Текст книги "Серёжа. Вечная любовь"

Памяти моего драгоценного,

навеки возлюбленного супруга

Сергея Владимировича Гремяко

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1. Детство, отрочество, юность.

В Санкт-Петербурге, в 1937-ом году, в великий праздник Крещения Господня 19-го января у Лидии Афанасьевны Кузнецовой и Владимира Васильевича Гремяко родился мальчик, которого они назвали Серёжей. Лидия была актрисой питерского ТЮЗа, она была небольшого роста, сухопарая, и амплуа у неё было травести. Владимир, хоть и имел профессию инженера, на деле был джазовым музыкантом-виртуозом, играл на рояле и аккордеоне в известных тогда джазовых оркестрах Кальварского, Инсарова, Комаровского. В 1939-ом году был выпущен диск концерта Изабеллы Юрьевой, где аккомпаниатором был Владимир Гремяко. К сожалению, в семье диск не сохранился.

Лидия была воспитанницей детдома. Дед Серёжи по отцовской линии Василий Львович Гремяка был обер-офицер, штабс-капитан царской армии, имел награды. Его расстреляли большевики. Бабушка Серёжи Ольга Арсентьевна окончила Смольный институт для благородных девиц. Как она выжила после гибели мужа и как вырастила одна троих детей – Владимира, Бориса и дочь Евгению – остаётся загадкой. Владимир взял Лидию из общежития и привёл в большую квартиру по адресу Невский проспект 32/34, во флигель за спиной польской католической церкви святой Екатерины, той церкви, в которой злополучный Дантес венчался с Екатериной Гончаровой. Брат Володи Борис окончил военно-морское училище и уехал в Крым служить в черноморском флоте. В квартире на момент появления Серёжи проживали бабушка и её дочь Евгения с сыном Октаем. Октай был на шесть лет старше Серёжи, и отец у него был азербайджанец, так что Серёжин кузен именовался Октай Ибрагимович Раджабли. Прежним хозяином квартиры был немецкий барон, и в квартире сохранилось много старинной мебели. (Дубовый буфет начала XIX века и трюмо конца того же века до сих пор занимают почётное место в нашей московской квартире…) Кроме того, в комнате Володи стоял настоящий рояль. Окна выходили на купол церкви, а через арку возле подъезда можно было выйти прямиком к Русскому музею. Впоследствии Владимир Васильевич вспоминал брак с Лидий, неприязненно морщась: характер у неё был стервозный и она настраивала маленького Серёжу против бабушки и тёти Жени. В 1939-ом Владимира призвали на русско-финскую войну.

Летом 1941-го года Лидия с театром поехала на гастроли в Ярославль. Прибыв на место, она дала телеграмму Ольге Арсентьевне, чтобы та с Серёжей приезжала в Ярославль. Такую же телеграмму она отправила своей сестре Тамаре, у которой была дочь Лия, ровесница Серёжи. Бабушка и Серёжа приехали в Ярославль в аккурат 22-го июня, когда гитлеровские войска вероломно напали на Россию. Театр погрузился на пароход вместе с семьёй Серёжи и поплыл по Волге на юг в эвакуацию. Но тут стряслась беда: Серёжа и Лия заболели дизентерией. Семью высадили с парохода в Костроме. После этого они попали в деревню Антушево, а оттуда в село Семёновское. Добрые люди выделили им часть дома. Судьба хранила Серёжу: в блокаду он бы не выжил, а в деревне всегда есть яйца, молоко, картошка. Отца, естественно, опять забрали на фронт. В селе Семёновском Серёжа и Лия вместе пошли в первый класс. Лидия устроилась на местное радио – как актриса читала слушателям советские романы. Однажды она вытащила на радио Серёжу, и он прочитал стихотворение про снегиря. «Мне купили снегиря…» «Я принёс его домой. / У меня снегирь живой!»

Я им буду любоваться,

будет петь он на заре.

Может, снова можно драться

после школы во дворе?

