и так же медленно положила туда гравюру. Потом закрыла и вернула обратно на край стола.

Я осознавала, что поступаю неправильно, но другого выхода у меня на тот момент не было. Если я покажу эту находку библиотекарю, то вряд ли увижу ее еще хоть раз. А после событий последних дней я прекрасно понимала, что должна разгадать эту тайну.

«Тем более в любой момент смогу спокойно вернуть ее обратно», – успокаивала я свою совесть.

– Уже закончили? – спросила меня вошедшая библиотекарь, видя, что я сижу перед закрытыми книгами.

– На сегодня да. Если понадобится, приду еще раз, – ответила я и встала, чтобы отнести книги. Тетрадь демонстративно лежала на столе.

Отдав книги и расписавшись в бумагах, я вернулась за тетрадью и, попрощавшись с библиотекарем, не спеша пошла к выходу.

Выйдя из Дома архитекторов, я решила пойти домой самым длинным маршрутом, чтобы было время собраться с мыслями. Принимая во внимание найденную мною сегодня гравюру и то, как она была спрятана, выходило, что журналист Андрей Щеглов был прав и существует план какого-то парка, где зашифровано место расположения клада. Но тогда встает вопрос – кому и зачем пришлось прибегать к таким мерам? И почему? И самый главный вопрос – как это расшифровать?

Дома, вечером, разложив все имеющиеся у меня материалы и добавив к ним сегодняшнею находку, я попыталась собрать воедино все детали этой головоломки.

На данный момент в моем распоряжении были: портрет неизвестного мужчины, возможно – Христиана Розенкрейца, который я отсканировала с эрмитажного сборника, гравюра с общим видом таинственного партера и усадьбой и два фрагмента плана. Основным моментом для всех них являлась каббалистическая эмблема ордена розенкрейцеров.

Но не хватало двух фрагментов партера, если исходить из главного вида. Я опять попала в тупик и сомневалась, что мне повезет в третий раз.

– Значит, Ромео, нам надо обратиться за помощью, – утешала я кота, который свернулся печальным клубком на диване. – Тем более такой человек есть. Многоуважаемый Виктор Иванович, и мне кажется, что он многого недоговаривает. Думаю, нам надо нанести ему визит без предварительной договоренности. Эффект неожиданности.

Так как тема разговора должна была быть серьезной, то я решила основательно к ней подготовиться. Оригиналы гравюр я с собой брать не хотела, и поэтому весь вечер у меня ушел на обработку и печать гравюр, их фрагментов и деталей надписей.

Я настолько ушла с головой в работу, что, когда зазвонил телефон, подпрыгнула от неожиданности.

– Ты не спишь? – спросила меня Лена. – А то Денис пришел с работы и говорит, что ему надо с тобой срочно поговорить.

– Нет, – ответила я, – сижу за компьютером. Так что можете зайти. Буду ждать.

– Так, так, Ромео, события начинают развиваться вне зависимости от нас, – сказала я своему коту, который проснулся от звонка и теперь сидел на диване и смотрел на меня.

Денис хотел со мной поговорить о статье Щеглова, в этом я была абсолютно уверена. Но о чем именно, можно будет узнать только от него. Мне оставалось только ждать их прихода.

Пока друзья шли к моему дому, у меня было время убрать гравюры и вспомогательный материал, который я подготовила к встрече с Виктором Ивановичем.

Почему-то я считала, что рассказывать им о моих находках еще рано. Сначала я должна сама во всем разобраться.

– Оль, извини, что мы завалились к тебе так поздно, – с места в карьер взял Денис. – Но мне не дает покоя смерть Щеглова. Он как-никак был моим другом, хотя в прямом смысле наши отношения дружбой не назовешь.

– Когда прошел первый шок после известия о его смерти, – начал свой рассказ Денис, – я вспомнил разговор, который произошел накануне его гибели. Он говорил о том, что хочет заняться изучением жизни и творчества архитектора Василия Ивановича Баженова. И что это непосредственно связано с таинственной картой клада, зашифрованной в плане парка старой усадьбы, о которой он написал статью. И что, мол, в донесениях агентов тайной канцелярии было много упоминаний о деятельности архитектора Баженова. Как ты думаешь, это может иметь под собой реальную основу? Мог ли он быть автором такого парка?

