Текст книги "Сад твоей души"

– Добрый вечер, Ольга Николаевна, – с улыбкой сказал Олег Александрович, протягивая мне коробку с пирожными из «Севера».

– Здравствуйте. Раздевайтесь и проходите. И спасибо, – ответила я, направляясь к столу, чтобы разложить пирожные. – Кофе уже готов.

Сев за стол, профессор положил рядом с собой исписанные мелким почерком листы.

– Это ваши заметки, – с уважением проговорила я, оценив проделанную им работу.

– Только часть, – ответил мой гость, беря в руки приготовленный для него экземпляр гравюр и статью про Баженова. – Если вы не возражаете, я бы хотел сначала прочитать вашу статью.

– Не возражаю, – ответила я, разливая кофе. – Так как точно такой же экземпляр подготовлен и для Дениса, то там поэтому указаны не все моменты.

– Ясно, – проговорил Олег Александрович. – Тогда я постараюсь прочесть побыстрее.

Пока профессор читал статью, я положила рядом с собой монографию Курбатова «Всеобщая история ландшафтного искусства», листы автотипий из альбома «Постройки архитектора Баженова» под редакцией Е. А. Белецкой и свой экземпляр гравюр.

– Это я прочитал, – сказал Олег Александрович, откладывая в сторону мою статью. – Это наводит на определенные размышления, но сначала о моментах.

– Во-первых, Баженов в течение пяти или шести лет жил в Париже, – начала я высказывать свои соображения, беря в руки Курбатова. – И как написано у Курбатова, «Баженов был одним из величайших представителей высшей фазы барокко, то есть эпохи, стоящей уже на границе классицизма. Ее нужно назвать или переходной, или, как принято называть, несмотря на всю нелепость термина, – классическим барокко. Во Франции она характеризуется стилем Людовика XVI, а в зодчестве – работами Габриеля. Баженов близок к последнему и, подобно последнему, обладал настоящим мастерством, допускающим применение каких угодно форм. Мало того, Баженов как масон мог познакомиться еще во Франции с преклонением перед готической архитектурой, частично сохранившимся в этой стране, частично вновь возрожденным под влиянием масонства и романтизма».

– Отсюда вытекает второй момент, – продолжала я, отложив Курбатова и раскладывая перед Олегом Александровичем автотипии с видами усадьбы в Царицыне и гравюру с общим видом нашего партера. – Если сравнивать эти здания, то налицо стилистическое единство в решении фасадов. Тогда можно предположить, что автором этой таинственной усадьбы является Василий Иванович Баженов. А также можно предположить, что он стал масоном, еще находясь во Франции.

– Да, я с вами согласен, – проговорил профессор, после того как я замолчала. – И тогда понятно его серьезное изучение трудов Витрувия.

– В каком смысле? – спросила я с интересом. – На трудах Витрувия училось не одно поколение архитекторов.

– Это так, – продолжал Олег Александрович. – Но мало кто знает, что Витрувий был членом тайного братства Дионисийских архитекторов.

– Никогда не слышала о таких, – честно призналась я и приготовилась слушать моего собеседника.

– Дионисийские архитекторы были наиболее почитаемым братством мастеров и ремесленников в Древнем мире, – начал свой рассказ профессор. – Членами братства были исключительно посвященные в культ Вакха-Диониса, которые отдавали свою жизнь строительству и искусству украшения. Владеющие священными знаниями архитектоники, они проектировали и возводили общественные здания и монументы и поэтому считались мастерами – обустроителями земли. Дионисийские архитекторы очень тщательно хранили секреты своего мастерства. Братство распространилось по всему региону Малой Азии и с возникновением Римской империи проникло в Центральную Европу и в Англию. Наиболее известным представителем дионисийцев является Витрувий, который в своих трудах описывает принципы симметрии, выводимые из пропорций, лежащих в основе человеческого тела и применяемых в архитектуре. Их целью было возведение зданий гармоничных, как сама вселенная. Несмотря на то что по своим философским принципам дионисийцы были язычниками, они принимали участие в возведении ранних христианских аббатств и соборов. Свои строительные инструменты – циркуль, угольник, линейку и деревянный молоток – они вырезали на барельефах церквей. На порталах собора Нотр-Дам, уничтоженных во времена Французской революции, были высечены изображения розенкрейцерских и масонских эмблем, а также, согласно записям из алхимических трактатов, на них были нанесены процессы превращения металлов.