С войны Владимир вернулся с орденом Красной Звезды и с боевой подругой Еленой. Он развёлся с Лидией. Ради Серёжи он хитроумно добыл для них комнату на Петроградской стороне, по улице Добролюбова. Комната была в четырёхкомнатной коммуналке, но с очень хорошими соседями. А учиться Серёжа пошёл в школу на Невском проспекте – знаменитую Петришуле, что рядом с немецким лютеранским собором святого Петра. Но для Серёжи настали тяжёлые времена: мать оказалась не просто стервой, а настоящей садисткой. Она избивала маленького Серёжу ни за что ни про что. Хлестала ремнём по голому телу, а после говорила: «Надевай штаны и иди в угол». Когда я прочитала у царя Соломона, что детей надо бить, я лишина его статуса мудреца. Психологическая травма от этих избиений осталась у Серёжи на всю жизнь. Он так и не простил мать, которая была просто преступницей перед архетипом матери. Когда Серёже было одиннадцать лет, он собрал свои вещи, взял на поводок любимого пса Януса и ушёл к отцу. Это было решение не мальчика, но мужа. Сын с отцом ведь почти не виделись – отец всё время был на войне. Но когда к нему пришёл Серёжа, он нисколько не удивился. Сказал: «Наконец-то! Я тебя ждал». В квартире отца тогда жил кот, и он подрался с овчаркой Янусом, оставив свой коготь у Януса в носу. Но вскоре кот и пёс подружились и вместе спали. Новая жена Владимира Елена не имела своих детей и отнеслась к Серёже как к собственному сыну. Серёжа всю жизнь потом вспоминал её с любовью и благодарностью. Кончила она ужасно. Мне потом рассказывал Владимир Васильевич: «Понимаешь, она стала спиваться, но это – полбеды. Она стала со мной драться. Я не могу бить женщину, а самому ходить в синяках тоже не годится. Пришлось мне с ней расстаться. Она ушла к своим фронтовым друзьям, и, когда была одна в квартире, заснула с сигаретой в руке, сожгла квартиру и погибла сама».

Дядя Серёжи Борис Васильевич Гремяко был на черноморском флоте капитаном подводной лодки. Воевал как герой, получил звание Героя Советского Союза, и геройски же погиб. Со стороны матери Серёжиным двоюродным дядей был легендарный Александр Маринеско. О них обоих есть статьи в энциклопедии. Лидия после войны не вернулась в театр, а выучилась на бухгалтера. Владимир играл в джаз-банде в ресторане «Вена», куда к нему частенько заходил Серёжа, которого в честь отца бесплатно кормили.

Учился Серёжа неровно, как это часто случается с мальчиками: бывали пятёрки, но бывали и тройки. Когда пришло время изучать историю СССР, Серёжа в учебнике подчеркнул фамилию Сталин, которая на странице повторялась раз двадцать, и показал отцу. Владимир опешил, а когда справился с собой, сказал спокойно: «Сын, я не стану тебя бить. Но знай: если вытворишь что-нибудь ещё в таком же духе, всю нашу семью сошлют в Сибирь или расстреляют». Серёжа крепко задумался, а потом всей душой возненавидел и Сталина, и советскую власть. И это у него осталось на всю жизнь.

Летом Серёжа с отцом отдыхал в Карелии, где отец подрабатывал в санатории музыкантом на танцульках. Карелия… Девственные леса, широкие чистые воды, огромные чёрные камни, покрытые изумрудным мхом. Может быть, всё это пробудило в Серёже интерес к поэзии. Он зачитывался Пушкиным и Лермонтовым, потом к ним прибавился запрещенный тогда Есенин, добытый у друзей. В те времена хорошие книги было не достать. Да и у Серёжиной семьи не было литературных знакомств.

Кузен Серёжи Октай поступил в институт, чтобы учиться на военного врача, и уже на первом курсе встретил красавицу Наталью, которая станет любовью и спутницей всей его жизни. Свадьбу справляли в квартире на Невском. За Серёжей никто не присматривал, и он не на шутку напился. Утром в квартире раздался стон: «А-а-а! Умираю!» Отец, сразу поняв, в чём дело, молча налил рюмку водки и поднёс Серёже. Тот, увидев водку, застонал: «Не могууууу!» «Пей, сопляк, я знаю, что делаю», – спокойно сказал отец. Он не ругал сына за первую попойку, он его опохмелил! Поистине мудрый человек.

