Текст книги "Птица и меч"

Глава 2

Я проснулась оттого, что Буджуни похлопывал меня по щекам маленькими пухлыми ладошками, а веки щекотали золотые усики рассвета, который все вернее разгорался между кронами на востоке. Я замерзла и задеревенела, левая рука потеряла чувствительность, а в правой лежало длинное перо – черное, с неровным красным кончиком.

Орел исчез. На траве осталась кровь и несколько перьев, но более ничего. Неужели он погиб? Я вскочила на ноги, здорово перепугав Буджуни. Тот давно уяснил, что бесполезно бегать по лесу, выкрикивая мое имя, – я все равно не смогу ответить. Вместо этого он пользовался своим непревзойденным нюхом и знанием моих любимых местечек. Сейчас на лице тролля читались усталость и искреннее облегчение.

– Что такое? – спросил он, заметив мою тревогу и дергая за руку, чтобы привлечь к себе внимание.

Я указала на кровь и перья. Орел. Раненый. Затем сделала неопределенный знак рукой. Я не знала, воспринимает ли Буджуни мои мысленные слова или просто давно выучил систему жестов. Возможно, наше понимание было из тех, что устанавливается между людьми, которые долгие годы живут бок о бок. В любом случае у нас с Буджуни был собственный язык – примитивный, но вполне достаточный для общения.

– Пропал, – коротко проворчал тролль. – Видно, утащили его.

Я в печали склонила голову. А я даже ничего не слышала! Как такое могло случиться? Возможно, орел умер и его бесшумно унес волк? Буджуни склонился к земле и проследил пальцами дорожку из сломанных веточек и примятой травы, которая вела прочь от крови и перьев. Волк?

– Нет, – фыркнул он, будто я задала вопрос вслух. Ему частенько такое удавалось. – Не волк. Человек. – И он указал на полустертый след пятки, оставленный в грязи. – Это точно не зверюга.

Стрела. Буджуни поднял на меня взгляд. Я похлопала себя по сердцу, а потом сделала жест, будто натягиваю лук. Похоже, в конце концов охотник нашел свою добычу. Хорошо еще, что его заинтересовала только птица. Во сне я была совершенно беспомощна.

Буджуни нахмурился: ему явно пришла в голову та же мысль. Позабыв о следах, тролль выпрямился и упер руки в бока:

– Не иначе как твое мягкое сердце превратило в кашу и мозги. Тебя могли убить, Птичка! Или того хлеще.

Я опустила голову, признавая его правоту. Но его слова ничего для меня не изменили – и не изменили бы накануне. Я все равно поступила бы так же, и Буджуни это знал. Еще секунду я помедлила на поляне, отыскивая в небе какой-нибудь след орла, но напрасно, его нигде не было. Я огорченно вздохнула и надвинула на волосы капюшон плаща. Обвивавшая голову толстая коса на ощупь напоминала терновый венец – и выглядела, вероятно, так же. Я постаралась вычистить из нее самые крупные листья и пух. Меня сложно было упрекнуть в тщеславии, но лучше не привлекать к себе излишнего внимания, когда мы вернемся в крепость.

– Ради всех богов, хватит ночевать в лесу, будто ты безродная попрошайка!

Буджуни явно вознамерился как следует поворчать. Однако, хотя его голос звучал сурово, от тролля отчетливо доносилось слово любовь. Я не слышала мысли людей так же, как их речь, но улавливала одно, главное – наподобие тех, что воплощали суть животных и деревьев. Главным словом Буджуни всегда была «любовь», и это несколько примиряло меня с его руганью.

Я вздохнула и направилась к крепости. Буджуни тут же забежал вперед и раскинул короткие толстые ручки, пытаясь меня остановить. Я спокойно обогнула его. Я не собиралась дерзить, но у меня не было возможности постоять за себя в споре, а идти и слушать я могла одновременно. В отличие от Буджуни. Его рот и ноги работали только по очереди, и теперь тролль почти повис у меня на руке.

– В каких-то милях отсюда идет война! Война! Где дерутся сотни ополоумевших мужчин и дикие твари, которым утащить женщину за волосы – раз плюнуть! А если бы они наткнулись на юную девушку, которая спит на полянке, как подарок фэйри?

Я кивнула, показывая, что поняла. Но Буджуни это не удовлетворило.

