Текст книги "Секунда между нами"

Тринадцать

2017

ДЖЕНН

Она сидит за столиком в гостиной и уже заканчивает покрывать ногти золотым лаком, когда слышит звонок в домофон. Она поднимает глаза.

– Я открою, – с улыбкой говорит Робби и выбегает из комнаты.

Она закрывает флакон, ставит его на столик и тоже улыбается.

Марти вернулся.

Она часто вспоминает о фотографиях, которые Робби показывал ей на своей странице в соцсети. Большинство были сделаны, когда они с Марти путешествовали вместе: вот они на сиднейском мосту Харбор-Бридж; вот – в Мачу-Пикчу; вот – в Таиланде на вечеринке в честь полнолуния[21]21
  Full Moon Party – музыкальная вечеринка, устраиваемая во время полнолуния на одном из курортов тайского острова Панган; длится три ночи. – Прим. ред.


[Закрыть], с люминесцентными повязками на голове и в оранжевых жилетах. На снимках они выглядят как парни, которым все сходит с рук: Робби с его высоким ростом и суровым лицом и Марти с дерзкой улыбкой и ярко-синими глазами. Их внешность полностью соответствовала их внутреннему содержанию: детки, прожигающие жизнь, у которых нет никаких забот. Дженн почувствовала зависть. Она завидовала им, потому что они просто взяли у родителей денег и отправились куда глаза глядят сразу после окончания школы. Им не надо было работать, они жили на всем готовом.

А ее жизнь в восемнадцать лет была совсем не такой.

Но, услышав, как открывается дверь, Дженн не может сдержать улыбку. Здорово снова встретиться с Марти, и Робби очень рад его возвращению в Эдинбург.

Она оглядывает гостиную: в баночках горят чайные свечи, в камине пылает огонь – впервые за эту осень. На столиках и каминной полке расставлены чашки с чипсами и орешками. Эти маленькие детали показались ей очень милыми, как раз то, что надо перед вечеринкой. Вообще немного странно теперь устраивать вечеринки. Им по двадцать восемь лет, и они как будто стоят на очередном пороге жизни: не совсем еще взрослые и зрелые, но уже далеко не дети, – что-то посередине.

Она слышит хлопки по спине и смех в прихожей, затем звук тяжелых шагов в направлении гостиной.

– Дженн! – восклицает Марти, подходя ближе и наклоняясь, чтобы поцеловать ее в щеку. На нем дорогущая рубашка, волосы по-модному подстрижены, подбородок гладко выбрит. Он выглядит старше своих лет, но это ему к лицу.

– Давно не виделись, – говорит он.

– Да уж, – улыбается она, – сколько лет, сколько зим.

– Кажется, с той рождественской вечеринки у Робби. Я сразу после нее улетел в Нью-Йорк.

– Точно, – отвечает она, – я тогда глинтвейна перебрала.

– Пожалуй, мы все тогда перебрали, – добавляет Робби, протягивая Марти бутылку пива, которую принес для него.

– Помнится, кто-то обещал заглядывать в гости. – Марти качает головой с притворным недовольством.

– Да ладно тебе, – отмахивается Робби. – Мы же виделись в Дубае в прошлом году.

– В начале прошлого года! И это был худший мальчишник на моей памяти. – Марти обращается к Джен: – Он постоянно торчал в телефоне. Строчил тебе в ресторане, выскакивал из бара на улицу, чтобы поговорить с тобой. Один раз мы даже спрятали его телефон под шезлонгом.

– Ну все-все, хватит, – со смехом перебивает его Робби.

Дженн невольно улыбается. Она прекрасно помнит те десять дней, которые они провели в разлуке впервые за год отношений. Это была настоящая пытка: они день и ночь обменивались сообщениями, и каждый раз, когда она их читала, ее сердце выпрыгивало из груди. Конечно, они и раньше проводили какое-то время порознь – у обоих была насыщенная жизнь, но десять дней в разных странах ощущались как бесконечность.

Тогда она осознала: между ними происходит что-то очень серьезное. То, чего она никогда не испытывала раньше и вряд ли испытает когда-либо еще.

– Где собираешься здесь работать? – спрашивает Дженн.

Марти поворачивается к ней.

– Один небольшой хедж-фонд в городе, – отвечает он.

