Текст книги "Настойчивый"

Глава 2
Терренс
Духовный блуд

– Мам, мы сегодня все участвуем в ярмарке, если ты не забыла, – кричу я из кухни, заканчивая раскатывать тесто для очередного печенья.

– Я помню, сынок. Никак не могу найти свою сумку-холодильник, – кричит мама в ответ.

– Я помогу, как разберусь с формочками для печенья, в духовке уже вторая партия печется, – мою руки и вытираю их об полотенце.

Сегодня мы собрались на ярмарку, которую устраивают городские власти. Все вырученные деньги будут отправлены на лечение больных сахарным диабетом. Участвовать в этом идея моя и Чейза. Мы видим, как наша мама постоянно борется с этой болезнью, и хотелось бы, чтобы у людей была возможность предупредить или выявить недуг на ранних стадиях.

Мать твою, я забыл вытащить из ванны младшего брата. Устало тру шею и спешно направляюсь к нему.

– Блин, – с горечью в голосе произношу я. – Прости меня, я совсем забыл, что ты здесь лежишь. Твою мать. – Мой брат лежит в ванне наполненной водой, которая уже давным-давно остыла.

– Да л-л-л-лад-дно. – Посиневшие губы дрожат, его буквально трясет от холода. Подтягиваю Чейза под руки и вытаскиваю из ванной. – Т-трусы хорошо х-хоть не снял, а-а то б-был бы как н-нудист.

– Это нифига не смешно, я не справляюсь! Понимаешь? Я не Хантер и не могу держать все в своей голове, и ты мог закричать, чтобы я тебя вытащил, – усаживаю его на край металлической ванны и активно растираю полотенцем. – Согреваешься?

– П-пойдет, – Чейз со своей любовью к молчанию меня убивает. – Я оборвал душевой шланг, п-прости.

Теперь я замечаю оборванную душевую занавеску и палку, которая противно скрипит под ногами, когда я ее пинаю, нечаянно задевая. Голова раскалывается. Это чувство, что я делаю все неправильно. Постоянно топчусь на месте и не могу помочь никому. Ни Чейзу, ни матери… Что за запах гари?

– М-мы горим? – Чейз тянет свои трусы с бедер, пока я помогаю ему привстать и сесть в инвалидную коляску. Швыряю в него еще одно полотенце и бегу на кухню, уже наполненную дымом. Долбанные печеньки для ярмарки горят синим пламенем. Комната наполняется сигналом противопожарной системы. Открываю нараспашку окно и выгоняю дым на улицу, пока нас всех не облило водой. Возвращаюсь к плите, совершенно не понимая, почему дым все еще валит. Открываю духовку, на противне обугливаются печеньки, швыряю их в раковину и заливаю из крана водой. Но слишком поздно. Три гудка, звук замолкает, и с потолка нашей обшарпанной кухни начинает лить дождь, поливающий все на свете. Тесто, оставшееся на столе, меня, заехавшего Чейза, обмотанного полотенцами, и удивленную Карину, только что зашедшую за нами.

– Ого, у вас, кажется, потоп? – Я несколько удивлен тому, что она зашла в дом, ведь придерживался позиции, что все гости должны находиться на улице. Хотя бы потому, что дом не в том состоянии, чтобы показывать его каждому желающему, впрочем, как и напряженная обстановка внутри него.

– Ты могла бы подождать немного снаружи? – резко отвечаю я, размахивая полотенцем и выгоняя одновременно со всеми своими хаотичными и заполошенными действия Чейза. – Вали отсюда, чувак, надышишься, и мне придется тебя откачивать.

Чейз проезжает мимо Карины, та даже не поздоровалась, как и он с ней. Вряд ли эти двое начнут общаться. Чейзу принципиально не нравится моя подружка, он считает ее глупой. Или он просто противная задница и скучает по Хейли. Я знаю, что он все еще мечтает с ней встречаться, пока Хейли со своими тараканами в голове держит его на расстоянии. А Карина не переносит моего брата на дух, потому что он слишком умный для нее. А мне не до их взаимоотношений, успеть бы вообще делать хоть что-то.

