Текст книги "Бабка. Солнышко. Судьба"

Хому́т

Женщина умерла, оставив мужа с семью ребятишками. Андрей долго убивался над телом жены, плакал, винил себя, что он не уберёг жену. Старшие дети были уже довольно самостоятельные, а малые требовали большого внимания. Новорождённая девочка, сестра бабки, прожила всего два месяца после смерти матери: не могла она выжить без материнского молока. Конечно, все старались её выходить, кормили молочком коровьим, поили кипячёной водичкой, но ничего не получилось. Она плохо спала по ночам, всё плакала. Вскоре девочка заболела. Поднялся жар, она стала отказываться сначала от молока, потом и от воды.

Андрей Гилёв, похоронив жену и дочку, стал жить один. Тяжело было мужику одному с детьми. Андрей всё умел делать по дому, да и дочки помогали, но нужна была женская рука и хозяйка в доме. Два года он ходил вдовцом, девчонки помогали, как могли. Наталье было девять, Василию семь, когда Андрей присмотрел одну женщину с двумя детьми. Женщина была вдовой, а Андрей – вдовцом. Оба потеряли супругов. Андрей долго думал, а потом отправил к ней сватов. Она была моложе его на несколько лет. Её звали Валентина, и она согласилась пойти замуж за Андрея Гилёва и вместе воспитывать восьмерых детей. Бабка вспоминала:

– Женщина пошла на шестерых детей, согласилась с отцом жить да нас поднимать. Конечно, мачеха не мать, но все же – женщина в доме!

Вновь запахло в доме вкусной едой, уютом и чистотой. Всё было уже слажено. Андрей и Валентина обо всём договорились. Решили жить у Андрея в доме. Женщина ещё до свадьбы перешла жить в дом Гилёвых. Дети стали понемногу к ней привыкать. Она хорошо относилась к детям Андрея. Да и он ожил словно, а то ходил серый и всё время молчал. В его жизни, наконец, появился маленький лучик тепла, света и внимания.

Был назначен день свадьбы. Шла весна 1908 года. Венчание проходило в храме Вознесения Господня. Он находился в селе Большие Брусяны. Жених и невеста, гости, местные ребятишки приехали на лошадях: кто верхом, кто на телегах. Были все: дети с обеих сторон, родители, родственники, да и просто ротозеи и любопытные. Все радовались, улыбались. У многих людей радость была за маленьких ребятишек, что они теперь будут жить, и расти с мамашей и папашей; Гилёвы и Зотовы будут жить все вместе и им обязательно будет легче и веселее.

Таинство венчания прошло радостно, по всем церковным законам: празднично, с благословением настоятеля храма и родителей пары. У Андрея и Валентины были живы матери, они и благословляли своих детей православной иконой перед венчанием. Обряд был закончен, и молодожёны стали выходить из центральных ворот храма. Гости и все присутствующие стали сыпать на жениха и невесту цветы, рис, конфеты в знак благополучия и зажиточности. Кто плакал от радости, кто ликовал и читал праздничные венчальные молитвы. Но Андрей вдруг почувствовал себя плохо. Сначала улыбка исчезла с его лица, затем лицо стало мучительно меняться от боли. Валентина заметила это, но продолжала улыбаться людям. Андрей выпустил руку невесты и резко схватился за живот. Его подхватили под руки мужики, подвели его к телеге с лошадью. Он только произнёс: «Больно!» Его усадили на телегу, жена села рядом. Сначала он лёг, но боль не давала ему находиться на спине. Он снова сел, согнулся и держался за живот. Лошади быстро мчали в родную деревню. Остановившись возле дома Гилёвых, помогли завести его в избу. Андрея уложили на кровать, где когда-то умирала его жена. Ему становилось всё хуже. Он белел на глазах, малыши плакали. Валентина металась от печи в го́рницу. Она давала ему пить, принесла мокрую тряпку и положила на лоб. Андрей не мог произнести ни слова, только стонал и держался за живот. Вскоре он встал, решил подойти к детям, но упал на колени, затем на левый бок и вскоре скончался. Причина смерти была неизвестна. Многие говорили, что это заворот кишок или какая-нибудь неизвестная болезнь. Смерть посчитали скоропостижной. Впоследствии многие говорили, что надо было его сразу в больницу везти в Большие Брусяны, где и проходил обряд венчания. Но почему-то никто не был готов к тому, что он погибнет. Думали, что пройдёт и все продолжат свадьбу. Никто не ожидал такого завершения жизни молодого мужчины, которому не было и сорока лет.

