Текст книги "Бандиты"

– Небось он его у швейцара стянул, – предположил Марио.

– Не-ет. Он действовал так: регистрировался в гостинице, занимал номер, а потом ночью вытаскивал из двери замок, разбирал его и соображал, как должен выглядеть пожарный ключ.

– Что значит «пожарный ключ»?

– То и значит: «пожарный». Универсальный ключ, который открывает все двери в гостинице, если случится пожар или что-то в этом роде и администрации понадобится проверить все комнаты. Этот парень раньше был слесарем. Я его спрашиваю: «Сколько у тебя таких ключей?», а он мне в ответ: «Я бы мог продать такой ключик понимающему человеку штук за пять, а то и дороже». Я говорю: «А можешь и даром отдать человеку, который окажет тебе кое-какую услугу». Он говорит: «Я-то думал, у тебя другое на уме. Ты берешь себе наличные, я – все остальное, а если она заметит, что у тебя в штанах что-то спрятано, скажешь, твоя штука набухла, и повалишь ее на кровать». Джек ухмыльнулся и покачал головой.

– Вот это был человек! Профессионал высшего класса, в костюме, при галстучке – он выглядел как телезвезда, а разговаривал как самый обычный парень.

– Значит, ты взял у него ключи, – подхватил Марио, – и отпустил его?

Джек жестом остановил его.

– Я сказал ему: «Сперва выкладывай, что утащил». Он опять предлагает: «Оставь себе наличные, а остальное я унесу». Я говорю: «Тогда они впишут мое имя в протокол об ограблении, верно? Один раз попадешь в досье, и твое имя в любой момент может всплыть снова. Нет, мне это не подходит». Бадди говорит: «Да, ты не дурак, может, из тебя что и выйдет. А кишка не тонка зайти в комнату, где спят люди?»

– Я бы не смог, – покачал головой Марио.

– Все-таки это было забавно: он сидит и рассуждает, не тонка ли у меня кишка, при том, что я держу его за яйца. Но я ему не грозил, дескать, отдай ключи или сдам тебя копам. Нет, об этом между нами не было сказано ни слова. Потом, когда мы снова встретились, он сказал, ему понравилось, что я не пытался действовать нахрапом. Он сказал – это высокий класс.

– Господи! – выдохнул Марио.

– А теперь он мертв.

– Еще налить?

– Нет, пока хватит.

Джеку надоело стоять у бара, и он перешел за столик. Огляделся, проверяя, не идет ли Лео, и только теперь заметил, что в баре включили свет. Шел дождь, и сквозь большую стеклянную панель над Кэнэл-стрит небо казалось бледно-зеленым, а все остальное – темным. Вот и Лео. Он на ходу отхлебнул мартини, чтобы не пролить. Редкие волосы прилипли к голове, с плаща течет на пол, лицо напряженное.

– Ты в норме?

«Смотря что считать нормой», – хотел было ответить Джек, но решил не усложнять и сказал попросту:

– Все в порядке, – с такой интонацией, словно этот вопрос его малость удивил. Он чувствовал себя таким живым, тело словно плыло, согретое выпивкой, разум пробудился, в нем теснились образы, слова, воспоминания. – Как там Бадди? – спросил он.

– Готов принимать гостей, – сказал Лео и посмотрел на стакан Джека. – Что ты пьешь?

– «Сэзирак».

– Давно ты перешел на «Сэзирак»?

– С час тому назад. Точно не знаю. Сколько на твоих? Уже стемнело.

– Полшестого, – ответил Лео, аккуратно поставил мартини на стол и сел. – Я еду в Бей, обещал Риджине быть к ужину. – Ты точно в норме? – Вечно он такой серьезный, озабоченный.

– Пока я здесь, со мной ничего не случится, – заверил его Джек. – Вот если выйду из бара, могу и под машину угодить.

– Тебе завтра ехать в Карвиль. Не забыл?

– Жду не дождусь.

– Я подъеду к семи. Будут читать розарий по твоему другу Бадди. Священник из Кеннера, из прихода Божьей Матери Заступницы.

– Об этом он всегда мечтал, – подхватил Джек. – Чтоб розарий читали.

– Да! – спохватился Лео. – Мне еще раз звонила сестра Тереза Виктория из Карвиля. С тобой поедет кое-кто еще, хочет проводить умершую. Составит тебе компанию. Ты же не будешь против, а?