– Я никогда не рассматривала творчество Баженова с такой точки зрения, – ответила я Денису. – Но если для тебя это важно, я постараюсь что-нибудь узнать. Многие архитекторы того времени проектировали не только дворцы, но и парковые ансамбли, которые их окружали. В качестве примера можно привести район собственной дачи в Ломоносове, построенный по проекту Ринальди, который включает в себя не только Китайский дворец и павильон Катальной горки, но и парк. Да, хотелось бы увидеть эти письма, тогда мы будем более точно знать, в каком направлении нам идти.

– Это проблематично, – ответил Денис, – так как в квартире Щеглова все электронные носители уничтожены, а в редакции он свой материал не хранил.

– Хорошо, будем исходить из того, что у нас есть, – говорила я, глядя, как Лена мучает Ромео, но это была их обычная игра, доставляющая удовольствие им обоим. – Но мне понадобится время.

– Я тебя не тороплю, так как понимаю, что требую от тебя невозможного, – с улыбкой сказал Денис. – Лена вообще считает, что это все плод моего больного воображения.

– Конечно, – выпалила Лена, закручивая Ромео в бараний рог. – Чего еще можно ожидать от сотрудников вашей газеты!

– Чай вскипел, – вмешалась я в их разговор, чтобы предотвратить надвигающуюся бурю.

Оставшееся время мы говорили о пустяках и разошлись во втором часу ночи.

После ухода моих друзей я опять достала гравюры. И рассматривая их, я думала, мог ли архитектор Василий Иванович Баженов быть их автором. Возможно. Тогда это объясняло анаграмму, которая стояла на главной гравюре, – буквы VB, вписанные в восьмиугольник. Но наиболее полный ответ на этот вопрос мог дать только мой учитель по Академии художеств – Виктор Иванович Соловьев.

Я хорошо знала привычки Виктора Ивановича и не сомневалась, что в полдень застану его у себя в кабинете в Эрмитаже.

– А я ждал, Ольга Николаевна, голубушка, когда же придете и все мне, старику, расскажете, – с улыбкой сказал Виктор Иванович, когда после стука я вошла к нему в кабинет.

– И это почему же? – так же с улыбкой ответила я, принимая правила игры.

– Вы – моя лучшая ученица, которую я готовил на свое место. Вы не умеете прятать секреты, – говорил мой учитель и параллельно готовил кофе. – Как бы вы ни любили Рембрандта, но вы его знаете очень хорошо, чтобы неожиданно им восторгаться, как первокурсница.

Я не стала ничего объяснять, а молча разложила весь материал, который вчера приготовила, на его рабочем столе.

– Виктор Иванович, на портрете, который вы атрибутировали год назад, есть анаграмма VB в восьмиугольнике? Вы ведь его изучили досконально, – говорила я, пытаясь ходить по кабинету.

– Нет, – ответил Виктор Иванович, рассматривая мои находки. – Где вы это раскопали, Ольга?

– Вы не поверите, первую гравюру я совершенно случайно купила в букинистическом магазине несколько дней назад. Центральную гравюру, назовем ее так, нашла среди гравюр в коллекции профессора Громова в Лесотехнической академии, когда ездила туда по поводу своей последней книги. А третью – украла вчера из библиотеки Союза архитекторов, она была спрятана под форзацем книги с гравюрами дю Серсо. Но это еще не все. Несколько дней назад погиб журналист, написавший статью о дороге к кладу, зашифрованной в плане парка. Эту статью мне дала Лена Серова, ее муж Денис – редактор этой газеты. Вчера они ко мне приходили, Денис вспомнил последний разговор с погибшим Щегловым, в котором тот говорил об архитекторе Баженове как возможном авторе этого парка. Профессор Громов в заметке к своей гравюре упоминал о какой-то усадьбе на Ладоге. И профессор Громов, и Щеглов писали о том, что все это связано с каким-то тайным обществом, – тараторила я, пытаясь сказать как можно больше.

– Не с каким-то, а с обществом «Креста и Розы», – спокойно поправил меня Виктор Иванович. – Я уверен, что вы уже знаете, что это за эмблема.

– Да, – ответила я и опустилась на стул.

