Текст книги "Пока корабль плывет"

Глава 5

Он не остался на ночь в доме деда и возвратился в свою каюту на «Счастливицу». Команда во главе с Таннерсом встретила своего капитана восторженно.

– Когда отплываем, сэр?

– Какой курс, сэр?

– Тихо! – прикрикнул Рэнсом и, когда гомон улегся, сообщил: – Мы остаемся в Лондоне приблизительно на две недели. После этого пойдем в Гуанчжоу или в Макао, это мы узнаем на Мадагаскаре, где я должен получить письмо. Мистер Таннерс, дайте увольнительные на берег.

Команда не обрадовалась, конечно. И Джим Таннерс не обрадовался. Позже, когда Рэнсом в задумчивости ужинал у себя в каюте (приготовленная корабельным поваром каша оказалась гораздо вкуснее пресной пищи в замшелом особняке), первый помощник постучался и вошел, не дожидаясь приглашения.

– Садись, Джим. – Рэнсом пододвинул ему кружку и плеснул туда вина.

– Что на тебя нашло? Ребята удивлены.

Наедине они избегали формальностей, так как дружили давно и крепко.

– Дед умер вчера ночью, – объяснил Рэнсом. – И завещал мне кучу имущества и денег, если я правильно понял его управляющего.

Джим скривился.

– Так что, ты нас теперь покинешь, русалкин сын? Будешь носить бриллиантовую булавку в галстуке и приподнимать цилиндр, когда встречаешь бабу в пышных юбках?

– Не мечтай, так просто вы от меня не отделаетесь. Нужно время, чтобы все это продать, а куда деть деньги – я найду.

– Я-то уж было решил, что ты хочешь от нас сбежать. Не каждый день выпадает быть графом.

– Я бы легко обошелся без этой чести.

Мужчины замолчали.

Рэнсом чувствовал, как вино согревает его изнутри. Здесь, на «Счастливице», все казалось простым, хотя и чуточку неудачным. Неделя плохо началась, вот и все. Скоро это закончится, и он повернет шхуну носом к морю. А пока… У него есть команда и друзья, и пережить то, что случилось вчера, уже гораздо легче.

И, может, этот темный осадок растворится.

Джим – парень простой, но всегда чувствовал настроение друга.

– Что-то ты излишне мрачен.

– Дед был непростым человеком.

– Я помню, ты рассказывал, хоть и немного. Мерзавцем он был, прости меня. Кто ж своего сына, невестку и внука выгоняет из дому? Ему что, было накладно вас содержать?

Рэнсому стало смешно.

– Судя по той кипе бумаг, в которых описано мое новое имущество, – не накладно.

– Тогда он был подлецом. Он перед тобой извинился?

– Хотел, чтобы я извинился. Не вышло.

– Вот старый хрыч.

– И не говори. Попросил прощения перед самой смертью.

– Ты простил?

– Словами – да. Здесь, – он коснулся ладонью груди, – нет.

– Ну так и забудь. Эх, выйти бы сейчас в море, свежий ветерок выдул бы из тебя эту дурь. Но раз ты говоришь, что нужно сидеть, будем сидеть тут, притворимся сухопутными крысами.

– Потерпи, Джим. Я написал Колуму, что вынужден был идти в Лондон. Возможно, Колум остановится здесь на пути из Венеции. Но, скорее всего, в Англию он не вернется, и увидимся мы уже в Китае. Все-таки там война, Дирк Струан там…

– Я еще за вином схожу, – сказал мудрый Джим и исчез.

Рэнсом сидел в любимом кресле, корабль еле заметно покачивался под ним – он чувствовал эту легкую дрожь стен, как дыхание любимой, – и размышлял о том, насколько по-разному можно взглянуть на жизнь, лишь сменив место пребывания. В особняке казалось, что все закончилось, выхода нет. Здесь – что все только начинается. А как на самом деле? Время покажет.

