Текст книги "Секунда между нами"

Одиннадцать

2016

ДЖЕНН

Она пробирается через высокую траву, шелест которой напоминает шепот. Вечернее солнце проглядывает сквозь ветки деревьев, и она плотнее кутается в старую серую толстовку Робби. Он останавливается и спускает Струана со своих широких плеч.

– Беги, малыш, – говорит он.

Струан сразу же исчезает среди кустов, только его каштановая макушка мелькает в зарослях.

– А он не… – начинает она.

– Ничего с ним не случится, – заверяет ее Робби. – Все вокруг огорожено, не волнуйся.

Она с облегчением кивает. Они часто ходят со Струаном на прогулку, когда бывают у родителей Робби, но обычно бродят по ближайшим улицам или в парке. Фай в это время может позволить себе отдохнуть. Кроме того, в глубине души Дженн просто обожает эти прогулки. Как будто они с Робби заимствуют кусочек настоящей семейной жизни, частичку прочного фундамента, которого у нее никогда не было. Ей всегда хотелось быть частью одной большой семьи: братья, сестры – родные и двоюродные, племянники, племянницы – все собираются на ужин или чей-то день рождения. Ее родители оба были единственными детьми в семье.

– Почему мы никогда не приходили на это поле раньше? – говорит она, оглядываясь по сторонам. Впрочем, полем это назвать нельзя, скорее это полянка. Она находилась недалеко от родительского дома – надо было только свернуть с дороги на маленькую тропинку, которая вилась между другими большими частными домами.

– Разве? – отвечает он, почему-то смутившись. Он задумывается, и на его лбу появляются морщинки. Весенний ветерок треплет волосы. – Мы часто приходили сюда, когда были детьми, хотя нам запрещали здесь гулять. Кирсти всегда боялась, что у нас будут из-за этого неприятности. – Он улыбается, качая головой. – Мы даже сделали тут веревочные качели, – говорит он, указывая на высокое дерево неподалеку. – Но кто-то их срезал. Типа это небезопасно. Чертовы зануды. Фай тогда страшно разозлилась.

Проходя под толстой, низко свисающей веткой, Дженн рассматривает старую бугристую кору, узлы и трещины, оставленные временем. Она думает о том, сколько эта ветка повидала за время своего существования, о хрупких жизнях, зародившихся в гнездышках на ней, о каждом ребенке, вес которого она выдержала… Должно быть, она хранит много разных историй.

– Смотри! – восклицает Дженн. – Они еще здесь!

– Кто? – Он останавливается рядом с ней.

– Ваши качели, – улыбается она, глядя на истлевшую грязную белую веревку, обмотанную вокруг ствола.

– И правда, – мягко говорит он.

Этот маленький осколок его прошлого, который она обнаружила, привел ее в восторг. Как будто она получила частичку Робби, которой ни у кого больше нет. На мгновение перед ее глазами возник маленький мальчик – чуть старше Струана. Он бегает по поляне, привязывает качели к дереву. Он знает, что это запрещено, но отказывается плясать под чужую дудку. Она и сейчас иногда замечает в его глазах этот дерзкий огонек.

Робби поворачивается к ней.

– Знаешь, о чем мне сегодня напомнила мама? – говорит он, и его дыхание учащается.

– О чем же?

– О том, что мы с тобой вместе уже восемнадцать месяцев.

Он сглатывает подступивший к горлу ком и делает глубокий вдох.

– И вот так ты хочешь мне сказать, что с тебя хватит? – поддразнивает она. – Не обязательно было приводить меня сюда, чтобы сообщить об этом…

Он молча притягивает ее к себе и целует – под старой веткой, под многочисленными слоями зеленой листвы, уходящей высоко в небо.

Потом он отстраняется и с нежной улыбкой смотрит на нее сверху вниз. Наверное, никогда еще она не чувствовала себя такой живой и в то же время умиротворенной. Потому что впервые за все это время она увидела проблеск надежды на их совместное будущее.

И она уверена, что он тоже это видел.