В Петришуле вместе с Серёжей, но годом старше, учились два мальчика, впоследствии ставшие знаменитостями: Илья Фоняков и Михаил Козаков. Фоняков стал известным поэтом, Козаков – знаменитым актёром. И с обоими нас свела судьба, когда мы с Серёжей уже жили вместе, и свела благодаря мне. А когда мальчики ещё учились в школе, Миша Козаков вёл школьный драмкружок и приглашал в него Серёжу с его харАктерной внешностью. Но Серёжа отказался, театр тогда напоминал ему о садистке-матери. Школьными друзьями Серёжи были Владимир Калёнов ставший врачом, Михаил Авьерино, ставший инженером, Яков Длуголенский, ставший писателем, Леонид Израйлев, ставший химиком. Школьной подругой была соседка по двору Кира Осиновская. Серёжа был далеко не могучего телосложения, и в старших классах школы он всерьёз занялся боксом. Дошёл до второго разряда. Во взрослой жизни на его счету оказались две сломанные челюсти.

Однажды Серёжа проснулся оттого, что бабушка трясла его за плечо. Её лицо с зелёными глазами, обрамлённое совершенно белыми волосами, склонилось над внуком, и бабушка говорила в ужасе: «Серёжа! Серёжа! Ты сказал: ёб твою мать!» Владимир, едва сдерживал хохот, сполз на пол по дверному косяку, давясь от смеха: выпускница Смольного института, за всю жизнь не сказавшая слово «дура», вдруг так оскоромилась! Но ведь Серёжа, как все тогдашние дети, рос во дворе, а чего только во дворе не услышишь.

Классной руководительницей у Серёжи была учитель химии Фаина Соломоновна Лебедева, жена директора Русского музея. Она очень заботилась о своих подопечных. Каждую субботу водила их в Русский музей, подробно рассказывала о каждой картине. А ещё следила, чтобы у ребят были в прядке ногти и всегда были при себе чистые носовые платки. Серёжа потом всю жизнь вспоминал Фаину Соломоновну с уважением и благодарностью.

2. Выход во взрослую жизнь.

В густонаселённой квартире Серёжа спал на раскладушке в коридорчике между комнатой и ванной. Он повзрослел и понимал, что так дальше продолжаться не может. А судьба не сулила послаблений. К тому же романтика приморского города коснулась и Серёжи: морская форма – это же здорово! И Серёжа, окончив школу, поступил в Высшее военно-морское инженерное училище радиоэлектроники имени Попова в Петергофе. Потом его курс перевели в Гатчину, в павловский дворец. На фото, где Серёжа – курсант, он совсем мальчик, ему дашь от силы лет двенадцать: он быстро мужал духом, и медленно – телом. Когда Серёжа приезжал в увольнение в Петербург, отец всегда давал ему денег, чтобы сын мог как следует развлечься. В училище каждое воскресенье устраивали танцы, на танцы приходили девушки. Первые девушки, первые влюблённости. Когда и с кем Серёжа лишился невинности, Серёжа мне сказать не мог – он не помнил.

Каждое лето курсанты проходили практику на Балтийском море, заходили в порты Таллинна, Риги, Калининграда. А на последнем курсе практика проходила на Чёрном море, в Севастополе, и Серёжа попал на мыс Фиолент. Он был очарован этим местом. Когда окончил училище, попросил, чтобы его первое назначение было на Фиолент. И ему не отказали.

Я побывала на Фиоленте в возрасте тринадцати лет, вместе с мамой и маленьким братом. О ту пору там располагалась военная часть, посторонним вход был воспрещён, через КПП нас провёл мой троюродный брат – капитан второго ранга Военно-морского флота Советского Союза. День был пасмурный, и это только добавляло романтики. Помню, как мы долго спускались по крутой выщербленной лестнице мимо монастырских стен (монастырь – как романтично!), весело пугаясь внезапно появлявшихся скальных наростов. Пляж был пуст, и это было прекрасно. Чёрная галька уходила в чёрную воду. Я ласточкой бросилась в эту пучину, и восторг, смешанный с каким-то священным ужасом, обуял меня. Я видела под собой чёрные камни разной величины, покрытые изумрудными водорослями. Я тогда грезила Древней Грецией, и казалось мне: то ли я сейчас услышу голос сирен, то ли сам Посейдон вынырнет из волн, потрясая золотым трезубцем. А ведь я тогда ничего не знала о Фиоленте – в историческом и мифологическом смыслах. Но, тем не менее, всей кожей чувствовала, что место это – особенное, и душа моя была очарована, упоена и восхищена. Я бы хотела на веки вечные остаться на этом пустынной пляже, наедине с небом, скалами и морской стихией…

