Текст книги "Любовница фюрера"

Глава 5
Первый успех

– Фрау Якоб, Вы меня слышите? Пора на прогулку! – донесся откуда-то издалека, словно сквозь пелену, мелодичный женский голос. Лени, неподвижно застывшая на своей кровати, даже не шелохнулась. Вновь и вновь она вспоминала свою неудачную первую любовь, и, казалось, это было для нее своеобразным изощренным удовольствием. Снова и снова она перебирала в памяти эти долгие часы отчаяния и душевной боли, которые доставил ей Отто Фротцгейм. Ее руки, что есть мочи, сжимали край одеяла. Медсестра остановилась перед ней на мгновение, затем сочувственно покачала головой, нагнулась и попыталась разжать посиневшие от напряжения пальцы. Лени вдруг сделала глубокий судорожный вздох, как будто долго находилась под водой, и уставилась непонимающим взглядом на склонившуюся над ней женщину.

– Все хорошо, фрау Якоб. Не волнуйтесь! Все хорошо. Пожалуйста, идите в парк. Пора на прогулку, – и ласково взяв Лени под локоть, она повела ее к двери.

Лени нехотя повиновалась сестре, хотя сейчас больше всего ей хотелось куда-нибудь спрятаться, забиться в угол, чтобы никто ее не беспокоил. От таблеток постоянно кружилась голова, и дико хотелось спать. Она прошла по усыпанной гравием и мягко шуршащей под ногами дорожке в парк, разбитый перед психиатрическим отделением клиники, и вяло опустилась на деревянную скамейку. Светило утреннее неяркое солнце, рисуя на земле причудливые пестрые тени. В воздухе разливалась прохлада и свежесть нового дня. За высаженным вдоль главной аллеи парка кустарником виднелись розетки нежно коралловых и кроваво-красных георгинов, чуть склонившихся к земле под тяжестью крупных резных цветков. Где-то высоко в серых, словно покрытых слоем пыли, стволах буков громко щебетали птицы. Чистый воздух помог Лени немного прийти в себя, сознание ее просветлилось. Воспоминания уже не так сильно терзали ее измученную душу. Устремив взгляд на георгины, она внезапно отчетливо увидела перед собой огромный букет пунцовых роз, которые прислал ей потом, после ее письма, Отто вместе с запиской, в которой просил прощения и признавался в любви. Лени, уже уехавшая к тому времени в Дрезден для прохождения курса танцев в школе фрау Мари Вигман, не думала, что мужчина, так глубоко ее задевший и обидевший, вновь появится в ее жизни. Девушка сняла в гостинице небольшой зал, где пробовала ставить танцы, родившиеся в ее душе под впечатлением печальных переживаний. Она пыталась с головой уйти в работу. Когда портье принес ей записку и букет, она несколько минут стояла, как громом пораженная, и, наконец, осознав произошедшее, бросилась целовать его письмо. Прижав к груди багряные розы, она заперлась в своей комнате и проплакала остаток дня. Он приехал через несколько дней и был таким кротким и нежным, умолял простить его, говорил, что ничего не знал о ее любви. Лени поверила ему, полностью отдавшись в его власть, но когда с каждым следующим визитом стала замечать все чаще и чаще появляющееся у Отто пренебрежение к ее свободе, к ее желаниям и стремлениям, то ее начали посещать мысли о разрыве отношений. Мать, узнав о ее связи с Фротцгеймом, такой выбор не одобрила, но виной тому была большая разница в возрасте, а не тянущаяся за теннисистом слава покорителя женских сердец – этого Берта Рифеншталь, к счастью, не знала. Кроме того, теперь Лени решила более серьезно заняться своей карьерой и, отказавшись от занятий в Дрездене, снова вернулась в Берлин к Эдуардовой. Она не пропускала ни одного выступления тогдашних звезд сцены Нидди Импековен, Мари Вигман или Валески Герт, старалась часто посещать Дворец кронпринца с выставленными там современными художниками и скульпторами. Интересовалась живописью Кандинского, Франца Марка, Сезанна, Дега и, конечно, Ван Гога. Ее репетиции становились все продолжительнее и напряженнее – ежедневно она занималась по нескольку часов, к вечеру падая в изнеможении. Очень кстати на горизонте снова появился Гарри Зокаль, который снова предложил Лени свою помощь в организации танцевального вечера с ее участием – на этот раз она решила воспользоваться его услугами. За один доллар он арендовал помещение в Мюнхене и оплатил рекламу – этот вечер должен был стать как бы репетицией к главному событию: выступлению в Берлине, которое финансировал сам Альфред Рифеншталь. Да, да, ее отец, так не веривший в нее, самолично договорился об аренде зала Блютнера!

