Текст книги "Жажда любви"

– Придется решить и это, – постановила Джемма.

– Решить, как мне жить дальше? В другой раз, – пробормотала Харриет.

– Разумеется, но ты должна завтра утром явиться на военный совет.

– Пожалуйста, Джемма, может, лучше не нужно? Я обещала, что вернусь в деревню при первой же возможности.

– Кому ты обещала? Ты должна провести здесь несколько месяцев. Весь лондонский сезон. И должна хорошенько подумать насчет нового замужества. Не можешь же ты вечно оставаться засушенной вдовушкой?

– Знаю, – согласилась Харриет и, поспешно сменив тему, повторила: – Все же я не думаю, что ты сможешь заставить Вильерса приехать в этот дом.

Джемма только улыбнулась.

Глава 5

Ничего не скажешь, жизнь с отцом вовсе не способствовала превращению молодой девушки в светскую львицу и знатока моды. Роберта охотно это признавала. И дело было не в деньгах: отца никак нельзя было назвать бедняком, мало того, она подозревала, что он очень богат. Но при этом совершенно не принимал в расчет мечты дочери о Лондоне, балах, любви, замужестве…

– Но, папа, – возражала она за ужином, – не хочешь же ты, чтобы я жила с тобой всю жизнь?!

– Это мое самое горячее желание! – повторял он, расплываясь в сияющей улыбке. – И твоя критика, хоть временами и резкая, часто помогает мне совершенствовать мое искусство! Ты очень много сделала для меня. В будущем тебя прославят, как музу маркиза Уортона и Малмсбери.

– Папа, – уговаривала она (ибо вариации этой темы повторялись в течение многих лет), – я вовсе не хочу появляться на страницах учебников истории в качестве твоей музы и ненавижу составлять каталоги твоих произведений!

Иногда Роберта добавляла, что терпеть не может критиковать поэзию, но это зависело от того, когда именно она в последний раз в пух и прах разносила очередное творение отца.

При этих словах лицо маркиза превращалось в маску трагедии. Далее следовала патетическая тирада о змее, в которую превратилось его единственное дитя. Если же Роберте требовалось новое платье, отец никогда не отказывал, но соглашался платить только деревенской портнихе миссис Партнелл.

– Если мы не дадим ей работу, что делать бедной женщине? Как ей заработать на хлеб себе и своим детям? – объяснял он.

Одна из несчастных особенностей миссис Партнелл заключалась в том, что подкладку для рукавов она упорно делала из грубого белого полотна, и из-за бесчисленных огрехов в шитье подкладка обычно выбивалась наружу.

Стоит ли удивляться, что лица горничных-француженок исказились ужасом при виде туалетов Роберты? Одно из ее платьев когда-то было сшито по французской моде, но миссис Партнелл ухитрилась вырезать широкие складки сзади и с помощью тесемок приподняла юбки по бокам. В результате получился дурно сидевший на Роберте полонез.[4]4
  Женский костюм XVIII века.


[Закрыть] Когда девушка стала сокрушаться по поводу поехавшей вверх талии, миссис Партнелл срезала корсаж и заменила его другим, из любимого ситца цвета дыни, сидевшим еще хуже. Судя по пронзительным воплям французской модистки, Роберта была права, предполагая, что темно-красный шелк не сочетается с ситцем цвета дыни.

Уже через две секунды она была раздета до сорочки, а «шедевр» миссис Партнелл валялся в углу.

– Для нищих, – пояснила Брижитт, камеристка Джеммы. – Никто из нас не унизится до того, чтобы это надеть.

Остальные две горничные жизнерадостно поддакнули камеристке. Девушки предъявляли на всеобщее обозрение платье за платьем, которые потом со всеми подобающими церемониями относили обратно в гардеробную Джеммы, по мнению Роберты, битком набитую атласами и шелками. Дело в том, что Брижитт имела строжайший приказ от самой герцогини, состоявший в том, что ее подопечная должна выглядеть полным воплощением невинности.

Но платья Джеммы вот уже полчаса путешествовали туда и обратно, и постепенно становилось ясно, что очень немногие из них способны придать Роберте невинный вид.

И эти немногие после примерки быстро потеряли всякую претензию на невинность, хотя сама Роберта считала их изысканными и элегантными. Мельком поймав свое отражение в зеркале, она едва не задохнулась от радости. Больше она не походит на убогую провинциальную мышь! Она настоящая красавица!

Образ герцога Вильерса, стоявшего перед ней на коленях, проплыл перед глазами, вызвав приятное головокружение.