– «Один небольшой хедж-фонд в городе», – с улыбкой передразнивает Робби. – Да, в последнее время дела у Марти идут неплохо.

Она знала, что он говорит искренне, хотя в его голосе звучит и горечь.

– Почему ты решил вернуться? – спрашивает Дженн.

Она чувствует себя на удивление легко и комфортно в обществе Марти, хотя они встречались только один раз. Как будто они дружат уже тысячу лет. Все эти дурацкие открытки, валяющиеся по всей квартире, пьяные телефонные разговоры после паба, когда у Марти за океаном вечер только начинается.

Марти пожимает плечами:

– Наверное, просто надоело жить там, вдали от дома. Нет, все здорово, не пойми меня неправильно, но все-таки я всегда был немного домашним птенчиком.

Дженн кивает, пытаясь представить, каково это – жить за границей. Ведь у нее когда-то были такие планы.

– Ну что, – продолжает Марти, переводя взгляд с одного на другого, – значит, вы уже три года вместе?

– Именно, – отвечает Робби и обнимает Дженн за талию.

Ей и самой верится с трудом. Неужели прошло уже три года? Она любит его все так же сильно.

– А что с той девушкой, с которой ты встречался в Нью-Йорке? – спрашивает Робби. – Тиффани, кажется? Я думал, у вас все серьезно.

– Ее зовут Тори, – с расстановкой произносит Марти, – и нет, в итоге у нас с ней ничего не вышло.

– Печально, дружище. «Еще один повержен в прах»[22]22
  Цитата из песни «Another one bites the dust» группы Queen. – Прим. пер.


[Закрыть].

Марти улыбается:

– Еще не вечер, и все такое. Ну, мало ли, может, я с кем-нибудь познакомлюсь на вашей свадьбе.

Робби чуть не поперхнулся своим напитком. Его рука соскальзывает с талии Дженн.

– На нашей свадьбе?

По лицу Марти пробегает тень недоумения.

– Простите, ребята, это была всего лишь шутка. Я просто предположил… – Он осекается. – Робби, только не говори, что, пока меня не было, ты растерял все чувство юмора, – быстро произносит он и смеется.

– Не дай боже! – отвечает Робби и тоже заливается смехом, но этот смех наигранный. Неуверенный.

Дженн чувствует смятение. Разве это так ужасно – жениться на ней? По правде говоря, она сама не уверена насчет свадьбы. Куча людей будет пялиться на нее, да и с родными все сложно. Но просто зарегистрироваться – почему нет. Ей казалось, они движутся в этом направлении.

Или она ошибается?

Она не успевает обдумать все как следует, потому что в дверь снова звонят.

– Я открою, – говорит она, уже зная, кто пришел.

Она не собирается зацикливаться на этом моменте весь вечер. Пожалуй, она и так слишком много думает на эту тему. В конце концов, им всего по двадцать восемь. Далеко не у всех их друзей вообще есть вторые половинки. Не будь слишком требовательной.

Когда она выходит в коридор, выражение ее лица меняется. Парни что-то с хохотом обсуждают на заднем плане. Она открывает дверь – на пороге стоит Хилари. Блестящие волосы, неестественный загар. В одной руке она держит букет розовых и фиолетовых цветов, в другой поблескивает бутылка вина.

– Привет! – Дженн расплывается в улыбке и тянется, чтобы обнять подругу.

– Он уже здесь? – шепчет Хилари, входя внутрь.

Она скидывает пальто кремового цвета, и в воздухе разливается густой аромат ее духов. Дженн берет ее пальто и вешает на крючок. На Хилари облегающее розовое платье и шпильки с ремешками, – Дженн сразу становится неуютно в обычных джинсах и черной майке. Вообще-то они не планировали сводить Марти с Хилари, но все сложилось так удачно, как пазл, – еще должна была прийти Кирсти со своим новым парнем. Дженн показалось, что Марти вполне во вкусе Хилари. Хотя, пожалуй, Марти во вкусе любой женщины.

– Привет, Хилс, – говорит Робби, как только они появляются в гостиной, и тут же направляется к Хилари. Они крепко обнимаются, потом, отстранившись, Робби с улыбкой спрашивает: – Как тебе удалось сегодня смыться с работы? Удивительно, что нам всем удалось собраться в субботу вечером.

– О, ты тоже повар? – сразу спрашивает Марти. При виде Хилари его глаза загорелись.