Мельком смотрю на настенные часы, обращаю внимание на корзинку, наполовину наполненную печеньем, и на угольки, хаотично разбросанные в раковине. Мама будет очень расстроена…

– Мам, – каким-то не своим голосом кричу я, напугав Карину, решившую, наконец, сбежать из этого хаоса. – Мам? Ты уже сделала укол?

Беспокойство, с которым я живу все это время, оставшись один на один с двумя заболевшими родными, накрывает приступом удушья. Швыряю полотенце и бегу в комнату мамы. Открываю двери, но ее нигде нет, все аккуратно лежит на своих местах, в том числе на кровати нетронутый шприц. Сердце мгновенно сжимается, я ударяюсь об дверной косяк плечом и заглядываю к Чейзу.

– Я не могу справиться с чистыми трусами, старые еле снял. Адская боль в коленях. – Взлохмаченные волосы, повсюду полотенца и ткань боксер натянутая до колен. Резким движением дергаю ее вверх, прикрываю его оголенные участки и заглядываю в кладовую, которая за смежной дверью комнаты моего брата. Но и она пустая. – Мама не приняла лекарство? – с волнением спрашивает брат.

– Нет, – резко отвечаю я и бегу к лестнице, ведущей на чердак. Она точно там, ведь сумка находилась наверху. – Мам… – кричу я. – Мам, ну пожалуйста, скажи хоть слово, – приоткрываю крышку и кричу не своим голосом. – Чейз, вызывай 911.

* * *

– Ваша мама останется в больнице. У нее было резкое снижение сахара в крови. Я бы даже сказал его отсутствие. И в данный момент она в гипогликемической коме. – Врач треплет меня по плечу, как только я закрываю лицо ладонями, провожу ими по короткому ежику на голове.

– Она будет жить? – спрашиваю осипшим голосом.

– Вам показана госпитализация, и чем дольше человек находился бы в таком состоянии, тем больше шанс летального исхода. От гипоксии мозга. То есть резкое снижение сахара, и мозг не получает все те вещества, которые ему нужны. Происходит отмирание клеток мозга, – говорит врач, здоровается с проходящим мимо коллегой.

– Ничего не было. Она чувствовала себя нормально, никакого запаха ацетона. Она опоздала сделать укол, буквально десять минут. Мы пекли печенье для… извините, – понимаю, что задерживаю человека, и все, что он знает, уже сказал. – Я вернусь послезавтра. У меня там брат дома остался в инвалидной коляске и завтра на работу.

– В ближайшее время мы выясним, каковы шансы вашей мамы. В данный момент она не будет нуждаться в вас, так как находится под нашим наблюдением. Решайте свои проблемы. И не вините себя, это все развивалось не один день. То, что она опоздала на несколько минут, ничего не решало. Тут скорее метод накопления. Только время расставит все по своим местам, мы поймем степень поражения. И главное, поймите, сахарный диабет очень коварный, ни от кого из нас не зависит исход. Все может произойти мгновенно, и чувство вины – последнее, что должно вас посещать. Всего хорошего. – Врач пожимает мою руку и уходит в глубину коридоров.

В каком-то ступоре я покидаю больницу, оставив там свою самую любимую женщину в мире – мою маму. Почему-то в такие моменты приходят самые светлые мысли, которые тревожат душу. Начинаешь вспоминать, как она носилась с нами, подкидывала в воздух, а мы парили, как птицы. Ведь тогда ни один из нас не думал о том, как близко подбирается к ней болезнь. Весь этот стресс, пережитый ею после смерти отца, так сильно отразился на ней. Могли ли мы сделать что-то для нее тогда? Помочь преодолеть препятствия?

Когда Хантер уехал, я попросил маму оставить работу и находиться дома. Она переживала за меня, что вымотаюсь, работать на двух работах и тащить их с братом. Но у меня не было даже мысли позвонить Хантеру и попросить помощи. У него учеба, и он действительно старается, чтобы выбиться в люди. Им с Уиллоу сейчас, наверное, немного проще, ведь каждый месяц на мой счет поступают небольшие деньги, которые мы тратим на лекарство мамы и Чейза.