– Оленька, давайте вспомним те времена, когда вы были моей ученицей и я читал вам лекции. Пойдемте, прогуляемся по залам Эрмитажа. Это часто помогает найти верное решение, – проговорил Виктор Иванович, взяв меня под руку.

– И куда мы пойдем? – как школьница спросила я.

– Терпение, Оленька, – с улыбкой ответил мой учитель. – Если вы хотите разгадать эту загадку, то оно вам понадобится.

Мы спустились на второй этаж и пошли по залам Старого Эрмитажа. Зал Леонардо да Винчи, зал Перуджино и Филиппо Липпи, зал Фра Анджелико, зал Проторенессанса.

– Мы идем к малым голландцам, – через некоторое время высказала я свое предположение, когда мы прошли зал Рембрандта и зал Яна Стена.

– Вы, как всегда, наблюдательны, Оля. И я надеюсь, что это вам поможет.

Через какое-то время мы вошли в Шатровый зал, построенный по проекту Лео фон Кленца, где находится основное собрание картин малых голландцев.

– Давайте встанем здесь, – предложил Виктор Иванович и подвел меня к вазе, располагающейся в центре зала. – Отсюда нам будет удобнее наблюдать за публикой. Я сейчас буду вашим гидом, Ольга Николаевна. Посмотрите направо, перед вами картина Пауля Поттера «Наказание охотника». Особенность этой работы в том, что плоскость картины разбита на четырнадцать самостоятельных сюжетов, объединенных общей темой. Смысл картины на поверхности, и вы видите реакцию публики, которая стоит перед ней. А теперь посмотрите налево, перед вами три картины не менее известных художников: две работы Франса ван Мириса старшего и одна – Габриэля Метсю. У двух работ сюжет один – угощение устрицами, и вторая картина ван Мириса – «Разбитое яйцо». Вы видите, что публика проходит мимо, только скользит по холстам глазами. Все это происходит потому, что скрытый подтекст этих работ для нас уже недоступен. А для голландца – современника художников эти картины рассказали бы о многом. Разбитая яичная скорлупа в голландской живописи символизировала бесплодие, и, следовательно, эта девушка плачет совершенно о другом. Так же и устрицы. Предлагать устрицы – это предлагать вступить в любовную связь, так как устрицы в XVII веке считались сильным афродизиаком. Зная скрытую символику картины, вы будете смотреть на нее уже другими глазами.

– Произведения искусства, как вы сами знаете, часто бывают неоднозначны. И для раскрытия тайны вашей находки вам надо будет смотреть на нее с разных точек зрения, которые могут и противоречить друг другу, – продолжал Виктор Иванович, когда мы не спеша пошли обратно к нему в кабинет. – К сожалению, я сам не смогу особенно помочь, так как не являюсь специалистом в тайных учениях. Но с нужным человеком познакомить могу. И на удачу, Ольга Николаевна, он хотел подойти ко мне сегодня после двух.

– Специалист, с которым я хочу вас познакомить, Ольга, – молодой профессор кафедры истории России в нашем университете Олег Александрович Курбатов. Сам он москвич, окончил Московский университет, но уже несколько лет живет в Петербурге, – сказал Виктор Иванович, когда мы вошли в его кабинет. – Главная тема его исследований – история тайных обществ России. Человек он очень увлеченный, и для него самого, я думаю, ваша находка будет небезынтересна.

– Хорошо, Виктор Иванович, я доверяю вашему мнению, – ответила я.

– А сейчас, давайте посмотрим на первый слой вашей находки. Кто может быть автором этих гравюр, и когда приблизительно они были созданы. До прихода Олега Александровича время есть, – говорил Виктор Иванович, доставая из шкафов различные книги.

Мы углубились в изучение справочников, периодически делая заметки на бумаге, и время в ожидании Олега Александровича пролетело незаметно. Теперь мы могли более или менее основательно вести его в курс дела.

Мы так увлеклись работой, что не заметили, как он вошел в кабинет.

– Извините, Виктор Иванович, кажется я не вовремя – приятным баритоном произнес Олег Александрович, чем сразу расположил к себе.

– Нет, нет Олег Александрович, – стал быстро говорить Виктор Иванович. – Мы как раз готовили материал к вашему приходу.