Ранним утром мальчишка-рассыльный принес Рэнсому слезное послание от мистера Уэстли. Управляющий молил новоиспеченного графа явиться в особняк к завтраку. Ожидалось прибытие родственников, и этикет не допускал, чтобы леди Норман со своим сыном разыскивала графа Сильверстайна по всему порту. На Темзе полно грубых грузчиков, а их речь для ушей леди смерти подобна. Если его светлость не желает, чтобы его двоюродная тетка умерла в страшных мучениях, следует появиться немедля и в надлежащем виде.

Рэнсом вздохнул и понял, что так просто его не отпустят.

Он надел свой единственный «светский» костюм; по счастливому совпадению, тот был черным, что оправдывало Рэнсома в глазах общественности. Новый граф вовсе не стремился носить траур по графу старому, однако, если он собирается покинуть здешнее общество как можно скорее, нужно стать как можно незаметнее. Прикинуться кем-то другим, а не Рэнсомом Сильверстайном, которого знали все капитаны и некоторые пираты нескольких морей. Очень хорошо знали.

Единственное, чем Рэнсом не смог поступиться, это треуголкой. Цилиндр он высокомерно презирал.

В таком виде, придав лицу приличествующее случаю невозмутимое выражение, Рэнсом и явился в дедов… вернее, уже не дедов, а свой особняк.

Там наблюдалась некоторая суета, сразу озадачившая Рэнсома. По случаю траура дом должен был бы укрыться вуалью горя, шторы требовалось закрывать, всем – неторопливо печалиться. Однако по холлу сновали слуги с тряпками в руках, щекастая горничная изо всех сил колотила палкой по бесценному гобелену, поднимая тучи пыли, а встреченная Рэнсомом экономка развела руками:

– Так мы давно этого хотели, милорд!

Вынырнувший из глубин особняка Уэстли пояснил, что политикой старого графа Сильверстайна было воздержание от каких-либо перемен в доме, включая генеральную уборку. Если бы не он, Харольд Уэстли, привыкший держать прислугу в ежовых рукавицах, особняк давно бы зарос по самую крышу паутиной и плесенью.

– Граф не устраивал приемов, – объяснил Уэстли, – и вел замкнутый образ жизни. Ему не требовалось много, однако штат слуг он не сокращал. Я его уговорил. Иначе тут все пришло бы в полнейшую негодность. А теперь, когда вы приехали…

– Мистер Уэстли, – Рэнсом, наступая на него, припер управляющего к перилам лестницы, – давайте поговорим откровенно.

– Давайте, – согласился тот, затравленно озираясь.

– Я не намерен становиться владельцем всего этого и управлять землями и имуществом. Я намерен все это продать. Если вымытый до блеска особняк будет продан выгоднее, чем грязный, – хорошо. Но не нужно совершать усилий, чтобы задержать меня здесь. Я занимаюсь совершенно другим и не стану менять свой образ жизни только потому, что получил наследство. Мой корабль стоит в порту, и команда ждет не дождется момента, когда мы снова выйдем в море. Известие о том, что дед при смерти, настигло меня, когда я собирался отплыть в Китай. Это путешествие было отложено, но не отменено. Вам все понятно?

– Да, – уныло кивнул мистер Уэстли. – Только, позвольте сказать, милорд…

– Слушаю. – Рэнсом отступил на шаг.

– Вы, я так понимаю, человек другого склада, нежели люди лондонского света. Что ж, может быть, оно и хорошо; однако делу не поспособствует. Во-первых, сознаюсь честно, меня волнует собственная судьба. Во-вторых, вам следовало бы пару раз появиться в обществе, чтобы свет увидел, у кого покупает все графское имущество. Вы ведь не желаете, чтобы пошли слухи, правда?

– Что за ерунда! – бросил Рэнсом, отворачиваясь.

– Прошу вас, удовлетворите мою просьбу. Вы все равно должны чем-то заниматься эти две недели.

– Не беспокойтесь, Уэстли, – сказал Рэнсом, направляясь в сторону кабинета, – я найду себе дело.