Они отходят от дерева и направляются туда, где Струан размахивает палкой, сражаясь с невидимыми пиратами, и у Дженн появляется отчетливое ощущение, что тот Робби, из другого времени, все еще здесь. Стоит под той веткой и смотрит им вслед. Ветер с воем проносится между деревьями, словно взывая к ним из другого мира.

* * *

РОББИ

Я снова в машине. Руки на руле. Нога на педали газа.

Ура, я вернулся!

Теперь нужно просто съехать на другую полосу.

Пытаюсь надавить ногой на газ – но она будто застыла.

Пытаюсь пошевелить руками – они неподвижны.

Дерьмо.

Почему я не могу двигаться?

Время остановилось.

Как в книге Фай. Краем глаза замечаю, что Дженн по-прежнему смотрит на грузовик, который несется прямо на нас. Теперь он еще ближе. Я знаю это.

Надо посмотреть ей в лицо. Она должна увидеть меня. Тогда она поймет, что происходит, очнется, и мы сможем отъехать. Нужно заговорить с ней. Я представляю, как кричу, ору во все горло, кручу руль до упора, поворачиваюсь к ней и говорю, чтобы она прекратила думать, будто мы погибнем, ведь мы только что вернулись.

Точнее, она вернулась.

Но ничего не происходит. В воздухе продолжают летать частички пыли, сердце все так же бешено колотится, я не могу мыслить ясно.

В голове всплывает картинка, мой любимый момент: мы с Дженн лежим рядышком на траве в парке Мидоуз, смотрим на пушистые облачка в весеннем небе, наблюдаем за птицами, которые поднимаются высоко вверх, а потом появляются прямо над нами. Я вдыхаю аромат свежескошенной травы, воздух как будто наполнен прекрасными перспективами. Я поворачиваюсь к ней, вглядываюсь в ее лицо без грамма макияжа, смотрю на ее коротко стриженные волосы и удивляюсь тому, как сильно я люблю ее после стольких лет, проведенных вместе. Всплывают и другие картинки: вот мы в Пентленде – попали в сильную грозу и смеемся до колик; вот заблудились, когда колесили на машине по северу, где не было связи, так что нам пришлось без конца слушать лучшие песни The Beach Boys[15]15
  Американская рок-группа, популярная в 1980-х. – Прим. пер.


[Закрыть]; вот один из многочисленных ужинов с друзьями, а вот ночи, которые мы проводили только вдвоем; вот ее лицо, которое я видел каждое утро, и еще, и еще…

Почему ты ушла?

Когда я вглядываюсь в яркое пятно света, приближающееся к нам, мое сознание озаряется другим светом. Я как будто уже видел этот свет несколько мгновений назад, но в какой-то другой реальности.

Зеленый.

Дженн в машине рядом со мной. Она смотрит на светофор и произносит эти слова. Я помню, что в ее голосе прозвучали нотки паники, она сильно нервничала. В ее сумке звонит телефон, она достает его. Глубокий вдох.

Я должна тебе кое-что сказать.

Двенадцать

2005

РОББИ

Открываю глаза, сердце бешено колотится. Темно.

Я еще в машине?

Постепенно тусклый свет заполняет пространство. Диван. На нем человек.

Мэриан.

Вот дерьмо!

Все еще воспоминания.

Она сидит одна, время от времени на ее лицо падает свет от экрана телевизора. На ней домашний халат, голова откинута на выцветшую подушку. На столике пустая пачка из-под чипсов, нетронутая чашка чая. Периодически из телевизора слышится сдержанный смех, но она не улыбается. И выглядит такой измученной. Это не похоже на их дом. Сквозь эркерные окна пробивается свет уличных фонарей – кажется, мы в квартире. Видимо, они переехали.

Я должна тебе кое-что сказать.

О боже.

Машина. Воспоминания Дженн.

Нет, нет! Нужно вернуться в машину. Она хотела мне что-то сказать прежде, чем все случилось, – сейчас я вспомнил. Сердце бухает в груди. Я не могу дышать.

Робби, успокойся.

Вдох, выдох.

Просто думай.

Она собиралась что-то сказать, потом на нас летел грузовик, а потом мы вернулись в ее воспоминания. И теперь они не прекращаются.

Мои мысли путаются.

Постой-ка.