– Да? – с удивлением спросил он.

– Я думаю, что вам стоит сначала все просмотреть, а потом Ольга Николаевна введет вас в курс событий, – таинственно проговорил Виктор Иванович, представляя нас друг другу.

Молодой профессор подошел к столу, на котором мы разложили гравюры, и стал их рассматривать. По мере просмотра гравюр выражение его лица менялось, и в конце его взгляд напоминал гончую, которая взяла след.

– Господи, откуда это у вас? – только и смог спросить он.

– Все вопросы к Ольге Николаевне, – ответил мой учитель.

И я повторила, под удивленный взгляд нового знакомого, свою историю, опустив только деталь, что третью гравюру я украла из библиотеки Союза архитекторов. Мне не хотелось его этим шокировать. Пока.

– А теперь давайте мы введем вас в курс проблем, – предложил Виктор Иванович. – И расскажем, что нам удалось узнать, исходя из этих материалов.

– Если принимать во внимание статью журналиста Щеглова, – продолжал Виктор Иванович, – а это подтверждается заметкой профессора Громова, в чьей коллекции хранится центральная гравюра, то существует план парка, составленный членом тайного общества, в котором спрятаны сокровища. Щеглов опирался в своей гипотезе на донесения агентов тайной канцелярии. Источник профессора Громова нам неизвестен. В этих же донесениях есть упоминания об архитекторе Василии Ивановиче Баженове. Также известно, что он был масоном.

– Это так, – подтвердил Олег Александрович. – По одной из версий, Екатерина Вторая предала его опале за то, что он хотел ввести наследника престола цесаревича Павла в масонскую ложу.

– Тогда анаграмма VB в восьмиугольнике может быть анаграммой Баженова. Он является одним из предполагаемых авторов Инженерного замка, двор которого в плане имеет восьмиугольник, – высказала я свое предположение.

Виктор Иванович кивнул в знак согласия.

– А восьмиугольник, с точки зрения символизма, очень интересная фигура, – также кивнув в знак согласия, сказал Олег Александрович, – как и цифра восемь.

– Да? – с удивлением спросила я.

– Восьмиугольник – первая стадия начала превращения квадрата в круг, – стал объяснять профессор, и, что мне понравилось, без назидательно-менторских интонаций. – Если отдельно рассматривать значение квадрата и круга, то квадрат символизирует мужское начало и процессы, проходящие на Земле, а круг – женское и, следовательно, является аллегорией высшего мира. В церковной архитектуре преобразование квадрата в круг или круга в квадрат олицетворяло трансформацию сферической формы Небес в квадратную форму Земли и наоборот. Также во времена Возрождения геометрическая задача квадратуры круга являлась алхимическим символом трудности созидания божественного совершенства из земных материалов. А розенкрейцеры занимались алхимией.

– А цифра восемь, что означает она? – с интересом спросила я, заметив, что и Виктора Ивановича заинтересовал рассказ профессора.

– Кто познал тайну десяти чисел – владеет сокровенными знаниями о первопричине всех вещей, – с воодушевлением продолжал Олег Александрович, видя наш искренний интерес. – Восьмерка является символическим выражением числа бесконечности на Древе жизни. В плане духовного развития восьмерка – это цель посвященного, прошедшего семь ступеней, или Небес, и поэтому восемь – символ обретенного рая, возобновления и совершенного ритма. А также, как круг и квадрат, восьмерка символизирует пары противоположностей.

– Никогда не задумывалась о таких вещах, – честно призналась я новому знакомому, – и не соотносила эти понятия с архитектурой.

Олег Александрович только улыбнулся в ответ.

– Видите, Ольга Николаевна, как я вам и говорил, без специалиста нам не справиться, – после некоторого молчания произнес Виктор Иванович.

– Олег Александрович, вы не против того, что мы втянули вас в решение этой головоломки? – с улыбкой обратилась я к профессору.

– Нет, Ольга Николаевна, честно говоря, я мечтал о чем-то подобном, – ответил мне Олег Александрович. – И приму в этом участие, куда бы это расследование ни привело.