Олег Александрович прервал свой рассказ, чтобы перевести дух. Я сидела, не шелохнувшись, и, видя мой искренний интерес, он поспешил продолжить повествование:

– И в заключение можно сказать, что Дионисийские архитекторы рассматривали человеческое общество как грубый и необработанный камень, добытый из каменоломен природы, и считали его объектом приложения труда каменотесов. Мистики освобождают свои души от уз материи. Философы ищут радость в глубинах мысли. А мастера-ремесленники освобождались от колеса жизни, научившись стучать своими молотками в унисон с ритмом Космоса, почитая Божество в лице Великого архитектора и Мастера-ремесленника, который добывает грубые валуны в пространстве, обтесывает их и творит Вселенные.

– Да, – только и смогла сказать я, после того как профессор закончил рассказ. – Баженов был истинным последователем Дионисийских архитекторов. Одной из вершин его творчества я считаю Дом Пашкова в Москве. Это здание поражает своей античной гармонией.

И взяла в руки монографию Белецкой, чтобы продублировать свою мысль цитатой:

– «Гармоничность здания была достигнута применением в его пропорциях простых кратных соотношений, ритмичным повторением одинаковых величин. Так, например, план и объем центральной части здания и флигелей построены на точных соотношениях квадрата и его диагонали, длина флигелей равна длине галерей, соединяющих их с центральной частью, и так далее».

– Я с вами согласен. Это одно из моих любимых мест Москвы, – проговорил с легкой ностальгией Олег Александрович.

Я молчала, не желая прерывать воспоминания профессора.

– Извините, – с улыбкой сказал он. – Вспомнил студенческие годы и первые посещения библиотеки Ленина.

– Да, – ответила я, вежливо улыбнувшись в ответ. – Но как могут быть связаны Дионисийские архитекторы с нашими гравюрами? Я, наверно, неправильно сформулировала свой вопрос…

– Нет, я вас понял. И могу ответить, что скорее всего – напрямую.

– Тогда слушаю продолжение вашего рассказа, – удивленно подняв брови, воскликнула я.

– Тогда продолжим, – произнес Олег Александрович, просматривая свои записи. – Кем были розенкрейцеры? Не было ли Братство Розы и Креста связующим звеном между средневековым масонством и мистицизмом античности? Какова истинная цель деятельности Братства Розы и Креста? Распался ли орден в конце XVIII века или продолжает существовать до сих пор? Это лишь часть вопросов, которые возникают в связи с этой проблемой.

Теперь настала моя очередь кивнуть в знак согласия, как примерной ученице.

– История возникновения Братства Розы и Креста запутана и противоречива. Некоторые источники указывают на существование с XIV века общества алхимиков, трудившихся в поисках философского камня. И некто Николо Барно, путешествуя по Германии и Франции, учредил герметическое общество. По уверению нотариуса Газельмейра, он в 1610 году прочитал рукопись Fama Fraternitatis, содержащую в себе все законы ордена. Четыре года спустя в небольшом сочинении, озаглавленном «Всеобщее преобразование света», впервые рассказывается о Христиане Розенкрейце, жившем в XIV веке, его путешествии по Аравии и о созданном им Братстве Розы и Креста. В 1604 году один из его учеников вскрыл его могилу и нашел там странные надписи и рукопись, написанную золотыми буквами, так называемую «Книгу М».

Пять основных законов Братства гласили: 1. безвозмездно лечить больных; 2. носить одежду той страны, в которой они жили; 3. каждый год являться на собрание ордена; 4. умирая, выбирать себе преемника; 5. хранить тайну сто лет.