23 октября 1923 года Лени вышла на сцену в Мюнхене. Зрителей было совсем немного, да и те пришли по контрамаркам, так что в финансовом отношении концерт был провальным, однако девушка была счастлива танцевать и перед такой малочисленной публикой. Сбывалась ее мечта! Она с трудом дождалась первых звуков музыки и мгновенно выпорхнула на сцену. Лени исполнила несколько номеров – «Вальс-каприс» «Летний танец», «Этюд, навеянный гавотом» – в конце зрители уже пересели со своих мест на первые ряды и шумно аплодировали. На следующее же утро в городских газетах появились первые заметки о восходящей звезде Лени Рифеншталь, пророчившие ей грандиозный успех.

27 октября состоялся концерт в Берлине. В качестве одного из гостей на нем присутствовал Макс Рейнхардт – известнейший театральный режиссер и продюсер. В этот раз зал был полон, хотя Лени волновал лишь один зритель, сидевший в 7-м ряду – ее отец. Только для него одного она танцевала сегодня. Танцевала, как никогда до этого. На черном фоне сцены она, в серебристом трико и накинутом на плечи шифоновым бирюзовым отрезом, повторявшим ее малейшее движение, казалась фантастическим созданием. Закончив выступление, Лени вышла на поклон и обомлела – ей стоя аплодировал весь зал. Оглушительными овациями публика проводила ее за кулисы. Лени торжествовала. Через некоторое время в гримерку к ней постучался взволнованный отец. Девушка, несмотря на адскую усталость, встретила отца в радостном возбуждении, ей не терпелось знать его реакцию.

– Лени, ты была чудесна! Теперь я в тебя верю, – растроганно произнес Альфред Рифеншталь и крепко поцеловал упрямую дочь, обняв за плечи. Лени спрятала за его спиной довольную улыбку:

– Да, папа, теперь ты можешь мной гордиться, правда?

В машине по дороге домой Лени ехала с закрытыми глазами. Перед ее внутренним взором стояла сцена, где она кружилась, чуть ли не паря в воздухе, в танце. В ушах не стихал звук аплодисментов, а по лицу блуждала тихая счастливая улыбка. Да, теперь она была по-настоящему счастлива!

Берлинские газеты наутро пестрели восторженными заметками о новом открытии – фройляйн Лени Рифеншталь. Была в статьях и критика ее выступления, отмечалось, что пыл и амбиции, с которыми танцовщица бралась за номера, не всегда соответствовали ее техническим возможностям. Впрочем, Лени выхватывала из череды букв только те абзацы, где строгие критики пели ей дифирамбы, сравнивая ее стиль с откровением и называя ее великой танцовщицей, рождающейся раз в тысячу лет.

Со всех сторон сразу посыпались многочисленные предложения ангажемента. Окрыленная успехом девушка без разбора соглашалась выступать в любых городах и на любых сценах. Теперь на нее приходили полные залы почитателей. Шесть вечеров она танцевала по приглашению Рейнхардта в его Немецком театре, и несколько выступлений состоялось в его же Камерном театре. Затем весь ноябрь, декабрь и январь Лени вместе с матерью провела на гастролях в Германии – Франкфурт, Кельн, Лейпциг, Дрезден, Дюссельдорф, Штеттин, Киль; в Швейцарии, Австрии и Чехии – и везде ее ждало признание и шквал заслуженных аплодисментов. За каждый концерт она получала 500—1000 новых марок, что по тем временам было огромной суммой. Жизнь ее завертелась как в калейдоскопе. Фантастический ритм работы заставлял выкладываться на репетициях между выступлениями, а на сцене она танцевала одна, исполняя подчас по 14 номеров. В антракте Лени в полном изнеможении и, обливаясь потом, падала на кушетку, не в силах издать ни звука. Но, как и прежде, все, что она хотела дальше в своей жизни – это танцевать. Ее не смогли прельстить даже предложения сняться в кино, хотя девушка была очарована кинематографом с 10 лет. Отвергнуть, однако, одно из предложений было особенно трудно: Артур Робинсон видел ее в главной роли – танцовщицы – в фильме «Пьетро-корсар». За роль предлагался сумасшедший гонорар в 30 тысяч марок. Лени согласилась сняться в пробной сцене, но потом с тяжелым сердцем все же сказала «нет».