– Тогда вернемся к нашему первому пункту. Кто может быть автором этих гравюр, и когда предположительно они были созданы? – сказал Виктор Иванович, беря в руки центральную гравюру с общим видом партера.

– Пока мы вас ждали, я просмотрел некоторые книги и хочу поделиться с вами своими мыслями, – продолжал Виктор Иванович, отложив в сторону гравюру и взяв листы со своими пометками. – В 1796 году должность профессора при Академии художеств занял известный в то время гравер Клаубер, приглашенный из Аугсбурга. В 1797 году на престол восходит Павел Первый, в этом же году по его указу в Академии художеств создается особый гравировальный ландшафтный класс, который и возглавил наш профессор. Клаубер не только имел много учеников, но и поднял русскую гравюру на небывалую высоту. Но это еще не все: в этот же год вице-президентом Академии художеств Павел назначает Василия Ивановича Баженова, нашего старого знакомого. И я думаю, что это не просто совпадение.

– А мог ли Клаубер быть масоном? – спросила я, глядя на Олега Александровича.

– Такой вариант возможен, – ответил профессор. – Он приехал в Россию из Европы, а там в это время был расцвет тайных обществ. Это коснулось и Американских Штатов.

– В продолжение нашей темы могу добавить, – продолжал Виктор Иванович, – что в 1799 году неожиданно умирает архитектор Баженов. А в ночь с 11 на 12 марта 1801 года по новому стилю, как вы помните, от рук заговорщиков в Инженерном замке погибает император Павел. В это же время в Академии художеств прекращает свое существование особый гравировальный ландшафтный класс, вместо него образуется гравировальный класс, который возглавил ученик Клаубера Уткин, а сам Клаубер исчезает.

– Тогда, исходя из этих данных, мы можем сделать предварительный вывод, что автором нашего таинственного партера мог быть или Баженов, или Клаубер, или кто-то из приближенных учеников, – сказала я, глядя на лист, на котором было увеличенное изображение анаграммы VB в восьмиугольнике.

– Или это результат совместного творчества архитектора и гравера, – высказал свою мысль Виктор Иванович. – И время создания этих гравюр не позднее 1800 года.

После насыщенной беседы мы замолчали. За окнами на город тихо опускались зимние сумерки. На Петропавловской крепости включили подсветку, и ее силуэт сиял на фоне ультрамаринового неба. Мы не заметили, как наступил вечер.

– Ну что же, наш сегодняшний разговор принес свои плоды, – стал подводить итоги Виктор Иванович. – Теперь, молодые люди, вам надо выработать план дальнейших совместных действий.

– А вы разве не будете принимать в этом участие? – с удивлением спросила я своего учителя.

– Оленька, я уже стар для таких приключений, – с улыбкой ответил Виктор Иванович. – Но вы держите меня в курсе событий. И по мере своих сил я буду вам помогать, посмотрю еще кое-какие бумаги.

– Виктор Иванович, мы забыли об одной немаловажной детали: не хватает, судя по главной гравюре, еще двух фрагментов плана, – сказал Олег Александрович, рассматривая гравюры. – Где они могут быть?

– Это неизвестно, но, может быть, по ходу развития событий мы сможем это выяснить, – ответил Виктор Иванович.

– Тогда, я думаю, пора откланяться, – заметил Олег Александрович.

Я стала складывать наш материал, а также взяла листы с пометками Виктора Ивановича, которые он мне предложил забрать с собой.

Виктор Иванович сказал, что еще немного поработает, так как скоро надо сдавать тезисы доклада к научной конференции, которая будет проходить в Эрмитаже.

– Без этих двух фрагментов, мы вряд ли сможем решить эту головоломку, – проговорила я, когда мы вышли на Дворцовую набережную.

– Это верно. Но кто ищет, тот найдет, – с мужским рационализмом спокойно ответил Олег Александрович.

– Ловлю вас на слове, – улыбнулась я.

Профессор предложил проводить меня до дома, когда узнал, что я живу на Галерной улице, недалеко от Медного всадника.

– Мне еще надо вернуться в университет, но я могу перейти через Неву по мосту-дублеру. При сидячем образе жизни лишняя прогулка не повредит, – пошутил Олег Александрович. – А почему вас заинтересовали эти гравюры, Ольга Николаевна?

