Текст книги "Реформатор после реформ: С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы"

Глава I
Сергей Юльевич Витте – государственный деятель: компоненты репутации

1. «Homo novus»: С.Ю. Витте – новый тип российского бюрократа

Российская Обломовка нашла в нем своего Штольца.

Д.А. Лутохин[42]42
  Лутохин Д.А. С.Ю. Витте как министр финансов. С. 21.


[Закрыть]

В 1859 году, когда вся Россия жила предчувствием грядущих перемен, в журнале «Отечественные записки» был напечатан роман И.А. Гончарова «Обломов». Замысел романа родился у писателя еще в конце 1840-х годов, в «мрачное семилетие» царствования Николая I, а завершил его Гончаров уже в преддверии Великих реформ. В образе вымышленной деревни Обломовки он описал дореформенную Россию с ее патриархальными нравами.

В образе главного героя, Ильи Обломова, писателю удалось невероятно ярко представить не просто социальный, но, скорее, национальный русский тип, показать настоящего русского человека со всеми его достоинствами и недостатками. Обломов – потомственный дворянин, владелец Обломовки, живущий за счет своего поместья и крепостных. Несмотря на свою сердечность, душевную доброту, бескорыстие и мечтательную созерцательность, он олицетворяет, по словам самого Гончарова, «лень и апатию во всей ее широте и закоренелости как стихийную русскую черту». Гончарову вторили и его великие современники, увидевшие в романе воплощение неизменных начал русской жизни. Л.Н. Толстой, восторженно воспринявший произведение Гончарова, писал, что в «Обломове» содержится «нечто вечное». И.С. Тургенев высказался еще более решительно: «Пока останется хоть один русский, – до тех пор будут помнить Обломова». И даже большевистскому лидеру Николаю Бухарину в 1936 году описание русских людей как «нации Обломовых» все еще казалось верным[43]43
  Бухарин Н.И. Наш вождь, наш учитель, наш отец // Известия. 1936. 21 января.


[Закрыть].

Единственным деятельным и практичным человеком в романе был близкий друг Обломова – Андрей Штольц. Олицетворение человека дела, он добился положения и высокого чина благодаря собственной энергии и труду. Обломов и Штольц, будучи друзьями с детства, тем не менее предстают антиподами. Вероятно, не случайно Гончаров сделал Штольца русским немцем в противовес русскому барину Обломову, подчеркивая, что упорство, прагматизм, смелые планы и разумное ведение финансовых дел – не в русском характере.

Многие критики отмечали, что, в отличие от Обломова, Штольц для России явление совершенно нетипическое и нераспространенное. Так, известный критик Н.А. Добролюбов мог с полной уверенностью констатировать: «Штольцев пока у нас нет»[44]44
  Добролюбов Н.А. Что такое обломовщина? // Добролюбов Н.А. Русские классики: Избранные литературно-критические статьи / Издание подготовил Ю.Г. Оксман. М.: Наука, 1970. С. 38.


[Закрыть]. Перед русским обществом вставал важный вопрос – кому же из этих двух персонажей гончаровского романа принадлежит будущее? Сам Штольц, словно чувствуя наступление новой эпохи и новых порядков, восклицает в романе: «Прощай, старая Обломовка, ты отжила свой век!» Однако далеко не все разделяли этот оптимизм, и, например, Добролюбов, откликнувшийся на произведение Гончарова знаменитой статьей «Что такое обломовщина?» (1859), словно спорит со Штольцем: «Вся Россия, которая прочитала или прочитает Обломова, не согласится с этим. Нет, Обломовка есть наша прямая родина, ее владельцы – наши воспитатели, ее триста Захаров всегда готовы к нашим услугам. В каждом из нас сидит значительная часть Обломова, и еще рано писать нам надгробное слово»[45]45
  Там же. С. 40.


[Закрыть]. Обломовка с ее ленивыми и добродушными обитателями была милее русскому сердцу, чем деловая капиталистическая Россия.

Это во многом объясняет, какие препятствия стояли на пути Сергея Юльевича Витте, который, как никто другой среди государственных деятелей, олицетворял собой тип Штольца – энергичного, прагматичного и делового человека, став дельцом на государственной службе.