В феврале 1924 года поступило предложение о гастролях в Цюрихе, Париже и Лондоне. Мать не смогла сопровождать дочь, и Лени отправилась в поездку вместе с подругой Гертой. В Цюрихе объявился Гарри Зокаль, предложивший встретиться. Его номер в гостинице оказался по соседству с номером Лени. Однажды поздно вечером Гарри постучал в ее дверь.

– Лени, нам нужно поговорить.

– Ах, Гарри. Я совершенно выбилась из сил. Твой разговор не может подождать до завтра?

– Лени, нет, мне нужно с тобой обязательно поговорить, – все настойчивее стучал Гарри.

– Гарри, я, правда, очень устала. Поговорим завтра, хорошо?

– Черт возьми, Лени! Я больше не могу! – внезапно он яростно забарабанил кулаками в дверь. – Ну, просто посиди со мной в номере!

– Гарри, пожалуйста, будь благоразумен, я ведь никогда не смогу сделать тебя счастливым!

– Ты должна-должна открыть мне! – срывался он на крик. – Я хочу поговорить! Если ты не откроешь мне, я… я не знаю, что сделаю! Я застрелюсь! Лени!

Девушка в ужасе молчала, боясь, что любое ее слово только сильнее распалит охваченного страстным желанием обладать ею Зокаля. Он еще несколько минут стучал в дверь, уговаривая ее открыть ему, но она осталась непреклонной. Когда в коридоре воцарилась тишина, Лени осторожно повернула замок и выглянула – Зокаля нигде не было. На цыпочках она спустилась вниз, в номер Герты, и осталась там до утра. В 11 в дверь снова постучали – швейцар принес записку с извинениями от Гарри: «Обещаю впредь больше не досаждать своим назойливым вниманием. Все, что я хочу – это доставлять тебе радость, подтверждением чему служат твои гастроли в Париже и Лондоне…». У Лени потемнело в глазах. Значит, все эти приглашения выступить – всего лишь услуга со стороны Гарри?! Значит, вся ее гордость от того, что она станет первой немецкой танцовщицей, выступающей после войны в Париже, беспочвенна?! Боже, какое разочарование! Девушка дрожащими от возмущения руками продолжила читать сообщение Зокаля: «Так как у тебя нет одежды, чтобы достойно выглядеть, я распорядился доставить несколько вещей сегодня в гостиницу. Выбери то, что понравится…». И словно по мановению волшебной палочки в дверь снова постучали и посыльный внес полную охапку меховых манто. Лени стояла в совершенном изумлении. Квитанции пришлось подписать Герте. Глядя на сказочные меха, Лени с отвращением представляла, что если она примет предложение Зокаля, ей придется прикидываться влюбленной. Нет, этого она не могла вынести!

– Герта, мы едем в Берлин!

Подруга удивленно посмотрела на нее, но допытываться о причинах такого поспешного решения не стала. На прощание Лени оставила Зокалю записку: «Гарри, большое спасибо за все, что ты сделал для меня. Я очень тронута. К сожалению, не могу принять твое предложение. Надеюсь, это не обидит тебя, и мы сможем остаться хорошими друзьями. Лени».

С облегчением Лени покинула гостиницу и уже в поезде призналась до сих пор молчавшей Герте:

– Ты не представляешь, какое счастье снова стать свободным человеком!

Из Берлина Лени поехала в Прагу. Там, в зале, где до нее танцевала только русская жемчужина балета Анна Павлова, – должен был состояться ее концерт. Билеты раскупили все до единого. Выступление, как и везде, произвело фурор. Лени была в ударе. Выполняя высокий прыжок, она вдруг почувствовала натяжение и резкую боль в колене, кое-как дотанцевав до конца представления, девушка в ужасе ощупывала ногу. Не хватало ей еще травмы! Сделав на ночь солевую ванну, она легла спать. Раньше Лени уже несколько раз ломала лодыжки – поскользнулась на улице, а в другой раз – дома, неудачно оступилась. Но она быстро вернулась к репетициям и тренировкам, с трудом перенося вынужденный простой.