Когда Серёжа учился на четвёртом курсе, ему понадобилась консультация по какому-то предмету, и отец отвёл его к своему знакомому – полковнику Нэнсбергу. У полковника Серёжа познакомился с его дочерью – очаровательной восемнадцатилетней Ириной, Познакомился и – влюбился. Через некоторое время Серёжа и Ирина поженились. И в первую брачную ночь Ирина сказала молодому супругу: «Ты у меня – тридцать третий!» Конечно, Серёжа был неприятно поражён, но всё-таки Ирина поехала с Серёжей на Фиолент, где ему дали маленький, но зато свой и отдельный домик. Я спустя многие годы в стихах, посвящённых Серёже, писала: «Мы венчаны с тобою Фиолентом».

Фиолент по-гречески означает «земля богов». Сюда богиня Артемида перенесла Ифигению, дочь царя Агамемнона, который хотел принести её в жертву во имя благополучного исхода войны. Ифигения стала жрицей Артемиды и приносила ей человеческие жертвы, отрубая головы незадачливым морякам. Грот Артемиды сохранился по сей день, но войти в него уже нельзя – поднялся уровень моря. На Фиоленте после странствий высадился апостол Андрей Первозванный, который потом дошёл до Новгорода. Он и крестил Русь, а никакой не князь Владимир. На Фиоленте было явление Георгия Победоносца, и многие были тому свидетелями. В честь этого чуда был построен Георгиевский монастырь, а на огромной скале, торчащей из бухты, поставлен поклонный крест. Вот какое это славное место.

Серёжа жил бы на Фиоленте долго и счастливо, но его доставали постоянные измены Ирины, к тому же он поссорился с замполитом и заграничные поездки накрылись медным тазом. Хрущёв тогда сокращал флот и увеличивал численность ракетно-космических войск. Серёжа воспользовался моментом и попросился на Байконур. Он развёлся с Ириной, и она улетела обратно к отцу в Петербург. Больше Серёжа её никогда не видел. Для него начинался новый этап жизни.

3. Второе назначение.

Серёжа прилетел на Байконур, который местные называют Тюра-Там, и был переодет из морской формы в зелёную. Его группа занималась искусственными спутниками Земли, а соседняя – запуском в космос Юрия Гагарина. Серёжа обрабатывал телеметрию, на компьютере, который занимал целый этаж. На Байконуре Серёжа познакомился с москвичом Юрием Аксёновым, тоже военным, и этой дружбе было суждено длиться десятилетия. Аксёнов впоследствии говорил своей дочери Татьяне, что Байконур – это ад. Действительно, климат там ужасный, да и голая степь радости не вызывает. Но на Серёжу это всё совершенно не действовало, как не действовала на него качка во время службы на флоте.

Байки с Байконура

1.

Тысяча девятьсот шестьдесят первый год. Хрущёвская «оттепель». В «железном занавесе» моль проела дырки. И вот на главную стартовую площадку освоения космоса – Байконур (а точнее, Тюра-Там) – приглашена американская делегация. Специалисты NASA осматривают новейшую советскую космическую аппаратуру, жуют жвачку и повторяют: «Fine!»

Вернувшись на родину, космические асы Нового Света в газете «The New-York Times» отчитались так: «Русские нас обманули. Они показали нам какой-то старый хлам, а настоящая аппаратура у них, наверное, спрятана где-то под землей. Но ее нам не показали».

Космические асы Байконура очень смеялись. Именно с помощью этого «старого хлама» они запускали машины на Луну, на Марс, на Венеру.

2.

Запуск лунохода назначен на сегодня. К служебному зданию стартовой площадки подъезжает автобус, из которого, гомоня, как стая галок, высыпается пестрый люд, увешанный фото– и кинокамерами. На КПП стоит молоденький сержант с родниковыми голубыми глазами, не замутненными интеллектом. Ему в глаза тычут какими-то корочками, и он раздраженно спрашивает:

– Кто вы такие?

– Мы – корреспонденты, – веско говорит пузатый журналист, указывая на свою камеру.

– Пущать никого не велено. – Равнодушно говорит сержант.

– Послушайте, мы из Москвы, – встревает другой репортер, – мы будем жаловаться начальству!

