Текст книги "Отпуск на двоих"

Глава 1

Этим летом

– Поппи, – произнесла Свапна, сидящая во главе уныло серого стола для переговоров. – Что у тебя?

Свапна Бакши-Хайсмит – королева империи под названием «Отдых + Покой», и при всем при этом она человек, который являет собой полную противоположность двух основополагающих принципов нашего журнала.

В прошлый раз Свапна отдыхала, наверное, года три назад – тогда она была на восьмом с половиной месяце беременности, и врачи прописали ей строгий постельный режим. Но она не сдалась даже тогда: водрузила на живот ноутбук и целыми днями напролет общалась с офисом через видеочат. В общем, непохоже, чтобы тогда она особенно отдохнула. Свапна вся состоит из резких граней, заостренных углов и неординарного ума: с макушки, увенчанной зачесанным назад элегантным каре, до самых ног, обутых в украшенные крохотными шипами туфли от «Александра Вана».

Казалось, Свапна может разрезать пополам алюминиевую банку одним только взмахом ресниц, а после – стереть ее в пыль взглядом изумрудно-зеленых глаз. И в данный момент этот взгляд был полностью сосредоточен на мне.

– Поппи? Ты меня слышишь?

Я моргнула, выныривая из оцепенения, поерзала в кресле и прочистила горло. В последнее время со мной такое часто бывает. Учитывая, что от меня требуется приходить в офис всего-то раз в неделю, было бы неплохо, если бы половину этого времени я не проводила в отключке, словно школьник на уроке алгебры. И особенно было бы замечательно, если бы я этого не делала прямо на глазах у своей начальницы – женщины столь же ужасающей, сколь и восхитительной.

Я внимательно изучила лежащий передо мной блокнот. На совещания в пятницу я обычно всегда приносила с собой кучу перечерканных заметок – о всяких необычных фестивалях в других странах, о местных ресторанчиках, где подавали жаренную во фритюре живность, о природных явлениях, которые можно понаблюдать на пляжах Южной Америки, о перспективных виноградниках в Новой Зеландии, о новых трендах, распространяющихся среди любителей экстремального отдыха, о салонах спа, практикующих способы особенно глубокого расслабления – и все такое прочее.

Заметки эти я обычно писала в своего рода панике. Словно все эти вещи, о которых я рассказывала и которые надеялась когда-нибудь пережить, были неким живым существом, прорастающим в моем теле и требующим, чтобы его выпустили на свободу. Обычно я проводила дня по три в каком-то трансе, листая картинке в «Гугле», рассматривая фотографии мест, в которых я никогда не была, и все это время меня терзало странное чувство, похожее на голод.

Сегодня, впрочем, я потратила ровно десять минут, за которые успела выписать на листочек названия стран.

Стран. Не городов даже.

Свапна молча смотрела на меня, ожидая, когда же я расскажу, о чем будет моя следующая большая статья. Я так же молча разглядывала слово «Бразилия».

Бразилия – пятая по величине страна в мире. Бразилия занимает 5,6 процента всей суши. Нельзя писать статью о том, как провести отпуск в просто Бразилии. Нужно хотя бы выбрать регион.

Я перелистнула страницу блокнота, притворяясь, что внимательно изучаю написанное. Страница была пуста. Когда сидящий рядом Гаррет наклонился ко мне, я решила, что он собирается заглянуть в блокнот, и решительно захлопнула обложку.

– Санкт-Петербург, – заявила я. Свапна подняла брови, вышагивая взад-вперед перед столом.

– Мы писали про Санкт-Петербург три года назад. Про белые ночи, помнишь?

– Амстердам? – предложил Гаррет.

– Амстердам следует посещать весной, – слегка раздраженно отрезала Свапна. – Если ты едешь в Амстердам, то обязательно захочешь посмотреть на тюльпаны.

Я как-то слышала, что Свапна побывала в семидесяти пяти странах – причем во многих из них дважды.

Она остановилась, задумчиво барабаня пальцами по задней крышке телефона, который держала в руках.

– Кроме того, Амстердам стал… слишком уж трендовым, – добавила она.