Она приветливо улыбается ему, ее щеки покрываются румянцем.

– Нет-нет, я врач. Как Дженн.

– Здорово, – говорит Марти, внимательно ее разглядывая. – А какой именно врач?

– Как и Дженн – врач неотложки.

– Впечатляет! Да, кстати, меня зовут Крис, – добавляет он со смехом. – Немного забегаю вперед.

– А где же Марти? – вклинивается Робби. Он улыбается, но выглядит растерянным.

– Господи, я давно уже не представляюсь этим именем, – отвечает Марти, продолжая улыбаться Хилари. – Пора уже повзрослеть.

Дженн чувствует: если бы она сейчас протянула руку между Марти и Хилари, она ощутила бы перекрестный огонь невидимых искорок – тех самых, что возникают в самом начале, когда все так радужно и весело. Никаких ожиданий и недопонимания.

– Наверное, ты прав, – говорит Робби рассеянно и хлопает в ладоши. – Пора выпить! Хилс, что тебе принести?

– Что угодно, – отвечает она. – Вот, это вам, – говорит она, протягивая Робби вино.

– О, ты просто женщина моей мечты, – ухмыляется он, глядя на бутылку, а потом обращается к Дженн: – Дамы предпочитают просекко?

– Да, было бы неплохо, – отвечает Дженн, пытаясь прочитать мысли этого человека, которого она знает как свои пять пальцев. Или думает, будто знает. Что у него в голове?

– Я мигом, – говорит Робби и выходит из гостиной. Как ни в чем не бывало, как будто ничего не случилось.

Провожая его взглядом, Дженн слышит звонок в дверь. Кирсти. Она встает, чтобы открыть, и замечает, что свечка на столе в центре гостиной дрожит, будто под порывами ветра. Волосы у нее на руках встают дыбом, а тело пробивает дрожь.

Две недели спустя

РОББИ

Длинная темная комната. За деревянными столами выпивают люди. Сквозь огромные, от пола до потолка, окна видна мощеная улочка. Неоновые огни за барной стойкой. Мы в Вест-Энде, – я хорошо знаю это место. Оглядываюсь в поисках Дженн. Они в углу: у него пинта, у нее бокал белого вина. На нем зеленый свитер, на ней то самое синее пальто. Судя по всему, сейчас осень, а значит, с того ужина прошло совсем немного времени. Как все это связано с возвращением Марти?

Я пробираюсь к ним между пустыми столиками. Наверное, это середина недели. Раньше мы часто выбирались куда-нибудь поужинать или выпить, если оба были не на смене и на следующий день не работали. Правда, выходные у нас совпадали не всегда. Сначала мы отправлялись в ресторан – корейский, греческий, турецкий – какой подвернется. Потом шли в бар, иногда выпивали немного, иногда больше, а после гуляли, болтали и смеялись.

Я тихонько присаживаюсь на деревянную скамью рядом с Дженн. Не хочу прерывать разговор, чтобы не напугать ее. Слушай внимательно, Робби. Тут должно быть что-то важное.

– Сегодня я видела Хилари на работе, – говорит она и делает глоток вина.

– Да? – спрашивает «другой» Робби без особого интереса. – Ну и как она?

– Хорошо. – Дженн приподнимает брови.

– Что значит этот взгляд?

– Она сказала, что у них с Марти было уже два свидания. Кажется, у них все складывается неплохо.

– Правда?

– Разве он тебе не рассказывал?

Робби отрицательно качает головой и отпивает из кружки.

– Что ж, отлично, – говорит он. – Они будут прекрасной парой.

– Ага, – отвечает Дженн и начинает крутить ножку бокала. Она как будто хочет что-то добавить, но он уже уткнулся в телефон, стал прокручивать ленту и смеяться. Вечно он в своем чертовом телефоне.

Она нервно откашливается, и он поднимает глаза.

– Помнишь, Марти как-то сказал про свадьбу?

– Какую еще свадьбу? – говорит он, поначалу явно озадаченный. Потом выражение его лица меняется. – А, ты про ту дурацкую шутку?

Она усмехается, продолжая вертеть ножку бокала.

– Ты ведь не расстроилась из-за этого, правда? – спрашивает он. – Я имею в виду, ты же не хочешь прямо сейчас выходить замуж?

Он выглядит встревоженным, кровь отлила у него от лица. Что может быть очевиднее?

