Текст книги "Закон Моисея"

Глава 2. Джорджия

Где-то спустя неделю после того, как Моисей напугал моего коня и я получила по голове, мы с отцом обнаружили на нашем амбаре стенную роспись. Ночью кто-то нарисовал поразительно реалистичное отображение заката над западными холмами Левана. На фоне розоватого неба стояла лошадь с запрокинутой головой, напоминавшая Сакетта, а в седле комфортно устроился всадник. Он сидел в профиль и выглядел не более чем силуэтом, но все равно его вид показался мне знакомым. Папа долгое время мечтательно разглядывал картину. Я думала, он разозлится, что кто-то использовал наш амбар в качестве холста… по моему представлению, так поступали преступные группировки в больших городах. Но нам оставили не граффити с угловатыми или дутыми буквами, закрашенными броскими красками, нет – картина выглядела круто! За такую не грех заплатить, и приличную сумму.

– Он напоминает моего отца, – прошептал папа.

– И Сакетта, – добавила я, не в силах оторвать взгляд от рисунка.

– У дедушки Шеперда был конь по кличке Хондо, прадед Сакетта. Помнишь?

– Нет.

– Да, логично, ты была слишком маленькой. Хороший был конь. Дедушка очень его любил, прямо как ты Сакетта.

– Ты показывал ему фотографии?

– Кому? – папа удивленно посмотрел на меня.

– Моисею. Разве это не его работа? Я слышала, как миссис Райт говорила маме, что его хотели отправить в колонию для несовершеннолетних за вандализм или за порчу имущества. Видимо, он любит рисовать. Миссис Райт сказала, что это что-то компульсивное, что бы это ни значило. Я просто подумала, что это ты его попросил разрисовать амбар.

– Гм-м, нет. Но мне нравится.

– И мне, – от души согласилась я.

– Если это все-таки он сделал, а других вариантов у меня нет, то у него настоящий талант. Однако Моисей все равно не может рисовать где и что попало. Кто его знает – может, в следующий раз ему вздумается нарисовать Элвиса на нашем гараже.

– Мама будет в восторге.

Папа посмеялся над моим саркастичным комментарием, но он не шутил. Вечером он объявил, что собирается проведать Моисея с Кэтлин Райт, и я молила взять меня с собой.

– Я хочу поговорить с Моисеем!

– Георг, я не хочу ставить его в неловкое положение. Если ты будешь стоять и слушать, как я его отчитываю, он наверняка смутится. Эта беседа не нуждается в зрителях. Я просто хочу дать ему понять, что, каким бы он ни был талантливым, он не может и дальше вытворять такие вещи.

– Я хочу, чтобы Моисей расписал стену в моей спальне. У меня есть кое-какие сбережения. Так что ты ему скажешь, что он не может рисовать где попало, а затем я дам ему место, где он сможет разгуляться. Так пойдет?

– И что ты хочешь, чтобы он нарисовал?

– Помнишь сказку, которую ты рассказывал мне в детстве? О слепце, который каждую ночь превращался в лошадь, а на рассвете снова становился человеком?

– Да, эту историю еще рассказывал мне мой отец.

– Я частенько о ней вспоминаю и хочу, чтобы Моисей изобразил ее на моей стене. Или, по крайней мере, белого коня, убегающего в облака.

– Сперва спроси разрешения у мамы. Если она не против, то и я за.

Я тяжко вздохнула. С мамой договориться будет сложнее.

– Это всего лишь краска, – проворчала я.

Как ни странно, мама была не против, но ее беспокоило присутствие Моисея в моей спальне.

– Он такой угрюмый, Джорджи, это даже немного пугает. Честно говоря, я не знаю, как относиться к вашей дружбе. Понимаю, с моей стороны, это не очень великодушно, но ты – моя дочь. И тебя всегда влекло к опасности, как мотылька к пламени.

– Мама, он же просто будет рисовать! Обещаю не надевать кружевное белье по такому случаю. Думаю, я в безопасности. – Я подмигнула.

Мама шлепнула меня и, посмеявшись, все же сдалась. Но, говоря откровенно, она не ошиблась, и с ее стороны было мудро меня предупредить. Моисей полностью меня очаровал, и что-то мне подсказывало, что этот интерес не скоро угаснет.

Вскоре после заката мы с папой постучали в дверь Кэтлин Райт. Моисей сидел за кухонным столом и поглощал самую большую порцию молока с хлопьями, которую я когда-либо видела, а его бабушка сидела напротив и чистила яблоко, снимая кожуру одной длинной, завивающейся красной лентой. Мне даже стало любопытно: это же сколько яблок она очистила за восемьдесят лет жизни, чтобы так отточить свое мастерство?

