Текст книги "Толковый словарь Эс Джей"

Эллейн Л. Уэбстер
Толковый словарь Эс Джей

Originally published under the title SENSITIVE by Allayne L. Webster

Copyright © Allayne L. Webster 2019

First published in Australia in 2019 by University of Queensland Press

© Издание на русском языке, перевод на русский язык. оформление. ООО «Издательский дом «Тинбук», 2022

* * *

Несмотря на то что произведение написано на основе жизненного опыта автора, это вымысел. Имена, герои, предприятия, места, события, происшествия либо являются плодом воображения автора, либо используются в вымышленных ситуациях. Любое совпадение с реальными людьми, живыми или покойными, или с реальными событиями абсолютно случайно.

Дэрилу,

который любит меня такой, какая я есть, и сидел на жестком стуле у моей больничной кровати неделю за неделей, и никогда, ни разу, не жаловался

Глава 1

Я решила перестать быть собой. Всё. Конец игры. Доступ запрещен.

Нет, я не превращаюсь в жертву по сценарию «Вторжения похитителей тел»[1]1
  «Вторжение похитителей тел» – триллер/фэнтези; фильм режиссера Филипа Кауфмана, снятый в 1978 году по мотивам романа Джека Финни «Похитители тел». Включен Стивеном Кингом в список наиболее значимых произведений жанра с 1950 по 1980 годы. (Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, – примеч. пер.)


[Закрыть] – пока. И мне не предстоит пластическая операция или переезд в Антарктиду или куда там едут люди, скрываясь от своего прошлого, – хотя такое расстояние между мной и матерью могло бы спасти жизни. На самом деле я сделала то, что уже протестировали, испробовали и полюбили телесценаристы по всему миру, – уехала в другой город.

Новый город. Новая Я.

Формально я не принимала решение о переезде – переехали мои родители, а меня просто потащили за собой. В тринадцать у тебя не так много возможностей для выбора. Сначала я расстроилась из-за этого, но потом меня осенило. Это случилось, когда мама активно расхваливала мне и братьям наше будущее: «Только подумайте, как здорово будет жить в Кингстоне![2]2
  Кингстон – небольшой город в Австралии, в штате Южная Австралия. Расположен в 240 километрах от столицы штата Аделаиды.


[Закрыть] Это живописный городок с пляжем, рыбацким причалом, парками, стадионами, новыми друзьями, новыми занятиями. Это шанс создать себя заново!»

Обычно я не соглашаюсь ни с чем, что говорит или делает мама, но эти ее последние слова – те, что про шанс создать себя заново, – ладно, она права. В кои-то веки.

Я бы рассказала вам, почему я хочу создать себя заново, но Новая Я не любитель излишней откровенности. Новая Я неуловима. Таинственна. Несговорчива. Уперта, как вши у первоклашек.

– Прекрати, Саманта! – шикает мама.

– Я больше не Саманта. – Она меня реально не слышит. – Я Эс Джей.

– Прекрати, Эс Джей.

– Прекрати что?

Мамина бровь взмывает вверх.

– Сама знаешь что.

Мы приехали за покупками в новый супермаркет. Мама говорит, пора начать готовить нормальную еду. Покупая два месяца готовую, родители, похоже, набрали на двоих семь килограммов – бóльшая часть которых (по словам мамы) досталась папе. Я вроде как согласна, но ей об этом не говорю.

Мама любит ходить за покупками со мной вдвоем. Она говорит, что проще думается, когда мои братья не дергают ее за руки. Дилан и Роун очень надоедливые. Они как вирус Эбола и Ким Чен Ын в одном флаконе. В магазине они растекаются, как нефть у Большого Барьерного рифа, – что неизбежно приводит к международным скандалам. Сейчас они дома с папой, собирают двухъярусную кровать. Папа говорит, они как его начальники на работе: говорят много, но на этом всё и заканчивается.

Мама подкатывает тележку к следующему стеллажу.

– Где мука?

Я передаю ей килограммовую упаковку.

Она изучает ее и передает обратно.

– Другая.

Я протягиваю другую.

– Саманта! – вскрикивает она. – Ты опять!

Я задрала рукав, чтобы почесать локоть. Вокруг никого. Я бы не стала этого делать, если бы кто-то был рядом.