Как и Штольц, Витте добился выдающегося положения благодаря большой личной даровитости, работоспособности и предприимчивости. В августе 1892 года он был назначен исполняющим обязанности министра финансов – вместо заболевшего И.А. Вышнеградского. К этому времени Сергея Юльевича хорошо знали в столице как большого знатока в железнодорожном деле. Начав свою карьеру в качестве мелкого чиновника на казенной железной дороге в 1871 году, уже в конце 1870-х Витте переехал в Киев, где вошел в частное «Общество Юго-Западных железных дорог». Благодаря умелому руководству Обществом он заметно увеличил прибыльность и эффективность вверенных ему путей сообщения, сделав перевозку грузов более выгодной для клиентов. Председателем правления этого частного общества был банкир И.С. Блиох, но фактическим главой являлся И.А. Вышнеградский. Постепенно между Витте и Вышнеградским выстроились взаимовыгодные деловые отношения. Когда последний в 1889 году предложил императору кандидатуру Витте на пост главы Департамента железнодорожных дел, учрежденного в структуре Министерства финансов, у публики не было сомнений в большом опыте и компетентности Сергея Юльевича. В течение двух с половиной лет Витте под руководством Вышнеградского успешно занимался реформированием тарифной системы.

На рубеже 1891–1892 годов в результате жесткой налоговой политики Министерства финансов и вследствие неурожая разразился голод – в семнадцати губерниях Приволжья, Камской области, Урала и Севера погибло более полумиллиона человек. Положение могло бы не быть столь катастрофическим, если бы не усугублялось транспортным хаосом: все железные дороги были оборудованы исключительно на вывоз. Две колеи путей существовали только на линиях, ведущих к портам для экспорта зерна за границу. Начиная от Москвы, в направлении на север и восток все железные дороги имели лишь одну колею, что делало невозможным быструю доставку хлеба в голодающие губернии. Министра путей сообщения А.Ю. Гюббенета, ответственного за транспортный кризис, отправили в отставку. Назначенный на его место Витте наладил железнодорожное сообщение и ликвидировал крупные скопления грузов, в очередной раз продемонстрировав умение быстро и успешно решать сложные вопросы.

С первых дней государственной карьеры министр, выражаясь словами информированного столичного журналиста, стал «объектом всеобщего внимания и нескончаемых разговоров»[46]46
  Колышко И.И. Великий распад: Воспоминания / Сост., вступ. ст., подгот. текста и коммент. И.В. Лукоянова. СПб.: Нестор-История, 2009. С. 117.


[Закрыть]. Обстоятельства возвышения Витте повлияли на формирование его репутации среди столичной бюрократии. Во второй половине XIX века Россия переживала настоящий бум железнодорожного строительства. Крымская катастрофа продемонстрировала, что транспортная система империи нуждается в серьезных реформах. Правительство, стремясь сделать систему коммуникаций более эффективной, давало новые возможности частным инвесторам и предоставляло большие субсидии. Мир честолюбивых и предприимчивых «железнодорожных королей», поднявшихся с самых низов общества и наживших огромные капиталы, вызывал негативную реакцию современников[47]47
  См. главу о «железнодорожных королях» Поляковых в монографии: Ананьич Б.В. Банкирские дома в России. 1860–1914 гг. Очерки истории частного предпринимательства. 2-е изд., испр. и доп. М.: РОССПЭН, 2006. С. 99–148.


[Закрыть]. Коррупция, махинации и злоупотребления при строительстве дорог имели небывалые масштабы, но и результаты были впечатляющими: с 1860 по 1880 год протяженность российских железнодорожных путей выросла более чем в семнадцать раз – с 1250 до 21 600 километров[48]48
  Верховской В.М. Исторический очерк развития железных дорог в России. СПб., 1899. Т. 2. С. 593. Цит. по: Схиммельпеннинк ван дер Ойе Д. Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией / Авторизов. пер. с англ. Н. Мишаковой. М.: Новое литературное обозрение, 2009. С. 109.


[Закрыть].