– Я больше никогда не буду разрисовывать ваше имущество, – искренне пообещал Моисей после того, как папа в ласковой форме объяснил ему, что делать это без разрешения – недопустимо.

Поначалу Кэтлин выглядела расстроенной, но затем папа заверил ее, что рисунок прекрасен и мы не против его оставить. Тогда она расслабилась, и, похоже, я единственная заметила, что Моисей не обещал не портить чужую собственность. Только нашу.

– Ты весьма похоже изобразил моего отца, – добавил папа, словно запоздалую мысль. – Ему бы понравилась твоя картина.

– Я пытался нарисовать вас, – ответил Моисей, избегая его взгляда.

Почему-то я не сомневалась, что он лжет, хотя на то не было видимых причин. Казалось вполне логичным, что он использовал для вдохновения моего отца. Парень определенно не знал моего деда.

– Вообще-то, Моисей, – вмешалась я в разговор, – я бы хотела, чтобы ты нарисовал картину на стене в моей комнате. Я заплачу. Вероятно, меньше, чем ты заслуживаешь, но все же это лучше, чем ничего.

Он мельком посмотрел в мою сторону и отвернулся.

– Вряд ли я смогу.

Папа и Кэтлин ошеломленно уставились на него. Вся стена нашей конюшни служила неопровержимым доказательством, что он как раз мог.

– Мне… нужно… нужно… вдохновение, – неуверенно промямлил Моисей, вскидывая руки, словно хотел отгородиться от меня. – Я не могу просто нарисовать, что попросят. Это работает несколько иначе.

– Моисей с радостью распишет тебе комнату, Джорджия, – твердо перебила Кэтлин, одаряя правнука предостерегающим взглядом. – Он зайдет завтра днем, и вы обсудите все подробности рисунка.

Моисей оттолкнул пустую пиалу и резко встал.

– Не выйдет, бабушка. – Затем повернулся к моему папе. – Обещаю, больше никаких картин на вашей собственности.

И с этими словами вышел из кухни.

* * *

Наша следующая встреча произошла через две недели и при даже более скверных обстоятельствах. Для жителей округа Джуэб конноспортивный фестиваль был важнее Рождества. Он означал три дня и три ночи парадов, карнавала и, разумеется, родео. Я ежегодно считала до него дни; он всегда попадал на вторые выходные июля и был главным событием лета. В довершение всего в этом году я прошла отбор для участия в скачках вокруг бочек. Родители запретили мне отправляться в турне до совершеннолетия, но позволили принимать участие во всех состязаниях в нашем штате. Я прошла первый тур в четверг и решающий в субботу. Моя первая проба в качестве профессиональной ковбойши – и у меня все получилось!

После я решила отпраздновать победу и прогуляться по карнавалу. К сожалению, моя подруга Хэйли, живущая в Нифае, – примерно в пятнадцати минутах к северу от Левана, – приехала со своим парнем Терренсом. Он мне не очень-то нравился – Терренс постоянно злобно подшучивал и носил кепку вместо ковбойской шляпы, высоко задирая козырек на лбу.

– Ты задираешь его, чтобы казаться выше нас, девочек, – подстрекала я.

– Высокие девушки не в моем вкусе, – парировал он, легонько толкая меня локтем.

– Что ж, слава богу, что я выросла высокой!

– Да-да, я тоже очень рад.

– У нас бы все равно ничего не вышло. Все бы думали, что ты мой младший брат.

Я выкинула его дурацкую кепку в ближайший мусорный бак и похлопала Терренса по влажной от пота голове.

После этого он начал отпускать грубые комментарии в мою сторону, и, судя по виду Хэйли, она мечтала лишь о том, чтобы мы прекратили ругаться. Вскоре мне это наскучило, и я отделилась от них, сославшись на голод и необходимость найти парней повыше. В конечном итоге я направилась к парашютам и загонам неподалеку, в которых держали животных во время фестиваля.

Уже смеркалось, и вокруг не было ни души, но я хотела посмотреть поближе на быков. Я давно мечтала объездить их и не сомневалась, что у меня бы получилось. Я забралась на перекладины ограждения и перегнулась, чтобы заглянуть в стойла, отделяющие людей от зверей. Манеж по-прежнему подсвечивался, и хоть загон находился в тени, я с легкостью рассмотрела мускулистую спину быка, которого еще пару часов назад объездил Кордел Мичем. Его оценили на девяносто очков! Естественно, после такого безупречного выступления победа была за ним – колени высоко, каблуки впиваются в бока быка, спина согнута, рука поднята к небесам, словно тянется к звездам, которой он и стал. Зрители визжали от восторга. Да что уж там, я визжала от восторга! И когда бык по кличке Сатана наконец сбросил своего всадника, сигнал уже прозвучал, и Кордел одержал победу. Я улыбнулась от этого воспоминания, представляя себя на его месте.