– Твой отец отрежет мне бороду, если узнает, что ты через ночь сбегаешь в лес поболтать с деревьями! Ты что, хочешь лишить бедного Буджуни последней надежды на личное счастье? Да какая троллиха посмотрит на меня без бороды? – И он вздрогнул в искреннем ужасе.

Я мягко потянула его за руку и продолжила путь вперед. Похоже, Буджуни совершенно захватили пугающие перспективы лишения бороды, так что я позволила мыслям соскользнуть на войну в Джеру – войну, за которой мой отец и его советники следили с самым пристальным вниманием. Король лично разбил лагерь на наших землях, окраины которых превратились за последние месяцы в передовую. Как и его отец, юный правитель чаще рубил головы со спины коня, чем сидел на троне. Но на этот раз противостоящие ему создания были страшнее любого тирана.

Даже наверняка преувеличенные, слухи о вольгарах вызывали неподдельный ужас. Говорили, что они убивают ради свежей крови и плоти, веря, будто таким образом перенимают жизненную силу жертвы. У их предводителя, известного просто как Вожак, были крылья грифа и бритвенно-острые когти. Своей армией он командовал с воздуха, наблюдая за полем боя из-под облаков. Порта сдалась первой, за ней, усеянные трупами, пали Вилла и Дендар. Теперь вольгары продвигались на рог, надеясь полакомиться жизненной силой Джеру, хотя король Золтев давно истребил всех Одаренных.

Сейчас его наследник со своей армией сдерживал наступление в долине Килморды. Мой отец разрывался между надеждой и верностью. Он был одним из вассалов Джеру и, разумеется, желал вольгарам поражения. Но с не меньшей силой он желал и занять трон. При идеальном раскладе король Тирас должен был пасть в бою – но только после того, как одолеет Вожака и его стаю нелюдей. Тогда мой отец смог бы надеть корону, не замарав рук.

Умирая, мама напророчила старому королю, что он потеряет душу, а его сына отнимут небеса. Слова ее сбылись не вполне: Золтев давно умер, что сталось после этого с его душой, было никому не известно, а вот Тирас до сих пор пребывал в добром здравии, хоть мой отец и надеялся, что это ненадолго. Он был следующим в очереди на престол и жаждал трона так же, как я жаждала свободы. Мама предсказала, что я больше не произнесу ни слова, но если умру, отец тоже погибнет. Ему не приходило в голову усомниться в ее словах, поэтому следующие пятнадцать лет я провела под замком и на привязи. Отец с тревогой выискивал во мне признаки нездоровья и ежеминутно ненавидел за то, что наши судьбы оказались так прочно переплетены.

Когда он на меня смотрел, я почти всегда слышала только одно слово. Имя моей матери. Мешара. Глядя на меня, он вспоминал ее предостережение. После чего как можно скорее отворачивался. Не потому, что я напоминала ему жену. Моя мать была красавицей. Я – нет. Скучные серые глаза – ни небесной синевы, ни морской зелени. Бледная кожа, светло-каштановые волосы – пепельные, как называла их мама. Ни богатого цвета. Ни густоты. Если я и была на кого похожа, так это на серо-коричневую мышку, которая жила в углу моей комнаты и каждый вечер терпеливо дожидалась, пока я усну, чтобы полакомиться крошками из-под стола. Бледная, невыразительная, лишенная надежды когда-нибудь проявиться в полную силу, внешне я было столь же скромной, сколь внутри. Унылый серый призрак – вот кем я была в замке.

– Не такая уж ты невидимка, – фыркнул Буджуни, будто и вправду подслушал мои мысли. – Думаешь, я один заметил твою пропажу? Ах, если бы! А вообще, странные вещи нынче творятся. Сперва Мертина, конюха, нашли утром в стоге сена – голого, что твой тролльчонок из-под мамки. Бросились считать головы – одна кобыла исчезла. Серая, любимица твоего батюшки. Потом прибегает Бет и начинает верещать, что в комнате у тебя пусто, постель не смята. Я ей, конечно, велел помалкивать, пока тебя не унюхаю и не приведу домой. Ну и? Буджуни сказал – Буджуни сделал!

Я покачала головой. Бет была моей служанкой, и я давно привыкла к ее приступам паники. А вот серую кобылу и вправду было жаль. Лошадь была отличная, и мне не хотелось думать, будто ее украли. Я коснулась глаз и изобразила в воздухе знак вопроса. Буджуни мгновенно меня понял.