Видит Господь, я пытаюсь не опустить руки и дальше пробиваться в жизни. Уже некоторое время работаю на хорошей должности, и проблема денег практически исчезла. Конечно, еще нет возможности полностью сделать ремонт в доме или поменять окна. Но я полностью изменил комнату мамы, обои, потолок. Всякие светильники и мебель. Все, как она мечтала. Месяц у меня ушел на то, чтобы заменить во всем доме доски на полу, застелить все паркетом. Теперь не надо переживать. Это было сделано для того, чтобы Чейз, передвигаясь на ходунках, не цеплялся за половики, которые закрывали прогнившие доски.

Движения, безусловно, есть, но не мгновенные. Все, о чем я мечтаю, чтобы с ними все было хорошо. Телефон звонит в заднем кармане, я вытаскиваю его и отвечаю.

– Тер, это Хейли. Как вы там? – Остановившись у скамьи, я устало сажусь.

– Ты даже не представляешь, как я рад тебя слышать, Хейлз. Скажи мне, что ты возвращаешься? – вытягиваю свободную руку перед собой и вижу, как она трясется. – Я не выгребаю. Чувствую себя полным неудачником. Мама в больнице. Забыл Чейза в ванне, он там замерз. Печенье и прочая хрень. Просто жопа какая-то.

– Ну, это действительно хреново. Она будет в порядке? По поводу Чейза, натри ему ноги мазью, которую я оставила в холодильнике. Она хорошо ему помогала расслабить мышцы, он наверняка из вредности не сказал тебе о ней. Сколько ее надо, я пришлю, только делай это каждый день. – Она вздыхает. – Я застряла здесь с этим козлом как минимум на полгода.

– Болезнь не исчезает, но она будет в порядке, ради себя. Знаю, что ты не обязана помогать. Не знаю, что между вами происходит, но он расстроен, блин… – растираю интенсивно свои колени. – Ладно, каждый день мазь.

– Тебе бы нанять ему сиделку. То, что происходит между мной и им, не касается тебя. Просто есть вещи, которые невозможно объяснить. Давай я пришлю деньги, найди ему человека, чтобы ухаживал, пока ты на работе. Чувствительность в ногах есть и еще кое в чем, уж поверь мне на слово. Но ты не можешь забыть его в ванной, так как это затормозит процесс. Зарядка, и заставляй передвигать ногами. Все это ты не сможешь контролировать сам. Тебе нужна помощь, – убеждает меня девушка.

– Ты сегодня уже второй человек, говорящий мне о том, что я несовершенный. Не такой, каким был Хантер. – Меня немного злит их такое мнение. Я ведь выбиваюсь из сил и всеми фибрами души стараюсь.

– Тер, дело не в Хантере и не в тебе. Если сравнить ваши ситуации, то именно ты попал в тупик. Когда он заботился о вас, вы подрабатывали, мама тоже. И никто не болел, ну, по крайней мере, вы не знали. Ты знаешь меня, я всегда скажу правду. У тебя разрушенный дом, больная мать и практически не ходячий брат. У Хантера этого не было, именно поэтому он мог погрузиться в чувства и спокойно покинуть дом, зная, что на тебя можно положиться. – Я люблю эту девчонку. Вот кто бы сказал, что Хейли станет такой для меня родной. – Только не говори мне, что выходит иначе, потому что твоё пессимистическое дерьмо заразно.

– Смешно, мерзавка. Так что ты там говорила? Любишь моего брата? Я так и передам. – На моем лице, наконец, появляется грустная улыбка, когда она начинает отрицать. – Ладно, возвращайся со своей Танзании, или где ты там. И пиши ему, иначе он скоро будет выть на луну.

– Придурок, – смеется она. – Спишемся.

Как только связь обрывается, я начинаю крутить в руках телефон, размышляя, стоит ли позвонить Хантеру? Или повременить, когда состояние мамы стабилизируется. Мой старший брат из тех людей, которые бросают все и едут туда, где человеку плохо. Но сейчас как раз начинаются проф. экзамены, и он запросто завалит их. Тогда к чему все эти потуги? Блин, я начал размышлять, как мой отец, тот тоже считал, что надо просто переждать и потом уже на свежую голову спокойно, без скачков и нервов, рассказать все, как есть.