– Жалуйтесь! – весело говорит сержант, которому что Москва, что Копенгаген, даль одинаково непредставимая.

Журналисты, яростно жестикулируя, отправляются искать правду.

Возле КПП притормаживает черная «Волга», из которой грациозно выскакивает элегантный пожилой мужчина в серой «тройке» с галстуком.

– Я академик Келдыш. – Протягивает он сержанту документ, нервно поглядывая на часы.

– Член-корреспондент… – Задумчиво читает сержант и весело говорит: – Я корреспондентов-то не пустил, а ты еще и член!

3.

Капитан ракетных войск Афанасий Тюленин проснулся в полдень с глубокого бодуна. Достал из банки засохшую шпроту, прожевал, но проглотить не смог. Посмотрел на часы и понял, что опоздал на работу. Так опоздал, что идти туда уже нет никакого смысла. А между тем, сегодня ответственный день: запуск ракеты. Афанасий поморщился, блеванул на ковер и забылся спасительным сном. Да, он любил космос, но еще больше он любил выпить и проорать под гитару: «По тундре, по железной дороге…»

Освоение космоса шло не так гладко, как сообщала программа «Время». Ракета взорвалась на старте. Погибло много людей, в том числе несколько генералов, пара академиков. Погиб бы и капитан Тюленин, если бы вышел в тот день на работу.

– Ну что, – ехидно говорил он потом сослуживцам, – пить, значит, вредно?

4.

Майор Грымов отмечал удачный запуск ракеты в компании сослуживцев и московских журналистов. Компания была исключительно мужская, и Грымову, любителю прекрасного пола, было скучно. К тому же, завтра надо было идти на работу. Поэтому, когда бутылка водки в чьей-то нетвёрдой руке в очередной раз зависла над его рюмкой, Грымов сказал:

– Хватит.

Сослуживцы загалдели: «Чего ты? Время детское, а ты мужик крепкий!» Но Грымов решительно накрыл рюмку ладонью и произнёс:

– Dixi. – что на языке древних римлян означает «я сказал». Журналист, сидевший в углу, выпучил глаза и подсел к Грымову.

– Ты латынь знаешь? Скажи ещё что-нибудь!

– Sic transit gloria mundi. – произнёс Грымов.

Журналист посмотрел на майора чуть ли не влюблённо.

– Знаешь, – сказал он, – я обожаю латынь. Сам выучил. Прочитал «Записки о Галльской войне» в подлиннике. А поговорить-то не с кем. Наконец нашёлся единомышленник!

Грымов слушал и слегка нервничал: его познания в латинском языке ограничивались уже сказанным. Но журналюга не стал экзаменовать майора, разговор шёл о том, о сём, естественно, под звон рюмок. И вдруг журналюга сказал майору:

– Завтра будешь по телевизору отчитываться о запуске ракеты!

– Это невозможно, – спокойно сказал Грымов, – я же секретный офицер.

На следующий день майора Грымова вызвал к себе начальник и сказал:

– Сергей Борисович, вас сегодня будут снимать для программы «Время», приготовьтесь как следует.

– У меня же первый допуск! – удивился Грымов.

– Вы хотите со мной поспорить? – прищурился на него начальник.

В Петербурге, в квартире на Невском проспекте бабушка майора Грымова смотрела по телевизору программу «Время» – главную новостную программу Советского Союза. И вдруг она увидела на экране… своего внука!

– Идите все сюда, Серёжку показывают! – закричала она, и вся родня прильнула к экрану.

А бабушка Серёжи Грымова, между прочим, в молодости училась в Смольной институте для благородных девиц, и именно от неё маленький Серёжа услышал и «dixi», и «sic transit gloria mundi»…

____________________________________

Майор Грымов – это Серёжа Гремяко, и «Байки с Байконура» записаны мною с его слов.

Пока Серёжа служил на Байконуре, он всерьёз увлёкся альпинизмом и даже получил знак «Альпинист СССР». А ещё они с друзьями предприняли пеший переход через Урал, сплавлялись по рекам на плотах. Но вскоре Серёже и Аксёнову, которого Серёжа звал просто Акс, на Байконуре надоело, и они завербовались на Камчатку.

4. Огнедышащий рай.