А если Дженн до сих пор пытается мне что-то сказать? Что-то важное. Может, все это делает не она, а ее подсознание? Оно затягивает меня в ее мир, показывает ее жизнь, заставляет наблюдать, пока я не догадаюсь, о чем она хотела мне рассказать.

Потому что она думает, будто скоро умрет.

У нее есть какая-то тайна.

Может, поэтому я не могу сдвинуть машину с места? Фай говорила, что люди выносят из околосмертного опыта какое-то особое знание. Что, если это правда?

И чтобы Дженн очнулась, я должен раскрыть ее тайну.

Это может быть рискованно, но у меня нет другого выбора. И если я прав, то смогу предотвратить катастрофу.

Я смогу предотвратить это.

Но грузовик приблизился уже почти вплотную. У нас мало времени.

Черт!

Какой-то шум. В комнату входит Дженн. Она изменилась. Не только потому, что выросла, – ей лет шестнадцать, а потому, что она совсем на себя не похожа. На лице толстый слой макияжа, волосы выпрямлены, на ней черное платье на бретельках. Я по пальцам одной руки могу сосчитать, сколько раз Дженн надевала что-то, кроме джинсов или легинсов, и в основном это были какие-то официальные мероприятия типа рубиновой свадьбы моих родителей или помолвки Марти.

Позади нее появляется кто-то еще – блондинка, тоже сильно накрашенная. Это Лора, из парка аттракционов. Взгляд у нее осоловелый, она слегка пошатывается. Тяжелый сладкий аромат духов вперемешку с кислым запахом алкоголя наполняет воздух. Я знал таких девчонок в своей школе, они выглядели намного старше своих лет и рано начали шляться по барам и встречаться со взрослыми парнями. Но почему Дженн общается с ней? Где Кэти?

Дженн глубоко вдыхает.

– Мама, – произносит она. Мэриан поворачивается. – Мы пойдем гулять, хорошо?

Слышу знакомые заботливые нотки в ее голосе, и на душе у меня теплеет. Хотя внешне она выглядит совсем иначе, но это все та же Дженн, даже в такой альтернативной версии. Настоящая Дженн.

Мэриан приподнимается и смотрит на девочек. Сначала она кажется растерянной, как будто не знает, что делать. Но потом все же спрашивает:

– И куда вы пойдете?

– На вечеринку, – быстро отвечает Дженн. – Но если тебе нехорошо, я могу остаться.

Могу поклясться, что в ее взгляде – мольба, словно она хочет, чтобы мама остановила ее. Именно так сделал бы папа.

Лора икает, прикрывая рот рукой.

Давай, Мэриан, скажи что-нибудь.

Разумеется, она остановит их, куда бы они ни собирались.

Но она просто кивает:

– Все нормально.

– Ладно, – говорит Дженн. – Если захочешь поесть, ужин на плите, жареные овощи. И я включила горячую воду в ванной.

Мэриан слабо улыбается:

– Спасибо, моя хорошая.

– Ну, до свиданья, миссис Кларк, – говорит Лора и подталкивает Дженн к выходу, шепча ей что-то на ухо.

Мэриан опять откидывается на подушку и продолжает смотреть в телевизор с тем же безучастным лицом. В тот момент я был страшно зол на нее. Она никогда не поддерживала Дженн, когда та отчаянно нуждалась в этом. Никогда не пыталась понять собственную дочь.

Без каких-либо прелюдий комната начинает меркнуть, будто я теряю сознание. Сколько же всего Дженн не рассказывала мне.

И я узнаю́ об этом только сейчас.

ДЖЕННИ

Вечеринка. Приглушенный свет, шум голосов на фоне музыки. Сигаретный дым застилает ее подведенные глаза, словно холодный морской туман, который раньше опускался на их старый сад. Гостиная полна народу, люди сидят на диванах, креслах, на полу. На стеклянном кофейном столике стоят бутылки сидра, пива, крепкий алкоголь. Дженни неловко примостилась на подлокотнике дивана, оттуда ей видно, как Лора фотографируется в углу с группой девушек постарше.