Репутация Вышнеградского, слывшего в столице беспринципным дельцом и человеком с темным прошлым, усиливала предубеждение против его ставленника. Хозяйка известного в Петербурге правомонархического салона записала в своем дневнике: «Витте – тоже сомнительная личность, уже одного достаточно, что он приятель Вышнеградского, вместе делали гешефты»[49]49
  Богданович А.В. Три последних самодержца: Дневник. М.: Новости, 1990. С. 176. Гешефт – сделка, спекуляция.


[Закрыть]. Накануне назначения Витте министром финансов императору Александру III поступило письмо, автор которого, повторяя расхожее мнение о взяточничестве Вышнеградского, с возмущением вопрошал: «Не сугубо ли грешно вручать ученику такого учителя [подчеркнуто в источнике. – Э.С.] продолжение [управления финансовым ведомством. – Э.С.]?»[50]50
  Письмо неустановленного лица (подпись «Старый гвардеец») Александру III с возражением против назначения С.Ю. Витте министром финансов // РГИА. Ф. 1101. Оп. 1. Д. 882. Л. 2 об.


[Закрыть]

Некоторые современники, напротив, признавали, что обвинения в корыстолюбии и стяжательстве в данном случае несправедливы. «Полагаю, что все знавшие хорошо С.Ю. Витте могут удостоверить, что никакие миллионы не могли заставить его покривить душою», – утверждал инженер путей сообщения Н.Н. Изнар[51]51
  Изнар Н.Н. Записки инженера // Вопросы истории. 2004. № 4. С. 94.


[Закрыть]. Не менее осведомленный служащий Комитета министров Н.Н. Покровский отмечал в своих мемуарах: «Никогда и ни от кого из лиц, близко знавших С.Ю. Витте, я не слышал, чтобы он в какой-либо мере был нечестным человеком»[52]52
  Покровский Н.Н. Воспоминания о Комитете министров в 90-е годы // Исторический архив. 2002. № 2. С. 195.


[Закрыть].

Сплетни о взяточничестве сановника были испытанным аргументом в бюрократической борьбе. В письме к редактору «Московских ведомостей» С.А. Петровскому влиятельный правый деятель В.А. Грингмут отмечал распространение слухов о взяточничестве Витте и Вышнеградского – слухов, которые появлялись «при каждом займе и при каждой конверсии»[53]53
  В.А. Грингмут – С.А. Петровскому. Б.д. // Отдел рукописей Российской государственной библиотеки [далее – ОР РГБ]. Ф. 224. Оп. 1. Д. 39. Л. 17–17 об.


[Закрыть]. По словам Петровского, Вышнеградский в свое время был этим очень озабочен.

В столице к Витте сразу же стали относиться как к выскочке, человеку из чуждой среды. Дополнительным фактором, побуждавшим воспринимать министра в подобном качестве, были особенности его внешности и манер, сразу бросавшиеся в глаза. Один из его сотрудников вспоминал: «На первых порах поражала прежде всего внешность Витте: высокая статура, грузная поступь, развалистая посадка, неуклюжесть, сипловатый голос; неправильное произношение с южнорусскими особенностями: ходатайство, верства, учёбный, плацформа, сельские хозяева – резали утонченное петербургское ухо. Не нравилась фамильярность или резкость в обращении»[54]54
  Ковалевский В.И. Из воспоминаний о графе Сергее Юльевиче Витте // Русское прошлое. 1991. № 2. С. 57.


[Закрыть].

Министр иностранных дел в 1906–1910 годах А.П. Извольский, привыкший к чистому русскому языку двух столиц, вспоминал: «Что всегда производило на меня неприятное впечатление, это его голос, который звучал очень резко, и особенно его произношение, усвоенное им в юности, когда он жил в Одессе. ‹…› Это произношение, которое было для него обычным явлением, чрезвычайно резало ухо…»[55]55
  Извольский А.П. Воспоминания. М.: Международные отношения, 1989. С. 86.


[Закрыть] Вульгарность и грамматические ошибки речи Витте признавали многие знакомые с ним журналисты, в том числе Л.М. Клячко-Львов, И.И. Колышко, А.В. Руманов.