– К черту, Лео! – буркнул Джек. – Ты ведь знаешь, не умею я говорить с родственниками, они же не в себе. Хочешь, чтобы я ехал сто пятьдесят миль и обратно и всю дорогу ломал себе голову, что бы такое сказать в утешение. Господи Иисусе – ни пошутить, ни посмеяться. На кладбище их провожать – еще куда ни шло, тут и говорить ничего не надо. Некоторые родственники к тому времени вроде как даже облегчение испытывают. Вот черт!

Лео отпил из бокала и спросил:

– Ты все сказал? – И отпил еще глоток. – Это не родственница, а сестра, в смысле – монахиня. Она подобрала эту девушку там, в Никарагуа, привезла сюда на лечение. Я как раз возился с твоим приятелем, когда позвонила сестра Тереза Виктория. Она куда-то торопилась, быстро мне все сказала и повесила трубку.

– Так я за монахиней еду? В смысле, померла-то монахиня?

– Слушай внимательно, – повторил Лео. – Умерла молодая женщина из Никарагуа, двадцати трех лет. Я записал ее имя, блокнот лежит на стойке в бальзамировочной. Имя этой монахини, которая поедет с тобой, сестра Люси. Тоже записано. Дошло?

– От чего она умерла?

– От чего бы ни умерла, это не заразно. Ясно тебе? Завтра в час ты заедешь за сестрой Люси в миссию Святого Семейства на Кэмп-стрит. Знаешь, где это?

– Где бесплатная кухня.

– Вот именно. Она тебя ждет.

– Если не о чем будет с ней говорить, почитаем розарий.

– Ради бога. – Лео допил последний глоток. – Ты в норме?

– Полный порядок.

– Не забудь. В час дня.

– Нет проблем.

– Лучше бы тебе посидеть нынче дома.

– Все еще беспокоишься за меня?

– Твой приятель лежит у меня на столе в бальзамировочной, а ты уже допился до чертиков. В честь кого «Сэзирак», в честь Бадди или Хелен?

Джек улыбнулся, расслабленно, успокоенно. Это был его любимый бар, здесь он мог провести остаток дня, потихоньку отхлебывая из бокала. За окном идет дождь, темнеет – можно сказать, созданы все условия.

– Тебе хочется спросить меня о Хелен, верно? – пошел он навстречу Лео. – Что я почувствовал, снова увидев ее? Тебе до смерти хочется об этом узнать, да?

– Я тебе уже сказал, – ответил Лео. – Мне не понравилось, когда я об этом услышал.

– Тогда тебе будет приятно узнать, что сердце мое не дрогнуло при виде ее.

– Сердце? А как насчет других частей твоего тела?

– Очарование ушло, – покачал головой Джек. – Она завила волосы, это уже совсем не то. Но знаешь что, Лео? Как она пахнет, ммм! Я знаю, это очень дорогие духи, я как-то стащил такие с туалетного столика в отеле «Пибоди» в Мемфисе и подарил Морин.

– Потому что чувствовал себя виноватым перед ней, – вставил Лео.

– Может, и так. Морин как вскрикнет: «Джек, они ведь стоят сто пятьдесят долларов за унцию! Джек, ты купил их? Скажи мне правду!» Знаешь, как она умеет смотреть прямо в глаза? Тогда я уже ушел от дяди Эмиля…

– То есть он тебя выгнал.

– И все думали, что я торгую кофе. У меня был один приятель-коммивояжер, продавал «Луизиану». В воскресенье вечером попрощаюсь с Морин, в пятницу уже снова сижу в баре в Нью-Орлеане или в Бее, а тем временем какой-нибудь постоялец в Нэшвилле пристает к администратору гостиницы: «Нет, вы мне скажите, как они могли проникнуть в номер, если цепочка все еще висела на двери, когда мы проснулись?»

– А в самом деле, как? – удивился Лео. Зазвенели ножи и вилки – Генри, чернокожий официант, накрывал поблизости столик. Джек вдруг сообразил, что никогда не посвящал Лео в подробности, никому не рассказывал даже о том, как познакомился с Бадди. Что ж, теперь Бадди Джаннет мертв. Можно спокойно рассказывать направо и налево про ту ночь. Но не слишком ли он разболтался?

– Не в том дело, – сказал он. – Я к чему говорю: Морин всегда подозревала, что я чем-то не тем занят. Я ведь совершенно не разбираюсь в кофе, знаю только, что некоторые его пьют. Но я уверен, она никому и слова об этом не сказала.

– В отличие от другой девицы, которую мы только что упоминали, – добавил Лео.

– Что у тебя на уме, Лео? Выкладывай.

– Ты всегда был малость не в себе, Джек, но дураком тебя не назовешь, – заговорил Лео. – Иезуиты учили тебя думать, знать всему цену. Только я вот чего не понимаю: эта рыжая девка крутила тебе яйца и ты ей все позволял…

– Не совсем так.

– А такая замечательная женщина, как Морин, все бы отдала, лишь бы выйти за тебя замуж. Все при ней – и внешность, и ум, хорошее католическое воспитание, а готовит она даже лучше, чем твоя мать и Риджина.

– Ты работал на своего отца и на ее отца, – ответил Джек. – Я понимал: если женюсь на Морин, то стану зятем погребальной конторы «Муллен и сыновья». Это на всю оставшуюся жизнь, ничего другого уже не будет – чтобы понять это, и иезуитского колледжа не требуется. Все равно что угодить в тюрьму.

– Морин было все равно, где ты работаешь, – возразил Лео. – Она по тебе с ума сходила.

– Морин требуется надежность, чтобы все было как надо. Вот почему она вышла за доктора, за это ничтожество с усиками и галстуком-бабочкой. Да не о том речь, – перебил сам себя Джек. – Ты спрашиваешь, почему я не женился на Морин? Да, она милая, сладкая, да. Я мог бы уложить ее на спину, мог бы показать ей, что такое настоящая жизнь, а не вся эта фигня. Хочешь знать, почему я на ней не женился? Задушевную тайну мою хочешь знать?

– Допился, – вздохнул Лео. – Наговоришь такого – сам потом пожалеешь.

Джек оглянулся по сторонам и поближе наклонился к Лео, перегнувшись через столик.

– У меня было предчувствие: как только Морин выйдет замуж, она начнет жиреть. Я мог бы внушить ей другие взгляды на жизнь, но изменить ее метаболизм я не в силах.

– Ты это серьезно? – уставился на него Лео.

– Взять хоть бы мою сестричку Риджину – тоже не мотылек. Как-то раз я разозлился на нее и сказал: «Знаешь, на кого ты похожа? На надувной матрас в кроссовках».

– Приятно слышать.

– Да ты не обижайся, ничего страшного. Просто я предчувствовал: Морин тоже начнет набирать вес.

– В жизни такой ерунды не слыхал! – возмутился Лео.

– Кому что нравится. Я же тебе говорю: мы с тобой разные люди. Нам с тобой не может нравиться одно и то же. Вот ты спрашиваешь, чем меня взяла Хелен? Что я в ней приметил в самый первый раз, когда положил глаз на нее?

– Умираю от любопытства, – признался Лео.

– Ее нос.

Лео молча вытаращился на своего собеседника.

– Классический, можно сказать, аристократический нос. Черт побери, Лео, за всю свою жизнь я не видал носа столь совершенной формы.

– Ты сам-то хоть слышишь, что ты несешь? – спросил Лео так громко, что Генри и Марио, суетившиеся возле бара, услышали и оглянулись на них. – Хочешь сказать, ты позволил девке посадить тебя в тюрьму ради ее прекрасного носа"?

– Все-таки ты так ничего и не понял, – развел руками Джек.

Он был в стельку пьян, он почти не контролировал свою речь, и все же не проговорился о легкой россыпи веснушек на ее лице, не осмелился описать чуть вздернутый подбородок, наклон головы, прелесть ее профиля, взгляд карих глаз…

И обнаженные ноги – он мог лишь угадывать, как сходятся они там, выше края мини-юбки. Длинные, изящные ноги, высокий свод, красивая туфля на высоком каблуке небрежно свисает с кончиков пальцев – леди сидит, удобно скрестив ноги, на высоком стуле перед стойкой бара в «Сэзираке», или в отеле «Рузвельт», или в «Монтелеоне», или в «Понтшартрене», в «Пибоди», Мемфис, в «Билтмор», Атланта. Нет, конечно, дело не только в ее носике, но стоит ли пытаться рассказывать об этом человеку, который обряжает мертвецов, читает романы о давно минувших временах и вроде как даже не замечает живых девчонок, пьющих коктейль за соседним столиком?

– Ты никогда не станешь взрослым, – подвел итоги Лео. Чего еще можно от него ждать.

3

Бродяги, толпившиеся перед входом в миссию Святого Семейства, щурились, заслоняя рукой глаза от яркого солнышка, и лениво перебрасывались репликами:

– Смотри-ка, гробовщик приехал.

– А кто помер?

– Только не я. Я вроде как жив покамест.

– Эй, приятель, приезжай в другой раз, когда откинемся.

– А этот все равно что покойник. Забери-ка его. Джек велел им не трогать катафалк. Попросту говоря, отвалить отсюда. Прошел между ними в своем синем костюме, белой рубашке (при галстуке в полоску и солнечных очках), приветствуя бродяг легкой улыбкой и дыша через рот. Кто-то сказал за его спиной:

– Видать, суп неплохой, блевотины вокруг не видать.

Спившиеся, насквозь проспиртованные люди. Стоят тут, греются на весеннем солнышке, никто и ничто, а еще пытаются что-то лепетать, даже требовать: «Мистер, дайте доллар, я присмотрю, чтоб на ваш катафалк не ссали». Джек добрался до входа в миссию, ему пришлось по пути оттолкнуть лишь пару попрошаек.

Здесь тоже было полно бродяг – сидели плечом к плечу за двумя рядами столов, которые тянулись до самой раздаточной. Две пухленькие седоволосые дамочки в очках и белых фартуках раскладывали еду по тарелкам. Джек спросил щуплого цветного паренька в комбинезоне и чересчур большом, видавшем виды твидовом пальто, которая тут сестра Люси.

Паренек как раз выходил из столовой. Он обернулся через плечо, потом все-таки повернулся всем телом и ткнул пальцем в сторону очереди, продвигавшейся к раздаточной.

– Вон она.

– Точно? – переспросил Джек.

Паренек усмехнулся, зубов у него почти не было. Его позабавила удивленная мина Джека.

– Не слишком-то благочестивый вид, да? Готовит она хорошо. Приходи в понедельник, отведаешь красных бобов с рисом.

Джек увидел изящную молодую женщину. Темная прядь волос убрана за ухо. Он даже темные очки снял, чтобы получше ее разглядеть. Надо же, бежевый двубортный жакет, очень стильный, из льна или тонкого хлопка. Она подходит к этому отребью, дотрагивается до них. А брючки? Одно дело позировать с моделями, рекламировавшими фирменные брюки, но увидеть тертые джинсы от Кельвина Кляйна на монахине! С плеча свисала изящная соломенная сумочка, простые с виду коричневые туфли на каблучках подчеркивают длину стройных ног. Ну и ну! В пахнущей дезинфекцией кухне для бесплатной раздачи супа – и вдруг такое. Она заговаривает то с одним бродягой, то с другим, прикасается к плечу – то есть к верхней одежде, которую они годами не меняют, – она берет их руки в свои ладони…

С тем же спокойным выражением лица она подошла к Джеку, пожала ему руку – у него-то, по крайней мере, руки чистые.

– Джек Делани, – представился он. – Работаю у Муллена.

Ладонь монахини оказалась мозолистой, что никак не вязалось с ее модным прикидом.

Зато лицо прекрасно сочеталось с нарядом. Это лицо и вовсе ошеломило Джека. Тонкая, нежная линия носа, темные волосы небрежно откинуты назад, на лбу густая челка, глаза цвета глубокой морской синевы прямо глядят на него. Монахиня только издали казалась среднего роста. Стоя с ней рядом, Джек прикинул, что без каблуков в ней еле-еле наберется пять футов с тремя дюймами.

– Я Люси Николе, – ответила она. – Поехали, Джек?

Кто-то из бродяг хрипло посоветовал ей не связываться с гробовщиком:

– Не езди с ним, сестричка. Оттуда не возвращаются.

Другой попытался сделать ей комплимент – дескать, она классно выглядит. Люси улыбнулась в ответ всем сразу, уперлась рукой в бедро, развернула плечи, точно профессиональная модель.

– А? Классно? Вам нравится? Катафалк ждал их.

– Знаете что? – сказала она Джеку. – Я всегда мечтала посидеть за рулем такой штуки.

Он пропустил ее вперед. Монахиня уселась за руль, дала гудок, и бродяги, гревшиеся на солнышке вдоль Кэмп-стрит, замахали вслед катафалку.

– Вы водить-то его умеете?

– Еще как. Это же не полуторатонный грузовик со сломанными рессорами. Месяц назад, когда пришлось удирать, я купила в Леоне «фольксваген» и гнала его до Косумеля. Поездочка что надо!

Джек попытался вникнуть в ее слова, но так ничего и не понял.

– Откуда вы ехали?

– Из Леона – это в Никарагуа – через Гондурас в Гватемалу. Наша одежда более-менее напоминала рясу, а по документам мы ехали в Хухуте-нанго, преподавать английский. Потом пришлось оформить новые бумаги, чтобы перебраться в Мексику, а дальше все просто – из Косумеля в Новый Орлеан, оттуда в Карвиль. Разумеется, из Манагуа в Мехико можно было лететь самолетом, но мы не рискнули болтаться в аэропорту. И потом, мы просто не могли ждать. Нужно было как можно скорее вывезти оттуда Амелиту и продолжить лечение. Амелита – это та девушка, за которой мы едем.

– А! – только и смог выдавить из себя Джек. «Девушка, за которой мы едем!» Так вот запросто она упоминает о покойнице. Все правильно, в записке, полученной им от Лео, значилось имя Амелита Соза. Только сестра Люси, похоже, воображает, будто обо всей этой истории ему известно больше, чем на самом деле, что он знает, как и почему она оказалась здесь. Кстати, а какая участь постигла «фольксваген»? Продала она его, что ли? Джеку казалось, будто он вошел в комнату в разгар какой-то увлекательной беседы. Неохота выставлять себя идиотом. Пока что он ограничился указаниями водителю:

– С Ли-Серкл сверните на Федеральное шоссе, а потом все время прямо, до поворота на Сен-Габриель. Скажите, когда устанете.

– Я очень ценю вашу помощь, – с чувством откликнулась она.

Джек окончательно онемел. Какую еще помощь? Его работу? Неужто Лео пообещал обслужить их бесплатно? Быть этого не может. Джек тупо уставился в окошко, прикидывая, о чем бы поговорить с монахиней.

– Я учился в католической школе. У нас преподавали сестры.

– В самом деле?

– В колледже Воплощенного Слова. А потом у иезуитов, – голос его зазвучал по-мальчишески, словно Джек и сейчас ходил в эту школу. – Потом год провел в Тулане, но так и не решил, чем заняться. В смысле, что мне подойдет. И бросил.

– Со мной было то же самое. Год провела в Ньюкоме.

– В самом деле? – Непонятно отчего Джек почувствовал облегчение.

– Сперва я училась в монастыре Святого Сердца.

– Я знавал девочек, которые учились там, – подхватил Джек. – Только, наверное, еще до вас. Разве что одну вы могли знать, Морин Муллен.

– Да нет, вроде не знаю.

– Она кончила – а, да – в семидесятом. Сестра Люси предпочла не сообщать, в каком году она поступила в школу.

На вид ей было около тридцати. Никак не больше тридцати. Она моложе Морин.

– Я чуть было не женился на ней – на Морин Муллен.

– Да?

– Ну, не знаю. Все вроде как ждали этого. Ее семья, моя семья. На меня это вроде как давило. К тому же я заглянул в будущее, и мне не понравилось то, что я там увидел. Так что я свалил по-быстрому.

Монахиня поглядела на него с улыбкой. Потом она вновь уставилась на дорогу и сказала:

– Со мной произошло примерно то же самое. Мы уже были почти помолвлены, когда я вдруг очнулась.

– Да неужто?

– Мои родичи и его уже обсуждали дату свадьбы.

– И вам показалось, что на вас давят?

– Не то слово! Я хотела только одного: положить всему этому конец. Я понимала, что вовсе этого не хочу – быть замужем, ходить в клуб и так далее. В общем, я тоже «свалила», как вы говорите. Довольно далеко убежала от них, а?

Вытянув левую руку, поудобнее облокотившись на спинку сиденья, Джек изучал профиль своей спутницы. Нос и в самом деле просто изумительный. Господи, а нижнюю губку так и хочется укусить! Не такой изящный, тонко очерченный носик, как у Хелен, но все равно – прелесть, да и только! А темные волосы даже красивее. Вообще-то Джек просто обожал рыжие волосы, но Хелен зачем-то сделала завивку.

– А что было с парнем, которого вы бросили?

– Нашел себе другую. Он известный врач, невролог.

– В самом деле? А Морин вышла замуж за уролога.

Сестра Люси ничем не походила на монахиню, она казалась богатой девушкой. Под льняным пиджаком на ней была надета свободная блузка в золотистую и белую полоску. Так, навскидку, одежка ее стоит по меньшей мере сотни три баксов. Вот бы спросить ее, с какой стати она ушла в монастырь.

И стоило Джеку подумать об этом, как, к его изумлению, монахиня глянула на него и спросила:

– Почему вы выбрали эту профессию?

– Не то чтобы выбрал. Я помогаю своему зятю, временно помогаю. Мужу сестры то есть.

– А какую работу вы бы предпочли? Джек заерзал на сиденье.

– На такой вопрос сразу и не ответишь. Мне в жизни мало что нравилось, а рассказывать – умрете от скуки. – Он примолк на минутку, прикидывая, стоит ли ей обо всем поведать, но язык у него так и зудел, и он не удержался: – Пожалуй, было одно интересное дельце – то, которым я занялся, когда бросил Морин. Этим я вам не наскучу.

– И что же это за дельце? – поинтересовалась она, не отрывая взгляда от дороги.

– Я воровал драгоценности.

Вот теперь она посмотрела на него. Джек готов был встретить этот взгляд: на лице – усталое, даже разочарованное выражение, зато улыбка – само обаяние.

– Вы вламывались в чужие дома?

– В гостиничные номера. И я не вламывался – я открывал дверь ключом.

На миг воцарилось молчание. Монахиня сосредоточенно рулила, обгоняя на скорости 70 миль в час преградивший ей дорогу трейлер.

– Вы сказали: драгоценности. Вы что же, больше ничего не брали?

Другие девицы просто таращили на него глаза и ни о чем таком не спрашивали. Их так и трясло от возбуждения, они хотели знать, было ли ему страшно, что было бы, если б хозяева проснулись и увидели его. Джек не стал врать:

– Если б там лежали деньги, я бы не устоял перед соблазном. Взял бы, конечно. – Он не признался, что наличные всегда «лежали там».

– Вы грабили только богатых?

– Какой смысл грабить бедных? Это не окупается. Талоны на еду мне вроде ни к чему.

Не глядя на него, монахиня ответила:

– Побывали бы вы в Центральной Америке. Там грабят бедных. Грабят и убивают.

На этом разговор оборвался. Чуть позже Джек догадался спросить:

– Долго вы там жили?

– Без малого девять лет. Я иногда приезжала в Штаты, в Карвиль, на учебу. Карвиль – замечательное место для тех, чье призвание – помогать прокаженным. Сестры Святого Франциска именно этим и занимаются. Нам всем приходится раз в несколько лет приезжать в Карвиль подучиться, узнать, что нового появилось в этой области.

– Сестры Святого Франциска?

– В честь Франциска названо несколько орденов. Он и впрямь был святым. Немного сдвинутый, но это не страшно. Наш орден – сестры Святого Франциска Стигматов.

О таком ордене Джек в жизни не слыхал. Хотел было пошутить – дескать, ряса у вас в ордене подходящая, – но воздержался.

– Ваша миссия была в Никарагуа?

– Наш госпиталь «Саградо Фамилия» – «Святого семейства» – был поблизости от Хинотеги. Знаете, где это? На берегу озера, очень живописное место. Только госпиталя больше нет, все кончено.

– Вы медсестра?

– Не совсем. По сути дела, я занималась медицинской практикой без диплома. Под конец врачей у нас не осталось. Наших никарагуанских врачей «исчезли», одного за другим. И гибель нашего госпиталя оставалась лишь вопросом времени. Мы не поддерживали ни ту, ни другую сторону, но мы знали, кто из них хуже. «Их исчезли».

Ладно, насчет этого можно спросить и попозже.

– Стало быть, теперь вы вернулись домой?

– Пока не знаю, – задумчиво ответила она. Потом взглянула ему прямо в глаза: – А вы, Джек? Вы перестали воровать драгоценности?

Ему понравилось, как легко она произнесла его имя, будто давно с ним знакома.

– Ага. Нашел себе другую работенку. По части сельского хозяйства.