– Я же говорила, Саманта. Сила воли. Си-и-и-ила во-о-о-о-о-о-оли.

– А я говорила тебе называть меня Эс Джей. Эс Дже-е-е-е-е-е-е-ей.

Мы перебираемся в другой ряд. Я расправляю рукав и чешу запястье о бок. Мама качает головой с выражением «да какое мне дело?» и укладывает в тележку веджимайт[3]3
  Веджимайт – густая паста темно-коричневого цвета на основе дрожжевого экстракта и овощных добавок, национальное блюдо Австралии. Используется главным образом в качестве спреда, который намазывают на хлеб, сэндвичи и крекеры.


[Закрыть], джем и мягкий сыр.

– Хочешь попробовать? – Она держит в руках банку с медовой пастой со странным названием. Это похоже на еду хиппи – не то чтобы я знала каких-нибудь хиппи, но они сто процентов едят нечто подобное. На бежевой этикетке корявые буквы и изображение пчелы в шляпе фермера, будто это всё рисовал восьмилетка. – Написано, что она обладает органическими лечебными свойствами.

– Без разницы.

– Да ладно тебе, Сэм. В смысле, Эс Джей. Мы не должны сдаваться, верно?

Мама злится, когда я не хочу пробовать что-то новое. Она постоянно тычет мне в лицо каким-нибудь новым продуктом. Попробуй это. Попробуй то. Спорить бесполезно.

Я закатываю глаза.

– Ладно. Отрывайся.

Медовая паста отправляется в тележку. Следом за ней соус с такой же этикеткой.

– Вот это настоящая бодрость духа, – говорит мама. – Кто знает, что в итоге сможет помочь!

Мы подходим к стеллажу с гигиеническими принадлежностями.

– Папа хотел дезодорант и крем для бритья, – напоминаю я.

– Да, да, хорошо. – Она показывает на коробку с тампонами. – Уже ведь недолго осталось, а? Может быть, совсем скоро?

Парень, который выбирал туалетную бумагу, обернулся в нашу сторону. Я хочу умереть. Почему бы ей не взять громкоговоритель и не сообщить об этом всему миру?

– Не смотри на меня так, Саман…

– Эс Джей!

– Не смотри на меня так, Эс Джей. Я просто спросила. Тебе уже тринадцать. Это должно скоро случиться. – Она подталкивает меня локтем и подмигивает.

Моя мама заслуживает дополнительные баллы за энтузиазм. Она считает, что тринадцать – это магическое число. Тринадцать лет – и я официально тинейджер. В тринадцать у меня должны начаться месячные (у мамы начались в тринадцать). В тринадцать у меня может прекратиться моя кожная болезнь из-за гормональной перестройки и всего этого (надеюсь, здесь она окажется права).

Мама бросает в тележку лак для волос, воск для укладки, салфетки для снятия макияжа и три бруска мыла. Берет лосьон с дозатором, изучает этикетку и кидает его следом.

– Наверное, надо купить тебе еще сорболиновый крем[4]4
  Сорболиновый крем – специальный увлажняющий крем для ухода за раздражительной кожей, склонной к экземе и псориазу.


[Закрыть]. – Она говорит это таким голосом, типа «ну если нужно». Абсолютно нормально, что папе потребовался крем для бритья или дезодорант; нет проблем, если мама купит себе салфетки для снятия макияжа; но, если мне нужен сорболиновый крем, это всем причиняет колоссальные неудобства.

– Не волнуйся. Думаю, у меня еще есть.

– Хорошо. – Мама ставит флакон обратно. – Куплю его в следующий раз, когда поеду в город. Здесь он дороговат.

Девочка из моей прошлой школы в Брокен-Хилл[5]5
  Брокен-Хилл – небольшой город в Австралии, в штате Новый Южный Уэльс.


[Закрыть], Изабелла Форсайт, пользовалась сорболиновым кремом. Я видела, как она снимала с его помощью макияж. Она накладывала крем густым слоем, размазывала и снимала детскими влажными салфетками. Изабелле не нужен сорболиновый крем. Ей вообще ничего не нужно. Изабелла ужасно прекрасна. Вокруг нее всегда камеры. Когда она рядом, вянут цветы на клумбах. Сорболиновый крем – последнее, что ей может понадобиться.