– Нет, – отвечает она. – Но я просто подумала…

– О чем?

– Ну… что, если… Мы ведь с тобой на одной волне?

Он улыбается и берет ее за руку.

– Конечно. Мы живем в свое удовольствие, отлично проводим время, разве не так?

Дженн кивает, но очевидно, что эти слова ее совершенно не убедили. И неудивительно, ведь он так и не сказал ничего конкретного. Даже я это понимаю. Почему он больше ничего не говорит? У меня сводит живот. Это наш первый разговор о браке, и я не дал ей никакой уверенности. Я действительно так себя повел?

Дженн допивает вино и ставит пустой бокал на стол.

– Повторим? – быстро спрашивает Робби, собираясь встать.

– Думаю, мне на сегодня хватит. – Она вымученно улыбается. – У меня завтра экзамен на промежуточный сертификат, если помнишь. К тому же мы с тобой за последний месяц и так хорошо погуляли.

– Ты уверена? – спрашивает Робби с наигранным разочарованием.

– Уверена. Я должна сдать экзамен, чтобы получить квалификацию.

– Кажется, ты говорила, что есть несколько попыток?

– Да, четыре, – медленно произносит она. – Но следующая только весной, и каждую попытку нужно оплачивать. И вообще, если я провалюсь, это будет ужасно. – Она нервно качнула головой, будто сама мысль о провале приводит ее в ужас.

– Ну что ж… Ладно, – соглашается Робби, поднимая руки. – Просто я подумал, мы давно не выбирались куда-то вдвоем. Но ничего. Пойду расплачусь.

– Стой, – говорит она, и он оборачивается. Она вздыхает, улыбается. – Давай еще по бокалу. Но не больше.

Он победоносно вскидывает кулак.

– Только на этом все, ладно? – добавляет она.

– Хорошая девочка, – ухмыляется он. – Обещаю, в десять ты уже будешь лежать в постели, а в восемь утра сядешь за книжки.

– Договорились, – отвечает она, глядя на него с безграничной любовью и доверием.

Я чувствую себя отвратительно, зная, что будет дальше.

– Уверен, у тебя все получится, – бросает он, уже направившись в сторону бара. – Как всегда.

Пять недель спустя

ДЖЕНН

Повернув ключ в замочной скважине, она входит в полумрак прихожей. В коридор просачивается свет из кухни, и она слышит глухой стук тарелок и лязг столовых приборов – разгружают посудомойку. На столике, рядом с какой-то зеленой мишурой, стоит ее пустая кофейная чашка, которую она бросила там, убегая в нервном возбуждении. Она так ждала сегодняшнего дня, в полной уверенности, что сдаст этот экзамен, ведь она приложила столько усилий. Как же ей теперь паршиво. Даже испанская сеньорита на кофейной чашке как будто насмехается над ней, отбивая каблуками ритм и обмахиваясь веером. Они купили эту чашку несколько месяцев назад, когда ездили на выходные в Мадрид. Робби называет ее «твоя дерзкая чашка».

Дженн закрывает дверь, и возня на кухне сразу прекращается. В дверном проеме появляется Робби.

– Не слышал, как ты вошла. Ну, поздравляю! – говорит он с улыбкой и подходит к ней. – Я купил шампанское, сейчас приедет еда из китайского ресторана.

– Я провалилась, – тихо и просто произносит она.

Бросив сумку на пол, она берет чашку со столика и уходит. Дженн чувствует, что он смотрит ей в спину – пристально, испытующе, но она не в силах обсуждать эту тему.

Открыв посудомойку, она ставит туда чашку, и сеньорита вниз головой погружается во мрак. Разве он не мог сам ее убрать? Ведь он целый день был дома.

– Как это? – начинает он. – Ты серьезно?

– Конечно, серьезно, – огрызается она, сама не узнавая свой голос. Но она в панике. Такого с ней никогда не было.

– Но ты же так старалась, готовилась, – растерянно бормочет он. – Ничего не понимаю.

Она глубоко вздыхает, а в голове одна мысль: умчаться домой на велосипеде.

– Нет, я не особо готовилась, Робби. Я работала, – твердо произносит она. – И почти не занималась учебой. Я проводила все время с тобой, с твоими друзьями или родными, кроме того, мы путешествовали. Если я хочу сдать экзамен, мне нужно сосредоточиться. Пора что-то менять. Это у тебя есть возможность спокойно сорваться с работы в любое время, но я больше так делать не буду.