Встаю со скамьи и иду к парковке. Вот еще одна моя промашка. Я забыл о моей девушке, сидящей в машине и ожидающей меня. Карина усиленно красит губы розовой помадой, сидя за рулем своей машины. Открывая двери, я ожидаю, что она накинется на меня с обвинениями, но Карина молчит. Машина трогается, я оглядываюсь и замечаю коробку, обмотанную лентой.

– Прости, что так вышло с ярмаркой. Я помню, что у твоей подруги день рождение, и ты хотела ее поздравить до мероприятия. – На самом деле нет, я не помнил, но коробка помогла.

– Да все нормально, оказывается, ей нельзя принимать подарки и устраивать праздники. Мы немного повздорили на этом фоне. – Карина надевает солнечные очки и уверенно ведет машину.

– Нельзя? Или она не хочет? – неуверенно спрашиваю ее.

– Она ходит в церковь Свидетелей Иеговы. Им нельзя отмечать праздники, их нельзя поздравлять. Это вроде самообожествления. Когда я предложила хотя бы поехать на ярмарку с нами, она сказала, что это духовный блуд. – Девушка бьет своими ноготками по кожаному рулю. – Как можно было за такой короткий период измениться, не понимаю.

– То есть она мастурбировать тоже не может? – получаю толчок в плечо и смеюсь. – Ну, это похоже на секту.

– Серьезную причем. Там такой свод правил, что если, не дай бог, ты заболеешь, и тебе понадобится серьезная помощь, духовной блуд – это ерунда. – Я снова оглядываюсь на подарок.

– И что там? Надеюсь, не щенок, он уже давно мог задохнуться, – перегибаюсь и тяну коробку на себя. – Ох, да она тяжелая.

– Тер, это массажер. – Я приподнимаю брови. – Не смей этого говорить.

– Для вагины? Не тяжеловат? – приподнимаю крышку, и у меня мгновенно проносится мысль в голове. – Гантели? Карина, это не массажер. А ты их теперь назад в магазин сдать можешь?

– Нет, конечно, кто их примет. Ну, даже гантели, все равно ведь массажируют мышцы рук. – Я ненавижу, когда она так жестко тупит, хочется настучать ей по лбу толковым словарем, а в данном случае еще и массажером. – Да отдала всего двадцатку, не страшно. Выкину.

– Я куплю, – достаю из портмоне деньги и кладу на консоль, девушка хмыкает и пожимает плечами.

– Ну ладно, как хочешь. – Мы подъезжаем к дому, и я напрягаюсь, ожидая всего, чего угодно. Разрушенной крыши, потекших труб и вздувшихся полов. Но никаких признаков не вижу, разве только одинокую темную макушку в саду.

– Ладно, спасибо что подвезла. – Она непонимающе уставилась на меня. – Я нужен брату, извини. Давай в другой раз?

Девушка явно недовольная такой перспективой, но и я ничего особенного не обещал. Мы с ней вместе для отвода глаз. Мама очень переживала, что я таскался по девчонкам. Я решил, что могу быть моногамным. Стараюсь, по крайней мере.

Хватаю коробку с гантелями и иду по тропинке, ведущей в самое любимое наше место с детства. Инвалидная коляска, в которой сидит Чейз спиной ко мне, и радуга в небе, та, которую делает преломление света от полива пионов моей мамы.

– Эй, ты как? Ты не виноват! – Ярко-голубые глаза брата внимательно смотрят на меня, покрасневшие губы и глаза выдают его с потрохами. – Мама будет в порядке. Ты прости меня.

Сажусь рядом с ним и смотрю, как опрыскиватели разбрасывают маленькие фонтаны капель, заставляющие все вокруг оживать от удушающей жары, превращая нашу лужайку в прекрасный оазис.

– Я не хочу доставлять вам проблемы. Но чувствую себя ничтожеством, не способным позаботиться о себе, не то, что о вас. – Я обнимаю его так крепко, что слышу, как трещат его кости, хлопаю по спине.

– Ты самый лучший и обязан знать об этом, даже когда мне кажется, что все вокруг против меня, я думаю о том, что у меня есть ты и Хант. – Брат обнимает меня в ответ, и я делаю глубокий вдох. Скорей бы уже все встало на свои места.