Здесь почти все из выпускных классов и только один чудаковатый парень примерно одного с ней возраста. Дженни неуютно, она почти ни с кем не знакома и не знает, с кем поговорить. Вообще-то на вечеринку пригласили Лору, она встречается с кем-то из этих парней. Кэти тоже собиралась пойти, но ее мама сказала, что на вечеринку с алкоголем ее не отпустит. Дженни смотрит на свой напиток, который она едва пригубила: он ярко-синего цвета, с тошнотворным вкусом. Этот цвет напоминает ей о поездке в океанариум «Глубоководный мир»[16]16
  Deep Sea World – крупнейший океанариум Великобритании. – Прим. пер.


[Закрыть], где она была вместе с папой в детстве. Она вспоминает завораживающий тоннель с акулами, пронизанный светом. Как бы она хотела оказаться там прямо сейчас.

– Привет, – слышит она, оборачивается и видит знакомое лицо в обрамлении светлых всклокоченных волос. Дункан. В памяти всплыл момент, когда на уроке биологии он склонился над горелкой Бунзена и, вытаращив глаза, сосредоточенно выполнял задание.

– Привет, – отвечает она и неожиданно чувствует облегчение. Здесь он совсем не такой, как в школе, в синей футболке и джинсах он выглядит более расслабленным. В руке у него пиво. Бутылка почти полная.

– Тебе тут нравится? – спрашивает он.

– Ну, не совсем, – отвечает она.

Они обмениваются понимающими взглядами.

– Вообще-то я тоже никого здесь не знаю, – говорит он. – Обычно я не хожу на вечеринки.

– Как же ты здесь оказался?

– Мы играем в футбол с Эриком.

Она кивает, вспомнив парня, открывшего им дверь, – у него прилизанные черные волосы и жутковатая улыбка. «Горячий парень», – шепнула ей Лора, как только они вошли, а потом бросила ее в углу в одиночестве.

– Получается, – говорит Дункан уже немного неуверенно, – мы с тобой вместе ходим на все три предмета, по которым будут выпускные экзамены, так ведь?

Она улыбается. На самом деле она его не замечала.

– Ага. Я хочу поступить на медицинский, если получится.

– Я тоже, – усмехается он.

Позади них на диване начинается какая-то возня, двое парней борются, и один толкает другого прямо на Дженни. Еще немного, и она бы упала, но Дункан поддерживает ее рукой. Она не может удержаться от смеха, и ему тоже стало смешно.

– Не хочешь выйти на улицу? – спрашивает Дункан. – В патио тоже можно посидеть.

– Конечно, почему нет, – кивает она, поглядывая на Лору – той совершенно безразлично, где находится Дженни. Подышать свежим воздухом и поболтать было бы неплохо. Дома ее ждут только мрак и тишина.

Соскользнув с подлокотника дивана, она хватает куртку, и они пробираются в битком набитый коридор. Дункан открывает дверь, и она выходит на крыльцо, где ее встречает порыв холодного осеннего ветра. Спускаясь по ступенькам, она слышит за спиной постепенно затихающий ритмичный грохот басов.

На следующий день

РОББИ

Музыка. Тихо играет радио. Я в спальне, которая выглядит очень странно. Стены снизу доверху увешаны репродукциями картин – многие кажутся мне знакомыми, среди них есть действительно знаменитые. По всему полу и огромной кровати разбросана одежда. Я всегда считал себя неряхой, но это был совсем другой уровень.

В спальне никого нет, но фотографии Дженн и Кэти, прикрепленные к зеркалу, подсказывают мне, где я оказался.

Это вскоре после вечеринки?

Дженн и Дункан. Странно было наблюдать за тем, как они уходят вместе. Будто у них есть какая-то своя история, в которой мне нет места.

Интересно, думала ли она о нем, когда мы встречались?

Судя по всему, это те моменты, на которые я должен обратить особое внимание: места, где я никогда не был, разговоры, которых я никогда не слышал. Скорее всего, где-то там и скрывается ее тайна.

Но это Дженн мастер отгадывать загадки, а не я. Дженн обожала по вечерам играть в Pictionary или «Кто я?»[17]17
  Pictionary – настольная игра, в которой нужно угадывать слова по рисунку; «Кто я?» – игра, в которой нужно угадывать персонажей, загаданных другими участниками. – Прим. пер.