– Нет, никто ничего не видел. Кроме задницы бедного Мертина. Он ею вдосталь насверкался, пока бежал с конюшни. – И тролль хихикнул.

Я широким жестом обвела свою одежду с головы до пят. Всю забрали?

– До клочка. Ботинки, рубаху, штаны, плащ. А бельем наш конюх не озаботился.

Я поморщилась, не желая думать про белье Мертина. Это был суровый здоровяк, заросший настолько, что из его волос можно было сплести небольшой каминный коврик. Лошади его любили, а люди предпочитали не связываться. Интересно, кто смог его обокрасть, даже не разбудив?

– Мертин говорит, его одурачили, да так ловко, что увели кобылу из-под самого носа. Ну, теперь-то ему точно не до смеха. Получил плетей за пьянство на посту. Он, конечно, клянется, что не пил, по крайней мере до беспамятства. Разгуливает со здоровенной шишкой на затылке – видно, крепко его приложили.

Это звучало уже правдоподобнее, и я кивнула.

– Твой батюшка, ясное дело, не очень счастлив. И так все мысли заняты войной на границе. Пожалуй, не будем ему говорить, что ты провела ночь в лесу с ворами.

Мы молча поспешили вперед, срезая путь через подлесок и избегая главной дороги. Этот маршрут был не самым коротким, но Буджуни понимал, что мне лучше не попадаться на глаза ранним всадникам, которые разъезжались из крепости по своим делам. В этот час мне полагалось нежиться в постели, а не пробираться в замок в таком виде, будто я всю ночь кувыркалась в стогу с Мертином.

Отцовская крепость стояла на возвышении, окаймленная с юга полукругом из нескольких деревушек, а с севера – полями и лесом. Единственный путь к ней пролегал над крутым обрывом под сенью скалистых гор, которые отделяли долину Корвина от Килморды. Это была прекрасная земля, плодородная и надежно укрытая природой от внешнего вторжения. Но у вольгар были крылья. Никакие скалы и обрывы не удержат их, если армия на границе падет. Мы были лишь в двадцати милях от передовой, а отец, несмотря на всю свою озабоченность и постоянные беседы с советниками, до сих пор не послал ни одного бойца на подмогу королю Тирасу.

Сама крепость больше походила на маленький городок: две кузницы, лавка мясника, мельница, аптека, типография, а также портные, пекари, ткачи и лекари всех мастей – разумеется, немагического происхождения. Умелые руки поощрялись. Волшебные дары – нет. Казалось, все обитатели крепости только и делали, что старались доказать лорду Корвину свою полезность; неудивительно, что и я больше всего хотела быть ценной.

Меня никогда не учили читать или писать. Отец настрого запретил знакомить меня со словами – в любом виде. Вместо этого моей школой стали дворцовые коридоры и каменистые улочки. Поскольку я не могла говорить, люди часто принимали мою немоту за глупость и свободно болтали между собой, не смущаясь моим присутствием. Я в ответ жадно слушала и разглядывала. Позже моей наставницей стала старуха из крепости: как и я, она в жизни не держала в руках учебника, но знала сотни таких вещей, о которых не услышишь на школьной скамье. Это она научила меня лечить травами и успокаивать прикосновением. От нее я переняла осмотрительность и терпение, готовность принимать то, что дает судьба, и безропотно ждать лучшей участи. Какой? Этого я не знала и сама, но в глубине души всегда ждала чего-то – как будто час, обещанный перед смертью моей матерью, и в самом деле должен был когда-нибудь наступить.

– Мы уж думали, вас утащил вольгар! – заверещала Бет, едва мы с Буджуни шагнули на кухню с черного входа.

Я, не снимая капюшона, отвела взгляд и вздохнула. Я-то надеялась, что мы незамеченными прокрадемся по задней лестнице, но Бет и мадам Паттерсли, отцовская экономка, явно выглядывали нас в четыре глаза.

– Да кто польстится на нашу Птичку? – фыркнул Буджуни. – Уж больно она костлява. То ли дело ты, Бет. Вольгар где ухватится, там и надорвется. – И тролль, подмигнув, смачно шлепнул служанку по выдающемуся заду.

Та взвизгнула и замахнулась на него в ответ, совершенно забыв про меня, – чего Буджуни и добивался. Увы, избавиться от внимания экономки было не так просто. Хищно подавшись вперед, она сорвала с моей головы капюшон и громко ахнула:

– Миледи! Где вы были?