Сидя за дедовым столом, он некоторое время задумчиво обводил взглядом комнату, а затем взял лист гербовой бумаги, обмакнул перо в чернила и начал писать.

Рэнсом составил послание Квентину, своему доверенному лицу, а также еще одно письмо Колуму Струану – о возможной встрече. В письме Струану даже удалось сыронизировать, комически описав то, что теперь происходило. Подумать только! Сколько веселых часов они с Колумом провели в портовых кабачках или в обществе раскрепощенных вдовушек, и никогда Рэнсом не думал, что кто-либо потребует от него участия в светской жизни. Да еще в обществе, к которому он хоть и принадлежал по праву рождения, но отнюдь не по духу.

Александр воспитывал сына настоящим джентльменом. Вероника, хотя и не принадлежала к аристократии до брака с наследником графа, отличалась той внутренней утонченностью, что бывает присуща женщинам вне зависимости от сословий. И Рэнсом вырос таким, каким хотел видеть его отец, – воспитанным молодым человеком, свободным от скованности, которую диктует высшее общество. Конечно, в Глазго они входили в избранный круг. Конечно, ездили на светские рауты, у матери были подруги, отец водил знакомство со знатными людьми города… Но для Рэнсома все изменило море. Настоящая свобода была там, на покачивающейся палубе любимого корабля, а не в стенах шикарных домов. Ему казалось, что высший свет способен погубить его – своей безнадежностью, никчемностью, сплетнями. Рэнсом почти не встречал людей, принадлежавших к аристократии и занятых при этом чем-нибудь полезным, а не распиванием пятичасового чая из фарфоровых чашечек. Пара друзей отца были лишь исключением, подтверждающим правило.

И теперь, с этим неожиданным наследством… Конечно, мистер Уэстли страдает. Ему хочется поработать на нормального хозяина, а не на вздорного старика. Рэнсом искренне надеялся, что новый владелец имущества Сильверстайнов, кем бы он ни оказался, оценит вклад мистера Уэстли в дело и не даст пропасть деловому человеку.

Но заниматься всякой ерундой и посещать светские рауты… увольте.

Впрочем, встреча с тетушкой и кузеном слегка все изменила.

Тетя Лайза и кузен Роберт явились к двенадцати. В это время было принято подавать завтрак, и измаявшийся от голода Рэнсом мысленно проклинал светские обычаи, несомненно, придуманные ленивыми. Родственники оказались вовсе не такими, какими представлял их новоиспеченный граф.

Тетя, весьма пышная особа, обвешанная драгоценностями и сверкавшая, словно сельдь на солнце, была громогласна и улыбчива. Она вихрем влетела в гостиную, где поджидал родственников истомившийся Рэнсом, и, буквально выдернув его из кресла, заключила в душно пахнущие ландышами объятия.

– О, мой мальчик! – протрубила тетя Лайза ему в ухо; ее голос напоминал хриплый рык похмельного боцмана. – О, мой милый маленький мальчик, ну наконец-то, наконец-то мы встретились!

Рэнсом не был готов к столь бурным эмоциям и попытался осторожно вывернуться из объятий тети, однако та не желала отпускать.

– О, милый мой, какой же ты красивый! – она потискала его за щеки, словно младенца.

– Миледи, – холодно сказал Рэнсом, понимая, что этот спектакль нужно прекращать, – к чему это представление? Мой отец никогда не скрывался, и если бы вы пожелали, то всегда могли увидеться с ним в Глазго.

Он не испытывал никакого почтения к новоявленным родственникам и желал побыстрее закончить процедуру приема.

Тетя, конечно, обиделась.

– Вы грубы, мальчик мой! – обвинила она Рэнсома, наконец отступая от него и грозя ему похожим на толстую колбаску пальцем. – Как вам не стыдно! Мы с сыном приехали повидать вас после стольких лет…

Рэнсом впервые обратил внимание на своего кузена. Роберт Норман оказался высок, хорошо сложен и одет щегольски, как и полагается для утреннего визита. Тщательно уложенные светлые волосы придавали его узкому лицу ангельское очарование. Наверняка отбоя не знает от молодых кокеток.