[Закрыть]. Как сейчас вижу ее в доме моих родителей: ко лбу прилеплена желтая бумажка, на которой моим детским почерком нацарапано «Долли Партон»[18]18
  Американская кантри-певица и киноактриса (род. 1946). – Прим. пер.


[Закрыть]. Дженн всегда со всей серьезностью и настоящим энтузиазмом относилась к такого рода развлечениям. «Я человек?», «Я актер?». Она продолжала до тех пор, пока не угадывала. Никогда не сдавалась.

Теперь моя очередь не сдаваться.

Дверь в спальню распахивается, и я замираю.

– С ума сойти! Ты должна все мне рассказать! – слышу я, и в комнату влетает Кэти в пушистой красной кофте с блестками. Следом входит Дженн, стаскивая с себя серый кардиган. В комнате тепло.

Кэти падает на кровать и выжидающе смотрит на Дженн. Но та только улыбается и усаживается в огромное розовое надувное кресло.

– Да нечего особо рассказывать. Я недолго там оставалась.

– Но ведь что-то там было, – упорствует Кэти. – Может, ты слышала какие-нибудь сплетни? – Она хмурится.

– Ну, правда, ничего такого там не было, ты ничего не пропустила, – успокаивает ее Дженн. – Мы немного поболтали с Дунканом, а потом ушли.

– С Дунканом?

Дженн краснеет, будто сказала что-то лишнее.

– Ты ничего не говорила о нем. Это Дункан Андерсон? Который страшно умный, типа тебя? У вас что-то было?

Дженн недоуменно улыбается:

– Нет. Просто мы вместе пошли домой, вот и все.

– Всё? – Кэти откидывается назад, опираясь на руки. – Ну да, он же у нас тихоня, так что ничего удивительного.

– Не такой уж он тихоня, – говорит Дженн, как будто защищаясь. – Он славный. И мы мило поболтали.

Кэти смотрит на нее испытующим взглядом.

Дункан. Вот, значит, когда она сблизилась с ним. Однажды я заходил на его страницу в соцсети. Было любопытно взглянуть на парня, с которым она встречалась пять лет учебы в университете. Помню его фото на аватарке: милая улыбка, милая прическа. Парень-милашка. Через пару секунд я забыл о нем. Они расстались, теперь она со мной, и о том, что было, я знать ничего не хочу.

– Ладно, – говорит Кэти. – До сих пор не могу понять, почему мама меня не отпустила. Нам ведь уже шестнадцать! Мы, в общем-то, уже взрослые. У тебя мама намного круче.

Я бы не назвал тяжелую депрессию Мэриан чем-то крутым. Но Дженн ничего не отвечает, только улыбается.

– Ух ты, – говорит Дженн, вставая с кресла и подходя к кровати. – Это с вашей семейной фотосессии? – Она показывает на фото в белой рамке, которое затерялось между расческами, будильником и лавовой лампой[19]19
  Декоративный светильник в виде стеклянной колбы, наполненной прозрачной жидкостью и цветным парафином. – Прим. ред.


[Закрыть].

Это черно-белый снимок семьи Кэти. Она и ее старший брат стоят между родителями, у обоих густые черные волосы и золотистая смуглая кожа. Они совсем не похожи на отца, высокого и бледного, стоящего сбоку. Все широко улыбаются в объектив, как на рекламном фото какой-нибудь усадьбы в Степфорде[20]20
  Идиллический вымышленный городок, где разворачивается действие романа и фильма «Степфордские жены». – Прим. ред.


[Закрыть]. Противно. Наши родители тоже заставляли нас делать нечто подобное, – однажды ради такого случая нам пришлось радостно скакать босиком по пляжу.

– О, это был такой ужас, – говорит Кэти, и я перевожу на нее взгляд. – Со стыда можно провалиться. А мама эти фотки обожает. Она много напечатала, я тебе потом покажу, они в гостиной. Мерзость.

Дженн берет фотографию в руки и внимательно рассматривает.

– Ну, все не так уж плохо, – тихо произносит она.

Бесконечная тоска в ее глазах. Именно об этом она и мечтает – о том, чего она лишена.