Выражение его лица меняется. Все ликование и радость как рукой сняло.

– Дженн, по-моему, ты преувеличиваешь, – наконец говорит он. – Это просто какой-то экзамен. Разве ты не можешь его пересдать?

– Дело не в этом. Ты что, не понимаешь, как переэкзаменовка выглядит со стороны? И как это может отразиться на моей карьере?

– Господи, Дженн! Успокойся. Это не конец света.

Она закрывает лицо руками. Он ничего не понимает. Он вообще не способен понять, насколько это важно для меня и что мне пришлось пережить.

– Ну прости меня, – произносит она, чувствуя, что вот-вот расплачется. – Просто у меня был тяжелый день. Я пойду спать. – Она быстро выходит из комнаты, чтобы он не видел ее слез.

– А как же китайская еда? – бормочет он, и она резко останавливается, но не оборачивается.

Она понимает, что сама виновата: ей нужно было сидеть дома и учиться, и этот провал на ее совести. Но ведь Робби постоянно ее искушал. Почему он ни разу не поступил ответственно? Почему не поддерживал ее, когда она в этом так нуждалась?

И сейчас не поддерживает.

– Да иди ты к черту со своей едой, Робби, – говорит она и уходит со слезами на глазах.

В спальне она скидывает кроссовки, снимает легинсы. Кровать не застелена, посередине валяется скомканное одеяло – все как оставил Робби, выбравшись из постели. Но сейчас она не обращает на это внимания и просто забирается под одеяло в надежде, что ей удастся быстро уснуть и забыть сегодняшний день. Завтра она встанет и начнет заниматься как следует – и больше никогда не допустит такого провала. Она смотрит на часы – над увядающими персиковыми цветами движется длинная стрелка.

Дженн, пожалуйста, очнись! У нас мало времени.

Она вскакивает и обводит комнату внимательным взглядом. Откуда этот голос? У нее заколотилось сердце. Но в спальне никого нет. Она снова ложится и пытается успокоить себя – как делала с тринадцати лет. Все хорошо, Дженн, все хорошо. Но на душе скребут кошки. Из-за того, что не сдала экзамен, из-за того, что сорвалась.

И особенно из-за того, что Робби сейчас нет рядом.

Сквозь туман своих мыслей она слышит, как на кухне из бутылки вылетает пробка и шампанское льется в одинокий бокал. Ее охватывает разочарование, она зажмуривается и проваливается в пустоту.

Четырнадцать

2006

РОББИ

Рассеянный свет. Фокусируюсь. Пульсация в голове утихает. Я в прихожей какой-то другой квартиры. Дом явно старой постройки. По периметру деревянный плинтус, на полу полосатый коврик, грубо выструганные доски. На стене рядом с дверью большая красочная картина, на столике – фотография Дженн с матерью, рядом ваза со свежими цветами.

Снова их квартира. Но на этот раз она выглядит лучше. Как-то радостнее. Гостиная, теперь чистая и опрятная, залита светом. Нет печальной матери на диване или дурацких программ по телевизору. Должно быть, все изменилось к лучшему.

Слава богу, мы наконец выбрались из предыдущего воспоминания. Было невыносимо видеть, как Дженн, раздавленная, лежит в темноте, пока я хлебаю шампанское в одиночестве. Как я не догадался, что она плачет? Я должен был утешать ее, а не пить.

И не стоило мне кричать. От того, что она испугалась, никакого толку.

Снова.

Металлический стук со стороны двери. Шуршание. На половицы падают письма. Звук быстро приближающихся шагов. Я оборачиваюсь и вижу, как она летит мне навстречу – нескладный подросток Дженн, в желтых шортах и белой футболке. Я поспешно отступаю в сторону. Понятия не имею, чувствует ли она мое присутствие, но сейчас мне и не хочется этого знать. Она садится на корточки, копается в письмах, потом выхватывает большой коричневый конверт, сжимает его и надрывает. Чуть дыша, трясущимися руками она вынимает из конверта лист бумаги. Прочитав письмо, она радостно вскрикивает, смеется, снова вскрикивает.