– Здравствуйте, кузен, – произнес Роберт глубоким, хорошо поставленным голосом, и Рэнсом понял, что вот этот родственник ему скорее нравится, чем нет. – Прошу извинить за излишнюю восторженность моей матери. Старый граф объявил вашего отца чуть ли не предателем семьи. Общаться с ним в подобных обстоятельствах было затруднительно, да и не скажу, что легко интересоваться незнакомыми людьми. Вы ведь также не стремились поддерживать связи с семьей?

Рэнсом усмехнулся. Эта дерзость ему тоже пришлась по душе.

– Приятно слышать разумные речи, кузен. Да, мы с вами не встретились бы, не взбреди старому графу в голову идея передать титул и имущество Сильверстайнов мне. Прошу, садитесь. – Он все-таки вспомнил о вежливости и подвел тетю к креслу. Роберт уселся сам.

– Вы совсем не такой, каким я вас себе представлял, – заметил кузен, глядя, как Рэнсом устраивается на кушетке.

– Вы ожидали увидеть дикаря?

– Вроде того. Или человека, напоминающего дядю Александра. Однако вы ни на кого не похожи. Сам по себе.

– Очарователен! – вынесла вердикт тетя Лайза.

Рэнсом начал подозревать, что она не слишком умна. Судя по раздраженному взгляду, которым Роберт наградил матушку, подозрения были вполне обоснованы.

– Как бы там ни было, я рад, что вы наконец-то появились в Лондоне, – закончил кузен.

– К сожалению, не могу с вами в этом согласиться. Мои дела прерваны, и это весьма удручает. Надеюсь вернуться к ним при первой возможности.

– Вы, кажется, владеете компанией, что строит корабли и ведет торговлю на Востоке?

– Вы неплохо осведомлены.

– Это благодаря мистеру Уэстли, он кое-что рассказал о вас. Ничего такого, чего мне не удалось бы узнать самому, напиши я знакомым в Глазго, – поспешил добавить Роберт, видя, что Рэнсом подозрительно прищурился. – Не вините мистера Уэстли, он очень предан семье. Как бы там ни было, я рад, что дядя Александр не сгинул.

– Не опустился, вы хотите сказать.

Разговор ничуть не забавлял Рэнсома. Он ожидал, что родственники примутся проверять его на прочность, однако не думал, что все будет происходить столь открыто и быстро.

К счастью или к несчастью, вмешалась тетя Лайза, не имевшая сил долго молчать.

– Ах, ну как ты можешь так говорить, Роберт! – воскликнула она и принялась усиленно обмахиваться веером из павлиньих перьев. – Граф – наш родич. Мы никогда не видели его, но в нем течет кровь Сильверстайнов!

– Старый граф Сильверстайн, – сказал ничуть не сбитый с толку лорд Норман, – полагал, что кровь теперь испорчена. Однако я вижу, что нет. Приятно видеть, что старик ошибался.

– Роберт!!!

– Виноват, матушка. Однако это правда. Граф старался, чтобы и мы ненавидели его сына, который поступил по-своему. Что до меня, я никогда не считал нужным жить по чьей-то указке.

– Вы откровенны, – заметил Рэнсом, развеселившись.

Лорд Норман пожал плечами.

– Почему бы и нет?.. Так что же, вы теперь вступите во владение и станете управлять имуществом Сильверстайнов, как завещано предками?

– Предки могут хоть в гробу перевернуться, – сказал Рэнсом, уставший от вежливых формулировок, – меня это не заботит. Я продаю все, что мне досталось, кроме Сильверстайн-Мэнор, и уезжаю.

У тети Лайзы глупо приоткрылся рот. Кузен Роберт хмыкнул и зачем-то поправил манжеты белоснежной рубашки, смотревшиеся идеально.