Девушек допускали только к скачкам вокруг бочек. Я любила мчать по манежу с опущенной головой и сжатыми на гриве Сакетта кулаками, словно подхваченная потоком, который нес меня обратно к берегу. Но порой меня посещала мысль о том, каково было бы оседлать землетрясение, а не волну. Подпрыгивая вверх и вниз, из бока в бок, оседлать землетрясение.

Сатану я не интересовала, как, впрочем, и других быков, скучившихся в загоне. Я вдохнула запах свежего сена и навоза – большинство кривили от него нос, но меня он не смущал. Я еще ненадолго задержалась, наблюдая за животными, а затем спрыгнула с ограждения. Время было уже позднее, так что мне нужно было найти Хэйли и тащить свой зад домой. Меня раздражало, что родители до сих пор контролировали, когда мне возвращаться, и мою голову тут же наполнили мысли о будущем, в котором я буду отчитываться только перед собой.

Когда от теней отделился чей-то темный силуэт, я вообще не испугалась. Ни капельки. У меня никогда не было причин бояться ковбоев. Они лучшие люди в мире. Сходите на любое американское родео и сразу же поймете, что эти мужчины и женщины могут единолично спасти всю планету. Не потому, что они самые умные, богатые или красивые – просто они хорошие. Они любят друг друга и свою страну. Любят свои семьи. Поют гимн от души. Снимают шляпы, когда поднимают флаг. Самоотверженно живут и любят. Так что нет, я не нервничала. По крайней мере, пока меня не толкнули лицом в грязь с отпечатками подошв и копыт.

На секунду я впала в ступор, и этого времени хватило, чтобы мне заломили руки за спину и связали их, как теленка на родео. Этот мужчина умел обращаться с лассо. Я выгнулась и попыталась закричать, но в итоге набрала полный рот грязи с примесью навоза. Тогда-то я наконец и поняла, что я в полном дерьме. Странно, как разум может подкидывать такие шуточки даже в подобные моменты. Но тут я почувствовала его руки на поясе моих джинсов – в том месте, куда запускать их не следует, – и уже по-настоящему взбесилась, мой шок сменился неистовой яростью. Я взбрыкнула и ударила обидчика затылком по лбу. Он выругался и ткнул меня обратно лицом в грязь. Затем прижал мои щиколотки к запястьям и затянул их лассо, прежде чем перевернуть меня. Поза была максимально неестественной – руки и ноги согнуты за спиной, весь вес приходится на голову и шею, мышцы бедер натянуты до предела. Он швырнул горстку грязи в мои обезумевшие от страха глаза, ослепляя их, и закрыл лицо руками. Нос забило землей, я не могла вдохнуть. Закашлявшись, я снова забрыкалась и попыталась укусить его за пальцы. Хуже паники была только боль от нехватки воздуха в легких, и я всерьез подумала, что умру. Закряхтев, мужчина закинул меня на плечо и повернулся, будто собрался бежать. Но тут неподалеку хлопнула дверь, кто-то позвал меня по имени, и он неуверенно замер.

А затем просто скинул меня на землю и исчез. Мне показалось, что я услышала его ругань, как хлюпали ботинки в грязи, пока он убегал. Голос был мне незнаком. С того момента, как он вышел и вновь скрылся в тени, прошло не больше минуты. Несомненно, очередной рекорд на родео.

Лассо вокруг моих запястий и щиколоток не ослабло при падении, и столь внезапное приземление без возможности сгруппироваться выбило из меня весь воздух. Ахнув, я закашлялась и перекатилась на бок, чтобы сплюнуть грязь. В бедро больно впилась пряжка – злоумышленник так сильно дергал меня за пояс джинсов, что он расстегнулся. Я не могла встать. Не могла даже вытереть глаза. Только беспомощно лежать, как связанный теленок. Я попыталась смахнуть грязь о плечо, чтобы хотя бы видеть, – вдруг он вернется? Мне нужно видеть, чтобы опознать его и защитить себя. Чтобы напасть самой. Не знаю, как долго я там пролежала – возможно, час. Возможно, десять минут. Но казалось, что прошла целая вечность.