– Шампунь тоже придется купить в городе, – говорит мама, изучая следующую этикетку. – Эти все содержат лауретсульфат натрия.

– Лаурет что?

– Ну, знаешь, такое вещество, из-за которого у тебя на голове начинается зуд. Мы же не хотим, чтобы у тебя всё опять стало шелушиться.

Ах, это.

Мама сильно переживает о том, как я выгляжу. Она постоянно мне твердит, как надо себя вести и что первое впечатление много значит. Папа говорит ровно обратное. По его словам, главное – мозги, а не то, как ты выглядишь. Но он школьный учитель. А школьному учителю сказать такое – как нечего делать.

У меня была возможность понять, что папа от мамы реально недалеко ушел. Как-то он рассказывал мне историю своего знакомства с мамой. Начал с того, что увидел ее в баре, с копной мягких светлых волос, со сверкающими голубыми глазами, и тут же понял, что ему необходимо с ней поговорить. Она еще и рта не раскрыла, а ему уже было необходимо поговорить с ней. Я спросила: «А если бы мама оказалась страшилищем в бородавках, с большим крючковатым носом и кривыми зубами, ты бы всё равно хотел с ней поговорить?» Он засуетился и сменил тему.

Мама сворачивает с тележкой к ряду с туалетной бумагой и изучает стеллаж с какашечными билетиками (это мой брат Роун так их называет). Раздумывает, какие купить по выгодной цене. Я наклоняюсь и чешу лодыжку. Мама толкает меня локтем. Раньше она била меня по рукам, но теперь перестала. Когда я была маленькой, мама коротко обстригала мне ногти и упаковывала мои руки в варежки. Я теперь старше – пожалуй, она не сможет уже так просто меня связать.

Мы направляемся к рядам с молочной продукцией. Мама хватает упаковку йогуртов и несколько кусков сыра. У молочной витрины стоит высокая девчонка с темными кудрявыми волосами и длинными загорелыми ногами и изучает упаковку взбитых сливок. Она смотрит на меня.

Я знаю, что слишком таращусь. Но… Как бы я хотела такие ноги!

Девчонка ставит упаковку со сливками обратно на полку.

– Клевые кроссовки. – Она подходит ближе, чтобы рассмотреть мои «адидасы».

На одной ноге у меня розовые шнурки, на другой – зеленые. В Брокен-Хилл у всех были такие.

– Они просто бомба.

Я улыбаюсь.

– Спасибо. Они новые.

Мама тут же влезает:

– Я миссис Бэклер. Приятно познакомиться.

Девчонка смотрит на маму так, будто та заговорила с ней на суахили, и засовывает руки в карманы.

Мама нервно хихикает.

– Это моя дочь Саман… То есть Эс Джей. Мы недавно переехали из Брокен-Хилла.

– Я знаю вас, – спокойно сообщает девушка. Мама моргает. – Мой дядя Барри – риелтор. Вы въехали в учительский дом на берегу. Вид на океан, кухня-студия, воздушное канальное отопление, три спальни плюс кабинет, гараж на две машины.

У мамы отпала челюсть.

– Э-э-э, да, всё верно, – заикается она.

Девчонка поворачивается ко мне.

– Оливия Хамфрис. Все называют меня Лив или Ливви, выбирай. – Она выжидательно улыбается. – У тебя есть братья, верно?

В этот момент я понимаю, что мой план стать женщиной-загадкой под угрозой срыва. Мистер Барри, дядя этой Лив-или-Ливви, похоже, работает на АСБР – Австралийскую службу безопасности и разведки (то есть службу австралийских секретных агентов). Бабушка рассказывала мне про АСБР. Они знают всё, кроме, пожалуй, цвета вашего нижнего белья. Бабушка говорит, что именно поэтому она любит путешествовать – это держит их в тонусе. Прямо сейчас она в Новой Зеландии карабкается по древним вулканам.

– Учителя говорили, что скоро к нам присоединится еще одна семья, – рассказывает Лив-или-Ливви. – У тебя есть велосипед? Я могу показать тебе окрестности.