– Я закончила архитектурный факультет Академии художеств и параллельно занималась историей искусства, одним из моих педагогов был Виктор Иванович, но мои родители – архитекторы, и архитектура всегда была мне ближе, – стала рассказывать я. – Архитектором я быть не хотела. Но смогла найти область, которая объединяет и архитектуру, и скульптуру, и живопись – садово-парковое искусство. Этот партер слишком необычен, чтобы я могла его пропустить. А остальное – воля провидения.

– Это верно. Ольга Николаевна, вы не могли бы просветить меня относительно основных моментов, связанных с историей парков? – спросил меня мой спутник.

– Хорошо.

– А почему вы заинтересовались тайными обществами? – через некоторое время задала я встречный вопрос своему собеседнику.

– Запретный плод сладок, – с улыбкой ответил профессор. – Меня всегда привлекали тайны, а что может быть более таинственным, чем тайные общества.

Вскоре мы подошли к моему дому. И я предложила Олегу Александровичу прийти завтра ко мне домой – прослушать краткую лекцию по истории садово-паркового искусства с использованием наглядного материала из моей домашней библиотеки, а также ознакомиться с оригиналами гравюр.

– В три часа вас устроит? – спросила я. – С утра мне надо в издательство по поводу моей книги, а у вас, наверное, лекции.

– Да, устроит. Приятно было познакомиться, Ольга Николаевна, – с галантным поклоном попрощался мой новый знакомый. – До завтра.

Вечером, не спеша поужинав, я решила подготовить материал к завтрашнему приходу Олега Александровича, так как не знала, сколько времени мы будем обсуждать с Надеждой Сергеевной макет книги. Лучше приготовиться заранее.

А так как Денис дал мне время на сбор материалов по Баженову, то я решила пока ему не звонить. Но я не сомневалась, что, если у него появится новая информация, он меня обязательно известит.

На следующий день в одиннадцать часов я уже сидела в кабинете редактора. Макет книги был полностью готов, и к двенадцати часам, когда с Петропавловки раздается выстрел пушки, извещающий горожан, что в Петербурге наступил полдень, мы с Надеждой Сергеевной пришли к единогласному решению, что книгу можно отправлять в типографию.

– Ну что же, Ольга Николаевна, я думаю надо уже договариваться с секретарем секции ландшафтной архитектуры Союза архитекторов о проведении презентации вашей книги. Если в типографии не будет задержек, то в марте книга выйдет в свет, – говорила Надежда Сергеевна, положив руки на макет книги.

– Хорошо, – ответила я, испытывая удовлетворение от того, что работа наконец-то завершена. – На днях зайду в Союз, чтобы секретарь внесла презентацию в план мероприятий секции в апреле.

Выйдя из редакции, я решила купить бутылку шампанского, чтобы вечером отметить это событие. Тогда надо позвонить Серовым и пригласить их. Сказано – сделано. По дороге домой я зашла в элитный винный магазин на Конногвардейском бульваре за шампанским, а также заскочила в магазинчик под площадью Труда купить кошачий паштет – Ромео тоже заслужил праздник. И сделав круг по набережной, к двум часам была дома.

Олег Александрович оказался человеком пунктуальным, так как ровно в три часа раздался звонок домофона. Я пошла открывать дверь под удивленный взгляд Ромео, который спрыгнул с дивана и сел посреди комнаты.

– Добрый день, Ольга Николаевна. Как прошла встреча в издательстве? – поинтересовался мой гость, снимая пальто.

– Книга пошла в типографию, – ответила я, радуясь, как ребенок.

– Поздравляю, это всегда приятное событие, – с улыбкой сказал профессор, краем глаза, чтобы было не очень заметно, разглядывая мое жилище.

– Проходите в комнату, я уже приготовила материал, – проговорила я, пропуская Олега Александровича вперед.

– Какой у вас кот, – с восхищением сказал профессор, смотря на Ромео, сидящего на середине комнаты, как египетское изваяние, и не спускавшего своих сапфировых глаз с вошедшего незнакомца.

– Это мой доморощенный философ Ромео. Кофе? – предложила я.

– Да, не откажусь, – ответил он, беря в руки книгу В. Я. Курбатова «Всеобщая история ландшафтной архитектуры».