Свапна была глубоко убеждена, что если что-то стало трендовым, то, значит, из тренда оно уже вышло. Если бы она вдруг почувствовала, что народ проникся симпатией к польскому городу Торуни, то Торунь была бы немедленно вычеркнута из нашего списка на ближайшие десять лет. А список у нас действительно есть: листочек, висящий на стене в офисе, в котором указано, какие города журнал «О + П» совершенно не интересуют. Торуни там пока что нет. Каждая строчка написана самолично Свапной и содержит в себе только название города и дату его появления в списке. У нас даже есть что-то вроде подпольных ставок: какой город следующим вычеркнут из листа позора. Мы всегда приходим в тихий восторг, когда Свапна решительно входит в офис – дизайнерская сумка с ноутбуком в одной руке, ручка в другой – и направляется к списку, чтобы внести в него коррективы.

Все следят за ней, затаив дыхание, и молча гадают, какой же город в этот раз будет спасен из небытия. Как только Свапна удаляется назад в свой кабинет, а дверь за ее спиной закрывается, кто-нибудь бежит к списку, чтобы затем повернуться к остальным и тихо прошептать название. Празднуем мы обычно молча.

Прошлой весной из списка вычеркнули Париж, и ребята не смогли удержаться. Кто-то открыл бутылку шампанского, а Гаррет натянул на голову красный берет, который он, судя по всему, прятал в ящике стола как раз для такого случая. Он носил его весь день, и каждый раз, когда мы слышали щелчок двери Свапны или какую-то возню, стремительно сдергивал берет с головы. Гаррет был полностью уверен, что Свапна ничего не заметила и ему все сойдет с рук. Когда под конец рабочего дня Свапна остановилась у его стола и произнесла «Au revoir, Гаррет», стало очевидно, что он крупно заблуждался. Лицо у него стало таким же красным, как и берет, и хотя лично мне кажется, что Свапна просто пыталась пошутить, от потрясения Гаррет с тех пор так и не оправился.

И вот теперь она назвала Амстердам «слишком трендовым». Щеки Гаррета заалели, быстро перейдя от беретово-красного к свекольно-фиолетовому.

Кто-то предложил Косумель. Потом упомянули Лас-Вегас, и эту версию Свапна благосклонно обдумала.

– Вегас может быть интересным вариантом. – Она посмотрела прямо на меня. – Поппи, как ты думаешь, Вегас – это интересно?

– Определенно интересно, – согласилась я.

– Санторин, – произнес Гаррет писклявым голосом мультяшного мышонка.

– Санторин, конечно, чудесное место, – ответила Свапна, и Гаррет издал громкий вздох облегчения. – Но нам нужно что-то вдохновляющее.

Она снова перевела на меня пристальный взгляд. Оно и понятно – Свапна хочет, чтобы именно я написала к лету статью. Потому что, собственно, именно за этим я тут и нахожусь.

Я почувствовала спазм в желудке.

– Я подумаю над вариантами и подготовлю что-нибудь к собранию в понедельник, – пообещала я. Свапна кивнула, и Гаррет обмяк на своем стуле. Я знала, что он со своим молодым человеком мечтал о бесплатной поездке на Санторини. Да любой журналист мечтал бы. Вообще любой человек, наверное, мечтал бы об этом.

И мне бы стоило.

Не теряй надежды, хотелось сказать мне Гаррету. Если Свапна хочет чего-нибудь вдохновляющего, то я точно не ее вариант.

Потому что у меня никакого вдохновения не было уже очень долгое время.

– По-моему, тебе стоит продавить идею с Санторини, – сказала Рейчел, вертя в пальцах бокал с розовым шампанским. Ее рука свободно лежала на мозаичной столешнице кафешного столика.

Рейчел Крон – блоггер-стилист, обожает французских бульдогов, родилась и выросла в Верхнем Вест-Сайде (но, слава богу, она не из тех, кто знакомится фразой «О-о, это так мило, что вы из Огайо, а Огайо вообще настоящий штат? О нем кто-нибудь вообще слышал?»), по совместительству выступает моей лучшей подругой и справляется с этой должностью на профессиональном уровне.