Мама оживляется. Но потом свет в ее глазах гаснет, и я слышу, как начинают тикать ее тревожные часы. Тик-так, тик-так, тик-так. Она думает, что, если я пойду куда-то одна, меня утащит большой страшный волк, порубит на куски и сварит из меня суп. В последний раз, когда она это заявила, я ответила, что не стоит волноваться – я буду носить красную шапочку только по выходным. Мама тогда сказала: «Ты не будешь так громко смеяться, когда станешь героиней одного из главных сюжетов в шестичасовых новостях». Глупое утверждение: похититель вряд ли посадит меня перед телевизором, чтобы я полюбовалась собой на экране. Но в этом вся моя мама. У нее живое воображение. И оно становится еще живее после вина.

– Где твоя мама, дорогая? – спрашивает мама.

Боже. Ей обязательно было говорить «дорогая»?

Она что, не знает: так выражаются только старики?! Я начинаю краснеть. Очевидно, мама собирается устроить настоящую проверку, чтобы на сто процентов удостовериться: семья Лив-или-Ливви не убийцы с топорами. Или, хуже того, не голосуют за либеральную партию.

– Мама дома, – отвечает Лив-или-Ливви. – Я весь день гоняю на велике по городу.

Мама трет подбородок, обдумывая эту информацию.

– Я могла бы подбросить Эс Джей к вам домой. Познакомишь меня со своей мамой?

Лив-или-Ливви бросает на меня взгляд.

– Я к вам подъеду. Вы же скоро будете дома?

– Ну… пожалуй, – отвечает мама с усталостью в голосе. – Минут через двадцать.

– Тогда увидимся! – Лив-или-Ливви хватает банку со сливками и отправляется на кассу.

Мама смотрит ей вслед.

– Похоже, я попала в ловушку.

– Тебе обязательно было называть ее «дорогая»?

Мама фыркает и закатывает глаза.

Мы хватаем огромную упаковку какашечных билетиков и идем к кассе.

Очереди нет, и мы сразу подходим к кассиру. Нас обслуживает девушка ненамного старше меня. У нее рыжие волосы и светлая фарфоровая кожа. Я всегда смотрю на кожу других людей.

Она пробивает наши покупки.

– Как прошел ваш день? – Что-то в голосе кассирши подсказывает мне, что она не может не задать вопрос.

– В хлопотах, – отвечает мама. – Прекрасная погода, не правда ли?

Девушка кивает с улыбкой. Затем она смотрит на меня, потом еще раз. Я беру какие-то конфеты из кучи мелочевки у кассы и притворяюсь, что читаю этикетку. Девушка пробивает еще несколько товаров. Наконец любопытство берет верх.

– Это вы так обгорели или у вас настолько чувствительная кожа?

Вот так. Прямо здесь. Сложно было удержаться.

Новая Я хочет спросить: «Это у вас словесный понос или такая невероятная грубость?» Но Старая Я еще сильна. Привычки, которым следовал всю жизнь, сложно изменить. Я прячусь за волосами.

Мама хватает продукты, запихивая их в сумки с рвением паникера, закупающегося перед концом света.

– Моя дочь страдает от сильной экземы.

О боже. Приехали. Заберите меня отсюда. Сейчас же.

– С этим не так просто жить, знаете ли.

– Мам! Это обязательно?!

– К вашему сведению, это называется хронический атопический дерматит, – продолжает мама, не обращая на меня внимания. – Это кожное заболевание. Расстройство аутоиммунного характера. Ужасная, жестокая болезнь. Слышали что-нибудь об этом?

Девушка мотает головой. На ее лице выражение: «Боже мой, леди. Простите, что спросила».

– Ее вины в этом нет, – продолжает разглагольствовать мама. – Это не психосоматика. Это по-настоящему. И она очень расстраивается, когда кто-то указывает на это.

– Мам…

– Я еще не закончила! – Она поворачивается обратно к девушке. – Я водила ее к бесчисленному количеству докторов. Ее осматривали больше врачей, чем платьев у вас в шкафу, юная леди.

Когда моя мама в ударе, ее не остановить. Она как заезженная пластинка, которую никто не выключит. Мама собирается рассказать кассиру историю моей жизни и не видит для этого никаких препятствий. Скоро по всему городу разлетится новость: «Познакомьтесь с новым местным фриком – Эс Джей». Круто для создания новой себя.