Так трагично закончилось венчание двух одиноких людей, которые решили помочь друг другу в трудной ситуации, а самое главное – воспитать вместе своих детей, которые пережили смерть любимых людей. Бабка нам рассказывала:

– В старину про это говорили: «Хому́т накинули на мужика». Это означало, что зависть человеческая виновата, сгла́зили его или кто поколдовал из местных. В деревнях водились колдуны – и мужчины, и женщины. Есть такие люди, которые не могли смотреть на счастье и радость других. А может, как говорят медики, заворот кишок, что тоже вероятно. Был человек, и нет человека в одночасье.

Так началась сиротская жизнь нашей бабки, её сестрёнок и братишек.

Си́роты

Дети остались круглыми сиротами. Валентина Зотова, которая на собственной свадьбе стала вдовой во второй раз, не осталась в семье Гилёвых, ушла обратно в свой дом. Не решилась она воспитывать так много детей одна. Она вскоре вышла замуж и уехала в другое село, там устроила свою личную жизнь. Да и как её осуждать? Молодая она замуж выходила, тяжело без мужа-то ей было и с двумя своими, а тут ещё шестеро чужих детей. По сути, и она была чужая детям Андрея Гилёва, хотя они стали к ней уже привыкать. Что тут уже поделаешь, оставалось только смириться.

Дети Андрея Гилёва стали жить с бабушкой, с его матерью. Бабке Наталье в ту пору было уже десять лет. Все её сестры и братья ходили в деревенскую школу при храме в селе Черноусово. Они все окончили начальную школу. Пришло время учиться и Наталье. Она пошла в первый класс. Училась хорошо, особенно получалось у неё писать палочки, а потом и первые буквы. Но однажды бабушка Наталье сказала, что она в школу ходить больше не будет. Наталья сначала удивилась, а потом долго плакала, обижаясь на бабушку.

– Почему же мне нельзя, когда все ходят и учатся? – в слезах спрашивала Наталья.

Бабушка объясняла это тем, что она уже старенькая и не справляется с домашним хозяйством. А ведь всех своих внуков ей нужно накормить, напоить, обстирать и по дому работы много. Наталья, конечно же, послушала бабушку, которая ей заменила и мать, и отца. Она её очень любила и многому научилась у неё. К десяти годам Наталья уже всё умела делать по дому.

Наша бабка не закончила даже первый класс и уже больше никогда не училась в школе. Так и осталась она неграмотной на всю свою жизнь. В документах, где нужна была её подпись, она ставила крестик. Получая пенсию, которую ей назначили уже в конце жизни, за неё расписывался сын. Пенсия составляла всего тридцать пять рулей. С первой своей пенсии бабка купила платье старшей правнучке. До начисления пенсии она была на полном иждивении своего единственного сына Василия.

Так и стала она с раннего детства выполнять домашнюю работу по дому и помогать своей бабушке. Даже когда сёстры и братья завели свои семьи, Наталья водилась со всеми племянниками. За это она могла жить у родных, получала еду, любовь и уважение своей семьи. Так было до самого её замужества.

Вскоре умерла и бабушка. Наталью и её младшего брата Василия взял к себе старший брат Егор, который уже был женат к тому времени. Егор жил в Гилёво. Наталья всё делала по дому: варила, стряпала, стирала, убирала и водилась с его детьми. Племянники подрастали. Взрослела и Наталья, ей стали нужны деньги на одежду и еду. Пора было немного подумать и о себе.