Я могла поклясться, что кто-то звал меня по имени. Разве не поэтому мужчина сбежал? Как вдруг, легок на помине, он вернулся. В моих жилах вновь забурлил адреналин, и я начала рывками, сантиметр за сантиметром, отползать назад. Набрала побольше воздуха в легкие, чтобы закричать, но только зашлась сильным кашлем – я случайно вдохнула грязь, которая по-прежнему покрывала мой язык. Мужчина остановился, словно не ожидал снова меня здесь найти.

– Джорджия?

Это не он. Голос другой.

Он пошел в мою сторону, стремительно сокращая расстояние между нами. Я зажмурилась, словно испуганное дитя, мечтающее стать невидимкой. Нет, нет, нет, нет, нет! Этот голос был уже мне знаком. Только не Моисей. Только не Моисей. Ну почему это должен быть именно Моисей?!

– Мне позвать кого-нибудь? Вызвать «скорую»?

Я почувствовала, как он присел рядом. Вытер мое лицо, будто хотел получше его рассмотреть. Затем потянул за веревку вокруг моих запястий и щиколоток, и я наконец-то смогла выпрямить ноги. К ним мгновенно хлынула кровь, в данном случае вызывая приятную боль, и из моих глаз полились слезы. Они принесли легкое облегчение, и я отчаянно заморгала, пока Моисей снимал лассо с моих рук. Когда и они оказались на свободе, я застонала от их свинцовой тяжести и обжигающей боли в плечах.

– Кто это сделал? Кто тебя связал?

Я смотрела куда угодно, только не на него. Боковым зрением я заметила, что на нем черная футболка, заправленная в брюки карго, и армейские ботинки, которые не надел бы ни один ковбой с чувством собственного достоинства. Мой обидчик был одет так же, как и большинство на западе: в традиционный ковбойский наряд. Я чувствовала спиной кнопки его рубашки. Мое тело забилось мелкой дрожью, и я поняла, что меня вот-вот стошнит.

– Со мной все нормально, – соврала я, но мое дыхание предательски сбилось.

Мне отчаянно хотелось, чтобы Моисей отвернулся и не видел моего позора. В произошедшем не было ничего нормального. Совсем ничего. Я вытерла щеки и мельком подняла на него взгляд, чтобы проверить, поверил ли он моим словам, а затем сразу же отвернулась.

Он спросил, могу ли я встать, и протянул руки, чтобы поднять меня. С его помощью мне это удалось, и я закачалась на подкашивающихся ногах, как новорожденный жеребенок.

– Можешь идти, я в порядке, – вновь в отчаянии соврала я. Но он не ушел.

Развернувшись, я неуклюже отошла на пару шагов, вцепилась в ограду, и тут меня все-таки стошнило. Грязью, навозом, бургером с родео, и все это в подливе из пепси. Мои колени подкосились, все тело содрогалось, пока опустошался желудок, но Моисей все равно не ушел. Фырканье и топот быков по другую сторону деревянных перил напомнили мне, где я нахожусь: в компании Сатаны и его прихвостней. В эту секунду было нетрудно поверить, что я действительно провалилась в кроличью нору и попала прямиком в ад.

– Ты вся в грязи, и у тебя расстегнут ремень, – сухо, чуть ли не осуждающе подметил Моисей.

Я поняла по его голосу, что он ни капельки мне не поверил. Вот так сюрприз! Продолжая стоять к нему спиной, я задеревеневшими пальцами застегнула блестящую пряжку и продела конец ремня через петлю джинсов, предпочитая игнорировать тот факт, что пуговица и ширинка тоже расстегнуты. Возможно, он не заметил – моя рубашка выбилась из штанов и теперь прикрывала талию. Я уж точно не собиралась привлекать к этому его внимание, а ремень не даст джинсам упасть. Я вздрогнула от отвращения.

– Кто-то связал тебя.

– Думаю, просто это был чей-то глупый розыгрыш, – с запинками ответила я, продолжая откашливаться из-за раздражения в горле. – Наверное, Терренса. Он весь вечер на меня злился. Возможно, он думал, что я посмеюсь или закричу и не стану сопротивляться. Мы с ним серьезно схлестнулись. Не знаю, может, он не рассчитывал меня напугать, а просто хотел связать, чтобы позже они нашли меня в этой позорной позе и посмеялись… Но я в полном порядке.

Вряд ли даже я верила своим словам, но мне очень хотелось.

Забавно, что именно Моисей меня освободил. Какая ирония. Меня обидел ковбой, а рыцарем в доспехах оказался местный смутьян. Мама считала, что это от Моисея стоит ждать беды. Предостерегала меня о нем. А он взял и спас меня.

– Все нормально, – настаивала я.