Некоторые привычки сановника казались столичному обществу и вовсе экзотичными. А.С. Суворин в переписке с В.В. Розановым передавал разговоры о министре: «Витте, я слышал, преспокойно может забыть, что у него не переменены (за неделю, должно быть) носки, и проходить две недели в грязных носках»[56]56
  Письма А.С. Суворина – В.В. Розанову. С портретом умирающего А.С. Суворина (неизданная фототипия). СПб.: Типография товарищества А.С. Суворина, 1913. С. 13.


[Закрыть]. По воспоминаниям одного из литературных сотрудников Сергея Юльевича – а этот сотрудник относился к министру с явной симпатией – тот за столом вел себя достаточно непринужденно. На дипломатическом приеме Витте увлекся беседой и не заметил, что его тарелку унесли (он ел цыплят): «Не смутившись ни на секунду, он швырнул косточку под стол и как ни в чем не бывало продолжал беседу…»[57]57
  Руманов А.В. Штрихи к портретам: Витте, Распутин и другие // Время и мы. Нью-Йорк, 1987. № 95. С. 221.


[Закрыть]

Резкость и угловатость манер, отсутствие внешнего лоска, порой даже грубость речи производили сильное впечатление. Государственный секретарь А.А. Половцов с неприязнью отметил в своем дневнике: у нового министра «такие ухватки, что и в дворницкую едва пустить можно»[58]58
  Половцов А.А. Дневник государственного секретаря: В 2 т. / Предисл. Л.Г. Захаровой. М.: Центрполиграф, 2005. Т. II. 1887–1892. С. 470.


[Закрыть]. Отзыв генеральши Богданович о Витте был немногим благоприятнее: «…похож скорее на купца, чем на чиновника»[59]59
  Богданович А.В. Три последних самодержца. С. 102.


[Закрыть].

Других же он подкупал своей естественностью, безыскусственностью и отсутствием чиновничьего подобострастия. В.П. Мещерский, издатель влиятельной столичной газеты «Гражданин», в салоне которого часто бывал Сергей Юльевич, отмечал: «В черном сюртуке, развязный и свободный в своей речи и в каждом своем действии, он мне напомнил наружностью английского государственного человека»[60]60
  Мещерский В.П. Мои воспоминания. 2-е изд. М.: Захаров, 2003. С. 800.


[Закрыть].

Так или иначе, для многих было очевидно, что в сановнике, которого они видели перед собой, «не было ничего от бюрократического штампа»[61]61
  Руманов А.В. Штрихи к портретам. С. 216.


[Закрыть], что перед ними – «самодержавный делец»[62]62
  Тхоржевский И.И. Последний Петербург: Воспоминания камергера. СПб.: Алетейя, 1999. С. 52.


[Закрыть], «крупный делец государственного масштаба»[63]63
  Львов Н.Н. С.Ю. Витте и П.А. Столыпин // Возрождение. Париж, 1927. 17 декабря.


[Закрыть], человек реальности и дела[64]64
  Соколовский М.К. Научные и литературные встречи. 1897–1917 // Российский государственный архив литературы и искусства [далее – РГАЛИ]. Ф. 442. Оп. 1. Д. 15. Л. 68.


[Закрыть], который своим внешним обликом скорее похож на предпринимателя, чем на главу министерства. Называли его и «министром в пиджаке» (а не в мундире)[65]65
  Амфитеатров А.В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих: В 2 т. / Вступ. ст., сост., подгот. текста и коммент. А.И. Рейтблата. М.: Новое литературное обозрение, 2004. Т. 1. С. 225.


[Закрыть], отмечая пренебрежение условностями и демократичное отношение к подчиненным. Отличительные черты министра финансов, выдающие в нем представителя делового мира, существенно влияли на его репутацию.

Как утверждали знавшие Витте люди, он стеснялся своего неродовитого происхождения и «заметно льнул к аристократическим верхам»[66]66
  Путилов А.С. Воспоминания // РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 217. Л. 162.