Связано ли это как-то с ее тайной?

– Может, останешься на обед? – спрашивает Кэти, и Дженн поднимает голову. – Мама готовит цыпленка в кафрском соусе. Или тебе надо домой?

– Я с удовольствием останусь, спасибо, – улыбается она. – Мама сегодня рисует, так что вряд ли она будет против.

Но, предполагаю, думает Дженн совсем иначе: «Она даже не заметит моего отсутствия».

Пара секунд, и я стою в саду возле многоквартирного дома, – такой же сад был там, где мы жили с Дженн. На улице холодно, но ее мама сидит на краю лужайки перед холстом. Закутанная в кремовую шаль, она сидит спиной, так что я не вижу ее лица. Она кажется такой одинокой, отрезанной от мира. Мимо меня проходит Дженн в сером кардигане, в руках кружка с отбитым краешком, из которой поднимается пар. На хрустально-синем небе позади меня низко висит солнце, по кирпичным стенам ползут тени.

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не окликнуть Дженн. Но теперь я знаю, что из этого выйдет: она просто испугается. Лучше я буду слушать. Наблюдать. Иду следом за ней, и чем ближе подхожу, тем отчетливее становятся образы на холсте перед ее матерью: голые деревья, на заднем плане ветхая скамейка. Я не разбираюсь в живописи, но, по-моему, у нее хорошо получается.

Дженн останавливается у матери за плечом; по холсту пробегает тусклый луч солнца, подсвечивая зеленые и коричневые тона и почти сказочные золотые блики.

– Это чудесно, – говорит Дженн.

Мэриан вздрагивает и смотрит на нее. Она бледная, осунувшаяся.

– Дженни, ты меня напугала.

– Прости, – извиняется Дженн и протягивает ей кружку.

Мэриан делает несколько маленьких глотков. Ее костлявые пальцы, испачканные краской, порозовели от холода.

– Спасибо. Как там Кэти?

– Все хорошо, я у них пообедала.

– Ну и славно.

Дженн мешкает, как будто собирается сказать что-то важное.

– Почему ты никогда не пыталась найти его? – произносит она наконец.

– Кого?

– Папу. Почему он уехал? Почему мы больше не семья?

Прямой и конкретный вопрос, но у меня перед глазами снимок в спальне Кэти с четырьмя улыбающимися лицами.

– Дженни, – медленно произносит мама, не глядя ей в глаза, – мы не будем больше об этом говорить. И перестань на меня давить.

Но взгляд Дженн остается твердым.

Она явно не в первый раз поднимает эту тему.

– А вот я его искала.

– Что ты хочешь этим сказать? – говорит Мэриан, поворачиваясь к ней с нахмуренным лицом.

– В интернете, по архитектурным бюро, проектам, местным городским советам. Я искала везде, но ничего не нашла. Он как будто растворился в воздухе, но люди не растворяются, мама. Так не бывает. Ты наверняка что-то слышала о нем. Неужели он ничего тебе не говорил?

– Дженни, я…

– Просто скажи мне, мама, ведь я так сильно скучаю по нему. – Дженн внезапно начинает плакать, слезы потоками льются по ее лицу. – Я не могу больше оставаться в неведении.

Мэриан закрывает лицо руками, как будто не в силах все это выносить.

– Пожалуйста, мама, – продолжает Дженн, – просто расскажи, что случилось…

Мэриан опускает руки:

– Он ударил меня.

Эти слова рассекают воздух, точно невидимые кинжалы. Мое сердце бешено колотится в груди. Наверное, и у Дженн тоже, потому что я слышу ее дыхание. Кажется, эти двое стоят в саду уже целую вечность, словно застряв во времени. Лицо Мэриан покрывается красными пятнами.

– В каком смысле… ударил? – Дженн наконец прерывает тишину.

Мэриан мотает головой, как ребенок, который не желает отвечать.

– Забудь все, что я сказала.

– Мама, – говорит Дженн, вставая прямо перед ней, – пожалуйста, я очень тебя прошу…

Мэриан сжимает в руках кисточку и, опустив голову, разглядывает ее так, будто на ее расколотом стержне можно найти выход из сложившейся ситуации. Но Дженн не отступает. Для нее это вопрос жизни и смерти.