Несмотря на то, что денег у Рейчел полным-полно, посуду она моет самостоятельно – ей этот процесс кажется очень успокаивающим. Еще Рейчел носит тубли на десятисантиметровой шпильке – она выросла с убеждением, что обувь на плоской подошве предназначена исключительно для верховой езды и работы в саду, причем только если тебе не удалось подобрать для этого занятия подходящую обувь на каблуке.

Рейчел первая, с кем я подружилась, переехав в Нью-Йорк. Она так называемый «инфлюенсер» (то есть ей платят за то, чтобы, когда она фотографировалась перед своим чудесным мраморным туалетным столиком, в кадр попали строго определенные марки макияжа), и хотя раньше я никогда не дружила с представителями замечательного интернет-сообщества, оказалось, в этом есть свои преимущества (то есть никто из нас не чувствует смущения, когда ему приходится просить собеседника подождать, чтобы провести фотосессию лежащему на тарелке сэндвичу). Изначально я считала, что с Рейчел у меня крайне мало общего, но во время нашей третьей встречи (произошедшей, кстати, как раз здесь, в этом самом винном баре в Дамбо) она призналась, что во вторник снимает кучу фотографий на неделю вперед. Для этого ей приходится менять одежду и прическу в перерывах между забегом по разнообразным паркам и ресторанам, зато остаток недели у Рейчел свободен, так что она со спокойной душой пишет эссе и ведет аккаунт в соцсетях для парочки собачьих приютов.

Занялась она этой работой по следующим причинам: Рейчел фотогеничная женщина с фотогеничной жизнью, у которой есть две очень фотогеничные (хоть и постоянно нуждающиеся в медицинском уходе) собаки.

Я же занялась социальными сетями, потому что преследовала долгоиграющую цель: превратить путешествия в работу на полную ставку. Так что пути у нас, может, были и разные, но финальная точка одна. То есть, конечно, Рейчел живет в Верхнем Вест-Сайде, а я – в Нижнем Ист-Сайде, но, по крайней мере, мы обе зависим от рекламодателей.

Я сделала большой глоток игристого вина и покатала его во рту, обдумывая ее слова. На Санторини я никогда не была. Готова поспорить, где-то в шумном доме моих родителей, в коробке из-под посуды, полной никому не нужных памятных вещей, все еще лежит список, который я составила еще в колледже – листочек с местами, где я хочу побывать в будущем, и Санторини этот список возглавляет. Чистые белые улочки, ярко-голубое море, переливающееся на солнце, – в захламленном двухэтажном доме посреди штата Огайо это место казалось недостижимой мечтой.

– Я не могу, – наконец сказала я. – Иначе нас ждет случай спонтанного самовоспламенения. Потому что именно это и произойдет с Гарретом, если после того как он предложил Санторини, Свапна пошлет туда меня.

– Я тебя не понимаю, – сказала Рейчел. – Поп, неужели так трудно выбрать, куда ты хочешь поехать в отпуск? Тебе же не нужно экономить. Выбери место. Езжай туда. Потом выбери следующее место. Ничего сложного.

– Все не так просто.

– Конечно-конечно. – Рейчел взмахнула рукой. – Знаю, твоя начальница хочет «вдохновляющий» отпуск. Но я тебе говорю: стоит тебе только появиться в каком-нибудь красивом месте с кредиткой «О + П» в руках, как вдохновение придет само собой. Ты же журналист, специализирующийся на путешествиях, да еще и с поддержкой мегакорпорации за спиной. Ты буквально лучше всех подготовлена для того, чтобы сделать свою поездку незабываемой. Если уж у тебя не получится провести вдохновляющий отпуск, то у всех остальных не выйдет и подавно.

Я пожала плечами и потянулась к сыру на разделочной доске, чтобы отломить кусочек.

– Может, в этом-то и смысл.

Рейчел приподняла одну бровь.

– В чем смысл?

– Вот именно! – воскликнула я, и Рейчел одарила меня взглядом, в котором явственно читалось отвращение.