Я тоже не могу удержаться от улыбки. Такой счастливый момент, а я и не знаю, что происходит. Появляется ее мама с озадаченным видом, она вытирает руки кухонным полотенцем.

– Что такое? – спрашивает она.

– Поступила! – кричит Дженн, прыгая с бумагой, зажатой в руке. По ее щекам текут слезы.

Мэриан бросается обнимать Дженн. Дочь возвышается над матерью, сияющей от гордости. Наконец они расцепились и стали разглядывать бумагу, улыбаясь друг другу.

– Вот бы он узнал, – говорит Дженн в какой-то момент, и Мэриан сразу меняется в лице. Она снова начинает тереть руки о полотенце, хотя они абсолютно сухие.

– Сегодня такой день, не будем об этом, – отвечает она преувеличенно бодрым голосом. – Давай лучше праздновать. Можем где-нибудь поужинать после школы. Например, в том ресторанчике, у которого ты все время останавливаешься. Такой модный, с цветами над дверью? И Кэти пригласим.

– Мама, – почти одергивает ее Дженн, – это место нам не по карману Ты ведь знаешь.

– О, – бормочет Мэриан, а потом кивает. Она выглядит растерянной. – Да, наверное, ты права.

Так странно слышать, когда ребенок разговаривает со своим родителем в таком тоне. Дженн пришлось взять на себя роль разумного взрослого – у нее просто не было другого выбора. Так вот почему она не хотела брать студенческий кредит на путешествия. Чтобы не залезать в долги.

Я никогда не думал о деньгах, когда был ребенком. Да и сейчас не думаю. Мама с папой купили мне квартиру много лет назад. Не считая оплату коммунальных услуг, своим заработком я распоряжаюсь как мне заблагорассудится.

Теперь понятно, что у Дженн все было гораздо сложнее.

Она пристально смотрит на маму.

– Наверняка ты знаешь, где он, – предпринимает Дженн очередную попытку. – Это важное событие и для него тоже.

Мэриан качает головой:

– Я понятия не имею, где он и куда уехал. Я ведь рассказала о том, что произошло…

– Но, мама, он никогда бы так не поступил. Я уверена.

– Да что ты? – резко отвечает Мэриан. Впервые слышу, что она повысила голос. – Веришь ты или нет, а я сказала тебе правду.

Дженн открывает рот, чтобы ответить, но в этот момент раздается звонок. Они обе подскакивают, я тоже, и мы все поворачиваемся к двери. Звонок повторяется, на этот раз он почти кричит.

– Кто бы это мог быть? – спрашивает Мэриан, не двигаясь с места. И вдруг она как будто возвращается в детство: стоит в темной прихожей, растерянная и испуганная, словно кролик в свете фар.

Раздается пронзительный писк домофона, и Дженн поднимает трубку.

– Заходи, – говорит она, улыбаясь, и нажимает кнопку, чтобы открыть дверь. – Это Кэти, – сообщает она маме.

По лицу Мэриан пробегает тень облегчения, и она выдыхает, роняя полотенце. Внизу громыхает входная дверь, слышатся шаги по лестнице. Черт, только продолжайте говорить. Поэтому у нее такие плохие отношения с матерью? Потому что Дженн ей не верит?

За все эти годы я встречался с Мэриан всего пару раз. Один раз, когда она приехала и мы устроили торжественный ужин как положено. Второй раз, когда мы отправились в Лондон, чтобы встретиться с друзьями, и Мэриан тоже оказалась там. Оба раза Дженн так нервничала, что была сама на себя не похожа. Как будто эти встречи что-то в ней пробудили, растревожили душу. Но когда я попытался поговорить с ней об этом, она замкнулась в себе. Поэтому я перевел разговор на другую тему – более приятную для нее.

Или для меня?

В животе все сжимается в один комок.

Что, если мама Дженн имеет какое-то отношение к ее тайне, а я это упустил?

Звук шагов становится громче, и Дженн открывает дверь как раз в тот момент, когда на лестничной площадке появляется копна темных волос, зеленая толстовка и розовые пижамные штаны.

– Я получила А по искусству и четыре С[23]23
  4Cs of 21st century education (4C образования XXI века) – показатель, включающий четыре базовых навыка, необходимых для успешного обучения и развития: critical thinking (критическое мышление); communication (коммуникабельность); collaboration (способность к сотрудничеству); creativity (креативность, творческий подход). Данный показатель учитывается образовательными учреждениями ряда стран. – Прим. ред.