Затем выпрямилась, по-прежнему вытирая глаза и подрагивающие губы. Мне было стыдно, что Моисей стал свидетелем этого унижения, страшно от того, что могло произойти. Что чуть не произошло. Но больше всего меня оскорблял тот факт, что это вообще случилось. Если это действительно была неудачная шутка, то она зашла слишком далеко. Поскольку теперь Джорджия Шеперд была напугана. А мы со страхом не очень-то ладим. Мне хотелось домой. Я не знала, где Хэйли, и не хотела ее искать – особенно если она тоже была замешана во всем этом.

– Моисей, можешь отвезти меня домой? Пожалуйста? – Мой голос звучал как-то странно, по-детски, и я скривилась от стыда.

– Кто-то должен за это заплатить.

– Что?

– Кто-то должен за это заплатить, Джорджия.

Было странно слышать свое имя из его уст – он произносил его так, будто знал меня. А это неправда. И внезапно я поняла, что сама себя едва знаю. Тот же город, та же улица. Тот же мир. Но все изменилось. Я – так точно. Возможно, дело в шоке? Ничего же толком не произошло, я в порядке. Буду, по крайней мере. Главное – добраться домой.

– Говорю тебе, я в порядке. Мне просто нужно домой. Пожалуйста! – Я уже не столько просила, сколько умоляла. И по моим щекам снова потекли слезы.

Моисей чуть ли не с отчаянием оглянулся, будто хотел позвать на помощь, получить какой-то совет о том, как вести себя в данной ситуации. Как вести себя со мной. Отвезти меня домой было самым простым решением, но, очевидно, он считал, что этого недостаточно.

– Пожалуйста! – поторопила я.

Затем вытерла лицо рукавом рубашки, купленной специально для этого вечера, и на ней остались мокрые пятна от слез и грязь. Я всегда покупала новые наряды на фестиваль. Новые джинсы, новые рубашки, порой даже новые ботинки. Новые шмотки по случаю такого грандиозного события.

Вдали, над рядами темных построек, которые отделяли загон и манеж от ярмарки, кружило колесо обозрения. Легкое дуновение ветерка взъерошило мои волосы, прилипшие к мокрым щекам, и принесло запах карнавала – сахарной ваты и попкорна. Но затем он смешался со смрадом рвоты и навоза и потерял свою привлекательность.

Я слегка покачнулась, начиная постепенно отходить от шока и осознавать ужас последних нескольких минут. Он все укоренялся, укоренялся, укоренялся. Мне хотелось поскорее вернуться домой.

Должно быть, Моисей чувствовал, что я медленно падаю в бездну, и, не произнося ни слова, ласково взял меня за руку, выражая свою поддержку. В этот момент я любила его больше, чем когда-либо. Куда сильнее, чем предполагали наши короткие встречи. Смутьян, правонарушитель, дитя ломки… И отныне – мой герой.

Моисей медленно повел меня к машине, позволив опереться на него. Дойдя до джипа, я тупо уставилась на него – до джипа, который я видела день ото дня с тех пор, как Моисей переехал в Леван шесть недель назад. Я завидовала его тачке – у меня-то был лишь старенький фермерский грузовик, который разгонялся максимум до сорока километров в час. Но сейчас я испытала не зависть, а только благодарность, причем настолько, что готова была упасть на колени и расцеловать машину. Моисей осторожно посадил меня на пассажирское место и пристегнул. Ремни напомнили мне сбрую, и я почувствовала себя в относительной безопасности, даже несмотря на тот смущающий факт, что у джипа не было ни крыши, ни дверей.

– Моисей, джипы, ремни безопасности, дом, Моисей, – перечислила я, даже не осознавая, что делаю это вслух и дважды назвала его имя. Сегодня он это заслужил.

– Что? – Моисей обеспокоенно приподнял мое лицо за подбородок.

– Да так, ничего. Старая привычка. Когда я… испытываю стресс, то перечисляю все, за что я благодарна жизни.

Он ничего не ответил, но продолжал смотреть на меня все то время, что садился в машину и заводил двигатель. Я чувствовала его взгляд, пока он ехал по гравию, пока объезжал загон и фургоны с лошадьми, пока пересекал парковку и выезжал на трассу.

В наши лица с ревом ударил ветер, спутывая мои волосы и вжимая в кресло, и мы помчали по дороге, оставляя позади фестиваль, мерцающее колесо обозрения и крики счастья, которые всю мою жизнь давали мне ложное чувство безопасности. Однажды эти звуки манили меня. А теперь я сомневалась, что когда-либо смогу к ним вернуться.