– Хватит быть такой слащавой и миленькой, – холодно сказала она. Для Рейчел Крон слова «слащавый и миленький» – почти такое же ужасное ругательство, как слово «трендовый» для Свапны Бакши-Хайсмит. Несмотря на свой мягкий образ, складывающийся из стиля ее прически, макияжа, одежды, квартиры и ведения социальных сетей, Рейчел глубоко прагматичный человек. Для нее жизнь под пристальным взглядом общественности – всего лишь такая же работа, как и любая другая, и занимается она ею исключительно из-за денег, а не потому, что ей нравится быть неким подобием статуи, стоящей на лужайке для всеобщего восхищения. В конце каждого месяца Рейчел выкладывает пост, для которого подбирает самые худшие фотографии со съемок, и подписывает их так: «Эти тщательно подобранные и отредактированные изображения служат исключительно для того, чтобы вызвать у вас тоску по жизни, которой никогда не существовало в реальности. Мне за это заплатили».

Да, она ходила в академию искусств.

По какой-то причине этот недоперфоманс популярность Рейчел никак не ухудшает. Так что, если в последний день месяца я остаюсь в городе, я всегда стараюсь назначить Рейчел встречу, чтобы воочию наблюдать, как она проверяет уведомления на своем смартфоне и раздраженно закатывает глаза. Периодически она срывается и восклицает:

– Да ты только послушай! «Рейчел Крон храбрая и очень настоящая. Хотела бы, чтобы она была моей мамой». Я им говорю, что они меня совсем не знают, а они продолжают нести эту чушь!

Рейчел не выносит людей, которые смотрят на мир через розовые очки. Только людей меланхоличных она, пожалуй, ненавидит еще больше.

– Я не слащавая, – заверила я ее. – И уж точно не миленькая.

Рейчел подняла брови еще выше.

– Ты уверена? Потому что ты склонна и к тому, и к другому, дорогуша.

Я закатила глаза.

– Ты просто намекаешь на то, что я низкая и ношу яркие цвета.

– Строго говоря, ты крошечная, – поправила меня Рейчел, – и носишь кричащие узоры. У тебя стиль, как у дочери парижского пекаря из шестидесятых, которая едет через утреннюю деревню на своем велосипедике и раздает налево и направо багеты, оглашая окрестности криком: «Bonjour, le monde!»

– Так вот, – постаралась я вернуть беседу в прежнее русло, – я имела в виду вот что. В чем вообще смысл ехать в эту немыслимо дорогую поездку? Чтобы потом написать статью для всех сорока двух людей в мире, у которых найдутся средства и время последовать по моим стопам?

Брови Рейчел сошлись в прямую линию на переносице: она раздумывала.

– Во-первых, Поп, я не думаю, что читатели «О + П» покупают журнал для того, чтобы в точности следовать рекомендациям. Из сотни мест, про которые вы пишете, их заинтересуют дай бог три. А во-вторых, в журналах про туризм люди хотят видеть идеальное представление об отпуске. Они покупают номер, чтобы помечтать, а не для того чтобы запланировать поездку.

Даже когда она пребывает в образе прагматичной Рейчел, циничная Рейчел-из-академии-искусств иногда умудряется вмешаться в диалог, чтобы сказать свое веское слово. Рейчел-из-академии-искусств – это эдакий разгневанный дядюшка. Отчим, который ждет, пока все соберутся за семейным столом, чтобы сказать: «Давайте-ка вынем затычки из ушей, ребятишки», – и протягивает миску, куда все должны сложить свои мобильные телефоны.

Мне нравится Рейчел-из-академии-искусств и ее принципы, но ее неожиданное появление за нашим столиком заставило меня нервничать. Потому что теперь во мне закипают готовые вот-вот прорваться слова, которые я раньше никогда не осмеливалась произнести вслух. Мысли, вечно вертящиеся на задворках разума, пока я лежу на как будто до сих пор чужом диване в своей неуютной, все еще необжитой квартире, коротая время между поездками.

– И в чем смысл? – снова повторила я, охваченная раздражением. – Ты никогда не чувствовала чего-то такого? Вроде я ведь так усердно работаю, я сделала все, что могла…

– Не то чтобы прямо все, – произнесла Рейчел. – Ты бросила колледж, дорогуша.