– Мой мальчик, я не ослышалась? – протрубила тетя Лайза. – Вы хотите продать все? Все?!

– До последнего ярда. Мне нечего делать в Лондоне, и я никогда не собирался становиться землевладельцем. Я моряк – им и останусь.

– Вы работаете на Ост-Индскую компанию? – осведомился Роберт. Казалось, известие о том, что все графское имущество уйдет с молотка, его совсем не удивило. Неужели дотошный Уэстли уже успел поделиться и этой новостью? Впрочем, это же не секрет. Наоборот.

– Нет, я не имел и не желаю иметь к ней никакого отношения.

– Что же тогда? Опиум?

Рэнсом скривился.

– Упаси Господь. Эта война, что идет сейчас в Китае, – пятно на репутации англичан. Никогда не возил опиум и не стану.

– Вы независимый. Так что же тогда?

– Индийский шелк, специи, табак. И чай, конечно же. Китайский чай. Я работаю со Струанами.

– А! Это многое объясняет. Я слышал о них. Авантюристы.

– Верно, – усмехнулся Рэнсом.

Колум Струан, сын знаменитого Дирка Струана, был его другом. Слово «авантюрист» как нельзя лучше к нему подходило, сидело на нем, словно удобная одежда.

Разговор заглох. Тетя Лайза нервно обмахивалась веером, время от времени бросая на Рэнсома осуждающе-обиженные взгляды. Роберт явственно подыскивал тему для беседы. Положение спас слуга, объявивший, что завтрак подан. Обрадованные родственники устремились в столовую.

– Ах, как тут стало хорошо! – Тетя Лайза уселась за стол. – Давно следовало все вычистить!

– Кстати, мы повели себя как полные невежи и не принесли вам соболезнования в связи с кончиной деда, кузен, – заметил Роберт. – Однако я не думаю, чтобы вы слишком-то нуждались в этих соболезнованиях.

Его манера говорить все как есть нравилась Рэнсому.

– Не нуждаюсь, – кивнул он, с удовольствием глядя на омлет. Омлет был горячий, поджаристый и источал просто изумительный запах. Судя по всему, мистер Уэстли со своими реформами добрался и до кухни.

– Как вы можете… – начала тетя.

– Матушка, прошу вас, помолчите, – спокойно сказал Роберт и снова обратился к Рэнсому, не обращая внимания на обиду леди Норман: – Через два дня мы устраиваем прием в нашем загородном поместье. Что-то вроде пикника. Не примете ли приглашение, кузен? Я был бы рад пообщаться с вами в более непринужденной обстановке.

Рэнсом не собирался принимать никаких приглашений, однако после некоторых размышлений кивнул. В конце концов, почему бы и нет? Он отдаст все долги вежливости разом, порадует Уэстли и получше узнает кузена, насчет которого начал оформляться некий смутный план.

Глава 6

– Боже, – сказала Этель, лучшая подруга Мэгг. – Боже, боже, боже.

– Не поминай Господа нашего всуе так часто и так громко, – прошептала Мэгг, прикрывшись веером. – Если услышит кто-нибудь из стариков или, например, отец Маккормак, длинной лекции не избежать. Ты этого хочешь?

– Нет, не хочу. – Этель отвела глаза от человека, которого украдкой рассматривала, и тут же снова взглянула на него, не в силах оторваться. – Это же просто неприлично!

– Неприлично, – согласилась Мэгг, – и очень смело.

Она поехала на прием к Норманам, потому что мама так хотела. Просто все уши прожужжала этим «обедом на траве», как витиевато назвали его в приглашении. Обычный пикник, такие часто устраивают в солнечные дни. А день был солнечный, июль плавно перетекал в август, и оставалось еще немного лета, которым нужно насладиться. Мэгг любила тепло, а холод ненавидела всей душой. Что хорошего, когда сверху на тебя сыплется снег или льет ледяной дождь? Что хорошего в том, что сумерки наступают в середине дня?