Глава 3
Винни
Ложное поклонение

Шумная компания моей подруги Рене шатается по комнатам ее дома и намеренно разрушает все, что приобрели ее родители. Я сижу на одном из кресел, пока по кругу передают косяк. Сладковатый дым дурманит разум. Не лучшее сочетание алкоголя и наркотиков, но мне нравится вот так расслабленно проводить время вместе с ними. Никакого напряжения, мы будто не видим друг друга, не нарушаем личное пространство и его пределы. Парень передает мне косяк, позабыв о брезгливости, я приближаю к губам скрутку и жадно втягиваю в себя дурманящий воздух. От удовольствия закрываю глаза, наплыв тумана в голове наполняет меня легкостью. Как Алиса в стране чудес, я плыву по облакам, пока рядом со мной не оказывается толстая гусеница.

– Вин, дай мне, присосалась к сигарете. – Рене толкает мой локоть, из-за этого моя рука срывается с подлокотника и свободно провисает.

– Что это за химия? Ощущение такое, словно моя душа вышла из тела и находится где-то рядом, – открываю лениво глаза, поворачиваю голову к ней и вижу ее улыбку.

– Спайс, синтетика. Но, блин, ребята знают, что это намного лучше гашиша и марихуаны. – Я разгоняю дым рукой, но получается очень плохо, у меня явно замедленная реакция. – Помнишь, мы пробовали кристаллы? От них башка болит, а эта субстанция содержит активные ингредиенты – синтетические каннабиноидные соединения. Прикольно, да?

Трясу головой из стороны в сторону, перед глазами все плывет, моргаю, но ничего не помогает. Поэтому я отдаюсь действию этой синтетической дряни и просто, развалившись, сижу в кресле.

– Вин, ты пила до этого? – слышу голос подруги где-то сверху, девичьи руки прикасаются к моей голове, погружаются в волосы и нежно массируют кожу.

– Да, – сипло отвечаю я, – джин, который стоит на кухне. Откуда ты так хорошо знаешь химию? – в дурмане спрашиваю я.

– Ржач, с ней сейчас можно сделать все, что угодно. Не тупи, я ее не знаю, я ее курю, – обволакивает громкий противный смех. – Так, подруга, давай-ка облокотись на меня, пойдем в мою комнату. Иначе эти дикари поимеют тебя, завтра будет гадко и мерзко. – Меня подталкивают под локоть, наваливаюсь телом на девушку и еле перебираю ногами.

– И сколько это действует? – мямлю я.

– Блин, ну час. Может два. Я еще сама не знаю, что это за муть. Но давай запрем тебя. – Рене тяжело дышит, я стараюсь ей помочь сделать все проще, но тело до смешного превратилось в вату. Это такая сладкая хрень на палочке, которая тает, как только мои пальцы прикасаются к ней.

Толчок, и я снова в мягком облаке, поворачиваюсь на бок и подкладываю руки под голову. Слышу собственное дыхание, оно шумом шквалистого ветра отражает в моей пустой голове гулом и воем. Грудная клетка напряженно хватает воздух, выталкивает мерзость, которую я скопила в себе за этот период. Я повисла на ниточке, покачиваясь на толстых проводах своей совести и нравственности. Где сейчас моя душа? Возможно, она давным-давно покинула моё тело и отказалась от меня, как религия, свидетели, мать и все окружение. Я жду помощи руки, протянутой мне, не позволяющей делать все это со своим телом. Удар судьбы уже был, а как же сладкая пилюля, успокоительное, долбаный бальзам?

Поворачиваюсь на бок, когда к горлу подкатывает рвота, перекидываюсь через край, наверное, кровати и извергаю все, что накопилось. Нос захлебывается в горькой жидкости, выпитой до этого, но не переработанной. Темная вода моей гнилой души. Неверующая, предательница, изгой…

– Винни, ты как? – Моё тело начинает гореть пламенем, одежда душит, начинаю расстегивать джинсовую юбку, мой долбаный протест свидетелям, только юбки на вечеринки, то, чего мне не разрешает делать религия. Стаскиваю ее с себя, следом летит кофта, и я сажусь на кровати. Я как на скоростном поезде: остановки мелькают перед глазами, и он все никак не остановится.

– На, выпей колу, все нормально. Кофеин поможет.