Фабрика

Егор отправил свою младшую сестрёнку работать на Черноусовскую льнопрядильную шпагатную фабрику. Там производили упаковочные мешки, нитки и шпагат. Фабрика была построена в 1897 году. Это было крупное предприятие на Урале, на котором трудилось в разные годы от 400 до 700 рабочих. Это были и взрослые, и подростки. Фабрика находилась за два километра от деревни Гилёва, руководил ею местный фабрикант Василий Саввич Жиряков.

Василий Саввич был фабрикантом во втором поколении и купцом первой гильдии. У него, кроме льнопрядильной фабрики в Черноусово, имелась водяная мельница и мешочная фабрика в селе Колюткино.

Жиряковым принадлежало на Урале несколько фабрик по производству матерчатых мешков и шпагата. О фабрикантах известно много противоречивой информации: одни рассказывали об их внимательном отношении и доброте к простым людям и к рабочим на шпагатной фабрике, другие же, напротив, о злодеяниях зажиточной семьи. Ходят рассказы и об эксплуатации детского труда. От бабки мы, её внуки и правнуки, о фабриканте Жирякове слышали всегда только добрые и тёплые слова. Она вообще никогда плохого о том периоде своей жизни, не рассказывала. Она просто любила работать, честно выполняла свои обязанности и никому не перечила. Поэтому и не понимала, зачем совершили революцию и разрушили всё, что было построено и налажено для работы. Она негативно относилась ко всему, что разрушалось и приходило в упадок. Работать и созидать – вот таков был принцип её непростой жизни.

Бабка работала на фабрике в юношестве и в молодые годы: вязала шпагат, шила мешки, которые затем отправлялись в Екатеринбург на заводы и другие предприятия в качестве упаковочной продукции. Работать на фабрике ей нравилось. До этого ей очень не хватало общения со сверстниками. На фабрике она общалась с девчонками, дружила с ними. Сама она была скромной девочкой, первой подходить знакомиться стеснялась, но, если другие девочки хотели с ней познакомиться, была очень рада. Парней и взрослых мужиков боялась и старалась обходить стороной. Со слов нашей бабки, жалование платили хорошее. Никогда её не ругали за плохую работу. Она старалась делать всё правильно, была послушной и исполнительной. Рассказывала, что Жиряков рабочих не обижал. Если кто-то заболел, отпускал с работы, да и вообще относился к людям с пониманием. Хотя в архивных документах есть описание того, что сам Жиряков и его зять сильно издевались над рабочими, заставляли работать по пятнадцать часов в сутки. Но никогда и никто из нашей семьи не слышал от бабки обид, жалоб об изнурительном труде на фабрике Жирякова; она никогда не рассказывала о каких-либо издевательствах с его стороны или его управляющих. Она всем была довольна и с огромной радостью вспоминала свои трудовые будни в дореволюционный период.

Часто, смеясь, бабка рассказывала о том, что работницы фабрики всегда над ней шутили из-за её тонких волос. В косички она вплетала тонкие атласные ленточки. Волосы тонкие, а ленточки гладкие – расплетались косоньки всё время, а её цветные ленточки валялись на полу по всем цехам фабрики, куда она приходила по работе. Нельзя было с распущенными волосами ходить по фабрике, ведь кругом стояли станки. Если бы волосы попали в станок, можно было получить травму или вообще погибнуть. Поэтому, пока она работала, не обращая внимания на ленточки, девчонки, её подружки, только и кричали Наталье вслед:

– Эй, Наталья! Опять ленточку потеряла!

Бабка говорит:

– Заплету, вроде, туго-натуго – всё одно: пройдёт час, чуть больше, опять девки кричат мне. Да ленточки, подобрав с пола, несут мне и смеются, заливаются.

Сватовство

Так и жили Наталья и её младший брат Василий у своего старшего брата Егора. Тяжело было Егору и его жене столько народу кормить: своих уже было четверо детей. Ему всё чаще приходила мысль, что Наталью замуж пора отдавать. Жениха у неё не было, да и было-то ей всего пятнадцать лет, ещё и парней боялась. Но Егор всё-таки решил её связать семейными узами.

– Будет она работать и с мужем жить. Всё же на один рот будет меньше, ведь уже и свои дети подрастают, – говорил Егор.