[Закрыть]. Министр особенно любил подчеркнуть, что по материнской линии происходит из древнего княжеского рода Долгоруких. В кабинете Витте в его особняке на Каменноостровском проспекте вся стена была увешана портретами предков со стороны матери. Один из близко знакомых с Витте журналистов вспоминал впоследствии: «Об этих “предках” он мог говорить часами, и нельзя было доставить ему большего удовольствия, как спросить, в каком он родстве с Михаилом Черниговским (из Долгоруких), умученным в Орде. Витте немедленно устремлялся к портретной стене и начинал с увлечением объяснять генеалогию Долгоруких»[67]67
  Руманов А.В. Штрихи к портретам. С. 220.


[Закрыть].

В воспоминаниях о своей родословной министр скупо писал о предках со стороны отца, зато много внимания уделял родственникам матери. Витте-мемуарист хотел убедить потомков, что происходит не из малоизвестного обрусевшего немецкого рода (родственники отца Сергея Юльевича выслужили себе дворянство лишь во второй половине XIX века), а от Рюриковичей. Сановник сделал все возможное, чтобы соответствующие сведения о его семье попали в солидные справочные издания. В частности, статья для словаря «Гранат» была написана в 1911 году П.Н. Милюковым по материалам, предоставленным ему лично Витте. Данные о происхождении министра, указанные в словаре Брокгауза и Ефрона, не противоречат его мемуарам[68]68
  Ананьич Б.В., Ганелин Р.Ш. С.Ю. Витте и его время. С. 9.


[Закрыть].

В обществе это было хорошо известно. В одном из номеров черносотенного листка «Русская Виттова пляска» в 1906 году была помещена сценка, где в качестве анонимного министра был выведен Витте. И, хотя имя Сергея Юльевича не указывалось, из общего смысла статьи понятно, что подразумевался он. Сценка воспроизводила интервью «сановника» репортеру одной из газет. Репортер, рассматривая портреты на стене кабинета, спрашивал:

А чей это портрет, ваше сиятельство?

Сановник. Моего пращура – с материнской стороны. Я с материнской стороны происхожу из княжеского рода, и напрасно думают, что будто я из жидов. Вот вздор. Вот этот портрет доказывает…

Репортер. А с отцовской?

Сановник. С отцовской у меня ни деда, ни прадеда, ни отца не было. Один только дядя и тот двоюродный. Об этом писать, впрочем, нечего[69]69
  Утро сановника. Сцена в наши дни из нашей жизни // Русская Виттова пляска. 1906. Февраль. № 4. С. 2.


[Закрыть].

Сатирический жанр статьи, отсутствие имен свидетельствуют об известности обыгрываемого в ней сюжета в обществе, ведь для того, чтобы какой-то факт стал предметом осмеяния, он должен быть хорошо понятен читателю.

Появление провинциального управляющего в высших сферах столицы не было случайностью: оно соответствовало изменению социального состава российского государственно-бюрократического аппарата. Прежде главными критериями при назначении чиновника на министерский пост считались дворянское происхождение, приверженность официальным взглядам, опыт канцелярской работы. Однако под влиянием реформ 1860-х годов главами ведомств нередко стали назначать людей, имевших опыт практической созидательной работы. Знатность же происхождения со временем перестала быть определяющим критерием. При этом такие сановники, «министры-специалисты», своей предыдущей карьерой были связаны если не с тем же министерством, то по крайней мере со сходной отраслью управления. Жизненный опыт, профиль образования, стиль управления у министров, формировавшихся на государственной службе, и у их коллег, приходивших на высшие посты из научных или предпринимательских кругов, существенно различались. По подсчетам исследователей, в конце XIX века «специалисты» составляли 75 % от общего числа министров. Примерно столько же среди сановников было тех, кто родился в провинции[70]70
  Раскин Д.И. Специализация высшей российской бюрократии XIX – начала XX веков: образование, профессиональный опыт, продвижение по службе // Из глубины времен. СПб., 1994. Вып. 3. С. 38.


[Закрыть].

Как и другие «специалисты», Витте не был родовитым аристократом, но он заметно выделялся в столичном обществе: внешний облик и манеры министра за долгие годы не претерпели существенных изменений. Близко знавший сановника публицист И.И. Колышко полагал, что Витте на своем посту «от первого до последнего дня все так же коробил и шокировал своих коллег». Публицист утверждал, что «сгущенная виттовская индивидуальность», «“запах” Витте» во всех начинаниях оказывал на окружающих гнетущее впечатление[71]71
  Колышко И.И. Великий распад. С. 161.