Наутро колено почти не болело, так что обрадованная Лени к концу дня и вовсе о нем забыла. Однако в этот вечер у нее тоже было запланировано выступление, и боль вернулась. Снова, делая на сцене тот же прыжок, Лени, едва сдерживаясь, чуть не закричала. На следующий день все повторилось. Невыносимая боль стала преследовать ее постоянно. Лени пришлось отменить концерты и поехать к врачу. Она консультировалась у знаменитых ортопедов – профессора Лексера во Фрайбурге и доктора Ланге из Мюнхена – их диагноз прозвучал как приговор: растяжение связок – операция невозможна. Ей прописали покой. Но, позвольте, какой покой? Какой покой, когда она только сейчас вошла во вкус своей зарождающейся славы?! Какой покой, если она всю жизнь мечтала танцевать и положила на это столько сил?! Покой, покой и еще раз покой – словно сговорившись, повторяли и другие врачи, которых она посещала. При этом никто не мог сказать, сколько должен продлиться этот покой и наступит ли выздоровление. Лени ничего не оставалось больше делать, как ждать.

Глава 6
«Гора судьбы»

Дома о Лени очень заботился Отто, который уже успел к этому времени представить ее своей матери и настоял на официальной помолвке. Впрочем, Лени уже давно чувствовала нарастающее к нему отчуждение – ее постоянные гастроли только усилили возникшую в их отношениях холодность. Она твердо решила не выходить замуж.

В июне боли не прекратились. В качестве последней надежды было решено отправиться на прием к другу отца – блестящему специалисту по внутренним болезням. Лени стояла на станции метро Ноллендорфплац и ждала поезд, который все никак не появлялся. Ее взгляд лениво скользил по плакатам, развешанным на противоположной стене платформы: портрет унылого Бастера Китона, похожего на какую-то собаку, профиль Греты Гарбо… И вдруг – мужская фигура, покоряющая горную вершину. Лени, сама не зная почему, не могла оторвать от афиши глаз. Она медленно перевела свой взор вниз, на название фильма – «Гора судьбы» – фильм о Доломитовых Альпах режиссера Арнольда Фанка». Лени стояла, как загипнотизированная, и только шум уже отъезжающего поезда вернул ее к реальности. Девушка посмотрела ему вслед и, махнув рукой на визит к врачу, перешла на другую сторону площади в кинотеатр. Впервые она увидела кино, когда ей было 10 лет. Девочка, как и многие ее сверстницы из первого поколения зрителей, была без ума от Мэри Пикфорд, Чарли Чаплина, Дугласа Фэйрбанкса, Рудольфа Валентино. Популярность кинематографа росла, превращаясь из «театра для бедных» в массовую привычку. «Гора судьбы» покорила Лени с первых кадров – скалистые завораживающие горы, густые леса и пышные склоны альпийских лугов, облака, до которых, казалось, можно дотянуться рукой. Фильм повествовал о судьбе отважного мужчины, вновь и вновь пытающегося покорить неприступную скалу. Эта лента стала одной из первых в своем жанре, который сам и создал увлеченный альпинизмом режиссер Арнольд Фанк, – горный фильм. Пейзажи были столь пленительны, что Лени непременно захотелось побывать в этих местах. Она уже забыла о своей боли, травме и туманном будущем. Словно под гипнозом она ежедневно в течение недели вновь и вновь пересматривала «Гору судьбы». Спустя некоторое время она позвонила Зокалю и восторженно рассказала о своих впечатлениях от фильма, предложив съездить на места съемок. Вместе с братом, помогавшим ей передвигаться, она поехала в альпийский рай и остановилась в гостинице у озера Карерзее, безотчетно надеясь встретить там актеров или создателей фильма. Она все не могла понять, заворожила ли ее красота природы или же то, как эту красоту в фильме показал режиссер. Пейзаж не обманул ожиданий и действительно был фантастическим – среди серых хребтов и снежных вершин горной гряды стоял чудесный лес из тонких ярко-зеленых лиственниц, а под ним покоилось хрустальной чистоты озеро с изумительного бирюзового цвета водой. Девушка провела в этом раю целый месяц, и по счастливому стечению обстоятельств в день своего отъезда повстречала исполнителя главной роли фильма Луиса Тренкера, который должен был присутствовать на демонстрации киноленты в гостинице.