– …для того, чтобы получить работу своей мечты. И получила же. Я работаю в одном из лучших туристических журналов! У меня отличная квартира! Я могу ездить на такси сколько угодно, не беспокоясь о том, что трачу лишние деньги! И несмотря на все это… – Я глубоко, прерывисто вздохнула, выталкивая из себя слова, в которых до сих пор не была уверена, несмотря на то, что одна только мысль об этом придавила меня, словно мешок с кирпичами. – Я несчастна.

Лицо Рейчел смягчилось. Она молча положила свою ладонь поверх моей, давая мне время привести мысли в порядок и продолжить. Мне понадобилось несколько минут, чтобы собраться с силами. Я чувствовала себя неблагодарной скотиной только за то, что вообще думала о таком, не говоря уже о том, что осмелилась высказать свои мысли вслух.

– В реальности все оказалось примерно так, как я себе и представляла, – наконец сказала я. – Вечеринки, церемонии награждений, пересадки в международных аэропортах, коктейли в самолете… Пляжи, лодки, виноградники. Все выглядит совершенно нормально, как и должно, но чувствуется совсем не так, как я думала. Да, и чувствуется совсем по-другому, честно говоря. Я привыкла неделями на стену лезть в ожидании поездки, знаешь? А потом я приезжала в аэропорт и чувствовала, словно… Словно у меня кровь закипает от предвкушения. Словно сам воздух вокруг вибрирует от многообразия возможностей. Не знаю. И что изменилось, я тоже не знаю. Может, просто я изменилась.

Рейчел заправила темную кудряшку волос за ухо и пожала плечами.

– Ты жаждала этого, дорогуша. Ты жаждала того, чего у тебя нет. И ты была голодна.

Я тут же поняла, что Рейчел права. Из моей беспорядочной мешанины слов она тут же вычленила самую суть.

– Это так глупо, – со смехом простонала я. – Моя жизнь сложилась так, как я всегда мечтала, и теперь я сижу и скучаю по тем временам, когда чего-то страстно хотела.

Скучаю по той значимости, которая была в моих поездках. По тому, как закипает кровь от предвкушения. По тому, как я пялилась в потолок моей дерьмовой, еще дожурнальных времен, квартирки, пытаясь прийти в себя после двойной смены в баре, и часами мечтала о будущем. Мечтала о том, где я побываю, каких людей встречу, каким человеком я стану.

Рейчел осушила свой бокал и, многозначительно кивнув, положила на крекер кусочек сыра бри.

– Тоска миллениала, – вынесла вердикт она.

– Это вообще настоящее слово?

– Пока нет. Но говорят, если повторишь «тоска миллениала» три раза, то к вечеру в каком-нибудь модном журнале на эту тему выйдет эссе.

Я немедленно бросила за плечо пригоршню соли, чтобы защитить нас от такой ужасной участи. Рейчел издала смешок и подлила нам в бокалы вина.

– Мне казалось, у миллениалов обратная проблема: мы не получаем то, чего хотим. У нашего поколения проблемы с жильем, с работой, с финансовой независимостью. Мы сначала просто целую вечность ходим в институт, а потом до конца жизни работаем барменом.

– Ага, – согласилась Рейчел. – Но ты-то бросила колледж и устремилась за мечтой. Так вот и получилось.

– Не хочу я никакую тоску миллениала, – сказала я. – Я себя последней сволочью чувствую за то, что ворочу нос от своей замечательной жизни.

Рейчел снова издала смешок.

– Удовлетворение от жизни – это ложь, придуманная капитализмом, – сообщила Рейчел-из-академии-искусств. Впрочем, может, она и права? Обычно она всегда права. – Подумай сама. Все мои фотографии в соцсетях? Для чего они нужны? Для рекламы. Для продвижения определенного стиля жизни. Люди смотрят на них и думают: «Если бы у меня были туфли от «Сони Рикель» и великолепная квартира с французским дубовым паркетом, тогда бы я наконец стала счастлива. Я бы плавала в личном бассейне, поливала комнатные цветы и жгла бесконечный запас свечей от «Джо Малон», и жизнь моя была бы полна гармонии. Я бы наконец полюбила свой дом. Я бы наконец наслаждалась жизнью».