– Это случилось в сентябре, – начинает Мэриан наконец. Она говорит так тихо, что я едва различаю слова. – Если помнишь, твой папа тогда много работал над каким-то крупным проектом, и я старалась лишний раз не попадаться ему на глаза. Я вообще старалась держаться от него подальше… Понимаешь, у него были свои особенности. Как-то вечером я мыла посуду, руки были скользкие, и я уронила на пол кастрюлю – ту, огромную, в которой мы суп варили. Грохот был жуткий, и твой отец… твой отец вдруг прибежал из своего кабинета… У него было такое лицо… Дженни, я никогда в жизни не видела его таким злым. Он закричал, что я абсолютно никчемная и от меня один шум. А потом подошел и ударил меня, сильно ударил.

– Этого не может быть, – шепчет Дженн, тряся головой.

– Может, – с нажимом произносит Мэриан дрожащим голосом. Она смотрит на свою картину так, словно под слоем краски видит себя на кухне в тот ужасный вечер. – Это было вечером перед тем, как он ушел. Я пыталась его остановить, – продолжает она и трет глаза. – Он начал собирать свои вещи, а я сказала, что люблю его и все прощу. Я и подумать не могла, что он бросит нас… Какая же я дура.

Дженн в оцепенении уставилась на нее, будто не в силах осознать услышанное.

– Сначала он согласился остаться, – продолжила Мэриан, – и мы пошли спать, как обычно. Но как только я заснула, он встал и ушел.

– Этого не может быть, – повторяет Дженн, на этот раз более твердо. – Я тебе не верю. Папа никогда бы так не поступил. Ты все неправильно поняла.

– Мне очень жаль, – отвечает Мэриан. Ее глаза снова наполнились слезами.

Дженн начинает трястись – то ли от холода, то ли от слов матери. Я надеялся, что они продолжат говорить, – вдруг это поможет прояснить ситуацию. Открыть ее тайну. Это вполне реально, разве нет? Ведь эпизод очень травмирующий.

Но почему Дженн скрывала это от меня? Ее отец – не первый и не последний муж-абьюзер. В любом случае я согласен с Дженн – ситуация неоднозначная. Все, что я увидел из ее детства, чему стал свидетелем, говорит только об одном – ее отец был хорошим парнем.

– Я тебе не верю, – снова произносит Дженн. – Папа самый добрый и самый ласковый человек из всех, кого я знаю.

– Дженни, я сказала тебе правду. Наверное, ты не замечала, но иногда у него случались сильные вспышки гнева. Это был единственный раз, когда он меня ударил, но в последнее время он становился все более раздражительным. Я даже начала думать, не пьет ли он. Ведь его отец был алкоголиком, ты знаешь?

Дженн мотает головой:

– Я не хочу больше говорить об этом.

Мэриан смотрит так, будто собирается что-то добавить, но потом кивает. Кисточка теперь просто лежит у нее на колене. Все вокруг нас начинает блекнуть, и мне не удается представить ее отца в том образе, о котором говорила Мэриан. Она как будто нарисовала для Дженн некий контур, общую схему для «картины по номерам», но без номеров.

Пока Дженн идет через сад обратно к дому, я лихорадочно пытаюсь сообразить: если ее отец ничего такого не делал, значит, Мэриан лжет?

Но зачем ей это?

В голове всплывает фраза Дженн: «Мне просто интересно, почему люди поступают так, а не иначе» – этими словами она старалась объяснить, почему ей нравится психология.

Перед тем как исчезнуть во мраке дома, Дженн оглядывается на лужайку, на мать, которая снова усаживается перед холстом. Дженн выглядит совершенно растерянной – как будто весь ее мир рухнул. Наконец она входит в подъезд, и звук ее шаркающих шагов эхом отражается от каменных стен.

В голове снова начинает стучать. Ее мать наклоняется за пластиковой бутылкой, которая стоит рядом с ней на траве, и поливает верхнюю часть картины скипидаром. Он стекает фиолетовыми, зелеными и коричневыми струйками, растворяя золотистые блики и уничтожая светотени.