– Вы слишком щедро одарены спереди, – заметила Брижитт, мигом рассеяв видение.

Роберта уставилась на грудь. Никакого сравнения с обнаженным украшением стола!

– Превосходно! – поспешно заверила Брижитт. – Мужчины обожают груди. Много грудей!

Поскольку Брижитт скорее всего вовсе не хотела сказать, что мужчины предпочитают женщин с несколькими парами грудей, Роберта приняла ее слова за комплимент.

К несчастью, ее «много грудей» делали большинство туалетов Джеммы совершенно неприемлемыми. Грудь рвалась из выреза корсажа самым «чувственным», по мнению Брижитт, образом. Какая уж тут невинность! И вдруг камеристка хлопнула в ладоши.

– Белый шелковый муар! – объявила она. Последовали оживленные переговоры. Одна из горничных вспомнила, что Джемма считала платье унылым.

– Это именно то, что нужно! – решила Брижитт.

– Да, но… – расстроилась Роберта, но на нее уже никто не обращал внимания. Впрочем, как и на остальные ее замечания.

Конечно, платье оказалось прелестным, вышитым крохотными цветочными букетиками, словно разбросанными по ткани прихотливым ветерком. И грудь не так откровенно выглядывала в треугольный вырез корсажа, потому что он был отделан белой кружевной оборкой. Узкие рукава заканчивались роскошными воланами из белого кружева. Платье было на редкость элегантным, но Роберта подумала, что Джемма права. Оно унылое.

Но разве с ней посчитались? Все остальные платья – алое, как кровь, и зеленое в полоску – были немедленно унесены, и Брижитт приступила к серьезному делу: переделке белого наряда.

– На балу вы станете выглядеть настоящей принцессой из волшебной сказки, – уверенно пообещала она. – Все принцы будут у ваших ног.

Роберте казалось, что Вильерс не из тех, кто склоняется перед невинными принцессами из волшебной сказки, но разве может она жаловаться, тем более что он наверняка не стал бы пресмыкаться перед мясистым крокодилом, выкрашенным золотой краской. Нужно повнимательнее приглядеться к герцогу, чтобы точно определить, как привлечь его внимание.

К тому времени как Роберта вышла из своей спальни, шла уже вторая половина дня. Отцовский дом был велик, но Бомонт-Хаус оказался куда просторнее. Повернув за угол, она поняла, что заблудилась. Беда в том, что Роберта, занятая своими мыслями, не знала, куда идет. Возможно, Джемма права. Платье «невинного покроя» – все равно что доспехи, при виде которых никто не вспомнит, что Безумный Mapкиз открыто живет с куртизанкой и, следовательно, Роберта постоянно находится под дурным влиянием.

Роберта чувствовала, что в целом дружба с компаньонками отца была довольно познавательной. Но разумеется, вряд ли стоит хвастаться подобными знакомствами в бальном зале.

Девушка в растерянности поднялась этажом выше и побрела по залитому солнцем коридору, между двумя рядами закрытых дверей, в надежде вернуться в центральную часть дома. В это время где-то неподалеку послышался громкий топот ног.

Он выскочил из-за угла со всей скоростью, на которую способны только маленькие мальчики.

Роберта немедленно предположила, что это сын Деймона и останавливать его не следует. Поэтому она шагнула в сторону, чтобы парень мог использовать коридор в качестве беговой дорожки. Но, поравнявшись с ней, он замер и застенчиво сунул в рот большой палец.

Роберта внутренне содрогнулась. Она нечасто имела дело с детьми, но, сидя на церковной службе, не раз наблюдала, как увлеченно они сосут пальцы. Сам тот факт, что кому-то интересно совать в рот грязные пальцы, казался омерзительным.

Но мальчишка беззастенчиво уставился на нее, поэтому она улыбнулась. Совсем неплохо выглядит, только очень уж растрепан. Похоже, никому не приходит в голову его причесать. Да, няня же ушла!

– Можешь бежать дальше, – разрешила она. Но он продолжал пялиться на нее. И сосать палец.

Тогда она пошла вперед. Он немедленно последовал за ней.

– Как тебя зовут? – спросила Роберта, изображая дружелюбие.

– Тедди, – пробормотал он. При этом большой палец с хлопком вырвался изо рта.

Роберта снова содрогнулась. С нее довольно вежливых разговоров.

Но секундой спустя он по собственной воле опустил руку и сказал:

– Чё делаешь?

– Гуляю.