Ответить я все равно не могла, поэтому только пожала плечами и принялась разматывать косу, попутно вычищая застрявшие листья и веточки.

– Вы были с мужчиной! – завопила Бет. – Провели целую ночь в лесу с ухажером!

– Ничего подобного, – зарычал Буджуни.

Я благодарно похлопала его по макушке.

– Я буду обязана доложить вашему отцу, миледи. Вы знаете, как он о вас волнуется. Я не вправе утаивать от него такие вещи, – с праведным пылом заявила мадам Паттерсли.

Последние пятнадцать лет – с самой смерти моей матери – она пыталась завоевать благосклонность лорда Корвина. В этом мы с ней были похожи, вот только я оставила свои попытки много лет назад. Она рассказывала ему все. Вероятно, это несколько компенсировало то обстоятельство, что я не могла рассказать ему ничего.

– Какие вещи? – раздался в дверях голос отца.

– Ларк не ночевала в крепости, милорд, – с готовностью доложила мадам Паттерсли, и ее торжествующий голос эхом отразился от сковородок и кастрюль под потолком.

Я подняла глаза на отца, надеясь хоть сейчас встретиться с ним взглядом. Но он смотрел на Буджуни. Я узнавала себя в его серых глазах и тонких чертах лица. Корвин был элегантным, но не женственным, высоким, но не долговязым, изящным, но не тощим. Увы, проницательность в той же степени заменяла ему мудрость, хорошие манеры – доброту, а амбиции – настоящую силу.

– Вы все несете за это ответственность, – сказал отец тихо. – Она постоянно должна быть под присмотром. Вы это знаете.

Женщины присели в глубоком реверансе, а Буджуни согнулся в поклоне, но я даже так ощущала его сочувствие. Оно буквально пропитывало воздух между нами.

Отец развернулся и, ни слова больше не говоря, вышел из кухни.

Глава 3

Белкам мы пришлись не по нраву: они предпочли бы, чтобы мы убрались. В кустах по левую руку от меня скользнула змея, и я ощутила, как она пробует воздух на вкус. Ее жизненная сила пульсировала, подобно сердцу, попеременно выталкивая два слова – враг и ждать. Она не собиралась нас кусать, но держала яд наготове. Справа сонно рыгнула жаба. Вот уж кого наша компания точно не обеспокоила – вряд ли она вообще заметила нас. Жаба рыгнула опять, напомнив мне отца, развалившегося за обеденным столом; собаки у его ног с нетерпением ждали окончания трапезы, чтобы сразиться за остатки лакомства. Шепотки, щелчки, стрекот, гул и жужжание – тысячи звуков стелились по мшистому лесному ковру, облаком окружали меня и проникали в уши. Звуки были повсюду, и все же мой спутник умудрялся их не замечать.

Я отрешилась от лепета лесных существ, раздвинула ветки ежевики и принялась собирать сладкие ягоды в подол. Мимо пролетела пчела. Ее голова была занята только одной мыслью: домой. Домой. Затем она исчезла.

Прошло уже три дня с тех пор, как я обнаружила в лесу раненого орла. Все это время я упорно возвращалась на поляну, как будто могла отыскать там свою пропажу – или орел мог найти меня. А может, меня не оставляла надежда встретить охотника и одну за другой переломать все его проклятые стрелы. Охота не запрещалась законом, и я не чувствовала себя вправе судить человека, которому нужно кормить семью. И все же одна мысль об орле наполняла меня бессильной яростью. Должно быть, я выдала себя чересчур резким жестом, потому что над ухом тут же послышалось:

– Вы исколете пальцы, миледи!

Я подняла глаза. Буджуни понадобился при дворе, поэтому стеречь меня временно приставили Лоди – неуклюжего шестнадцатилетнего детину, который не мог удержать язык на привязи дольше пяти секунд. Конечно, я бы предпочла прогулку в одиночестве, но мое мнение по этому вопросу никого не волновало – еще один повод для бессильной ярости. Я дернула плечом и вернулась к своему занятию.

– Ваш отец велел следить, чтобы вы не поранились.

Я стиснула зубы и продолжила рвать ягоды. Мне был почти двадцать один год. Большинство моих сверстниц уже имели нескольких детей, и я совершенно точно не нуждалась в няньке, особенно моложе и глупее себя.

Лоди нервно заерзал, то и дело поглядывая на небо, как будто голубые лоскутки в прорехах ветвей могли вот-вот смениться грозовыми тучами.