Мама продолжает:

– Я испробовала всё, что только возможно: лосьоны, рецепты врачей, домашние средства. Ничего не помогает. Ничего. Мы сошли с ума, стараясь понять, в чём причина. Домашние животные, трава, пыльца, еда – это может быть что угодно! Как, черт возьми, нам знать то, что даже врачам неизвестно?

Девушка поднимает руку, подзывая старшую по смене.

– Мне нужно в уборную. – Она даже не стала ждать, пока ее кто-то сменит. Просто оставила нас у кассы.

Как только девушка оказалась вне зоны слышимости, я взрываюсь:

– Мам! Ты серьезно?!

Мама закрывает лицо руками.

– Я знаю. Я опять это сделала.

– Ты могла просто сказать, что я обгорела на солнце. Мы обычно так всем и говорим. Это намного проще, чем объяснять всё это!

– Я просто… Я устала от вопросов, Саманта. Они как будто думают, что я плохая мать. Будто я не обращаю на это внимания… Не знаю, почему мне пришло в голову, что переезд в другой город станет…

Я останавливаю ее:

– Мам, я привыкла к этому. Всё в порядке.

Но на самом деле я никогда не привыкну. Я это ненавижу. Ненавижу свою кожу. И больше всего ненавижу себя за то, что никак не могу на это повлиять.

– Нет, не в порядке, Саманта. Нечестно, когда люди заставляют тебя чувствовать себя не такой, как все.

Я не утруждаюсь объяснениями, что это она заставляет меня чувствовать себя не такой, как все.

Хватаю сумку с продуктами.

– Давай отнесем это домой. Девочка, с которой мы разговаривали, может быть, уже ждет. Я бы хотела поехать с ней покататься.

Женщина средних лет с жесткими седыми волосами и табличкой с именем «Рита» занимает место за кассой. У Риты в карман фартука засунуто два с лишним десятка ручек. Я хочу спросить ее зачем, но она заводит тот же сценарий, что и девушка до нее:

– Здравствуйте! Как прошел ваш день?

Мама сжимает губы и продолжает паковать продукты.

– День был совершенно потрясающий, – говорю я. – Спасибо, что спросили, Рита!

Она смотрит на меня и громко и протяжно свистит.

– Бог ты мой! Кто-то провел слишком много времени на солнце? И забыл нанести защитный крем?

Мама выглядит так, будто вот-вот взорвется. Я смеюсь.

– Да, я сейчас как свекла.

– Вам стоит обратить внимание на крем с защитой 50+, милая. – Она бросает взгляд на маму, будто говоря: «Купи крем, скряга!» – В седьмом ряду. Он сейчас по специальной цене: шестнадцать девяносто пять.

– Спасибо, Рита. У меня дома есть. Я просто забыла его нанести.

Мама сует комок наличных в руку Риты, хватает продукты и вылетает за дверь.

На парковке с мамой случается взрыв номер два. Она ругается и продолжает говорить о том, какие люди грубые, невнимательные, нечувствительные и глупые. На нас смотрят все вокруг: грубые, невнимательные, нечувствительные и глупые люди. Одна старушка качает головой.

– Мам, мы можем уже ехать?

– Да, да. Хорошо.

Я забираюсь на переднее сиденье – к счастью, стекла у нас затемненные. Если так прошел наш поход в магазин, что будет в моей новой школе?

Не уверена, что хочу знать ответ.

Глава 2

Мы были дома уже десять минут, когда прозвенел звонок. Это Лив-или-Ливви (именно в тот момент я решила называть ее Ливви). Она стоит у крыльца в таких же кроссовках, как у меня. Должно быть, съездила домой и переобулась.

– Готова? – спрашивает Ливви, собирая темные кудряшки в хвост и надевая повязку на голову. Ее длинные загорелые ноги блестят на солнце.

– Идем! – выкрикиваю я через плечо.

Я хватаю велосипед из гаража и с трудом еду вниз по дороге. Наш новый дом стоит на холме, и подобраться к парадной двери – всё равно что вскарабкаться на египетскую пирамиду. Папа говорит, что земляные работы потребуют целого состояния. Мама напомнила ему, что это собственность департамента образования и они, скорее всего, смогут себе это позволить – с учетом всех продолжающихся сокращений. Подозреваю, это был сарказм.

– Всегда хотела скатиться с этой горки, – говорит Ливви. – Ты не пробовала?

Это действительно приходило мне в голову. Как и то, что мне уже тринадцать вообще-то. Кататься с горок – это совсем по-детски.

– Наверное, если бы попробовала, груди было бы больно. – Ливви обхватывает свою грудь. Только сейчас я увидела, что ее грудь уже вполне обрела свой постоянный адрес. Моя пока еще в пути. – Они мешаются, правда?

– Ну да.

– Мне подарят новый велосипед на тринадцать лет, – говорит Ливви, маневрируя и забираясь на велик. Ее велосипед ярко-розовый, помятый, с корзиной с желтым цветком. – А когда тебе будет тринадцать?

Я запрыгиваю на велик и следую за ней.

– Было в прошлом месяце.

– А, черт. Ты могла попросить новый. Хайди и Мали тоже получат новые велики.

– Кто такие Хайди и Мали?

– Девочки из школы.

– Они твои подруги?

– Вроде того.

Не понимаю, как можно быть с кем-то вроде друзьями.

– Поедем к Большому лобстеру[6]6
  Большой лобстер – достопримечательность Кингстона. Представляет собой скульптуру лобстера высотой семнадцать метров. Был открыт в 1979 году для привлечения внимания к расположенному поблизости ресторану. Сегодня считается одним из самых ярких примеров «больших скульптур» Австралии, число которых в стране превышает сто пятьдесят.


[Закрыть], ладно? – предлагает Ливви.

Я уже была у Большого лобстера – или Лобстера Ларри, как называют его местные, – в первый день, когда мы приехали в Кингстон. Я видела скульптуру на открытках и в рекламных проспектах, но увидеть Большого лобстера вживую – это совсем другое. Он огромный. Когда мы его изучали, милый европейский турист предложил нам сделать фото. А потом попросил маму об обратной услуге. Мама потратила вечность, суетясь вокруг него и выбирая самый удачный ракурс, и вся компания парня была такая: «Да просто сделай уже это наконец!» Когда мама в итоге закончила, он показал нам фото других больших штук, которые он видел. А видел он все: Большой банан, Большой ананас, Большую лошадку-качалку. Большие штуки – большое дело.

Мы едем вдоль береговой линии в тени огромных сосен. За ними настолько далеко, насколько можно увидеть, простирается ярко-синий океан. Ливви рассказывает мне о причале и о магазинчике поблизости, где можно купить рыбу с картошкой фри. Она говорит, что неподалеку от Кингстона есть такой мыс Яффа, где рыбаки продают свой улов.

Мы поворачиваем на улицу, которая идет мимо отеля «Роял Мэйл», супермаркета и почты.

Ливви показывает на еще один магазинчик, где продают еду на вынос.

– Они выиграли медаль. За такие крабовые палочки можно умереть. А там две пекарни. В одной пироги вкуснее, чем в другой.

Я думаю, что стоило взять блокнот для записей.

Солнце припекает мне спину. Струйки пота текут по шее под майку, собираются на груди. Я сижу прямо, позволяя велосипеду свободно ехать, и тру рубашку, чтобы облегчить зуд. Ливви не замечает. Мы делаем круг и направляемся к главной улице. Большинство магазинов закрыты. У обочины припарковано всего две машины.

– Тут всегда так пустынно? – спрашиваю я, начиная задыхаться.

Ливви спокойно едет дальше.

– Не всегда. Сегодня воскресенье. Все дома, или на тренировке, или на вечеринке, или еще где.

Мы доезжаем до парка Апекс и направляемся к небольшому островку недалеко от Марайа-Крик[7]7
  Марайа-Крик – небольшой город, граничащий с Кингстоном.


[Закрыть], где стоят солнечные часы. Это человеческие солнечные часы – время можно определить по своей тени. Ливви показывает мне на две заправки по разным сторонам дороги и рассказывает, что на одной курицу готовят лучше, чем на другой. По ее мнению, это крайне важная информация для тех, кто здесь живет.