[Закрыть]. Воспоминания Колышко – крайне пристрастный источник, но подобного мнения о Сергее Юльевиче придерживались многие знакомые с ним люди.

Один из сотрудников Витте в Министерстве финансов отмечал, что его шеф «сохранил навсегда ухватки и приемы, резко детонировавшие в окружавшей его среде»[72]72
  Путилов А.С. Воспоминания // РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 217. Л. 13.


[Закрыть]. Примечательны воспоминания Н.Н. Львова, предводителя дворянства Саратовской губернии, одного из представителей кадетской партии. Львов описал свои впечатления от внешнего облика Витте следующим образом: «Он [Витте. – Э.С.] выглядел какимто провинциальным управляющим банкирской конторы, какие встречаются в наших южных торговых городах, и всего менее сановником и министром Александра III»[73]73
  Львов Н.Н. С.Ю. Витте и П.А. Столыпин.


[Закрыть]. Это мемуарное свидетельство интересно тем, что Львов впервые увидел знаменитого министра в 1906 году, т. е. уже после его отставки: выходит, светские манеры и внешняя импозантность так и не стали чертами, присущими Витте.

Важной характеристикой при оценке нового министра было резкое противоречие между его способностями и моральными качествами. А.А. Половцов, наблюдавший на собственном веку немало бюрократических карьер, так описал свое первое впечатление от нового чиновника: «По-видимому, очень умен, сдержан, будет полезен в своем ведомстве, но в смысле честности, добросовестности не внушает никакого доверия»[74]74
  Половцов А.А. Дневник государственного секретаря. Т. II. С. 453.


[Закрыть]. Этот мотив был необычайно силен при оценке знаменитого министра: «В Витте при личном общении всегда поражала казавшаяся невероятной смесь невежественного, вульгарного обывателя – и гениального дельца огромного калибра и силы…» – вспоминал камергер царского двора И.И. Тхоржевский[75]75
  Тхоржевский И.И. Последний Петербург. С. 77.


[Закрыть].

По мнению современников, Витте недоставало твердых нравственных принципов и четкой политической позиции. Его склонность к интригам и стремление к расширению сферы своего влияния заставляли многих считать, что поступки этого государственного деятеля диктовались исключительно его честолюбием. Давний недоброжелатель Сергея Юльевича – А.А. Лопухин, бывший директор Департамента полиции, отмечал в воспоминаниях: «Бюрократический Петербург хорошо знал С.Ю. Витте и характеризовал его всегда так: большой ум, крайнее невежество, беспринципность и карьеризм»[76]76
  Лопухин А.А. Отрывки из воспоминаний. (По поводу «Воспоминаний» гр[афа] С.Ю. Витте.) М.; Пг.: Государственное издательство, 1923. С. 4.


[Закрыть]. А.В. Богданович высказала мнение многих, заметив, что «Витте не лгун, Витте – отец лжи»[77]77
  Богданович А.В. Три последних самодержца. С. 302.


[Закрыть]. Один из видных столичных чиновников вспоминал: «Петербуржцы перекрестили его [Витте. – Э.С.] в “Сергея Жульевича”: репутации доки и ловкача за ним не отрицал никто»[78]78
  Тхоржевский И.И. Последний Петербург. С. 54.


[Закрыть].

Крайняя поляризованность и пристрастность мнений всегда присутствовали в оценке Витте: иногда одно и то же событие в глазах людей могло расцениваться и как подтверждение ума и способностей этого государственного деятеля, и как его лукавство и хитрость. В 1896 году в Нижнем Новгороде была организована Всероссийская промышленная и художественная выставка, ее должен был лично посетить Николай II. Инициатор выставки – Витте – перед посещением царем павильона Д.И. Менделеева с продуктами химической промышленности спросил у ученого, о чем тот собирается рассказывать. Внимательно выслушав Дмитрия Ивановича, министр финансов пообещал представить его императору и дать время для доклада. Витте действительно представил Менделеева царской чете, но только после того, как сам слово в слово пересказал царю только что услышанное. По воспоминаниям одного из журналистов, освещавших выставку, Менделеев воскликнул: «Ну и мастер! Ну и память! Нет, вы послушайте: ведь полчаса тому назад он не знал аза в глаза, а теперь так и режет… хоть бы запнулся!.. так и режет!»[79]79
  Амфитеатров А.В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих. Т. 1. С. 229–230.