– Надо бы возвращаться. Они скоро приедут.

Я снова подняла на него взгляд, на этот раз вопросительный.

– Отец вам не сказал? – удивился Лоди.

Я покачала головой. Нет. Отец никогда ничего мне не рассказывал. Да и какой смысл говорить с тем, кто не может ответить?

– Он ожидает гостей. Важных. Может, даже короля.

Я окаменела. Рука, сжимавшая подол юбки, дрогнула, и ягоды рассыпались по траве. Желудок болезненно скрутило, однако Лоди продолжал щебетать как ни в чем не бывало. Если король уже на пути сюда, мне лучше не скитаться по лесу, а запереться в старой маминой комнатке наверху башни, где никто не сможет меня найти. Или причинить вред.

Я оставила ягоды и поспешила к дому. Лоди бросился по пятам, явно радуясь, что не пришлось меня уговаривать. Заслышав тяжелые удары копыт, мы пустились бежать: Лоди – в предвкушении, я – в ужасе. Вокруг замелькали деревья; я бежала, подхватив юбки, ветер нещадно трепал волосы. Бет вечно на них жаловалась, ведь их не получалось толком завить, выпрямить или уложить в одну из экзотических башен, которыми так любили щеголять дамы Джеру. В конце концов я бросила попытки их укротить и, как следует расчесав, чаще оставляла распущенными.

– Миледи! Стойте! – донесся сзади крик Лоди, но не я была виновата в его медлительности.

Да, меня можно было упрекнуть во множестве вещей, но не в нерасторопности. Я еще быстрее припустила вперед, с тревогой вслушиваясь в протяжный стон рога, и вылетела из-под прикрытия деревьев за пару секунд до того, как из-за поворота показались две дюжины всадников. Над головами у них развевались флаги, а все воины и их лошади были облачены в зелень и золото – официальные цвета королевства. Я в панике смотрела, как стремительно сокращается расстояние между нами. Разгоряченные скачкой кони рвались вперед, закусив удила. От них жаркой волной неслось единственное слово – бежать, бежать, бежать. У лошадей вообще было мало слов. Бежать. Есть. Дом. Страх. Увы, сейчас страх испытывала только я – потому что безнадежно опоздала.

Я наконец стряхнула оцепенение и попятилась, собираясь снова укрыться в лесу и дождаться там отъезда гостей, пусть даже вызвав гнев отца. Но как раз в этот миг кусты затрещали, и запыхавшийся Лоди с размаху врезался в меня сзади. Я упала на руки и колени прямо на пути процессии. Несколько лошадей в панике заржали и шарахнулись в сторону, кто-то закричал. В следующую секунду мне на спину обрушился ботинок, и я распласталась животом по плотно сбитой грязи. Не сумев вовремя затормозить, Лоди не только меня сбил, но еще и потоптался сверху.

– Тппру! – раздался над головой чей-то рык.

Я торопливо вскочила на ноги, и очень вовремя: в каких-то сантиметрах от моего носа промчался взмыленный жеребец с оскаленными зубами.

Лоди вскрикнул, тоже пытаясь подняться. Я поспешила к нему, не желая смотреть, как мой слуга превратится в месиво под копытами коня, – хотя прямо сейчас, пожалуй, была готова убить его собственными руками. Однако моя помощь не потребовалась: всадник уже спешился, ухватил Лоди за ворот рубахи и вздернул на ноги. Я подняла глаза – передо мной, возвышаясь над извивающимся слугой, стоял король.

– Ваше величество, – выдохнул Лоди и попытался упасть ниц, но его снова вздернули за шиворот.

– Встань, парень.

– Конечно, ваше величество! Прошу прощения, ваше величество. – И Лоди с усердием закивал, пытаясь попутно то ли поклониться, то ли присесть в реверансе.

Король наконец отпустил его, повернулся и вперил в меня взгляд таких темных глаз, что они казались почти черными на его смуглом лице – скорее приковывающем внимание, чем красивом, и грозном, чем холодном. Теплый оттенок кожи слегка смягчал острые, но правильные черты. Человек с таким лицом явно был привычен к поклонам и подобострастию, однако я не удосужила его ни первым, ни вторым. Хотя Тирасу едва ли минуло тридцать весен, волосы его были совершенно белы, как у глубоких старцев. Теперь он ничем не напоминал мальчика, с которым мы повстречались в детстве, и я была совершенно уверена, что он тоже меня не помнит. Мне было всего пять лет, когда моя мать пала от меча его отца. И хотя он был старше, я сомневалась, что тот день произвел на него столь же сильное впечатление.