Именно поэтому ей хотелось уже поскорее отплыть на Восток. Там, говорят, всю зиму тепло. Вот и хорошо. Артур не даст молодой супруге умереть от холода.

– Но он все же… ничего, – прошептала Этель.

– Ничего, – безразлично согласилась Мэгг. Ее занимали другие проблемы, а до гостя и родственника Норманов, этого взявшегося бог весть откуда наследника графа Сильверстайна, ей не было никакого дела.

Конечно, все в свете знали о скандале в семействе Сильверстайнов. Он произошел давно, поэтому успел утратить актуальность. Но даже древности можно выкопать – и вот, пожалуйста, древность лежит, гордо выставленная на солнышко, и сверкает боками. Хотя «сверкает» – не совсем верное слово. Рэнсом Сильверстайн выглядел как угодно, только не блестяще.

По-пиратски он выглядел, если честно. Именно так Мэгг и представляла себе пиратов.

У него было жесткое, словно вырезанное из дуба лицо с тяжелым подбородком, глубоко посаженными глазами и густыми бровями. Глаза тоже были темные, смотрел он исподлобья и настороженно, как старый сторожевой пес. Ходил он чуть враскачку, будто был навеселе – только вот за то время, что подружки за ним наблюдали, Рэнсом и бокала с вином не осушил. А еще ему явно плевать на моду. Простой черный костюм и эта наполеоновская треуголка – словно вызов обществу. Собравшемуся, между прочим, на него поглазеть.

Мэгг фыркнула.

– Он тебе приглянулся? – спросила она.

– Нет. Но он завораживает, согласись.

– Как всякая диковинка. Конечно.

– Он не диковинка, а новый граф, – вступилась за «пирата» Этель.

– Ты же знаешь о его происхождении.

– Не думала, что оно тебя волнует. Прежде мы с тобой никого не осуждали за происхождение.

– А меня и не волнует, – сказала Мэгг, – в отличие от остальных. Матушка с леди Бигстайн по дороге сюда все жужжали и жужжали, как две пчелы. Обсудили все, что знают об этом Сильверстайне, и еще больше выдумали, по-моему. Несомненно одно: его отец женился на купчихе, а старый граф взял да и выгнал наследника вместе с семьей. По-моему, очень некрасиво.

– Но ведь он запятнал себя недостойным браком, – осторожно заметила Этель.

– Запятнал? Да он попросту влюбился, я полагаю. Как любовь может быть пятном на репутации?

– Ты прекрасно знаешь как. Не стоит притворяться, Мэгг.

– О, я не притворяюсь и, конечно же, знаю. Однако разве я не могу питать надежду, что когда-нибудь это изменится?

– Во Франции, – жестко сказала Этель, – твои идеи были очень популярны пятьдесят лет назад. Гильотина насытилась. Ты хочешь, чтобы в мирной Англии произошло то же самое?

– Мирная Англия, – не осталась в долгу Мэгг, – уже второй год ведет войну в Китае. Просто потому, что китайцы не хотят, чтобы мы там торговали, а мы отстаиваем свои коммерческие интересы.

Хорошо, что Артур этого не слышит. В его отсутствие Мэгг набралась из газет черт-те чего. Она прислушивалась к разговорам джентльменов, когда выпадала такая возможность, и относилась теперь к внешней политике Англии весьма скептически. Особенно теперь, когда ей предстояло с головой окунуться в эту самую политику, то бишь – направиться к району военных действий.

Конечно, матушка, хоть и согласилась, была не в восторге. Еще пять дней назад они приехали в Лондон, и леди Ливермор поручила Джойсу, занимавшемуся делами отца, подыскать надежное судно для путешествия в Макао. Пока результатов не наблюдалось: Джойс осторожничал и выбирал, а матушка, как могла, затягивала процесс. В глубине души она явно надеялась, что ее дорогая девочка передумает.