[Закрыть] В данной трактовке этот эпизод скорее свидетельствовал о выдающихся талантах министра, его умении быстро вникать даже в самые сложные вопросы.

Совершенно иная интерпретация этого сюжета содержится в воспоминаниях чиновника В.А. Рышкова: «Когда государь и Витте удалились, он [Менделеев. – Э.С.] сказал окружающим: “А? Каков Витте? Настоящий министр финансов, даже в мелочах не может удержаться, чтоб не сжульничать!”» По мнению Рышкова, этот эпизод ярко характеризовал Витте именно как главу финансового ведомства: жульничество было его второй натурой[80]80
  Рышков В.А. Воспоминания незаметного человека / Публ. Н.А. Прозоровой // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 2003–2004 годы. СПб.: Дмитрий Буланин, 2007. С. 380–381.


[Закрыть].

При несомненных громадных способностях и профессиональной компетентности, у министра были серьезные пробелы в образовании. Один из самых талантливых и противоречивых публицистов эпохи, В.В. Розанов, замечал:

Грустную сторону Витте составляет то, что он вовсе не интеллигентен. Именно: как математик (по образованию) и финансист (по призванию). Это вещи вовсе не идейные, не духовные. Витте вовсе не духовен. ‹…› Вероятно, он даже «Птички Божией» Пушкина не читал никогда или забыл, что она есть; и едва ли он мог бы, не заснув, прочитать хотя одну страницу из Паскаля, Канта, Эмерсона или Рёскина. Точно философия и поэзия не рождались при нем или он не рождался при поэзии и философии. «Не заметили друг друга». Это вполне в нем отвратительно. ‹…› Нельзя было 15 лет не восхищаться [его умом и энергией. – Э.С.]. Все время прибавляя в душе:

– Ах, если бы он был и образован. Развит, духовен.

Но этого не было[81]81
  Варварин В. [Розанов В.В.] Витте и Победоносцев // РГИА. Ф. 1622. Оп. 1. Д. 736. Л. 183 об. Статья цитируется по архивному делу в РГИА, составленному из подшивок периодических изданий. К сожалению, пока не удалось обнаружить, где она изначально была опубликована. Из общего смысла статьи понятно, что Розанов написал ее уже после отставки С.Ю. Витте, т. е. позднее 1906 года.


[Закрыть].

В глазах Розанова, как и многих других представителей образованной публики, этот недостаток был значимым. Суждения об односторонности образования министра финансов, его слабом владении французским языком, недостаточном знакомстве с мировой художественной литературой и историей, малой начитанности вне своей специальности стали общим местом при оценке сановника[82]82
  Ср., например: Шванебах П.Х. Граф Витте и переворот (заметки очевидца). Цит. по: «Никогда еще он не говорил так откровенно со мною»: Воспоминания М.М. Ковалевского о встречах с С.Ю. Витте накануне роспуска II Государственной думы. 1907 г. // Исторический архив. 2010. № 5. Примеч. 4. С. 136; Урусов С.Д. Записки. С. 614.


[Закрыть].

Практически сразу после вступления Витте в должность министра финансов стали отмечать, что его влияние в правительстве резко и неуклонно возрастает. Уже в 1894 году Суворин писал в «Новом времени»: «Министр финансов сделался первым министром по значению и по влиянию на других министров ‹…› есть общая политика правительства, которая не может быть поглощена политикой Министерства финансов». По мнению издателя, это произошло независимо от Витте: «…личность министра может сделать такой порядок только более определенным»[83]83
  Суворин А.С. Маленькое письмо // Новое время. 1894. 17 декабря.


[Закрыть].