– Ты не ранена? – спросил он.

Я задумалась, выгляжу ли такой же сумбурной, какой ощущала себя внутри. Волосы сбились в ком, лицо пылало, ладони саднило, а юбка порвалась в нескольких местах, но я запретила себе приглаживать пряди или приводить одежду в порядок. Мнение Тираса ничего для меня не значило, поэтому единственным моим ответом были выпрямленная спина и ледяной взгляд.

– Она не говорит. Немая, – поспешил объяснить Лоди и тут же виновато стрельнул в меня глазами. – Простите, миледи.

– Миледи? – переспросил король, не отводя от меня взгляда.

Я выдержала его, не дрогнув.

– Дочь лорда Корвина, ваше величество, – с готовностью добавил Лоди.

Тирас мрачно переглянулся с мужчиной по левую руку от себя, темноволосым, широкоплечим воином в королевской гербовой накидке, который также спешился, после чего вновь повернулся ко мне.

– Значит, если я спрошу, ожидает ли нас твой отец, ты не сможешь ответить? – поинтересовался он, хотя вопрос прозвучал скорее утвердительно.

– Она не глупа, ваше величество, – заверил его Лоди. – Все прекрасно понимает. Просто не может говорить.

Господи, да когда же он умолкнет! Я не нуждалась в переводчике.

– Вот как. – И король склонил голову, по-прежнему разглядывая меня в упор. – Что ж, ведите нас, миледи. У меня дело к вашему отцу. – И он изящным движением оседлал коня.

Мне оставалось только повиноваться. Конечно, глупо было поворачиваться к нему спиной. Но король Тирас не дал мне ни малейшей подсказки к тому, что собирается сделать. Не успела я опомниться, как мои ноги оторвались от земли, а в следующую секунду я уже сидела перед ним на спине огромного жеребца. Я в панике принялась извиваться, даже заехала ему локтем по грудной пластине, но лишь причинила себе боль. Король отреагировал мгновенно: обвивавшая мою талию рука сжалась так, что теперь я едва могла вздохнуть.

– Во время переговоров будешь сидеть тут. Если твой отец не хочет тебе навредить – если ты не хочешь себе навредить, – вы оба согласитесь сотрудничать. Не хотелось бы волочь тебя за конем связанную, но если понадобится, я сделаю это. Сиди тихо.

Его волосы щекотали мне ухо, а бесстрастный голос отдавался эхом прямо в сознании, поэтому я подчинилась. Сердце билось где-то в горле. Лоди замер на обочине, потрясенный внезапным поворотом событий. Его глаза были прикованы к королю, лицо превратилось в маску ужаса.

– Скажи господину, что король прибыл, – велел ему темноволосый воин, с которым Тирас обменивался взглядами ранее.

Лоди тут же рванул к воротам, спотыкаясь под смех стражи: та вновь образовала защитный полукруг возле своего короля. Отец и вправду будет напуган моей ролью заложницы, но совсем не по той причине, которую предполагал Тирас.

Видимо, кто-то еще раньше предупредил его и других обитателей крепости, потому что, когда мы въехали во двор, его уже переполняла толпа зевак. Посреди них возвышался лорд Корвин в одежде гербовых цветов – ярко-синем и серебряном. Его сопровождал небольшой отряд личной стражи, однако им хватило ума не обнажать мечи. В конце концов, это был король, и если король хочет забрать дочь дворянина, никто не смеет ему возразить. Стражники были скорее удивлены, их взгляды в смятении шарили по моему платью и лицу. По их мнению, я точно не была целью визита.

– Корвин, – холодно поприветствовал своего вассала король, отчего по коже у меня тут же побежали мурашки.

Тирас недолюбливал отца. Его презрение обдало меня промозглым ветром, и я, поморщившись, невольно заерзала в седле. Мое беспокойство мгновенно передалось лошади, которая негромко заржала и переступила с ноги на ногу. «Тише», – подумала я, положив ладонь на гриву, и конь постепенно затих.

– Король Тирас. Что все это значит? – Голос моего отца был на удивление спокоен. На меня он не смотрел.