Члены братства не чувствовали ни голода, ни жажды, не были подвержены ни старости, ни болезни, обладали властью повелевать духами и делаться невидимыми, а также могли притягивать к себе драгоценные камни. И хотя существование средневековых розенкрейцеров спорно, есть свидетельства о существования ордена в Германии, а позднее во Франции, Италии, а также в Англии. Как тайное общество просвещенных ученых своего времени, внесших вклад в развитие человеческих знаний, они сохранили свою тайну.

– А что произошло с Братством в дальнейшем, и сохранились ли их рукописи? – с интересом спросила я, когда Олег Александрович закончил свой рассказ.

– На этот счет существует несколько версий, – ответил на мой вопрос профессор, сделав глоток кофе. – По одной версии, Братство до сих пор существует в Германии, сохраняя абсолютную секретность. А по другой – оно перестало существовать с XVIII века, слившись с масонством, и 18-я ступень посвящения масонов, известная как Роза-Крест, сохраняет символы розенкрейцерских огненных алхимиков. А что касается текстов, то да, они сохранились, и по ним можно судить о подлинной цели Братства. К таким произведениям можно отнести «Химическую свадьбу» Христиана Розенкрейца, «Признание Братства Розы и Креста ученой Европе», а также книгу «Магические, каббалистические и теософские сочинения Георга фон Веллинга по поводу Солей, Серы и Ртути», изданную во Франкфурте и Лейпциге в 1735-м и 1760 годах и еще ряд других.

– Да, – протянула я. – Наверно, это выше моего понимания.

Олег Александрович рассмеялся в ответ, глядя на мою физиономию, и попросил еще кофе. На что я с радостью согласилась, так как мне тоже был необходим допинг, чтобы вернуть свои мысли в нужное русло.

Направляясь на кухню сварить кофе, я подумала, что, наверное, уже пришло время ужина. Мы разговаривали часа три, если не больше. Взглянув на часы, я убедилась, что была права. Была половина девятого.

– Олег Александрович, как насчет легкого ужина? Спагетти с ветчиной, сыром и томатами? – крикнула я из кухни.

– Не откажусь, Ольга Николаевна, – ответил профессор, и по его удивленному голосу я догадалась, что он тоже посмотрел на часы.

– Ромео, не сердись, дорогой, – успокаивала я своего кота, сидевшего в дверях кухни и недовольного тем, что забыли о его королевском высочестве. – Ты будешь ужинать первым.

Насыпав Ромео его корма, я приступила к приготовлению ужина для нас. Благо это не требовало много времени, так как все уже было приготовлено заранее. Пока я суетилась на кухне, зазвонил мобильный моего гостя. Через несколько минут, все еще продолжая говорить по телефону, профессор появился в дверях.

– Ольга Николаевна, звонит Виктор Иванович и спрашивает, можем ли мы подойти к нему завтра в Эрмитаж часам к трем, – обратился ко мне Олег Александрович.

– Да, до пяти вечера я свободна, а потом у меня курсы, – подумав, ответила я.

– Да, Виктор Иванович, мы подойдем, – сообщил профессор. – До завтра.

– Кстати, хорошо, что Виктор Иванович позвонил, – сказала я, направляясь в комнату с подносом. – Я хотела сама позвонить ему сегодня и рассказать, что нашлась третья часть партера.

– Да, – согласился со мной Олег Александрович, убирая со стола книги. – Может, он нашел четвертую часть?

И от этого фантастического предположения мы рассмеялись.

– Красное сухое вино или гранатовый сок? – обратилась я к профессору.

– Я думаю, что бокал красного сухого вина не повредит, – ответил он.

Пока Олег Александрович открывал бутылку с вином, я подала наш ужин по-итальянски, и мы сели за стол.

– За четвертую часть нашего партера, – предложила я тост, после того как были наполнены наши бокалы.

– За нее, – согласился Олег Александрович.