[Закрыть]! – верещит Кэти, сжимая в руке свой надорванный конверт. – А ты? Ты получила что хотела?

Кажется, ее волосы не видели расчески уже несколько недель. Это что, овсянка у нее в волосах?

Но Кэти все равно мне нравится, она интересная. Почему Дженн перестала с ней дружить?

– Да, – кивает Дженн.

Кэти порывисто обнимает ее, и они, спотыкаясь, проходят в квартиру. Они то и дело подпрыгивают, их лица светятся от счастья – как будто утреннее солнце заливает их своими лучами. Дженн выглядит такой беззаботной и радостной – она снова стала похожей на ребенка.

Мэриан, немного смущенная, тихонько стоит в стороне.

– Поздравляю, Кэти, – говорит она, когда девочки наконец немного успокоились. – В какую художественную школу думаешь пойти?

– Пока не решила, – выдыхает Кэти. – Но ведь здорово, а?

Мэриан улыбается и кивает.

Звонит телефон, стоящий на столике, и Дженн быстро поднимает трубку, не переставая улыбаться.

– Привет, – говорит она. – Ага, сдала, а ты? – Пауза. – Это чудесно, поздравляю! Да, увидимся.

Дженн кладет трубку и поднимает глаза.

– Кто звонил? – спрашивает Кэти, все еще подпрыгивая. Кажется, она сейчас не в состоянии спокойно стоять на месте.

– Просто Дункан. Спрашивал, как все прошло.

Кэти закатывает глаза и улыбается.

– «Просто Дункан», – передразнивает она. – Он влюблен в тебя по уши. Кто еще стал бы тебе названивать с утра пораньше, кроме меня?

– А кто такой Дункан? – спрашивает Мэриан, глядя на девочек. Она будто старается принять участие в разговоре.

Дженн краснеет и качает головой:

– Просто друг. И вообще, я все лето ничего о нем не слышала.

– Ну-ну, – говорит Кэти и начинает пританцовывать под воображаемую музыку.

Они с Дженн кружатся в прихожей, и свет в моих глазах становится все ярче и ярче.

– Посмотрим.

Две недели спустя

ДЖЕННИ

По окнам библиотеки барабанит дождь. Дженни смотрит на серое, быстро меняющееся небо. Лето официально подходит к концу.

Вернувшись к своему учебнику, она пробегает глазами домашнее задание по биологии, полученное сегодня утром. Она знает, что оценки за последний год школы уже не имеют особого значения, поскольку она прекрасно сдала экзамены, но мало ли.

– Привет, Дженни, – слышится тихий голос, и с другой стороны стола появляется знакомая фигура Дункана.

Его волосы мокрые от дождя, щеки порозовели от холода, хотя, может, и от игры в футбол. Он улыбается, бросает рюкзак на пол и достает из него учебники. После той вечеринки в прошлом году у них вошло в привычку заниматься в библиотеке в обеденный перерыв. Они будто подталкивали друг друга в учебе и внимательно следили за результатами. Наверное, поэтому у них обоих все так хорошо получалось.

– Ты на какой главе? – шепотом спрашивает он, усаживаясь и открывая книгу.

Даже намокшие, его волосы остаются белыми. Глаза ярко-синие, на носу веснушки. Она уже знает, что он будет таким же бледным и в зрелом возрасте, как будто видела его взрослую версию – с легкой щетиной на чуть огрубевшем лице. Симпатичный. Умный не по годам, – сказал бы папа.

– Я на скелетных мышцах, – отвечает она, постукивая карандашом по странице.

Дженни словно очарована человеческим организмом с тех пор, как несколько лет назад сломала руку, упав с велосипеда. Несмотря на боль, она очень хорошо чувствовала себя в больнице, когда врачи осматривали ее, делали рентген, накладывали гипс. Все это как будто успокаивало.

Поэтому она и решила стать врачом, чтобы тоже научиться облегчать страдания. Помогать людям, когда они в этом нуждаются.

– Ты Кэти не видел? – спрашивает Дженни. – Она вроде тоже собиралась прийти.

– Кэти? – говорит Дункан, поднимая глаза. – Кажется, она пошла в художественный класс.

– Понятно.

– Наверное, вам двоим будет нелегко.

– Почему?

– Ну, – начинает Дункан, – думается, Кэти спонтанно, в последний момент решит, куда пойти, когда мы окончим школу. Она всегда казалась мне… немного авантюристкой. – Он осторожно подбирает слова, как будто боится кого-то обидеть. И это так мило.

Она улыбается:

– Да, наверное, ты прав.

Дженни знает, что Кэти действительно еще не думала, куда поступать. Принимать решения заблаговременно не в ее характере, впрочем, ей это и не нужно.

В отличие от Дженни.

Они перестали общаться с Лорой к концу пятого года учебы в средней школе, хотя чей это был выбор, осталось неясным. Дженни для себя решила: если она хочет получить хорошие оценки, веселиться на вечеринках каждые выходные непозволительно. Казалось, у нее в животе есть какой-то нервный узел, комок напряжения, который заставляет ее двигаться вперед, заботиться обо всем и обо всех. Мама преподает рисование в общественном центре на полставки и может рисовать в свое удовольствие, но этого недостаточно. Разумеется, ни о каких накоплениях не было и речи. Почему папа оставил нас ни с чем? Дженни стала разносить газеты по утрам, кроме того, по выходным она подрабатывала в доме престарелых. И ей понравилось это ощущение – когда ты имеешь деньги и можешь распоряжаться ими по своему усмотрению. И контролировать собственную жизнь. Теперь она могла сама зарабатывать деньги и заботиться о себе.

– Ты уже думала, в какие университеты подашь документы? – вдруг спрашивает Дункан. Его ручка застывает над страницей, испещренной аккуратными четкими пометками.

Я должна учиться в Эдинбурге. Я не могу оставить маму.

– Скорее всего, я буду учиться здесь, в Эдинбурге, – говорит она будничным тоном.

Он улыбается, его щеки слегка розовеют.

– Я тоже подумываю об этом.

– О, я уверена, что ты поступишь. Все-таки ты лучший ученик в классе.

– Один из лучших, – поправляет он, и она усмехается. – Что ж, может, мы будем учиться с тобой на одном медицинском факультете.

Внезапно что-то екает у нее в груди. Как будто он сказал то, что она уже знает. Словно она вспоминает сон, который видела прошлой ночью, и теперь это происходит наяву.

Она снова отключается.

– Может быть, – с улыбкой отвечает она.

РОББИ

Они оба склоняются над своими учебниками, и теперь я понимаю, почему они поладили. Чтобы я вот так сидел в школьной библиотеке и корпел над книгами? Нет, это нечто невообразимое. На секунду пытаюсь представить, что было бы, если бы мы с Дженн вместе учились в школе. Какое впечатление мы бы произвели друг на друга? Стали бы общаться?

Видимо, и вправду всему свое время.

Но почему я постоянно вижу этого парня? Связан ли он как-то с ее тайной?

И насколько близко сейчас грузовик?

Я вдруг понимаю, как легкомысленно отношусь ко всему происходящему. В нас летит чертов грузовик, а я слоняюсь по библиотеке. Разве так можно найти способ, чтобы кого-то предупредить? Прорвать этот вакуум?

Телефон. Почему я, черт подери, не подумал об этом раньше? Шарю по карманам. Дерьмо. Его там нет. Наверное, валяется где-то в машине.

Я осматриваюсь: книжные полки, потрепанные столы. И вдруг мое сердце подскакивает! Компьютер.

А вдруг получится?

Подойдя ближе, я вижу, что это старая, громоздкая модель по сравнению с нынешними – тонкими и легкими. Но все же компьютер. Хотя это глупая идея – вряд ли компьютер будет работать в ее воспоминаниях. Надо быть реалистом.

Но, может быть, есть что-то такое, о чем я не знаю?

Сажусь перед компьютером, оглядываюсь на Дженн. Она перешептывается с Дунканом, не сводя с него глаз, и я немного завидую тому, что произойдет между ними. Мне нет места в этой части ее жизни. Но что у них случилось? И о чем еще она никогда мне не рассказывала?

С неприятным чувством в груди я возвращаюсь к компьютеру. Дважды щелкаю мышкой, и экран возвращается к жизни. Господи ты боже мой. Да он совсем старикан! Я много времени проводил за компьютером, когда был подростком, – скачивал музыку, общался с друзьями. Фай страшно злилась, потому что в это время не могла звонить по домашнему телефону.