– Бегу я, вот оно как! – сообщил он.

– Я бегу, – поправила она. Может, с ее стороны это было немного грубо, но после жизни с отцом она питала крайнее отвращение к инвертированным[5]5
  Предложение, в котором слова стоят в обратном порядке.


[Закрыть] фразам, как в поэзии, так и в прозе.

– Точно, – кивнул мальчик. По крайней мере он не принялся снова сосать палец, зато на него нашел приступ красноречия. – Няни не имею.

– У меня нет няни, – поправила Роберта.

– Точно. Няня, звали ее Пег…

– Няню звали Пег.

– Да, ее звали Пег, а ее брата посадили в тюрьму Брайдуэлл, потому что он украл свинью и ее поросят, я потом стащил маслобойку и посадил поросят туда.

Он помолчал, но Роберта ничего не сказала насчет маслобойки и поросят, отметив про себя, что речь его была довольно правильной.

Итак, они продолжали идти по коридору, вполне мирно беседуя. Роберта время от времени поправляла Тедди, а тот подробно рассказывал ей о различных преступлениях. Некоторые истории были довольно загадочными, и не имей Роберта огромного опыта в расшифровке отцовской поэзии, наверняка давно запуталась бы.

– Я верно поняла, – сказала она наконец, – что горничная с бородой, которую звали Карпер, вышла замуж за какого-то дикого обитателя болот, но родила ребенка от капитана Длинные Ноги?

Тедди покачал головой и постарался все ей разъяснить. Очевидно, у Карпер были еще и усы, и смысл его истории заключался в том, что на лице у нее было волос больше, чем у капитана.

Но Роберту больше интересовал дикий обитатель болот. Тедди признался, что не может описать мужа Карпер, зато знает, что ее сестра купила какое-то притирание, называемое «Могила Венеры», отчего у нее ужасно распухло лицо.

– Зловещее название. Ей следовало бы выбрать что-то более благоприятное.

После того как она объяснила значение слов «зловещий», «благоприятный» и, наконец, «могила», Тедди сообщил, что Карпер сказала, будто лекарство было неправильно приготовлено и что порошок из червей доктора Джексона помог бы лучше.

Наконец она увидела большую винтовую лестницу, ведущую к центральной части дома, и велела Тедди бежать в детскую.

Но он недоуменно моргнул и снова сунул палец в рот.

– Ты слишком взрослый для этого, – покачала головой Роберта. – Некоторые родители натирают пальцы детей порошком из червей доктора Джексона, после чего они больше никогда не берут пальцы в рот.

Тедди подозрительно прищурился.

– Беги, – повторила она, – иначе я расскажу твоему отцу об этом порошке.

Тедди мгновенно улетучился.

Глава 6

– Семейный ужин в узком кругу, – довольно объявила Джемма. – Как я скучала по такому в Париже!

Она сидела во главе стола и выглядела ослепительной райской птичкой, а не примерной хозяйкой. Деймон широко улыбнулся:

– Похоже, ты внезапно стала домоседкой?

Джемма наморщила носик:

– Бомонт, не находите, что с возрастом становишься домоседкой? Правда, вы весьма редко ужинаете дома.

Этим вечером Бомонт с особенным увлечением играл роль всемогущего герцога, и после сегодняшней сцены Деймон не мог его осуждать.

– Я, разумеется, приложу все усилия стать домоседом теперь, когда вы вернулись из Парижа, – ответил он и с хрустом разгрыз крылышко куропатки.

Деймон нечасто имел дело с воюющими между собой супружескими парами, но посчитал за лучшее сменить тему. Однако Джемма его опередила.

– Предлагаю решить, как лучше устроить брак Роберты, – заявила она, улыбнувшись своей подопечной. – Составим план.

Деймон не видел необходимости в составлении плана. На леди Роберте было самое уродливое платье из когда-либо виденных Деймоном, но сама она была поистине восхитительна. Прекрасна. Даже в этом мешке, который называла платьем. И неотразимой делала ее не столько внешность, сколько смесь наивности и острого ума во взгляде.

– В конце концов, – оживленно продолжала Джемма, – она бросила мне вызов, Бомонт…

Но она вдруг осеклась, и Деймон увидел, что Бомонт отложил вилку и взял принесенную лакеем стопку бумаги.

– Мои глубочайшие извинения, – произнес он. – Я должен немедленно ответить на эту депешу. Прошу простить меня, ваша светлость, но я прочту ее прямо сейчас, поскольку это всего лишь ужин в семейном кругу.

В его голосе едва слышно звенели льдинки иронии.

– Вызов брошен не только Робертой, – заметил Деймон, стараясь не обращать внимания на молчание, волнами поднимавшееся от того места, где сидела Джемма.

– Я настолько вас обременяю? – спросила Роберта.

– Не настолько, – усмехнулся он. – Основная проблема в Вильерсе.

– Надеюсь, за это время герцог не женился?

– О нет, – покачала головой Джемма, перестав сверлить мужа взглядом, тем более что тот не обращал на нее ни малейшего внимания. – Вильерс не женат.

– Тогда… – пробормотала Роберта.

– Он не из тех, кто женится! – отрезал Деймон. Ничего не скажешь, прелестная малышка, несмотря на то что влюбилась в совершенно неподходящего мужчину. – Он настоящий дьявол во всем, что касается женщин. Тащит их в постель, а после бросает.

– Но он, конечно…

– Проблема не в том, что у него полно незаконных детей, – продолжала Джемма. – Ходят слухи, что по крайней мере один из них – от дамы благородного происхождения, но он и на ней не женился. Понимаете, что я имею в виду?

– Вряд ли он соблазнится юной мисс, – вставил Деймон. Хотя нужно признать, что Роберта мало походила на типичную бесцветную, невыразительную барышню из высшего общества.

– Я вам не обычная мисс! – с отвращением бросила Роберта.

– Думаю, мы все постепенно начинаем это понимать, – согласилась Джемма.

– Как истинные потомки рода Рив, – подхватил Деймон. – Но у меня возникла идея. Почему бы вам не поехать в гостиницу и не сесть у окна, пока не появится другой парень, посговорчивее, в которого можно бы влюбиться? Я мог бы проехать мимо в своем экипаже, запряженном серыми. Каждая влюбилась бы, не в меня, так в них!

Но она покачала головой:

– Я никогда не буду любить никого, кроме герцога Вильерса.

Очевидно, Роберта потеряла голову: при одном упоминании о герцоге голос ее восторженно звенел.

Деймон принялся за куропатку. Конечно, он не оскорбился, когда она отвергла его совет заменить Вильерса. Впрочем, он еще не сделал предложения.

– Единственное, что я способна придумать, – старомодный способ постоянно попадаться Вильерсу на глаза, начиная прямо с нашего бала, – задумчиво предложила Джемма. – В конце концов, заставить Вильерса жениться – это задача невероятной трудности.

– Мужской кодекс солидарности, возможно, гласит, что я должен предупредить его, – хмыкнул Деймон. – Его спокойные дни сочтены.

– Вильерс – это все, что я могла бы желать в муже.

Крепко сжатые руки Роберты лежали на коленях, а лицо сияло поистине омерзительным обожанием.

– Вижу, вы не боитесь трудных задач, – процедил Деймон, которому, неизвестно почему, захотелось ее уколоть. – Он не только богат, как Крез, но и титулован и считается одним из лучших шахматистов Англии, если не всего мира…

– Хуже этого только одно: если бы вы влюбились в Деймона, – перебила Джемма. – Даже мне трудно поверить, что мой брат – один из самых завидных женихов в Лондоне.

Деймон не обратил внимания на недоверчивый взгляд сестры. Его донельзя раздражал отблеск этого недоверия в глазах Роберты.

– Я был приглашен на бал леди Чомли и, если бы приехал, отверг бы всех моих обожательниц, чтобы ослепить вас, – сказал он ей.

– Тщеславие – один из семи смертных грехов, – напомнила Роберта, вскидывая брови.

– Как и похоть, – отпарировал он. – Один грех или два – какое это имеет значение?

– С этой точки зрения можно подумать, что вы еще и обжора, – усмехнулась Роберта, бросая злобно-оценивающий взгляд на его талию. Сестра последовала примеру подопечной.

– Об этом мне еще рано беспокоиться, – отмахнулся Деймон. – В отличие от Вильерса, которому уже под сорок. Вот он несколько огрузнел… да и не мешает вам взглянуть на его волосы.

– Грех ревности! – вскричала Джемма, захлопав в ладоши.

– Я выбираю свои грехи, как любовниц, – отпарировал Деймон. – Праздность – да, обжорство – нет. Важнее другое. Вы, Роберта, вступили в общество молодых женщин, вожделеющих Вильерса, и теперь каким-то образом вам придется убрать их с дороги.

– К чему такой пессимизм? – возмутилась Джемма. – Я и представить не могла, что на него идет такая охота! Правда, я много лет не видела Вильерса, но в нем есть нечто почти женственное, не находишь?

– Вот тут ты ошибаешься, – покачал головой Деймон.

– Вовсе нет! – негодующе воскликнула Роберта одновременно с ним.

Джемма пожала плечами.

– Вы привыкли к типичным джентльменам, – возразил Деймон, искоса взглянув на Бомонта. Но тот, погруженный в свои депеши, был глух к окружающему миру. – Из тех, кто носит черное, занимается боксом, разбирается в лошадях и даже объездил парочку… или по крайней мере этим хвастает.

– Хотя я далеко не всегда защищаю мужа, – заметила Джемма, – но если бы Бомонт заявил, будто объездил лошадь, то сказал бы чистую правду.

– Благодарю, я очень ценю ваше мнение, – неожиданно сказал Бомонт, чей размеренный голос ворвался в разговор, как стук судейского молотка. Не поднимая глаз, он перевернул страницу и добавил: – Пожалуйста, не обращайте на меня внимания. Я просто уловил эти два ключевых слова: «мой муж».

Улыбка Джеммы словно приклеилась к лицу.

– Видите ли, – обратилась она к Роберте, – почти сразу после свадьбы я спросила своего мужа, любит ли он свою любовницу, и он сказал мне правду.

Деймон уже открыл рот, но Роберта поспешила спасти положение:

– Почти всю свою жизнь я провела, слушая отцовские заверения в любви. Я чрезвычайно устала от влюбленных мужчин. Это чувство их оглупляет.

– Если я когда-то и уверял, что влюблен в свою любовницу, вмешался Бомонт, по-прежнему занятый чтением, – значит, жестоко ошибался.

Но Джемма его проигнорировала.

– Роберта, я прекрасно понимаю, что вы хотите сказать. Но влюбленном мужчине есть нечто неестественное.

– Ваш отец – поэт, – вторил Деймон, – но, простите меня, Вильерс – человек куда более сложный. Он помешан на одежде и любит носить розовое, потому что этот цвет великолепно сочетается с его седеющими волосами. Вы, конечно, это заметили?

– Прошиты серебром, – мечтательно протянула Роберта.

Бомонт торжественно поставил свою подпись, и лакей унес бумаги.

– Пожалуйста, простите мою недопустимую грубость, – произнес он, взяв вилку. – Я верно понял, что между обсуждением интимных подробностей первых месяцев моей супружеской жизни мы также затронули равно восхитительную тему, именуемую «герцог Вильерс»?

– Совершенно верно, – кивнул Деймон. – И, Джемма, ты совершенно не права. Пусть Вильерс, фигурально говоря, и не размахивает мечом, в ножнах этот меч еще заметнее. И о нем помнят все.

– Хотите сказать, что он влюбился? – спросил Бомонт с искренним удивлением.

– Этому не бывать никогда в жизни! – воскликнул Деймон. – Этому человеку плевать на женщин, правила приличия, условности жизни в Лондоне и прочую чепуху. Ведет он себя крайне грубо, вызывающе – и все-таки принят повсюду. Это одна из загадок жизни. Еще одна загадка, дорогая леди Роберта, – каким образом вы собираетесь обратить на себя его внимание?

Джемма нахмурилась. Брови Бомонта взлетели к самым корням волос.

Какого черта он постоянно пытается оскорбить леди Роберту?

Деймон сам не мог объяснить, в чем дело, но при мысли о прелестной девушке, безуспешно гоняющейся за Вильерсом, кровь закипала в жилах.

– Буду помнить ваши добрые пожелания, – спокойно отпарировала Роберта. – И считаю, что мы с герцогом станем идеальной парой, поскольку очень друг другу подходим.

– Подходите?! – вскричал Деймон. – Только в том случае, если через каждое воскресенье станете превращаться в шахматную фигурку.

– Ничего, я над этим поработаю, – пообещала Роберта.

– Для нас будет весьма поучительным опытом более близкое знакомство с вами, – решила Джемма. – Недаром в нашей семье так много людей с творческими способностями. Возможно, ваш отец согласится написать стихи к свадьбе Деймона.

– Какой еще свадьбе? – буркнул тот.

– Той, которую я тебе устрою. Тебе давно пора жениться! И ты больше не становился бы героем шумных скандалов.

– Я еще не встретил молодую женщину, на которой захотел бы жениться. У большинства из тех, кто нынче выставлен на брачный рынок, мозги устроены по принципу мельниц Господних.

– Мельницы Господни мелют чрезвычайно медленно, – вставил Бомонт. – Полагаю, лорд Гриффин только сейчас бросил замаскированное оскорбление умственным способностям всех молодых женщин.

– Именно по этой причине ты достиг зрелого, если не перезрелого возраста двадцати девяти лет, так и оставшись холостым, – заявила Джемма. – Твои шутки не слишком понятны, а вера в собственный ум чересчур высока.

– Все это не имеет ничего общего с моим умом, – запротестовал брат.

– А с чем? – полюбопытствовала Роберта. – Или вы мечтаете о синем чулке?

Джемма разом ринулась на спасение брата:

– Проблема Деймон в том, что он самый завидный в Лондоне жених и остается таковым вот уже не менее пяти лет.

– Был еще герцог Флетчер, – мрачно вставил Деймон, – но он женился на Пердите Селби и бросил меня на съедение волкам.

– Волки – это мамаши незамужних дочерей, – пояснила Джемма.

– И сами дочери тоже. Отнюдь не миссис Хикмен пришла в голову идея запереть меня в библиотеке со своей дочерью, чтобы потом застать нас в компрометирующей ситуации.

– Должно быть, это идея мистера Хикмена? – догадалась Джемма.

Деймон покачал головой:

– Самой Элинор. Она все равно что призналась мне в этом. В конце концов, когда проводите несколько часов в чрезвычайно интимной обстановке и замкнутом пространстве, можно услышать множество интересных откровений.

– Перечислить не могу, сколько девушек отметили свой первый год в Лондоне безумной влюбленностью в моего брата, – пропела Джемма.

Роберта изумленно уставилась на Деймона.

– Знаю, в это трудно поверить, – кивнула Джемма.

– В общем, да, – усмехнулась Роберта.

– О, не стесняйтесь меня оскорбить, – позволил Деймон.

– У меня в мыслях не было намекать, что вы уродливы или глупы, – поспешно заверила Роберта.

– Какое счастье, что вы безразличны к его чарам! Было бы крайне неловко, присоединись вы к ордам пресмыкающихся девиц. Представляете такую сцену: вы гоняетесь по дому за Деймоном с ножом в одной руке и кольцом – в другой.

– Ножом?

– Да, была такая юная леди с режущим орудием, – вспомнил Деймон, – вернее, с резцом для работы по камню. Некая Далсит Пенсингтон. Не успев пробыть в Лондоне и нескольких месяцев, она стала жертвой опасной болезни, называемой любовью, и преисполнилась решимости высечь мой бюст из известняка.

– Как… – покачала головой Роберта, но тут же плотно сжала губы, так и не договорив.

«Наверное, хотела сказать, "Как странно"», – подумал Деймон.

– Как удивительно! – воскликнула она.

Скорее всего ее Деймон совершенно не интересовал. Что ж, все к лучшему, как сказала Джемма.

– Далсит – очень милая девушка, – сообщила сестра. – Правда, я не видела ее с тех пор, когда она была совсем ребенком, но, уверена, ты безобразно раздул эту историю с резцом.

– Не я, – тут же поклялся Деймон. – Недели две я не мог выйти из собственного дома без того, чтобы обезумевшая скульпторша не выскочила из-за куста с резцом в руке.

– Не обращайте на него внимания, – посоветовала Джемма. – Когда мужчина так убежден в собственной неотразимости, значит, он безнадежен.

– Я вовсе не убежден в собственной неотразимости, – возразил Деймон.

– Тебе необходима женщина, которой ты был бы совершенно безразличен, – постановила сестра. – Я буду плясать хорнпайп,[6]6
  Сольный матросский танец.


[Закрыть] когда такая тебе встретится.

– Вполне подходящий панегирик супружескому блаженству, – заметил Бомонт, откладывая нож и вилку. – Пляска под мелодию, которую не только никто не любит, но даже не понимает, с партнером, считающим тебя кадавром.[7]7
  Труп (англ. спец.).


[Закрыть]

Шутка была не столь уж дурной, хотя, конечно, преданность семье требовала, чтобы Деймон не смел рассмеяться. Джемма снова принялась уничтожать мужа злобным взглядом. Деймон посмотрел на Роберту и заметил в ее глазах ответную скрытую улыбку.

Похоже, они вполне могут обмениваться одним лишь им понятными шутками, что было довольно утешительно, если придется и впредь высиживать на ужинах, подобных сегодняшнему.

Честно говоря, такая перспектива была почти заманчивой.