Только я пригубила вино, как сразу же зазвонил телефон. Поставив бокал, я взяла трубку. Звонил Денис.

– Привет, – сказала я. – Тебе Лена передала, что справка о Баженове для тебя приготовлена?

– Да, спасибо, – ответил он и стал так быстро и нервно говорить, что я только успевала односложно отвечать на его вопросы.

– Хорошо, завтра в десять вечера я вас жду, – ответила я на последний вопрос Дениса и повесила трубку.

– Ситуация становится интересной, – сказала я Олегу Александровичу, наконец-то приступив к своему ужину.

Профессор посмотрел на меня с немым вопросом.

– Вчера ночью неизвестные проникли в помещение редакции «Абсолютно секретно» в поисках какого-то материала. Ущерб нанесен немалый. Денис считает, что искали письмо, которое пришло на имя Щеглова. Но, соответственно, никому об этом не говорит, – пересказывала я последние новости Олегу Александровичу, при этом пытаясь есть. – Теперь понятно, почему Лена меня утром спрашивала, все ли в порядке.

– Это может быть простым совпадением, а если нет, то нам надо будет быть повнимательнее, – сказал профессор и серьезно на меня посмотрел.

Я кивнула в знак согласия:

– Надо завтра спросить Виктора Ивановича, рассказывал ли он кому-нибудь о наших находках.

– Да, – согласился Олег Александрович.

– Если это все-таки не совпадение и нападение на редакцию связано со смертью Щеглова и его статьей, то кто за всем этим может стоять? – после некоторого раздумья спросила я.

– Не знаю, – медленно ответил Олег Александрович. – А у вас есть экземпляр этой статьи? Хотелось бы ее прочитать.

– Да, конечно, – сказала я, вставая из-за стола, чтобы взять папку с оригиналами гравюр, в которой также лежали статья Щеглова и заметка Громова. – Извините, что не показала ее сразу.

– Сразу в этом не было необходимости, – вежливо проговорил профессор. – Вы не будете возражать, если я возьму статью с собой и прочитаю ее дома? Уже поздно, не хотелось бы вас задерживать.

– Вы меня нисколько не задерживаете, – с улыбкой ответила я. – А статью, конечно, берите домой, вам еще нужно время, чтобы до него добраться.

– Не так и много, – произнес Олег Александрович, вставая из-за стола. – Я живу на Васильевском, пешком через мост пятнадцать минут, тем более мне при ходьбе легче думается. Тогда, с вашего позволения, Ольга Николаевна, я откланяюсь.

В ответ на последнюю фразу профессора я, вставая, сделала шутливый книксен и пошла в прихожую, его провожать.

– Спасибо за ужин, Ольга Николаевна, – уже в прихожей, надевая пальто, поблагодарил меня Олег Александрович. – И не забудьте, завтра нас ждет Виктор Иванович.

– О, этого я точно не забуду, – смеясь, заверила я профессора. – До завтра.

Убирая со стола посуду после нашего ужина, я почувствовала себя какой-то опустошенной. Видно, сказалось напряжение сегодняшнего вечера, когда я пыталась осмыслить и запомнить рассказ профессора. А мне еще надо было готовиться к завтрашней лекции по истории садов Версаля.

– Так, Ромео, план таков, – сказала я коту, который терся о мои ноги с требованием своего любимого паштета. – Моем посуду, принимаем ванну и текст лекции читаем перед сном в постели. А завтра все остальное.

Через два часа я мирно заснула, уронив на пол книгу по Версалю.

Утром следующего дня, подготавливая слайды и шпаргалки к своей лекции, я никак не могла вспомнить мысль, посетившую меня вечером, когда я читала книгу о Версале. Помнила только, что хотела донести ее до Олега Александровича и касалась она гравюр с видами садов Версаля.

– Ладно, Ромео, надеюсь, по дороге вспомню, – утешала я саму себя в прихожей, надевая шубу.

До Эрмитажа я хотела пойти по набережной, но с Невы дул пронизывающий ветер, и пришлось идти по Адмиралтейскому проспекту, дабы не предстать перед ожидающими меня мужчинами с посиневшим носом. Пересекая Дворцовую площадь, я размышляла о том, что из всех художников наиболее полно передал ощущения от бесконечно-холодных пространств Петербурга архитектор и книжный график Савва Бродский в своих иллюстрациях к повести Гоголя «Шинель». Они так и названы – «В холодных пространствах Петербурга». И это несмотря на довольно условное изображение архитектуры зданий. По моему личному мнению, художники делятся на две категории: тех, кто передает внешнее впечатление, и тех, кто передает внутреннее состояние. Но, конечно, бывают и взаимодополняющие исключения.

Когда я вошла в кабинет к Виктору Ивановичу, профессор уже был там и наслаждался кофе.

– Ольга Николаевна, голубушка, проходите, раздевайтесь и присоединяйтесь к нам. Кофе только что сварен, – весело приветствовал меня хозяин кабинета, и по его глазам я поняла, что что-то здесь нечисто; я хорошо знала Виктора Ивановича.

– От кофе не откажусь, вы же знаете, что я кофеман, – в тон ответила я, опускаясь на стул рядом с Олегом Александровичем.

– Пока мы вас ждали, Оленька, Олег Александрович вкратце рассказал мне, как была найдена третья часть. Очень интересно, – сказал Виктор Иванович, садясь за свой стол, после того как подал мне кофе. – Остается неизвестной только четвертая часть головоломки.

Мы с профессором молча кивнули, как сиамские близнецы, в знак согласия.

– Я прочитал статью Щеглова, – после возникшей паузы произнес Олег Александрович. – И она достаточно неопределенная по качеству содержащейся в ней информации, хотя это могло быть сделано и сознательно, если Щеглов знал, что кто-то идет по его следу. Но интересно, почему члены тайного общества для сохранения своей тайны или клада выбрали столь быстро меняющийся материал?

– По этому поводу у меня есть некоторые соображения, – медленно заговорила я, вспоминая мысли, которые до этого момента постоянно от меня ускользали. – Первое: существование на то время партеров с мистической символикой как в Италии, Франции, так и в других странах Европы. В Испании, в Сан-Лоренцо де Трасуто, сохранился партер с выстриженными из самшита символами, смысл которых не разгадан до сих пор.

Олег Александрович повернулся в мою сторону, подняв брови в немом вопросе.

– Я вспомнила о нем совсем недавно, – с виновато-комичным видом проговорила я, глядя на Виктора Ивановича. – Я узнала о нем из журнала, посвященного ландшафтной архитектуре. В учебниках и классических монографиях он не упоминается. В следующий раз обязательно покажу.

Сказав это, я покосилась на профессора и увидела, как он кивнул головой, соглашаясь, прощая мне мою забывчивость.

– А второе? – спросил Виктор Иванович.

– Второе предположение, если так можно сказать, возникло у меня вчера, когда я готовилась к сегодняшней лекции по Версалю, – продолжала я развивать свои мысли. – И заключается оно в том, что наш уважаемый Василий Иванович Баженов, находясь во Франции, мог там познакомиться с гравюрами из «Кабинета короля» в Библиотеке короля в Париже.

– То, что наш молодой пенсионер Академии ознакомился с гравюрами из Библиотеки короля на улице Вивьен в Париже, хранителем которых был Николя Клеман, возможно, – поймав мою мысль, произнес мой учитель. – Но как это может быть связано с нашими гравюрами?

– Игра! – улыбаясь, сказала я.

Олег Александрович в недоумении смотрел на нас, переводя взгляд с одного на другого.

– В «Кратком описании старого и нового Версаля» Фелибьена, опубликованном им в 1703 году, есть такие строки: «Все народы могли восхищаться роскошными зданиями, которые король повелел построить, и великолепными орнаментами, которыми их украсили. Поскольку картины и скульптуры бесценны и обладают редкой красотой, его величество повелел, чтобы те, кто будут выполнять его приказы, выбрали самых лучших граверов в королевстве для изготовления гравюр. Посредством эстампов сами эти произведения отправятся к наиболее отдаленным народам, которые не могут увидеть их здесь в подлиннике…», – начала я излагать свою теорию. – В 1667 году указом Людовика XIV была создана мастерская гравюры для выполнения королевских заказов под руководством Себастьяна Леклера и Шарля Лебрена, получившая название «Кабинет короля». Ее целью стало распространение гравировальных изображений предметов из королевской коллекции и отображение различных событий правления монарха. По инициативе Кольбера с 1670 года ежегодно издавались отдельными выпусками каждый из сборников гравюр. Сборники объединялись по темам: дома, картины, статуи, медали, праздники и так далее. Красные сафьяновые тома, украшенные гербами Франции, вручались в качества подарков монархам других стран или выдающимся особам.

Замолчав, чтобы перевести дух, я продолжила, так как мои слушатели не произнесли ни слова.

– В том же «Кратком описании Версаля» есть страницы, посвященные рукописи Людовика XIV, в которой он разрабатывает правила посещения садов, озаглавленной «Способ показывать сады». А также были опубликованы путеводители с приложением гравюр, например нумерованный план Лабиринта Версаля с указанием пути следования по нему, выполненный Себастьяном Леклером.

– И когда встал вопрос о сохранении тайны, Баженов вспоминает гравюры, которые произвели на него впечатление в молодости, – не спеша произнес профессор, когда я закончила свой рассказ. – Такой вариант возможен.

– Ну, друзья мои, – после довольно продолжительной паузы торжественно произнес Виктор Иванович, и по его глазам я поняла, что он приступил к тому, ради чего нас сегодня пригласил. – Я смотрю, вы уверенно двигаетесь к истине по лабиринту тайны, ведомые путеводной звездой. Но пусть ваша путеводная звезда засияет ярче, а для этого вам как неофитам надо пройти обряд посвящения.

Мы с профессором, заинтригованные этим вступлением, переглянулись, но не проронили ни слова. В это время Виктор Иванович выудил из-под кипы бумаг талмуд черного цвета с готическими тиснеными надписями. Раскрыл его и хорошо поставленным голосом, обращаясь к невидимым собеседникам, изрек:

– «Вы – слуги храма мудрости, посвященные в таинства великих богов Изиды и Озириса! С душой открытой сообщаю вам, что собрались сегодня мы на обсуждение важнейшего вопроса времени. Тамино, королевский сын, у северных ворот блуждает. Он благородным сердцем может разрешить свои сомненья, и мы должны ему с усердием помочь: такую добродетель поддержать и дружескую руку протянуть – сегодня наш великий долг.

– Он добродетелен?

– Добродетелен.

– И молчалив?

– Он молчалив.

– Он благодетелен?

– Благодетелен. И если вы считаете его достойным, следуйте примеру моему».

Закончив свой театрализованный монолог, Виктор Иванович закрыл клавир и внимательно посмотрел на нас.

– Вольфганг Амадей Моцарт, «Волшебная флейта», начало второго акта, речитатив Зарастро, – отрапортовал Олег Александрович, как примерный ученик.

– И при чем здесь Моцарт? – с недоумением спросила я. – Он что, был масоном?

Виктор Иванович кивнул в знак согласия.

– Он был не просто масоном, а потомственным масоном, – продолжал профессор, повернувшись в мою сторону. – Его отец Леопольд Моцарт тоже был масоном, и в честь посвящения отца в новое звание композитор написал «Путешествие подмастерья». Кроме этого для масонской ложи, в которой состоял сам Моцарт, им были созданы «Масонская радость» и «Масонская погребальная музыка». «Волшебную флейту» некоторые исследователи считают масонской оперой, и по одной из версий в смерти Вольфганга Амадея Моцарта обвиняют масонов – якобы те отравили композитора из-за раскрытия в «Волшебной флейте» тайных масонских ритуалов и за нарушение законов Братства вольных каменщиков.

– Я всегда считала, что в основу «Волшебной флейты» положен сказочный сюжет, – произнесла я. – И хотя я никогда не видела ее сценической постановки, но насколько я помню, русские художники оформляли эту оперу. Например, недавно были опубликованы эскизы Мстислава Добужинского к неосуществленной постановке «Волшебной флейты», датируемые 1933 годом, когда художник уже покинул Россию.

– Да, «Волшебная флейта» до последнего времени не ставилась на советской сцене, как раз из-за неоднозначного толкования ее содержания, – ответил мне Виктор Иванович. – Но Мариинский театр исправил это упущение. Завтра в Концертном зале Мариинского театра состоится премьера «Волшебной флейты» Моцарта, и у меня есть для вас приглашения…

– Виктор Иванович, но мы не можем воспользоваться вашей добротой, – воскликнул профессор, даже не дав закончить Виктору Ивановичу фразу.

Мой учитель протестующе поднял руки и проговорил тоном, не терпящим возражения:

– Зоя Васильевна будет сильно обижена, если вы не примете ее приглашение, и мы тоже составим вам компанию.

– Я сдаюсь! – смеясь, воскликнула я, зная, какой непреклонной может быть жена Виктора Ивановича, и, обратившись к ошарашенному профессору, сказала:

– Вам советую также сдаться на милость Зои Васильевны, Олег Александрович. Сопротивление бесполезно!

Олег Александрович горестно вздохнул и торжественно произнес:

– Сдаюсь на милость победителя!

И добавил:

– Шампанское за мной!

– Ну вот и прекрасно! – довольным голосом проговорил Виктор Иванович, потирая руки. – Нам всем не помешает окунуться в атмосферу сказки.

И в этот же момент, как бы вторя его словам, раздался мелодичный бой напольных часов фирмы «Буре».

– Пять часов вечера, – сказала я, вставая, и направляясь к вешалке. – Мне надо бежать в Союз. Скоро лекция, и я должна подготовить зал.

– Вы не будете возражать, если я вас провожу? – спросил меня профессор, подавая шубу.

– Нет, мы как раз сможем обсудить вечерний визит Дениса и мою стратегию и тактику, – ответила я.

Попрощавшись с Виктором Ивановичем, мы вышли на Дворцовую набережную. Я предложила пройтись вдоль Невы и, свернув у Медного всадника выйти на Исаакиевскую площадь, а оттуда до Союза – рукой подать.

– Сегодня приходит Денис за материалами по Баженову, – рефреном повторила я последнюю фразу.

– Да, – лаконично подтвердил мой спутник. – И нам надо решить, что из уже известного нам вы можете ему рассказать.

Мы молча преодолели последний переход и вышли к Неве.

– Как вы считаете, Денис въедливый мужик? – неожиданно в лоб спросил Олег Александрович.

Я оторопело посмотрела на профессора. Он молчал, ожидая моего ответа.

– Думаю, что да, – после некоторого раздумья проговорила я и добавила: – Он всегда старается докопаться до сути проблемы.

– Ну что ж, тогда займем выжидательную позицию, – с улыбкой произнес Олег Александрович. – Расскажите ему о мистических партерах, в том числе и о Сан-Лоренцо де Трасуто, и что это только четвертая часть. А также о том, что Баженов был масоном…

И чуть позже добавил:

– Подогреем его интерес и посмотрим, куда это его приведет.

– А вы коварный стратег, – смеясь, ответила я. – О, извините, я не хотела вас обидеть.

– Я знаю.

– Кстати, Олег Александрович, а чем отличается масонство от розенкрейцерства? – решила я сменить тему разговора, чтобы скрыть свою оплошность. – И Моцарт действительно раскрыл тайны масонов в «Волшебной флейте»?

– Об этом завтра, – отвлеченно проговорил профессор, но при этом в его глазах скакали чертики. – Так как я уже доставил вас к пункту назначения.

– Тогда до завтра, – попрощалась я, поднимаясь на первую ступеньку парадной лестницы бывшего особняка Половцева. – Встретимся в фойе без четверти семь.

– Хорошо. У нас завтра заседание кафедры, и маловероятно, что я смогу раньше, – ответил мне Олег Александрович и, кивнув на прощание, пошел в сторону Почтамтского переулка.

Проводив взглядом растворяющуюся в темноте фигуру профессора, я открыла массивную дверь и вошла в вестибюль Союза архитекторов.

Лекция по садам Версаля не принесла мне, как обычно, внутреннего удовлетворения. Все время мои мысли были заняты Олегом Александровичем и завтрашним походом в театр или Олегом Александровичем и сегодняшним визитом Серовых и нашим разговором.

Уже по дороге домой, в сотый раз прокручивая в голове все разговоры, я вдруг поймала себя на том, что мое отношение к происходящим событиям становится слишком эмоциональным, что было абсолютно недопустимо. Если я действительно хотела разгадать эту головоломку, то мне надо оставаться бесстрастной. Любое проявление эмоций может привести если не к гибели как таковой, то, во всяком случае, к каким-нибудь неприятным последствиям. А я неприятности не люблю, тем более когда они неожиданные.

Мои трагикомичные размышления были вовремя прерваны телефонным звонком от Серовых – они уже выходят и через двадцать минут будут у меня.

Я пришла домой минут за десять до Серовых, которые предупредили, что зайдут в китайский ресторан за заказанным ужином. Поэтому успела накрыть на стол.

– Надеюсь, что не остыло, – по-хозяйски сказала Лена, вручая мне пакеты с едой, только-только войдя в прихожую.

– Что может быть лучше утки по-пекински холодным и темным питерским зимним вечером, – весело говорил Денис, успев за это время раздеться и теперь помогая своей жене.

– Так, Ольга, иди разливать бульон, Лен, ты, разложи все остальное, а я займусь вином, – войдя в комнату, стал давать ЦУ Серов. – Как ваш единственный мужчина, буду сомелье.

– Скажи уж честно, как голодный мужчина, – не удержалась Лена, чтобы его не подколоть.

Учитывая мысли, которые не покидали меня весь вечер, я решила сначала спокойно поужинать одним из моих любимых китайских блюд и только после этого опять окунуться в тайну мистического партера.

И наблюдая за Денисом, который был полностью поглощен процессом приготовления к «царскому» ужину, я поняла, что это правильное решение.

– Ну, дамы, приступим к трапезе, – галантно сказал Серов, предлагая нам сесть за стол, но при этом его плотоядный взгляд был направлен на центральное блюдо с уткой.

После продолжительной паузы, вызванной смакованием китайского блюда, Денис заинтересованно спросил:

– Интересно, а во времена Баженова в Петербурге существовали китайские рестораны?

– Не думаю… Скорее всего, они появились не раньше конца девятнадцатого века, – высказала свое предположение Лена.

– По заданному тобой вопросу я поняла, что ты хочешь перейти ко второй части нашего вечера? – смеясь, спросила я Дениса.

Денис кивнул и скосил свой взгляд в сторону уже намывающего свои усы Ромео, показывая этим, что он так же доволен жизнью.

– Тогда я пойду сварю кофе, – вставая, произнесла Лена, которую наши исторические изыскания не очень-то интересовали.

– Итак, приступим, – садясь за свой рабочий стол, сказала я.

Денис по журналистской привычке присел на его край, благо размеры моего старинного дубового стола это позволяли.

– Первое, – начала я, протягивая ему лист со своей статьей. – Это краткая биография Баженова. В ней перечислены основные этапы его жизни. Обрати внимание на его пребывание за границей…

– А к нашему вопросу какое это имеет отношение? – спросил Денис, успев пробежать статью глазами.

– Самое прямое, – ответила я, придвигая к нему том Курбатова, раскрытый на том месте, где он писал о принадлежности Баженова к масонам. – Все началось именно там.