После конца сеанса Лени подошла к кинопроектору, рядом с которым стоял Тренкер. Суровое, грубо вылепленное лицо, волевой подбородок и выразительные глаза, в которых, когда он улыбался, мерцал лукавый огонек. Недолго думая, девушка поинтересовалась:

– Господин Тренкер?

– Да, что вам угодно? – немного удивленно ответил актер, обернувшись и бегло оглядев элегантный костюм Лени.

– Я должна Вам признаться, что ничего более захватывающего, чем этот фильм в жизни не видела! Это просто волшебное зрелище! Я специально приехала сюда, чтобы воочию увидеть всю красоту. В следующем фильме я обязательно буду играть вместе с Вами!

Тренкер опешил от такой наглости и вдруг громко захохотал:

– А Вы умеете лазать по скалам? Такой девушке, да в горах, вовсе не место!

– Ничего, – смело заявила Лени. – Я быстро научусь. Я очень способная и могу научиться всему, чему захочу!

Мужчина иронично улыбнулся и, отвесив поклон, отвернулся, давая понять, что разговор закончен.

– Куда Вам написать? – покидая его, спросила Лени.

– Тренкер, Боцен.

* * *

Уже в Берлине она вложила в конверт свои фотографии и вырезки из газет с заметками о своих танцевальных успехах и с надеждой отправила в адрес актера, но ответа так и не приходило.

От своего друга и по совместительству тренера по теннису Гюнтера Рана Лени узнала, что в столицу вскоре приедет сам Фанк. Ран через своих знакомых умудрился устроить постоянно теребившей его девушке встречу с режиссером в кондитерской «Румпельмайер» на Курфюрстендамм. Арнольд Фанк оказался весьма симпатичным коренастым мужчиной с решительным лицом и ямочкой на подбородке. Лени восторженно поведала ему о своих впечатлениях от фильма и сообщила, что с превеликой радостью приняла бы участие в его фильме в любом качестве. Фанк ничего толком не ответил, лишь попросив прислать ему фотографии и газетные статьи.

Внезапно обострившаяся в этот день боль в колене вынудила Лени поехать сразу же после встречи с Фанком к доктору Прибраму. Договорившись о визите из телефонной будки рядом с кондитерской Лени уже через несколько минут ехала в больницу. Там ей сделали рентгеновский снимок и поставили окончательный диагноз – в мениске образовалась трещина, а затем хрящевой нарост величиной с грецкий орех. Необходимо было делать операцию. В то время такая практика не была распространена, и девушке стоило немалых усилий уговорить врача прооперировать ее уже завтра. Доктор долго не давал согласия, но потом все же велел ей приехать ночью в клинику, чтобы подготовиться к операции. При этом он сказал, что гарантировать благоприятный исход, к сожалению, не может. Но Лени его слова не остановили, и уже в восемь утра она лежала на столе. О том, что девушка в клинике, знал только Фанк, которому она сообщила про операцию в письме, приложив свои вырезки из газет и снимки.

Глава 7
«Святая гора»

На третий день после операции к Лени в больничную палату пришел Фанк. Вид у него был усталый и бледный. Он протянул ей какой-то рулон бумаги.

– Что это, Арнольд?

– Это для Вас. Я писал последние три дня.

Дрожащими руками Лени развернула рукопись и на первой странице прочла: «Святая Гора». Написано специально для танцовщицы Лени Рифеншталь». Ей захотелось плакать и смеяться.

– Ах, Арнольд, я не знаю, как Вас и благодарить! Спасибо! Вы делаете меня такой счастливой!

– Вам не стоит сейчас волноваться, – пробормотал смущенный Фанк. – Давайте, я приду завтра, и мы с Вами начнем репетировать?

– Да, конечно! Спасибо! Вы так добры! – благодарности так и сыпались с ее уст. Она не могла поверить, что ее мечта так быстро исполнилась. Все происходило словно в сказке.

Фанк приходил почти каждый день. Три месяца Лени лежала в больнице, так и не зная, сможет ли она нормально ходить. