Книга: Бандиты - Элмор Леонард

Г л а в н ые   п е р с о н а ж и   о б с у ж д а е м о й   к н и г и :

Джек Делани – бывший гостиничный вор, среднего роста, стройный, с внешностью модели из рекламы спортивной одежды; около 35 лет. Люси Николс – бывшая монахиня, невысокая, стройная женщина, в длинном черном платье без пояса; около 30 лет. Дагоберто Годой («Берти») – полковник никарагуанской армии, контрас; невысокий смуглый человек с правильными чертами лица, с черными франтоватыми усиками, слегка полноватый, в костюме; около 40 лет; в книге – прибыл в США собирать пожертвования на борьбу с коммунизмом. Франклин де Диос – индеец-мискито; невысокий чернокожий человек с индейским разрезом глаз, с всегда невозмутимым лицом, в костюме; около 25 лет; в книге – солдат поневоле, нанят Годоем как водитель, охранник и киллер (Все персонажи в черной одежде; цветовые акценты на усмотрение режиссера. Например, на Годое поверх костюмных брюк скорее всего надеты красные трусы типа боксерских.)   * * *   Сцена ярко освещена сверху. Декораций и задника нет; края сцены затемнены, дальний план сцены теряется в темноте. Пол черный. На сцене в беспорядке расставлены простые предметы мебели из ярко-желтой сосны, наверное, из «Икеи», – стулья, табуреты, столы, несколько простых стеллажей, один двухстворчатый шкаф. Над сценой на высоте двух человеческих ростов висят на невидимых тросиках несколько писательских портретов в ярко-желтых (не черных!) рамках – Элмор Леонард, Хемингуэй, Мартин Эмис, А.Ф. Писемский. Невидимый вентилятор создаёт ток воздуха, слегка покачивающий портреты. Вентилятор еле слышно жужжит, создавая единственное звуковое оформление всего действия. Вдоль рампы проложены узкие рельсы. Пока непонятно, чтó по ним будет ездить, но понятно, что что-то будет.

За одним из столов на стульях, друг перед другом сидят Леонард и Писемский.   Писемский (продолжая начатый разговор): …Ну вы, сударь, престранные вещи рассказываете! То есть у вас – хе-хе – есть правила для написания книг? Леонард: Да, Алекс, десять правил Люди хватают их как горячие хотдоги… Писемский: Пардон, как – оддоги? Леонард: Нет, х-о-т-д-о-г-и, по-нашему означает «горячие собаки». Писемский (растерянно): Неужто пирожки с собачатиной? Леонард: Ха-ха-ха! Оставьте ваши заморские фантазии о нашем образе жизни! Речь всего лишь о сосиске в хлебе – она такая же длинная, как такса. (Писемский продолжает пребывать в растерянности.) Извините, я вижу вы опять в затруднении. Теперь вам какое слово незнакомо – «сосиска» или «такса»? Писемский (выходит из задумчивости): Оба. Леонард: Хорошо… постараюсь адаптировать лексикон. Где наша писательская не пропадала! Да, Алекс? Писемский: Абсолютно верно, Элмор Иванович, не пропадала. Наш брат находчивый и гибкий, чистый элáстик, с того и живёт-с. Леонард: Это точно… живёт… Так насчет правил. У кого ж их нет в голове. А те, которые я рассказываю людям, – всего лишь замануха. Я бы первый смеялся, если бы кто-то начал писать книги по моим правилам. Правила-то у меня есть, но их куда больше, чем десять, и я их придерживаюсь более-менее, но ведь наше ремесло к одним только правилам не сводится. Да, Алекс? Писемский: Да-да, никак невозможно писать по формуляру! У меня, к примеру, нет никаких правил, какие я мог бы вам выразить. Я пишу без правил, из какого-то чувства, слова выскакивают сами собой, как если бы руку мою направлял Бог. Леонард: Это да, он и направляет – что бы мы под этим словом ни понимали. Иначе писателя не объяснишь. Писемский (спохватываясь): Элмор Иванович, премного рад знакомству с вами, с коллегой, но мне неловко, ибо я еще ни одной вашей книжки не прочёл. Леонард: Алекс, не переживайте. Может, вам и читать-то их не надо. Мы ведь с вами сильно в разных жанрах работаем, да и вообще на разном культурном и историческом основании… Писемский: Соглашусь, да… Вы же уголовные романы пишете? Леонард: Да, именно их. Хорошо продаются. Писемский: У нас в таком жанре пишет г-н Достоевский, да… Меня же всегда интересовало бытописательство нашего человека. Леонард: Понимаю. Я тоже использую жизненные истории. Писемский: Знаете, вот каламбур пришёл в голову: если в наших с вами историях и есть что-то общее… хе-хе… я имею в виду Историю с большой буквы… так это Аляска. Леонард: Хм, Аляска… Да, знаю, но меня всегда больше интересовала история наших южных приобретений – у Мексики и Испании. Писемский: Честно признáюсь, вот про это ничего не знаю. Леонард: Да и не надо вам знать. Наверное, своих приобретений хватает. Писемский: А как же! Вся Сибирь! Кавказ! А сейчас вот силы государства нашего направлены на Туркестанские земли. Леонард: Ну вот, а я не силён в вашей Сибири и этом… Тёр-ка-стан… Давайте лучше вернемся к литературному процессу. Писемский: Давайте. Что вы последнее написали? Леонард: «Бандиты». Писемский: О разбойниках? Леонард: В каком-то смысле. На самом деле они никакие не разбойники, а простые люди, обычные, достаточно неловкие, но в итоге добро побеждает зло. Писемский: Как-то романтично получается. А мы уже романтизм-то изжили с помощью Виссариона Григорьича, и вспоминается он как страшный сон разума. Леонард: …порождающий драконов… Да нет у меня никакой романтики. Одна прагматика. Пишу об обычной жизни, слегка притягивая её за уши… Всё довольно заурядно… нет никакой романтики. Я другим беру читателя – держу его в непрерывном напряжении. Для этого главный принцип – неожиданные ходы, абсолютно неожиданные, и чтобы – постоянно, как телеграфные столбы по шоссе. Но фактура в целом – да, обычные люди в обычных условиях; никаких необитаемых островов, полярных походов, орбитальных станций… Писемский: Я понимаю… Неожиданные ходы… у меня тоже… как в жизни… всё так неожиданно всегда закручивается… И тоже простые люди… в обыденных условиях… Так вы, сударь, на самом деле тоже получаетесь бытописатель. Леонард: Алекс, как хотите… но в общем, да, криминальный бытописатель. Писемский (с энтузиазмом): Давайте я пожму вашу руку, коллега! (Берёт в обе руки руку Леонарда.) Как бытописатель бытописателю! Леонард: Ну вот сейчас и посмотрим… на быт… Я изображу вам эту мою последнюю книжку… как уж получится… с неожиданными поправками….   Леонард встаёт и смотрит за кулисы. Оттуда выбегают четыре актёра, играющие персонажей книги, и в спешке занимают произвольные позы на стульях по всей сцене. Актёры замирают в вычурных, неестественных позах и далее, до соответствующих ремарок, не двигаются. Из другой кулисы выходит Читатель и останавливается недалеко от писателей. Леонард и Писемский сначала молча рассматривают застывших персонажей, потом и Читателя. В неподвижности и молчании идет время – до тех пор, пока в зале не начинаются недоуменное покашливание и недовольный гул. Только тогда раздаётся первая реплика.   Читатель (в его руках книга в зеленой обложке, он показывает ее Леонарду): Мистер Леонард, я прочитал. Леонард: Что прочитали? Читатель: Ну… вот это прочитал… «Бандиты»… ваш старый роман… Перевод очень хороший… Леонард (с иронией): Глубокое высказывание! Читатель: Не глумитесь. К тому же я плохо понимаю английскую речь, а американскую – и подавно. (Леонард не отвечает.) Иронизируете? (Леонард не отвечает.) В общем, это первая ваша книга, которую я прочитал. Ну… нормально. Я поставил вам пять звезд! Леонард: На флаге США пятьдесят звезд. Невысоко вы меня оценили! Читатель: Я вас оценил не по флагу, а по пятибалльной шкале. (Леонард хмыкает, но молчит.) В общем, с авансом. Я бы поставил четыре с половиной или даже четыре, но в знак признательности ваших заслуг перед американской литературой (Леонард опять хмыкает) и кинематографом… Я посмотрел фильмы по вашим книгам – отлично. Буду и дальше читать ваши книги. Леонард: Дальше, дальше… А дальше – тишина. Вы знаете, что такое тишина? Читатель: Нет, я еще не умер. Леонард: То-то же… Тишина печальна. Я уже десять лет… Как-то не по себе. Печальна прожитая жизнь, печальны ряды книг… написанных ради денег… Читатель: Да ладно, не печальна! Очень даже бодра, весела, а книги написаны у вас с огоньком! Профессия не хуже любой другой, и вы радуете читателей. Взбодритесь! Леонард (встаёт): Лучше я взбодрю вон их… своих персонажей.   Леонард идёт по сцене от одного актера к другому. Читатель и Писемский внимательно наблюдают. Наконец, Леонард останавливается около Джека.   Леонард: Вот Джек – главный герой. У меня они все недотёпистые. Но симпатичные. (Говорит Писемскому.) Мои персонажи не выстраиваются в шеренгу, когда я к ним подхожу, но и не своевольничают. (Писемский улыбается, Читатель кивает головой.) Во всём нужна дисциплина. Все они (обводит рукой неподвижные фигуры), как у меня принято, прошли проверку первой сотней страниц и в романе удержались – я ведь с ними не церемонюсь, если что… (Раскуривает трубку.) Вот сейчас посмотрим, что с ними стало за тридцать лет… Джек! Джек (вставая и разминая затёкшие конечности): Хелло, Элм! Леонард: Как поживаешь? Джек: Нормально. Сигаретки не найдется? Леонард: Ты же бросил. Джек: Ну да. Только Люси не бросила. (Смотрит в сторону Люси.) Попробуй не начни, когда такая красивая монашка шмалит рядом с тобой! И не того захочется!   Из правых кулис с сиплым свистком выезжает модель паровоза высотой около 80–100 см. С белым дымом и свистками он проезжает по рельсам вдоль рампы и скрывается в левых кулисах.   Леонард: Джек, ты забегаешь вперед. Потом покуришь, потерпи, когда Люси появится. Джек (некоторое время раздумывает, потом обращается к Читателю): Вы – читатель? Читатель: Да. Почитываю на досуге. Джек: Сигаретки не найдется? Читатель: Я не курю. Джек: Правильно. (К Писемскому.) И вы читатель? Писемский: Нет, я писатель. Джек: Тоже ничего. А сигаретки не найдется? Писемский: Извините, но как-то не довелось.   Джек не отвечает. Он сдвигает вместе два стола и ложится на них, на спину, руки вдоль тела, изображает труп в процедурной. Говорит в потолок:   Джек: Вы помните, как всё начиналось? Читатель: Помню. В Новом Орлеане. Леонард (в сторону зала): Отдал дань своей малой родине… Джек: Да, в похоронном бюро моего зятя Лео – он как раз бальзамировал труп. Читатель: Помню. Человек с разможжённой головой, троакар как оружие – очень ярко. Леонард (в сторону зала): Всегда пишу про то, что хорошо изучил. Точность – вежливость писателя… Джек: Да, с разможжённой головой был мой старый приятель Бадди Джаннет… хороший мужик… он меня как раз к гостиницам и притянул… Аж нахлынуло… Леонард: Джек, не затягивай. Даже я помню, с чего всё начиналось. Ты давай от тела переходи к делу. Джек (продолжая лежать): Дело в том, что в тот вечер поступил вызов из лепрозория. Люси подрядила нашу контору вывезти оттуда труп… Я, конечно, ссыканул ехать – кому захочется хвататься за прокажённого, даже если он в пластиковом мешке. Но Лео не дал мне смыться… Поехал, и оказалось, что там не труп, а надо вывезти тайком живую девушку, пусть немножко и больную. (Поднимает руки вверх и изображает, что крутит ими руль.) По пути там всякие дела начались… В общем, Люси… Да что там говорить, влюбился я в неё. Читатель: В такую и я бы влюбился! Леонард: Джек, ты не влюбился в неё, а втрескался. И стал помогать (подходит к Люси) во всех её планах… Люси, привет! (Люси «оживает» и машет рукой в знак приветствия.) Мы тут о тебе говорим. Люси (встает, сжимает кулаки, потягивается): Слышу, чтó вы тут говорите. Привет, Элмор! Давно не виделись. Леонард: Это точно, тридцать три года и одиннадцать месяцев. Люси: Верю. Я не считала. Когда занимаешься своим делом, время бежит – не заметишь… Леонард: Дело всё то же? В Никарагуа? Люси: Ну да – лечу прокажённых. На деньги, которые забрали у Берти, я построила новую «Саграду Фамилию» – лучше прежней.   Джек встаёт со стола, улыбается, машет Люси рукой, но она его не замечает.   Леонард: Ты наша героиня, наш Швейцер! Джек: Люси, привет! Люси (машет рукой Джеку): Привет! Только сигаретку не проси, закончились. (Осматривается, вздрагивает, когда видит полковника Годоя, и начинает озираться, как будто что-то ищет. Голос становится напряженным.) Где мой револьвер? Джек: Зачем он тебе? Люси: Мало ли… Например, чтобы пристрелить вон того… Берти. Джек: Да не беспокойся, его же пристрелил Франклин. Люси: На всякий случай. Контрольный выстрел в голову этой рептилии в красных трусах (показывает пальцем в сторону полковника) не помешает… Он же живучий, как крокодил. Читатель: Не верю! Леонард (с интересом разглядывает Читателя): Ммм… но вы же вроде не Станиславский. Читатель: Всё равно не верю! Люси не могла этого сказать! Люси (поворачивает голову к Читателю и тоже его разглядывает): Почему не могла? Мне же виднее, чтó я могу. Читатель: Вы не можете убить человека! Леонард: Может. Люси: Этого негодяя и убийцу – могу. Я вообще сильно изменилась с тех пор… как вы обо мне читали. А вот он – не мог измениться. Контрольный выстрел не лишний. Писемский (в сторону): Да, у них тут отнюдь не дворянское собрание… Читатель: Мистер Леонард, а вы знаете, что ваши книги не проходят тест Бекдел? Вообще никак. Леонард: Не знаю, о чём вы. Читатель: Об этом… феминизме… Леонард (ругается): Феминисмо версус мачисмо? Ке се хода тодо аль инфьерно! Писемский (в сторону): Какие образованные люди!.. Читатель: Люси, а вы с Джеком поженились? (Люси краснеет, Джек трёт переносицу.) Тут в конце (показывает книгу) ничего не ясно. Леонард: Дорогой читатель, «повесть о первой любви» – не мой жанр. Я уж скорее о пятой-десятой любви. Читатель: Так они поженились? Леонард: Откуда я знаю? Жизнь – сложная штука. Моё дело придумать персонажей и рассказать историю. Читатель: Но они всё-таки поженились?   Леонард пожимает плечами, идет к полковнику, рядом с которым в застывшей позе находится и Франклин, задумчиво смотрит на них, поворачивается в сторону остальных, опять смотрит на полковника и Франклина. Молчание затягивается до первого недовольства в зрительном зале.   Леонард (говорит самому себе): Смотрю я на полковника… думаю, а что в нём могло быть хорошего? Любил ли он свою мать? Приходила ли в его голову хоть одна добрая мысль?.. Так и не понял. Редкий для меня персонаж… но не сложный… (Отходит к остальным, поворачивается в сторону полковника.) Полковник! Дагоберто Годой! (Тот подскакивает, как будто его ударили электрошокером, смотрит ошалевшими глазами по сторонам, на лице – складки от сна.) Мы здесь! Джек: Да он же нажрался вчера как скотина. С девочками. Ничего не соображает… и наверняка опять изгадил весь номер… своими дурацкими красными трусами… Годой (продолжает осматриваться, видит Франклина): Эй, индеец, а ты чего там разлёгся? Я тебе за чтó деньги плачу? Чтобы ты стоял и наблюдал! Франклин (лениво встаёт, встряхивается всем телом, как будто и по его телу прошел электрический импульс): Как дела? Годой: Никак. Башка болит. Франклин: Я больше на вас не работаю. Всего хорошего! (При этих словах он суёт руку под пиджак, что-то ищет, но не находит. Вынимает руку. По его лицу невозможно ничего прочитать.) Годой: Что? Что ты сказал?! Так чтó ты там сказал, тупая индейская башка? (Франклин продолжает невозмутимо смотреть на полковника. Теперь уже полковник что-то ищет под пиджаком, но не находит.) Я бы тебя пристрелил как собаку, но тебе повезло! Люси: Полковник! (Тот резко поворачивается в сторону Люси.) Это не вы, а Франклин вас пристрелил – тогда. А сейчас у нас капустник, мы никого не убиваем… Если только вас придётся, полковник. Вы всё такая же мразь и негодяй! Годой (бросается к Люси, протягивая руки к ее горлу): А-а-а! Это опять ты!.. (Джек сбоку бьет его кулаком в скулу. Полковник сворачивает свой бег в сторону, натыкается на мебель и с грохотом падает на пол.) Джек (потирая костяшки кулака): Сволочь. Люси (кричит): А с чего ему меняться? Он искромсал мачете десятки невинных людей! моих больных! Он и сейчас искромсает! (Плачет. Джек ее обнимает. Полковник поднимается, тяжело дышит, набычивается.) Леонард (поворачиваясь к Писемскому): Вот с таким материалом тоже приходится работать. Писемский: Да вижу, Элмор Иванович. Ажиотажно. У меня страсти тоже кипят нешуточные, но не такие громкие. Читатель (с некоторым раздражением): Мистер Леонард, вы же говорили, что у вас преступники всегда симпатичные, с человеческим зерном. Леонард: Да, но есть человеческие пределы… и за ними уже нет зерна. Когда я узнал про зверства контрас, я их возненавидел. Выродки, звери… Им нужны только власть и деньги… Деньги и власть… И они их просто так никому не уступят… Джек: Ага, а потом сбегут с деньгами в Майами! Леонард: Не все… К сожалению, не все… А наши негодяи – наш президент, наши спецслужбы, наши богачи – они все снабжали этих ублюдков деньгами и оружием – на борьбу с коммунистами… Да, Франклин? Франклин: Сандинисты тоже звери. Сжигают наши дома, отбирают землю, убивают наших людей, гонят нас жить в другое место, куда мы не хотим. Джек: Франклин, но ты же выбрал, на какой ты стороне! Франклин: Да, Джек, я помню… Я на стороне своего народа и на её стороне (кивает в сторону Люси). Мы на одной стороне. И ты, Джек, на этой стороне. И мистер Леонард на этой стороне. (Смотрит в сторону набычившегося полковника.) А он на другой стороне. Годой (вскидывается): Я тебе пристрелю, как предателя! Леонард: Полегче, полковник. Годой: Я его пристрелю, как вора! Люси: Полковник, мы не дали вам сбежать с чужими деньгами. Теперь они там, для чего вы их собирали – на вашей родине. Леонард: У негодяев нет родины… Писемский: …и сословия. Годой (кричит): Это мои деньги! Это я их собрал! Где мои деньги?!   Полковник Годой бегает по сцене от одного предмета мебели к другому, бьёт их в ярости кулаками, ногами, разбивает стулья о столы. Все замешкались, и Годой, пробегая мимо Люси, бьёт ее со всей силы ногой в живот.   Годой: Вот тебе удар патриота!   Люси падает назад, ударяется головой о стол и оседает на пол. Джек бросается к Люси. Франклин бьёт полковника в лицо несколько раз. Тот отшатывается, но стоит на ногах. Мотает головой и мычит.   Леонард: Джек, что с Люси? Джек: Ничего. (Встает и с ненавистью смотрит на полковника. Медленно идет к нему. Франклин отходит в сторону.) Люси (сидя на полу): Не трогай ублюдка. (Джек останавливается.) Я сама! Писемский (в сторону): Да тут тюфяков-то нету… Леонард (Писемскому): Вот вам наше бытописательство. (Джеку): Ну что стои́шь? Тут думать нечего. Возьми ружье, раз уж оно лежит в шкафу. (Джек подходит к шкафу, распахивает обе створки, с удивлением вынимает ружьё, растерянно держит его в руках. Дверцы шкафа со стуком сами захлопываются.) Стреляй. У нас один акт, ждать некогда. Джек: Куда? Стрелять? Леонард (делает неопределенный жест рукой): Куда-нибудь.   Раздается выстрел. Годой падает. Все понимают, что он убит насмерть. Молчание. Джек продолжает держать ружьё на весу, как поднос. Люси идёт к нему.   Джек: Нет! Леонард: Да. Собаке собачья смерть. Джек (кричит): Я не убивал!   Франклин подходит, забирает у него ружьё, начинает с интересом его изучать.   Леонард: Конечно, не убивал. Его убило ружьё, Джек. Ружья на сцене всегда стреляют.   Люси стоит, бессильно опустив руки и голову. В длинном черном платье она похожа на статую. Джек обнимает Люси. Ее бьёт крупная дрожь. Писемский нервно смеётся. Леонард с удивлением смотрит на Писемского. Читатель разводит руками и уходит за левые кулисы, из которых с сиплым свистком выезжает модель паровоза, проезжает вдоль рампы и скрывается в правых кулисах.

Занавес, которого нет.