Однажды Егор проговорился за большим семейным столом:

– Взамуж нужно тебя, Наталья, выдать, чтоб муж кормил! Пятнадцать годов тебе уж будет!

Ну, раз брат говорит, надо слушать. Наталья не понимала ничего, но не перечила. Что такое замужество, ей было невдомёк.

Сваты пришли в дом старшего брата неожиданно для Натальи. Она сидела на белоснежно выбеленном очаге, свесив ноги с него вниз, с совершенно пустыми глазами, с детской улыбкой на лице, быстро и игриво побалтывая своими маленькими ножошками. Пятки её стучали глухо о стенки печи, и этот глухой стук повис фоном в русской избе. На «невесте» была надета длинная серая юбка, простая кофточка темно-синего цвета, рубашка была самотканая льняная. Пятнадцатилетняя девчонка не понимала, что происходило в доме, она улыбалась и крутила двумя косичками из стороны в сторону. Наталья совершенно не была похожа на девушку на выданье, скорее на несмышлёную маленькую девочку с чёрными, как пуговки, глазами. Её взгляд ничего не выражал, кроме детского негодования. Это сватовство для неё, скорее, было похоже на обычный приход людей в гости. Люди были незнакомые, и Наталья смотрела на них не без любопытства, внимательно разглядывая и поворачивая голову то в одну, то в другую сторону.

Сваты появились сначала в небольшой ограде, затем зашли в дом с добром и радостью. Зашли родители жениха с улыбкой, с присказками по обычаям деревенского сватовства:

– Добрый день, хозяева! У вас товар, у нас купец!

«Товар», расположившийся на очаге русской печки, был похож на совершенно недозревший овощ или фрукт, который словно дозревал на теплом месте. Но все же, Егор осмелился показать товар лицом. При этом он нервно покашливал, глядя на свою младшенькую сестричку. Парень, который метил в женихи Натальи, был светловолосый, как мать, совсем небольшого роста, крепкий, коренастый. Отец его был темноволосым и намного выше сына.

В избе, враз стало шумно и весело. Дети Егора, с которыми Наталья водилась с их раннего детства, изредка выглядывали из дверей горницы, поглядывали то на купца, то на товар, смеялись и убегали из дома на деревенскую улицу, чтобы рассказать всем новость о сватовстве. Жена Егора вставала с лавки и закрывала двери горницы, ворча на детей.

Все сели за накрытый большой стол. На столе стояли самые лучшие закуски: солёные грибы, мочёные ягоды, картошка, домашний хлеб, квас, лук и солёные огурцы из бочки. Это считался богатый, хорошо накрытый стол. Наталья, глядя на всё это добро с тёплой печи, думала только об одном: «Скорей бы эти гости ушли, да я бы поела досыта». Ей было неинтересно, о чём там говорят её брат и эти люди. Ей очень хотелось солёненьких грибочков с картошечкой, и от этого перехватывало дух. Она продолжала болтать ногами, стучать пятками о печку и вертеть головой с тонкими косичками. Не доходило до её глупой головушки, что её сватать пришли. Да и за стол её не посадили.

Егор всё разговаривал со сватами, обговаривал вопросы женитьбы да на сестру поглядывал. Сваты на Наталью не смотрели, их больше интересовала еда. Парень на неё глянул один лишь раз и, видимо, всё понял с первого раза. Егор нет-нет да и снова на Наталью посмотрит. Смотрел он, смотрел на эту девчонку несмышлёную, да и отказал сватам. Они наелись и отправились ни с чем.

Всё это повторялось несколько раз. Договорятся сваты с Егором. Придут они, покушают да и уйдут, ни о чем не договорившись. Егору вроде и рот лишний кормить, а в то же время жалко её было – какая же она ещё жена?

– Девчонка совсем несмышлёная; ножками побалтывает, улыбается невпопад да косички крутит, – говорил Егор. Сваты уж в деревне и ходить к ним перестали: не верили брату, думали, издевается над ними. Да и жена Егора ворчать стала:

– Сваты придут, всё съедят, а Наталью не забирают. До какой поры народ кормить будем?

– Лучше уж Наталью подкормить надобно, чтоб на бабу стала походить, может, быстрее отдадим замуж, – рассуждал Егор, по-отцовски улыбаясь.

Так Наталья и продолжала жить у старшего брата. Работала, как и прежде, на фабрике, была очень трудолюбивая и никакой работы не боялась. За всю свою жизнь никому никогда не сказала слова «нет». Если кто-то её просил что-то сделать или чем-то помочь, следовали привычные всем слова: «Сейчас, мила дочь, сделаю, круто сбегаю», «Сейчас, милый сын, сделаю!», «Ладно, девки!» Услышав эти слова, все понимали, что она обязательно выручит и обязательно сделает то, о чём её попросили; никогда не подведёт, никогда не забудет о наших просьбах. Бывало, потеряют вещь какую-нибудь в доме, бабка обязательно найдёт. В её скромном словарном запасе полностью отсутствовали такие выражения, как: «Не смогу», «Не хочу», «Нет настроения», «Я это делать не буду». Мы просили её заштопать брюки, связать носки, настряпать шаньги или кралечки на сметане, сходить с нами в магазин, принести, подать, отправиться в лес или на рыбалку, – она всегда была рядом. Только очень редко по вечерам мы слышали: «Ой, пристала я девки! Наробилась я!» – она говорила это с улыбкой и с глубоким чувством удовлетворения ложилась спать. В работе и помощи близким было её счастье, радость и жизненное предназначение.

Выбор

Наступил 1915 год. Шла Первая мировая война. Наталье исполнилось восемнадцать лет. Егор окончательно принял решение выдать Наталью замуж. На этот раз сваты были из села Колюткино. Сватовство прошло по всем правилам. Село Колюткино находилось недалеко от родной деревни Натальи, километрах в пяти. Храмы имелись в обоих сёлах, для Натальи это было очень важно, ведь она была верующая; всё молиться ходила за сестёр и братьев своих, за покой душ родителей. Храмы были старинные, намо́ленные, светлые, чистые, в них пахло воском, ладаном и просвирами. Бабка часто рассказывала, что она дрожала, как тростиночка, и волновалась, когда в храмах начинали петь батюшки.

– Ой, девки, как батюшко-то запоёт, всю душу переворачивало, – говорила бабка с трепетом и уважением.

Женихом Натальи был Степан Волков. Он и стал её первым мужем. Ни о каких чувствах в их отношениях и речи идти не могло, до свадьбы она его видела только один раз, на сватовстве. Выбирали жениха и невесту родители, мнение жениха и невесты не учитывалось, и ослушаться родителей было нельзя, при этом разводов в таких браках не было. Отношения в семье выстраивались пусть не на любви, но на уважении друг к другу и на ведении общего хозяйства. Родители же и договаривались о свадьбе детей. За мать и отца у Натальи был её старший брат Егор и его жена.

Когда бабкины внуки в семидесятые годы ХХ столетия стали разводиться, прожив друг с другом несколько лет, она это восприняла очень болезненно: сердилась на них, плакала, жалея их и своих правнуков, ворчала и говорила наставления внукам:

– Да разве можно так? Ведь сами себе выбирали жён да мужей, а не так, как мы до революции, когда только отца да мать слушали. Ну ладно бы, как я, вза́муж выходили за незна́мо кого, без любви да в чужу́ деревню, так ведь по любви выходили. Родителям говорили, что любите, да́жо жить без них не можете! Я сиротой росла, сколь слез пролила, а вы при живом отце детей си́ротами делаете! Тьфу ты! Нельзя так, не по-бо́жески…

Без любви

Любви между Натальей и Степаном, конечно, не было. В большинстве случаев жених с невестой узнавали друг друга только на свадьбе; бабке ещё повезло – она Степана видела второй раз. Свадьбу Натальи и Степана назначили на апрель 1915 года. Провели обряд венчания в храме села Колюткино. В это село Наталья и переехала жить с мужем после свадьбы. Они поселились у родителей Степана. Наталья сразу начала работать по хозяйству. Работу по дому она знала с раннего детства и ничего не боялась. По утрам стала топить печь да обеды варить. Свекровь была суровая женщина, считала себя полноправной хозяйкой в доме. Наталья и Степан работали батраками у одного богатого помещика в Колюткино. Дни, казалось ей, шли очень долго. А ночи, с нелюбимыми, того дольше. Называть по имени своего мужа Наталья не могла, не умела, только «эй» да «эй» и могла сказать. Наготовит обед или ужин, а как позвать мужа за стол – не знает, не может его назвать никак, как будто что-то ей во рту мешает. Выйдет на крыльцо и кричит:

– Эй!.. Эй, иди сюда, пошли за стол!

Он будто бы не слышит, а она опять:

– Эй, иди ужинать!

Степан, не торопясь, подойдёт к ней, а она от него пятится с испуганными глазами, боится; спрашивает её строго:

– Так кто я? Что это за «эй»? Назовёшь по имени, пойду, а так нет! – Наталья пуще трясётся.

– Ну… Степан, – с огромной тяжестью в голосе тихо произнесла в ответ молодая жена. А тут как тут и свекровь вышла и как иголкой по живому:

– Что ж за жена такая, что по имени тебя, сынок, назвать не хочет?!

Степан терпеливо отвечал матери:

– Привыкнет.

Вот так и жили они: ни разговоров, ни смеха, ни шуток, ни улыбок. Каждый выполнял супружеский долг и обязанности по дому. Ложилась она в постель со Степаном поздно вечером, ближе к ночи, ссылаясь на тяжёлую работу по дому. Ляжет тихонечко, чтоб не разбудить: боялась она его ласк. Руки его ей казались грубыми, сильными. Движения его тела тяжёлыми и неуважительными. Привыкала она к семейной жизни очень долго. Поздними вечерами Наталья старалась быстрее заснуть, но молодой муж брал своё по утрам. Ни слов любви, ни нежности и ласки тоже не было. На слова свекрови Наталья старалась молчать. Порой они обжигали невестку. Мать Степана не могла пройти мимо, чтобы не уколоть сноху словом. Ей не нравилось, что Наталья неласковая, неприветливая, несмелая, неразговорчивая, маленькая ростом да с маленькими ручками. Устраивало только одно – что молодая сноха умела делать любую работу по дому. Наталья была терпеливой. Жизнь без родителей научила её смирению и послушанию.

Вскоре Наталья поняла, что ждёт ребёнка. Беременность проходила спокойно. Она чувствовала себя хорошо, но Степан и свекровь не убавляли с неё работу по дому – никто не считался с её положением. Наталья рожать сильно боялась. Перед глазами всегда был образ её мамы и та трагедия, которая с ней произошла. Не хотела она такой участи для своего дитя. Только крепкий от усталости сон помогал ей забыть об этом. Старые бабки в деревне ей пророчили рождение дочери. Со слов бабки это узнать было просто – по форме живота: если живот острый, как прыщ на ровном месте, то парень, а если живот круглый, да ещё и бока все круглые, значит, девка. И ведь угадывали эти старые женщины правильно.

Часто мы задавали бабке вопрос:

– Бабушка! Скажи, а ты любила Степана?

– Да кака́ там любовь? – отвечала бабка, смеясь и размахивая руками. – Отдали, да и всё тут. Сошлись и жили. Пока привыкнешь к мужику, к его рукам, пока разглядываешь, какие у него глаза да уши, тут и детки уже пошли. Работа в доме и в поле. И некогда нам было дурью маяться. А сейчас же щё? До свадьбы налю́бятся, женятся, а потом давай расходиться да сходиться на глазах у всей деревни! Тьфу ты, срамота́!

Мы, внуки и правнуки, знали о том, что у бабки были другие чувства к нашему деду Василию Спиридоновичу Мыльникову, но всё равно спрашивали бабку:

– Бабушка! А деда Василия ты любила?

Она улыбалась в ответ и ласково произносила:

– Любила, девки, любила! А иногда боялась – взгляд уж больно строгий у него был. По одному только взгляду было понятно, что я что-то не то сделала. Вот так вот, девки!