– Ну, получается у тебя неплохо, Рейч, – заметила я. – Ты выглядишь довольно счастливой.

– Еще бы, – сказала она. – Но довольна ли я жизнью? Да ни черта. Знаешь почему? – Рейчел вытащила телефон, пролистала галерею фотографий и наконец нашла нужную. На снимке Рейчел лежала на своем бархатном диване в окружении бульдогов с одинаковыми шрамами – следствие жизненно необходимой операции на челюсти. Одета Рейчел была в пижаму со Спанч Бобом, и на ней не было ни грамма косметики.

– Потому что каждый день в какой-нибудь подворотне разводят все больше и больше этих вот малышей! Одних и тех же собак заставляют спариваться снова и снова, и на свет появляется выводок за выводком генетически неполноценных щенков, страдающих от врожденных заболеваний. И всю жизнь они живут в боли и страшно мучаются. И я даже не говорю про питбулей, вынужденных ютиться в тесной клетке в каком-нибудь вшивом приюте.

– И что, ты мне предлагаешь собаку завести? – спросила я. – Это не очень-то сочетается с жизнью туристического журналиста, знаешь ли.

Честно говоря, я в любом случае не уверена, что смогла бы справиться с содержанием домашнего питомца. Я, конечно, люблю собак, но я выросла в доме, где их была целая куча. А когда дома живет животное, то вместе с ним неизбежно поселяются шерсть, лай и сущий хаос. А еще проблема в том, что я и сама по себе человек весьма хаотичный. Если я отправлюсь в приют за собакой, то совершенно случайно могу вернуться домой с шестью щенками и диким койотом в придачу.

– Нет, я говорю, что цель в жизни имеет куда большее значение, чем удовольствие. У тебя было множество целей, связанных с карьерой, и все ты уже достигла. Вуаля – в твоей жизни цели больше нет.

– И теперь мне нужна новая.

Рейчел сочувственно кивнула:

– Я как-то читала об этом статью. Достижение важной жизненной цели часто приводит людей к депрессии. Жизнь – это путешествие, а не конечная точка, дорогуша, или что там за хрень обычно пишут на мотивирующих картинках. – Лицо Рейчел снова смягчилось, придя в полное соответствие с образом, который она использовала для социальных аккаунтов. – Знаешь, мой психотерапевт говорит…

– Твоя мама, – поправила я.

– Она была психотерапевтом, когда это сказала, – возразила Рейчел. Это значит вот что: Сандра Крон определенно являлась доктором Сандрой Крон, точно так же, как Рейчел иногда определенно является Рейчел-из-академии-искусств, но никакого отношения к настоящему сеансу психотерапии это не имеет.

Как бы Рейчел ни умоляла, ее мать отказывается быть для нее лечащим врачом, а Рейчел, в свою очередь, отказывается обращаться к кому-нибудь еще. В этом тупике они пребывают уже очень много лет.

– В общем, – продолжила она, – как-то она сказала, что если ты утратила чувство счастья, то искать его нужно точно так же, как если бы ты искала любую другую потерянную вещь.

– Ругаясь и перерывая диванные подушки? – попробовала угадать я.

– Вспомнить, что ты делала до этого, – объяснила Рейчел. – Итак, Поппи, все, что нужно сделать, – это хорошенько подумать и задать себе один вопрос: когда ты в последний раз была по-настоящему счастлива?

Проблема заключалась в том, что мне не нужно было над этим хорошенько думать. Или вообще хоть как-либо думать.

Я и так знала, когда я в последний раз была по-настоящему счастлива.

Два года назад, в Хорватии, с Алексом Нильсеном.

Но что с этого толку? Я не могу вернуться назад, потому что с того момента мы больше ни разу не разговаривали.

– Просто подумай об этом, хорошо? – сказала Рейчел. – Доктор Крон всегда права.

– Ага, – не стала спорить я. – Обязательно подумаю.