Я делаю, как предлагает Рене, и снова ложусь на кровать. Мягкое тело, лежащее рядом со мной, придвигается ближе и обнимает меня своей прохладной рукой поперек голого живота.

– Я так хочу от тебя особенный подарок. – Не размыкая глаз, чувствую ласковые движения ее рук на моем теле, как она тянет резинку трусов и садится на меня верхом. Легкий запах ее крема для тела, удушливая сладость, смешанная с весенними цветами. По телу прокатывается волна возбуждения, как будто я лежу рядом совсем не с девушкой.

– Я не могу дарить подарки, – хриплю я надорванным горлом. – День рождение – это ложное поклонение. Я даже отмечать не могу.

– Даже так? А если я поздравлю себя сама? – Нежные женские губы касаются моей щеки, я приоткрываю рот и хватаю воздух.

Ласковый поцелуй в мои губы, мягкий язычок проникает в мой рот, и я отвечаю, как если бы на ее месте был мужчина. Из горла Рене вырывается стон, и мы прижимаемся друг к другу. Я обсасываю ее, как сладкую конфету, задерживаю дыхание, чтобы унять собственный жар, глотнуть воздух и снова пуститься во все тяжкие. Женские руки погружаются под резинку моих трусиков, трогают меня там, лживые губы целуют шею, и я вздрагиваю. Мозг орет все то, что мне вбивали, он сводит меня с ума, бесконечно повторяя одно и то же.

– Языческий обычай, поедание крови, загрязнение разума, самообожествление, предотвращение зачатия, грех, пустая трата времени, злоупотребление телом, сатанинское дело, неуважение и соблазны, – громко повторяю я все то, что кричит мне мой разум, не позволяя опуститься на самое дно.

Отталкиваю девушку и встаю от прилива адреналина, все немного проясняется. Я практически голая около темной лужи, вылившейся из меня, лежу на грязном матрасе непонятно где. Сквозь виднеющийся свет, проталкивающийся из комнат, я могу хоть что-то рассмотреть. Поднимаю с пола вещи и быстро натягиваю на себя.

– Ты больная, Вин. Тебе лечиться надо, психованная идиотка! – кричит Рене.

– Да пошла ты на хер, дура. Я не просила меня трахать, пока нахожусь в отключке. – Покачнувшись, больно ударяюсь об открывшуюся дверь. В нее вваливается парочка, видимо они такие же накачанные алкоголем, как и я некоторое время назад. Не знаю, сколько я провалялась, как кусок мяса, но как только низвергла из себя выпитое и глотнула колы, мне явно стало немного лучше. А может это адреналин так влияет…

Не оглядываясь, шатающейся походкой я направляюсь к выходу. По пути меня толкают собравшиеся в честь дня рождения люди. Может, был прав Нокс, ведь компания действительно не самая лучшая.

Пока иду по темным улицам города, в памяти появляется наша первая встреча с Рене, произошедшая на парковке, когда еще Уиллоу была здесь, и началась против нее провокация. Тогда мне показалось очень странным, что девчонка, одетая как гот, вылезла из своей супер шикарной машины и смотрела в нашу с Уиллоу сторону. Мне было интересно, как к ней отнесутся другие ученики, но в какой-то момент она пропала из вида. Встретившись с ней в следующий раз, я первая пошла на контакт. Была настолько доверчивой и жутко хотела отделаться от Терренса Кинга. Идиотка в обоих случаях. Рене должна быть под запретом, как и все Кинги, которые встречаются на вашем пути. Огромная табличка с кирпичом, туда проезд закрыт.

Усмехаюсь, Терренс Кинг умеет вскружить голову. Мы с ним провели вместе около года, периодически трахаясь, пока я не устала от его постоянных измен. Он был со мной и не моим. Казалось, что его член думает за него, и он никак не может удержать его в штанах. Эти тихие встречи украдкой и постоянное напущенное отрицание того, что мы делаем во всех укромных местах. Он пытался всем показать, что спит со мной, я же не хотела позориться. И все было бы иначе, если бы он не таскался, как шлюха, а я не была дочерью прихожанки.