Серёжа и Акс прилетели в посёлок Ключи камчатские, что возле знаменитого вулкана Ключевская сопка. Как офицерам им каждому дали отдельное жильё. Серёжа занимался испытанием военных ракет. Ими стреляли с Байконура, а в задачу Серёжи входило найти место их приземления. Рядом с домом Серёжи стоял его личный вертолёт, на котором он облетал тайгу. Судьба и теперь его хранила: два раза вертолёт падал и бился, но Серёжа оставался цел и невредим. Он полюбил охоту и один раз даже убил медведя. Правда, уже при жизни со мной, под моим влиянием он раскаивался в том, что был охотником. В местном клубе кипела культурная жизнь: показывали фильмы, проходили литературные и музыкальные вечера, просто были танцы, где парни знакомились с девушками. На камчатке, что для меня было удивительно, растут рододендроны, и когда они цвели, мужчины дарили эти чудесные цветы своим дамам. На Камчатку прилетел москвич Борис Вежлев, и Серёже поручили встретить его в аэропорту. Двое парней встретились, и Серёжа сразу же повёз Борю на своём мотоцикле распивать коньяк. Они стали друзьями на всю жизнь. Серёжа всегда много читал, а на Камчатке они с Аксом и Борей выписывали московские литературные журналы «Новый мир», «Знамя», «Дружбу народов» и читали по очереди. Выход в свет прозы Солженицына «Один день Ивана Денисовича» был для всех огромным событием…

КАМЧАТСКАЯ ФОТОГРАФИЯ

Борису Вежлеву

А Харчинский хребет – он где-то рядом,

хоть никогда я рядом не была.

Серёжа здесь с ножом и с автоматом,

с бычком в зубах – мужицкие дела.

Табачный дым подъемлется высоко,

в недальнюю Японию летя.

Курится тихо Ключевская сопка,

Камчатка дремлет мирно, как дитя.

И вспоминается лихая песня:

“У ней такая маленькая грудь…”

А камчадалок в мире нет прелестней,

и каждая вздыхает: “Не забудь!”

Ах, красная икра, медвежье мясо

и с океана Тихого ветра!

Здесь люд не знает, что такое “масса”,

здесь материк оставлен во вчера.

Земля жива! Ведь гейзеры бушуют

и ловит лапой кижуча медведь.

Россию мало чувствовать большую,

но – каждую деталь в ней рассмотреть!

Это написано мною в Москве в 2013-ом году.

Однажды на танцах в клубе Серёжа встретил очаровательную восемнадцатилетнюю девушку Клаву Парадную. Она была местная. Он в неё влюбился. А когда первый раз с ней переспал, выяснил, что она была девственницей. Очарование и чистота юной Клавы произвели впечатление на Серёжу, и вскоре они поженились.

Мать Серёжи, с которой он восстановил отношения, когда ещё был курсантом, написала ему, что она в сложном положении и попросилась к нему на Камчатку. Серёжа не отказал. Но добился того, чтобы матери выделили отдельное жильё. Лидия получала хорошую зарплату, и заработала большую пенсию.

Серёжа был красивым, весёлым, жизнелюбивым, удачливым парнем. Умел дружить, имел успех у прекрасного пола. Карьера шла, девушки не отказывали.

Один Серёжин камчатский приятель (имя утрачено) баловался стихами и написал стихотворение, которое Серёжа потом читал всю жизнь, когда на столе появлялся коньяк:

Коньяк приводит мысль в порядок,

из нервов скручивает струны.

Усопшей старости осадок

я, отвернувшись, в угол сплюну.

Коньяк всё ханжество разгложет,

гражданок заколдует в женщин!

Я с каждой рюмкой всё моложе,

а на тебе надето меньше –

одни сверкающие гребни,

хотя пострижена ты модно.

Коньяк воистину волшебен,

мгновенно делает голодным.

Не веришь ты, открыто прыснув

или улыбку спрятав в веки,

что ныне я влюблён и присно,

а может статься, и вовеки.