Леди Белинда потащила дочь на этот прием, потому что, во-первых, не могла долго сидеть взаперти, а во-вторых, все еще втайне мечтала, что Мэгг встретит другого единственного и неповторимого и останется с ним в Англии. Тщетные надежды: решимость Мэгг Ливермор не могло поколебать ничто: ни ураганы, ни война, ни отсутствие писем от Артура…

– Тсс-с, – прошипела Этель, – сюда идет лорд Норман. И лучше не рассуждать при нем о торговле с Китаем. Нас не поймут.

– Это их трудности, – буркнула Мэгг и сразу же ослепительно заулыбалась.

На людях ей приходилось делать вид, будто она такая, как все. Мэгг не желала расстраивать матушку, потому что огорчение для милой пожилой леди смерти подобно. Она не желала матери зла и старалась быть паинькой. У нее получалось, в большинстве случаев.

– О, лорд Норман, как мы рады, что вы нас заметили! – прощебетала Этель, протягивая руку. Роберт склонился над кружевной перчаткой. – Ваш прием очарователен!

– Да-да, мы не скучаем ни минуты! – Мэгг оживленно поддержала подругу.

Лорд Норман взирал на них обеих с прелестной снисходительностью, отмечающей лица мужчин, которым выпадает удача – или несчастье – общаться с юными дурочками. Он их обеих в грош не ставил, Мэгг это видела. Да и разве они давали повод думать о себе иначе? Дома Мэгг могла вместе с Этель читать газеты и до хрипоты спорить о торговле опиумом, войне на Востоке и экономических перспективах, однако знала, что с ней случится, если она вздумает заговорить об этом где-нибудь еще. Объявят чудачкой и станут сторониться. Мама расстроится, общество не поймет… К чему такие сложности? Тем более что у нее имеется Артур, и свобода – вот она, рукой подать. Если ей когда-нибудь позволят уехать из Англии… Задумавшись, Мэгг едва не упустила нить разговора – впрочем, до того пустого, что можно было присоединиться в любой момент.

Этель щебетала что-то о погоде, порхающих вокруг бабочках и цветущих розах – последним был посвящен целый абзац восторженных восхвалений. Мэгг снова перестала слушать до того мига, когда уловила:

– …Но не представите ли вы нас графу Сильверстайну?

– Да-да! – оживилась Мэгг, снова растягивая губы в улыбке. – Это было бы замечательно!

Лорд Норман с сомнением покосился вбок, где молодой граф с невозмутимым видом выслушивал излияния известной светской сплетницы, вдовы майора Пикарда. Майорша слыла женщиной бесцеремонной, так что невозмутимость графа, вполне возможно, прикрывала ярость. Или равнодушие. Может, ему вообще на все наплевать.

– Что ж, почему бы и нет. Наверняка леди Пикард успела изрядно его утомить.

«Эта женщина утомит и каменного идола», – подумала Мэгг и, сохраняя вежливую улыбку на губах, двинулась следом за Робертом.

– Это будет хотя бы забавно, – шепнула ей Этель.

– Куда как забавно! – прошипела в ответ Мэгг. Она не любила, когда люди выставляются напоказ, словно дрессированные обезьянки.

А граф Сильверстайн явно выставлен напоказ – по своей воле или вопреки, кто знает. Мэгг с недавнего времени тоже ловила на себе любопытные взгляды: все знали, что она обручена, однако помолвка состоялась слишком давно. Слишком… Конечно, общество будет шокировано ее экстравагантным поступком (нечасто молодая леди решается на длительное путешествие в дикие страны, лишь бы оказаться рядом с возлюбленным!), однако Мэгг этого не увидит. Прочитает в письмах матушки и Этель.

Граф почти не интересовал Мэгг. Он был, конечно, забавен с виду – эти длинные волосы, эта треуголка, – и все же ничем или почти ничем не отличался от подавляющего большинства людей, которые Мэгг не интересовали. Так что руку ему девушка подавала без всякого трепета перед скандальной знаменитостью. Ну да, его отец женился на простолюдинке, и что? Если это и пошло не на пользу роду, Мэгг Ливермор подобные вещи совершенно не касаются.