– Правда? Стали фермером?

– Скорее батраком. В государственном исправительно-трудовом лагере. «Ангола», штат Луизиана.

Монахиня улыбнулась, на ее щеках проступили обворожительные ямочки.

– По шоссе до Батон-Руж, потом по Шестьдесят первому шоссе почти до самой Миссисипи, сворачиваете к реке – и вы у главных ворот. Въезжаете в ворота и едете вдоль белой металлической ограды. Сквозь окна автобуса мы тогда толком ничего не разглядели – из-за проволоки на стеклах, но с виду очень похоже на ранчо, если б только не вышки с часовыми.

– Значит, вы и вправду сидели в тюрьме?

– Без малого три года. С интересными людьми познакомился.

– Ну и как там было?

– А вот этого, сестрица, вам лучше не знать.

– Святой Франциск тоже сидел в тюрьме, – задумчиво проговорила она. Затем быстро глянула на Джека и спросила: – Что вы испытывали? Каково это – совершить преступление, попасться, оказаться взаперти?

– Об этом просто стараешься забыть. – Никто ему раньше не говорил, что Франциск отбывал срок. Но сейчас Джеку больше хотелось поведать о самом себе: – По-моему, я правильно отношусь к таким вещам: нечего зря угрызаться, а то и заболеть недолго.

Монахиня улыбалась. Джек понимал, что эта улыбка мало что значит, но не удержался от ответной улыбки. На душе полегчало. Он даже прикидывал, не остановиться ли им по дороге, выпить по чашечке кофе. Милая такая, общаться с ней – одно удовольствие. А кофе выпить с похмела не помешает. Однако, едва дослушав его предложение, сестра Люси нахмурилась и ответила, что на это нет времени.

– В нашем деле одно хорошо – можно не торопиться, – принялся уговаривать ее Джек. – Вы уж не обижайтесь, но, когда бы ты ни приехал за покойником, он тебя все равно дождется.

Тут она внимательно и все так же спокойно посмотрела на него.

– Так вас никто не предупредил? – промолвила она.

– Не зря мне казалось, что вы думаете, будто я знаю то, чего я на самом деле не знаю, – подхватил Джек. – Так о чем меня не предупредили?

– Вам это понравится, – посулила она.

Ему нравилось уже одно то, как она поддразнивает его, возбуждает в нем любопытство, ему нравился блеск, появившийся в ее прежде бесстрастных глазах. Сейчас, сейчас она посвятит его в тайну.

– Эта девушка, за которой мы едем…

– Амелита Соза?

– Ага. Так вот, она жива.

В общем, так: семь лет назад – Амелите тогда было лет пятнадцать или шестнадцать, и она жила с родителями в Хинотеге – какой-то полковник национальной гвардии положил на нее глаз. Этот малый, личный друг диктатора Сомосы, распустил перед ней хвост: дескать, с ее внешностью и его связями девушка непременно получит титул «Мисс Никарагуа», а там и «Мисс Вселенная», ее покажут по телевизору, она затмит все звезды киноэкрана и тому подобное.

– Сами понимаете, что было у него на уме, – прокомментировала сестра Люси. – Все это было до гражданской войны, во всяком случае, до того, как власть перешла к сандинистам.

Джек, конечно, понимал, что было на уме у полковника, а вот насчет войны он соображал туго. Ясное дело, там, на Юге, вечно какие-то перевороты и революции. Когда он был еще мальцом, папа приехал на несколько дней в отпуск из Гондураса – он говорил, что люди там все вспыльчивые прямо до безумия и если не дерутся из-за бабы, то принимаются кусать руку, которая их кормит. Джек живо представлял себе парней с лихорадочно бегающими глазами, сомбреро заломлено на затылке, в руках мачете, патронные ленты через плечо. Поджидают в засаде поезд компании «Юнайтед фрут», чтобы отобрать бананы. Кадры быстро сменялись: вместо парней с мачете Джек уже видел перед собой Марлона Брандо во главе банды вооруженных до зубов мексиканцев – они галопом вылетают из-за угла, а верные правительству солдаты расстреливают их из пулеметов, установленных на крыше поезда. Кто их разберет, где там у них какая страна и какая революция! Джек предпочел не перебивать сестру Люси и вопросы задавать постеснялся – не хотел обнаруживать свое невежество. Его ум проворно отбирал основные факты, запоминал главных действующих лиц этой повести. Остальное дополнит фантазия. Полковник: смуглый, весь какой-то маслянистый. Раскрывает золотой портсигар, предлагает какому-нибудь несчастному оборванцу подымить напоследок перед расстрелом. Амелита: тихая малышка с глазами испуганной лани из мультика «Бэмби». Нет, поправил он себя, грудь надо увеличить на пару номеров, обуть ее в туфли на шпильках, нарядить в облегающее бикини – она же собиралась участвовать в конкурсе «Мисс Вселенная». Так-то лучше.

Полковник увез Амелиту в Манагуа и больше о конкурсе красоты речь не заводил. Он хотел одного: утолить свою похоть. Отличное словцо – «похоть». Сам Джек никогда его не употреблял, но с удовольствием вообразил себе этого сукиного сына, обуреваемого похотью. Добавим ему еще полсотни футов весу, и сцена в спальне готова: полковник сдирает с себя увешанный медалями мундир, брюхо висит, он похотливо ухмыляется Амелите, скорчившейся за роскошной двуспальной кроватью. Разрывает на ней ночную рубашку, выпускает на волю груди, достойные конкурса «Мисс Вселенная», и…

– Вы меня слушаете? – поинтересовалась сестра Люси.

– Ни словечка не пропустил. И что же дальше?

А дальше, к тому времени, как мятежники овладели Манагуа, полковник успел удрать в Майами, Амелита же возвратилась домой и какое-то время оставалась в безопасности.

Теперь сестра Люси вплотную подошла к событиям недавнего прошлого и настоящего, но следить за ее рассказом становилось все труднее. Она говорила о событиях в Никарагуа так, словно Джек был прекрасно знаком с тамошней обстановкой, а на самом деле он был уже совершенно сбит с толку, ведь прежнее правительство теперь оказалось повстанцами – «контрас», а те, кто еще в семидесятых годах готовил революцию, теперь стали законным правительством.

Ну ладно, с этим разобрались. Но кто в этой истории хорошие парни, а кто – злодеи?

Он все еще ломал себе голову над этим вопросом, а сестра Люси тем временем рассказывала, что полковник вернулся в Никарагуа, взял на себя командование северной группировкой партизан, под покровом ночи явился за Амелитой и увел ее в горы.

По крайней мере, парень не бросил ее.

– Может, она ему и впрямь приглянулась, – заступился Джек за полковника, не слишком, правда, решительно. Надо еще понять, кто на чьей стороне. Пока он на всякий случай избавил полковника от пятидесяти фунтов лишнего веса. Но тут он поймал на себе взгляд сестры Люси – ого, а она может пронзить человека взглядом!

– Должно быть, им двигала похоть, – поспешил он исправить свою ошибку. – Бывает же такая похоть, а? Разнузданная и все такое.

– Вы все сказали? – спросила она. В точности как Лео, сухо и строго. Он, само собой, ответил «да», и она сказала:

– Вот и хорошо.

Теперь он точно знал, что может сказать этой девушке – монахине, подумать только! – все, что ему в голову придет, и она поймет его – он по глазам видел, поймет, не будет шокирована, не обидится. Да, у него есть свой опыт, он побывал в тюрьме, но эта леди – она видела настоящую войну.

А потом Амелита узнала, что больна болезнью Хансена. Это произошло, когда она была в горах с полковником. У нее на лице и на руках выступили коричневые пятна. Девушка насмерть перепугалась. Врач, работавший в лагере повстанцев, поставил диагноз и велел полковнику немедленно, в тот же самый день, отправить Амелиту в госпиталь «Саградо Фамилия». Ее кожа еще не утратила чувствительность, болезнь удалось захватить на самой ранней стадии, врач был уверен, что девушку удастся спасти и она не будет обезображена.

– Подумать только, чтобы с молодой красивой девушкой приключилось такое, – посочувствовал Джек.

– Слушайте внимательно! – настойчиво повторила сестра. Джек смутился и наконец заткнулся. – Как по-вашему, кто был этот врач? Почему он сумел так быстро, едва взглянув на Амелиту, поставить диагноз? Ему не требовалось даже делать биопсию, проверять, есть ли у нее бациллы проказы. Не догадываетесь? Это был наш врач, Джек, врач из «Саградо Фамилия». Один из тех, кого исчезли.