В каком-то смысле я сама виновата. Зная обо всех его похождениях, закрывала на это глаза. Но его животный магнетизм, улыбка и ненавистная кепка сводили моё тело с ума. Стоило ему вытащить меня с урока и зажать в школьном туалете, я готова была орать во всю глотку, пока он вколачивался в меня, крепко зажав рот рукой.

Останавливаюсь около одного из магазинов, мне нужна минутка отдышаться. Мои босые ноги уже должны источать кровь, ведь я, не разбирая дороги, неслась, не пойми куда, забыв в том дурацком притоне обувь.

Терренс Кинг… Вот о чем я говорю, моя прошлая жизнь такая же странная, как и мои связи, я настолько потерялась во всем этом, что трудно разобрать, где настоящее.

К горлу снова подступает ком, и я сгибаюсь пополам. Слышу разъяренный голос моей матери, какая я греховная. Из меня выливается зло, которым я пропиталась. Захлебываюсь своей рвотой и хватаю жадно воздух, издавая при этом стоны отчаяния. Боже, я больше не стану пить и курить траву, только бы прийти в себя.

Мимо проезжают машины, освещая меня огнями, и я понимаю, что с собой у меня нет документов и денег, если полиция загребет меня в каталажку, то вытаскивать приедет мать. А это не самая хорошая идея. На моем лице только исчезли следы ее ногтей после последнего побоя, как и синяки. Я не хочу ее видеть, не могу больше испытывать боль каждый раз, когда она меня избивает всем, что попадается под руку. Следы от скакалки, которые рассекли мои ноги и спину, все еще резко отзываются в подкорках.

Отталкиваюсь от здания и иду в узкий промежуток между зданиями до того времени, пока не оказываюсь в тупике между двумя огромными мусорными баками. Усаживаюсь на пол и облокачиваюсь плечом о металлическую поверхность. Глаза сами собой закрываются, но я чувствую себя намного легче.

Неделю я смогла скитаться на деньги, которые взяла у Нокса. Чертова неделя с грязными постелями и сухими перекусами. Мой желудок ненавидит меня, мои ноги, тело, разум. Я ненавижу себя всю. Именно это и обещала мне моя мать, что однажды я сама залезу в петлю, когда, наконец, пойму, что я – отродье Сатаны, ничтожество, неспособное выжить в человеческих условиях. Бактерия, попадающая в воздух, разорванная его силой.

Я попыталась устроиться на работу. Сначала это было кафе, потом заправка, и везде необходимы мои документы. Все пинали меня, пока я снова не попросила о помощи у Рене. Она помогла с условием, что я буду с ней на ее дне рождения. Эта сука хотела трахнуть меня непонятно с какого времени, и тут я попалась. Пара косяков, дешевое пойло. Я отдала свои последние деньги на ложные документы и чуть не стала жертвой лесбийского изнасилования. Интересно, проснувшись, я окажусь в чудесном месте или умру, как девочка в том рассказе про спички?

Я помню Люси, девушку из нашей церкви, ее выгнали, и она спрыгнула с моста. Она была так же одинока, как и я, после лишения общения у Свидетелей, а все ее родственники, оставшиеся в секте, отвернулись. «На одну погубленную жизнь существуют множество других, когда люди живут с болью длительное время и ежедневно». Природа психологического давления и избегания неугодных лидерам людей приводит к таким последствиям. Свидетели приравнивают нас к животным, где тактика выживания распространена среди стайных пород. Меня передергивает. Прикончить себя и оставить ее радоваться жизни, тому, что она выжила меня? Это точно не про меня.

Что бы на это сказал мой отец, увидев, во что я превратилась и где сейчас нахожусь? Я очень надеюсь, что придет время и все, через что я прошла, вернется к моему мучителю. И больше никогда меня не станут обижать так, как делала это она.

Спина все еще болит, но я пытаюсь устроиться так, чтобы не прикасаться теперь уже синюшными кровоподтеками к баку. Для опоры ставлю прямо ноги, надеюсь, никто не станет заглядывать сюда. Иначе они увидят накуренную девчонку, которая расположилась не в самой красивой позе. Последнее, о чем я думаю – это вонь еды. Я и два мусорных контейнера. Мусор к мусору. Да, мама? Ведь именно так ты считаешь?