Граф лишь едва коснулся ее руки в перчатке и тут же отпустил. Майорша Пикард, надувшись из-за того, что ее потеснили, отошла в сторонку.

– Рад знакомству, мисс Ливермор.

Значит, расслышал, как ее зовут. Небось забудет через пару минут.

– И я рада, милорд граф. Как прошло ваше путешествие из Глазго?

Вроде бы матушка и леди Бигстайн упоминали, что он прибыл из Шотландии.

– Великолепно.

– И не было омрачено тяжкими новостями? – вздернула бровь Мэгг. Она знала, что дерзит, но просто так беседовать с этим человеком о птичках и пчелках посчитала невыносимо скучным.

Этель незаметно дернула ее за рукав.

– Тяжкие новости, – повторил граф Сильверстайн, словно смакуя эти слова, и ухмыльнулся. – Пусть будет так. Омрачено. Если так полагается.

Мэгг это позабавило. Весь свет знал, как именно относился старик Сильверстайн к своим наследникам. То, что граф все-таки оставил титул и состояние внуку, говорило о многом. Но внук вовсе не выглядел скорбящим и утонченным джентльменом. Скорее, он напоминал дровосека, которого вдруг попросили оплакать только что срубленную им сосну. И явился на прием, несмотря на то что должен пребывать в трауре по деду и отклонять все приглашения. Впрочем, Норманы тоже родственники, а пируют как ни в чем не бывало. Удивительная семейка.

– Пришелся ли вам по душе Лондон? – Этель кинулась спасать положение, пока не поздно. Напрягшийся было лорд Норман расслабился.

– Вполне. Очень шумный город.

– Разве Глазго не шумный?

– Все зависит от того, где вы любите прогуливаться, мисс. И что за шум стоит вокруг вас.

Мэгг заподозрила, что этот человек над ними всеми издевается. Нет, он не сказал ничего оскорбительного, и все же в его словах сквозила глубоко замаскированная ирония. Более простодушная Этель приняла все за чистую монету и продолжила задавать пустые вопросы, ответы на которые никого не интересовали.

– В этом году такое жаркое лето! А на севере не идут дожди?

– Нет, мисс. У нас дождей в этом году мало.

– Великобритании повезло с погодой, – принял участие в разговоре Роберт.

– И розы цветут как никогда, – пробормотала Мэгг, тут же получив от Этель очередной тычок в бок.

Ладно. Если этот граф такая достопримечательность, можно и поболтать с ним немного.

– Вы так неожиданно возникли на лондонском горизонте, – обронила она.

– И для меня, поверьте, это тоже оказалось сюрпризом.

Решительно непробиваем. Пустой вопрос – пустой ответ. Мэгг сделалось скучно. Конечно, у него интересное лицо, и руки без перчаток такие загорелые, и еле заметно проглядывает щетина, хотя он совершенно точно брился с утра… Но как же все это скучно! Очередная светская диковинка. Все опротивело.

– Я хочу домой. – Мэгг с громким шелестом сложила веер.

Это выбивалось из правил, так что все воззрились на нее с интересом.

– Прямо сейчас? – переспросила пораженная Этель.

– Прямо сейчас.

– Но твоя мама…

– Матушка приедет позже. У меня разболелась голова. Простите, лорд Норман.

– О, ну что вы, я все понимаю. Позвольте проводить вас до кареты.

– Роберт, вы меня чрезвычайно обяжете, если предоставите мне эту честь, – неожиданно заговорил граф Сильверстайн.

Мэгг посмотрела на него долгим взглядом. Ему-то зачем это нужно?

– Что ж, Рэнсом, уступаю честь вам. Если дама не против.

– Дама не против, – кивнула Мэгг и положила свою руку на руку графа.