Мы подъезжаем к Большому лобстеру и видим прямо перед ним припарковавшийся туристический автобус. Туристы слоняются вокруг с таким видом, что они уже были там-то и видели то-то, а теперь готовы садиться в автобус – скорее всего, чтобы доехать до киоска и накупить сувениров. Мама приобрела там целую кучу магнитов на холодильник. «Мы же в Кингстоне», – сказала она.

Ливви бросает свой велосипед у ног Ларри и идет внутрь. Она забирается в его хвост, огромную розовую чашу, вкопанную в землю. Я лезу следом. Мы под его красным пузом, и должна сказать, это довольно жутко. Ларри весь в чешуйках и пластинах, как настоящий рак.

Ливви сидит, скрестив ноги, и смотрит вверх.

– Что думаешь?

– Довольно забавно.

Вся конструкция из стеклопластика, из нее торчит ржавая арматура. Надеюсь, она прочная. Не хотелось бы, чтобы на моей могильной плите появилась надпись: «Здесь лежит Эс Джей Бэклер, раздавленная насмерть гигантским ракообразным».

– Местная легенда гласит, что строители не поняли задумку архитектора и напутали с измерениями. Он не должен был быть таким громадным.

Она отковыривает несколько камней из-под хвоста.

– Не знаю, правда это или нет. Если да, то они облажались по полной.

– Не то слово.

– Ты уже пробовала лангустов?

– Нет еще.

– Мы кормим ими собаку, – говорит Ливви, пожимая плечами.

Но лангусты стоят целое состояние! Их любят всякие пафосные ребята. Должно быть, родители Ливви при серьезных деньгах.

– Мой папа – ловец лангустов. Точнее, матрос. Это всё, что мы едим. – Она строит гримасу. – Меня это так достало.

Интересно, что бы сказала мама, если бы узнала, что родители Ливви каждый день на ужин едят лангустов.

– А чем именно занимается матрос – ловец лангустов?

Ливви смеется.

– Я тебя обожаю! Ты как будто с другой планеты. – Она ерошит мне волосы. – Промысловым судном управляет владелец, а матрос – это типа его помощника.

Похоже, родители Ливви не так уж богаты.

– Купить лицензию стоит больше миллиона долларов. Многие здесь либо купили лицензию много лет назад, когда она стоила дешево, либо получили бизнес в наследство от родственников. Папа приносит на ужин хвосты лангустов, потому что иногда лангустов разрывают спруты и их уже нельзя продать.

– Спруты?

– Осьминоги. Они едят лангустов. Разрывают их и высасывают кишки. Иногда папа ловит спрута, отрезает ему голову, режет на мелкие кусочки и кидает обратно в котелок с наживкой. Получается, спруты едят лангустов, а лангусты едят спрутов.

– Это каннибализм.

Она задумывается.

– Нет. Если бы лангусты ели лангустов, вот это был бы каннибализм.

Ливви откидывается на гигантский хвост.

– Ну так что, – говорит она, – ты собираешься идти в этом в понедельник в школу?

Я смотрю на свои «адидасы».

– На твоем месте я бы вытащила эти шнурки. Хайди и Мали они не понравятся.

Похоже, Ливви всерьез заморочена тем, что думают эти девчонки. Я еще даже не встречала Хайди и Мали и начинаю волноваться.

– Почему ты всё время это делаешь? – внезапно спрашивает она.

Я чешу живот. Мама говорит, я это делаю, даже не замечая.

– А, так, ерунда.

– Ты красная. Ты краснеешь, когда занимаешься? У моей тети Кэрол так. Она приходит из спортзала с таким лицом, будто кто-то ее обжег.

– Мне просто жарко. И я хочу есть. Я чешу живот, чтобы он перестал урчать.

Ливви покупается на это.

– Похоже на правду. Поехали в магазинчик на стоянке. У них лучшие бутерброды. И у них там тонны леденцов на палочке. Что-то из этого тебя точно успокоит.

Она, очевидно, знает всё о фастфуде.

Мы едем по городу обратно. Я рулю позади Ливви, поэтому могу почесаться, когда нужно. У меня родился план: если мне надо будет унять зуд в школе, я сделаю это в туалете. Там я смогу чесаться вволю, и никто не узнает.