Некоторые же объясняли этот факт личными качествами Витте, его властностью. «Как только граф Витте сделался министром финансов, – писал министр иностранных дел в 1906–1910 годах А.П. Извольский, – он сейчас же обнаружил явную склонность доминировать над другими членами кабинета и стал de facto, если не de jure, действительным главой русского правительства»[84]84
  Извольский А.П. Воспоминания. С. 89.


[Закрыть].

Были и те, кто полагал, что Витте умело воспользовался полномочиями, которые дал ему его пост, и обратил это положение в свою пользу в у году собственному честолюбию. «Главною задачею каждого ведомства, – утверждал один из организаторов концессий на реке Ялу, приведших к Русско-японской войне, и влиятельный противник Сергея Юльевича В.М. Вонлярлярский, – было ладить с министром финансов, чтоб получить желательные для ведомства кредиты по государственному бюджету. С.Ю. Витте прекрасно учел это положение и из министра финансов легко создал положение хозяина всей экономической жизни России или, вернее, безответственного экономического диктатора»[85]85
  Вонлярлярский В.М. Мои воспоминания, 1852–1939. Берлин: Русское национальное издательство, [1939]. С. 124.


[Закрыть].

В то же время личные качества, выдающие в нем человека, чуждого столичным условностям и традициям, самобытность и индивидуальность были в глазах многих его силой. «Все же надо признать, – писал видный представитель бюрократии С.Д. Урусов, – С.Ю. Витте внес в министерскую деятельность свои собственные приемы, свежесть провинциала, не стеснявшегося традициями, свежесть и бесцеремонность homo novus, некоторый азарт счастливого игрока – словом, всколыхнул ингерманландское болото»[86]86
  Урусов С.Д. Записки. С. 614.


[Закрыть].

Несмотря на отталкивающие и противоречивые черты Витте, на фоне других бюрократов он представлялся особенной фигурой. При широко распространенном в российском обществе негативном отношении к чиновничеству, состоявшему, по общему мнению, «либо из идиотов, либо из мошенников»[87]87
  Дневник В.М. Голицына // ОР РГБ. Ф. 75. Кн. 21. Л. 41.


[Закрыть], Витте в глазах многих всегда оказывался на порядок выше других, хотя его и оценивали подчас как «одноглазого среди слепых»[88]88
  Маковицкий Д.П. У Толстого. 1904–1910: «Яснополянские записки»: В 5 кн. / Ред. изд. С.А. Макашин, М.Б. Храпченко, Л.Р. Ланский и др.; гл. ред. В.Р. Щербина. М.: Наука, 1979. Кн. 1. 1904–1905. С. 330.


[Закрыть]. Близко знакомый с министром граф С.Д. Шереметев считал Витте незаурядным человеком, но бывал иногда шокирован сочетанием в нем самых несовместимых черт: «Неужели никогда не выяснится для меня истинная сущность (начинка) этого удивительного, ошеломляющего человека, с его сочетанием противоречивых оказательств [проявлений. – Примеч. ред.], то отталкивающих, то невольно захватывающих вас какою-то особой, словно магическою силою… “Чур меня”, – хотелось бы иногда сказать»[89]89
  Дневниковые записи С.Д. Шереметева об С.Ю. Витте / Подгот. публ. Л.И. Шохин // Отечественная история. 1998. № 2. С. 157–158.


[Закрыть]. Эти суждения о министре финансов были обусловлены тем, что российское общество невысоко ценило качество столичной бюрократической элиты. «Мы были бы и смирнее, и умнее, будь наши государственные люди талантливы, как, например, в Англии. Но – государственных талантов у нас нет. И вот мы поднимаем на щитах даже такого, как Витте», – заявлял в частном письме один из представителей общества[90]90
  Коллекция С.М. Вяземского // Центральный государственный архив литературы и искусства [далее – ЦГАЛИ]. Ф. 118. Оп. 1. Д. 530. Л. 25.


[Закрыть].

Таким образом, деловой мир, в котором с молодости вращался С.Ю. Витте, закрепил в нем до конца жизни те личностные качества, которые самым непосредственным образом влияли на его репутацию. Биография министра напрямую определяла его репрезентацию: он стал воплощением «самодержавного дельца», носителем нового, капиталистического образа мыслей и действий.