– Твоя верность короне под вопросом, Корвин. Ни один из твоих людей до сих пор не прибыл в Килморду. Лорд Бин Дар прислал три сотни человек. Лорд Голь – две сотни. Столько же – лорд Янда. Я получил подкрепление из каждой провинции, каждого края. Тысячи мужчин со всего королевства сражаются сейчас на северных границах. Но где же воины Корвина?

В голосе короля звучал почти искренний интерес. Он словно предлагал отцу вместе подумать над любопытной загадкой. Я вздрогнула, ничуть не убежденная его тоном, и рука на моей талии не замедлила сжаться.

– Я послал людей, ваше величество. Сотни людей, – запинаясь, ответил отец. Ложь окружила его шею желтым ореолом – удавка, которую он создал собственными руками.

– Осторожнее, Корвин, – мягко предупредил Тирас, прижимая перчатку к моей груди. – У меня под кулаком бьется сердце твоей дочери. Она знает, что ты лжешь. И я это знаю.

– Она ничего не знает. Она… простодушна. Как ребенок. Не произнесла ни слова с того самого дня, как у нее на глазах казнили мать. Это твой отец убил мою жену. Хочешь теперь убить и дочь?

Король у меня за спиной окаменел, и я поняла: он помнит. Я почувствовала, как у него в сознании вспыхнуло ее имя – Мешара, но тут же погасло, задавленное усилием воли.

Внезапно толпа всколыхнулась: Буджуни, яростно работая локтями, проталкивался к нам между юбками. У меня встал ком в горле, когда он бухнулся на колени перед исполинским конем короля.

– Я слуга миледи, ваше величество, – проговорил он, задыхаясь. – Прошу вас, не причиняйте ей вреда! Заберите лучше меня.

По свите Тираса прокатились смешки. Я решительно покачала головой, но Буджуни только зарычал и настойчивее повторил свою просьбу:

– Заберите лучше меня!

– Зачем? – спросил король, не сводя с него взгляда. – На что ты мне?

– Я не служу лорду Корвину. Только госпоже. Лишь ей.

– Ты должен служить своему королю, тролль! – рявкнул темноволосый спутник Тираса, и Буджуни в полной покорности ткнулся лбом в булыжники двора.

– Моя жизнь во власти его величества, – смиренно сказал он.

Глаза обожгло слезами. Я всей кожей ощущала, как боится за меня Буджуни, но любовь к нему заставила меня вновь покачать головой.

– Леди не хочет этого, – сказал король, заметив мой жест.

– Леди волнуется за меня больше, чем за себя! – возразил Буджуни.

– Ты не нужен мне, тролль, хоть я и восхищен твоей смелостью, – ответил Тирас, а затем неожиданно добавил: – Я помню тебя.

Я почувствовала, как в воздухе невидимым перышком снова воспарило имя моей матери – эхо мыслей короля, которое могла слышать только я. Казалось бы, мне стоило возненавидеть его за это, но вместо гнева я вдруг ощутила надежду. Мы с Буджуни встретились глазами. Он был в полном отчаянии.

– Тогда позвольте мне поехать с ней. Возьмите меня с собой, – взмолился он.

Король размышлял один бесконечный удар сердца.

– Так тому и быть, – наконец решил он и обернулся к кому-то в конце процессии. – Джерик! Тролль поедет с тобой.

Один из воинов выехал вперед и, нагнувшись, легко усадил Буджуни позади себя. На лице тролля читались одновременно облегчение и смятение. Он и пяти минут не мог провести в седле, чтобы его не укачало. Тело моего маленького друга было совершенно не приспособлено к прогулкам верхом, и я могла поклясться, что очень скоро он побежит рядом с воином вприпрыжку.

– Твоя дочь вернется, как только враг будет повержен. Но если я умру, она тоже умрет.

Я чуть не рассмеялась. Какая ирония! Если бы король знал о проклятии, которое моя мать наложила на отца, я бы наверняка уже корчилась в страшных муках.

– Это совершенно ни к чему, – слабо запротестовал Корвин. – У вас есть мое слово лорда.

– Твое слово лорда и твоя дочь, – спокойно подтвердил Тирас. – Только так я могу быть уверен в твоей преданности. – И он поднял руку, давая свите сигнал к отъезду.

– Я оставил армию на границе Килморды. Мы отбили атаку вольгар – на время. Но я жду от тебя пять сотен воинов.

– Пять сотен? – потрясенно переспросил отец.

– Можешь прислать больше. Чем раньше вольгары будут повержены, тем скорее вернется к тебе дочь. Все в твоих руках, милорд.