Серёжа часто летал в командировки и в Москву, и в Питер, и решил, что с Камчатки пора уезжать. Акс дал Серёже наводку на человека, который был хорошим другом Сергея Ионова, начальника отдела кадров огромной московской воинской части. Серёжа положил в чемодан пятилитровую банку красной икры и полетел в Москву. Ему удалось встретиться с Ионовым, которому он для начала вручил икру, а потом сказал, что хотел бы перевестись в Москву. Ионов в завуалированной форме намекнул на взятку. Мол, одолжи десять тысяч рублей, я потом отдам. Ясно было, что он эти деньги отдавать не собирался. Серёжа сказал, что сумма большая, поэтому пусть Ионов поможет перебраться в Москву не только ему, Серёже, но и его другу Юрию Аксёнову. На том и порешили. Интересно, что отношения с Ионовым, начавшись со взятки, впоследствии переросли в добрую дружбу.

1-го декабря 1965-го года у Клавы и Сергея родилась дочь Ольга.

5. Дорогая моя столица.

В апреле 1966-го года Клава и Серёжа с дочкой на руках сели в самолёт и прилетели в Москву. Друзья сняли им комнату. Но очень скоро армия дала Серёже двухкомнатную квартиру в Одинцово, в кирпичном доме и с большой лоджией. Благодаря Ионову, Серёжу взяли на работу в Институт космических исследований. Родители Клавы дали денег, и Серёжа купил «Запорожец», на котором и ездил на работу. Он стал старшим научным сотрудником, руководителем группы оперативного анализа. Серёжа участвовал в запуске машин на Луну, Венеру, Марс, у него есть снимки лунной и марсианской поверхности. Ещё через некоторое время Серёжа купил дом в деревне в Калужской области, так у семьи появилась дача. Серёжа отправил Клаву, которая была медсестрой, учиться в Московский педагогический институт, предварительно наняв ей репетиторов. Клава училась на дневном биохимическом факультете, и Серёжа кормил всю семью. Но вот какой казус: институтские подруги Клавы Соня Баскакова, Ирина Каширина и Нина Фейгельман так и рвались прокрутить с Серёжей роман. И он девушкам не отказал. А они всё рассказали Клаве. Она очень страдала, плакала на груди у своей подруги Тани Лосковой. Клава была чистой деревенской девушкой и не понимала свободной столичной жизни. Но вскоре она сама выкинула фортель. Серёжа отправил её со своими друзьями-киношниками в киношный же санаторий в Сочи. И она, дурочка, влюбилась в режиссёра! Для него это был просто курортный роман, а Клава всё приняла всерьёз. И, вернувшись в Москву, сказала Серёже: «Всё! Я люблю другого. А тебя видеть не могу и голос твой слышать не могу. Убирайся, куда хочешь!» Серёжа спокойно собрал вещи и уехал на съёмную квартиру. Квартиру же в Одинцово он оставил Клаве и дочке. Супруги развелись, и Серёжа ушёл в свободное плаванье.

Вскоре в Москву перебрался и Борис Вежлев. Ну, не в Москву, а в военный городок Краснознаменск Московской области. Но Краснознаменск – это же не Камчатка. Друзья воссоединились.

Серёжа зажил свободной и очень насыщенной жизнью Стали доступны поэты Серебряного века, которых Серёжа читал запоем и многие стихи запоминал наизусть. Хлынули плёнки с записями бардов, прежде всего Вертинского, Галича, Высоцкого, Окуджавы. Серёжа мечтал попасть в Театр на Таганке, и коллега по работе дала ему телефон «таганской мафии», которая придерживала билеты. Так Серёжа познакомился с Анатолием Слонимским и Надеждой Ерыпаловой, ставшими ему верными друзьями. Ему принесли стихи Бродского, Бродский стал для Серёжи кумиром. Три книги Бродского были отпечатаны на пишущей машинке и переплетены в мастерской в красный сафьян с золотом. Этот раритет и сейчас в нашей квартире. В Театре на Таганке Серёжа стал завсегдатаем. Он рассказывал, что в антракте Высоцкий выходил в общую курилку и многозначительно поглядывал на Серёжу. Но Серёжа боялся, что у него недостаточно денег, чтобы ублажать звезду. И сейчас судьба Серёжу хранила, ведь жизнь Высоцкого о ту пору уже была медленным самоубийством: наркотики, безудержное пьянство… Анатолий и Надежда познакомили Серёжу со старым диссидентом по кличке Змей, и антисоветская литература хлынула к Серёже потоком. У Змея Серёжа увидел очень необычные табуреты, вырезанные из пней. Он спросил, кто это сделал, и вскоре Змей познакомил Серёжу с художником Владиславом Жданом, ставшим ему другом на всю жизнь. Читал Серёжа и новоявленных московских гениев – Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулину, Рождественского. Ходил в кинотеатры и смотрел все новые фильмы, которые появлялись каждую неделю. Из прозаиков любил Сергея Довлатова, Василия Аксёнова, Андрея Битова, Фазиля Искандера. Как и я, обожал роман Булгакова «Мастер и Маргарита».

Хоть Клава Серёжу и выгнала, он продолжал заниматься дочкой: водил её в музеи, в театры, оплачивал отдых на Чёрном море.

Естественно, у него были романы, ведь он был очень красивым и страстным мужчиной. Но почему-то ему попадались девушки с двухкомнатными квартирами, а это его не устраивало, он хотел свою жилплощадь, он знал, что армия его без квартиры не оставит.

В 1974-ом году на Серёжу наехало КГБ. Кто-то настучал про диссидентскую литературу, которая была у Серёжи. Серёжу таскали с одного многочасового допроса на другой. Потом передали дело в его военную часть и Серёже вынесли выговор с занесением в личное дело «за притупление политической бдительности». К тому времени Серёжа дослужился до подполковника, но дальнейшая карьера теперь была закрыта. Наезда КГБ Серёжа не выдержал и попал в психиатрическую больницу. Правда, в свою, военную, так что обошлось без последствий. Серёжу на работе очень ценили и дали ему доработать до максимальной пенсии двести пятьдесят рублей, после чего он уволился в запас.

Наконец, Серёжа решил озаботиться собственным жильём. Но у него не было московской прописки. Он собрал друзей и сказал: «Найдите мне женщину с ребёнком, москвичку, которая нуждается в жилплощади». Такую женщину ему нашла Надежда Ерыпалова. Женщину звали Галина, и у неё был пятилетний сын. Серёжа и Галина заключили фиктивный брак. Серёжа устроился на работу в Моссовет в отдел распределения жилплощади и бесплатно проработал там год. Ему нравилось моё родное Чертаново, где он как-то снимал квартиру, но Ионов ему сказал: «Мелко роешь». С помощью Ионова Серёжа получил шикарную двухкомнатную квартиру в самом центре Москвы – в Лялином переулке. Год фиктивные супруги жили тихо, чтобы никто ничего не заподозрил, а потом развелись, и Серёжа занялся разменом квартиры. Шёл 1985-ый год.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1. Как станцевались наши звёзды.

До Серёжи у меня было двое мужчин. Обоих я любила, а они любили только со мной спать. Ох, и натерпелась я горя, особенно со вторым, хотя я спасла ему жизнь: он выбросился из окна, я поймала его за ботинок, некоторое время держала, а потом во мне проснулись нечеловеческие силы, и я втащила его в комнату. Кому потом досталось это «счастье», мне даже не интересно. Я жила с мамой и братом Джерри, который был на восемь лет старше меня. Жили мы очень бедно, у меня с мамой был один гардероб на двоих. Я училась в Академии музыки имени Гнесиных на оперную певицу, но это мне нравилось всё меньше и меньше. Меня засасывало болото московской богемы. Я чувствовала себя совершенно одинокой и неприкаянной.

И вот 13-го декабря 1985-го года, в субботу, мне позвонила подруга и спросила: «Не хочешь ли пойти на концерт одного барда?» «Какого?» «Не знаю. Но это в Чертаново, рядом с тобой». Думаю, делать мне всё равно нечего, а раз в Чертаново, почему не пойти? И я пошла. Пришла в какую-то богемную квартиру, развалилась на софе, закурила. Мне поднесли бокал вина. Я спросила, кто будет петь. Александр Смогул. Это имя мне ничего не говорило, хотя, как мне думалось, я знала всех московских бардов. И вдруг… Глядя из комнаты в дверной проём, я увидела на кухне мужчину. Длинноногого, стройного, подтянутого, волосы – соль с перцем, волнистые, красивый римский профиль. На нём были голубые джинсы и ковбойка. Он мне сразу очень понравился. Я вышла на кухню и попросила ещё вина. Мужчина меня увидел и воззрился на меня, как на какое-то диво. Это был Серёжа. Он завёл со мной беседу, а потом попросил номер моего телефона, и я его написала на клочке бумаги. Спустя двадцать лет Серёжа напишет об этой встрече стихотворение: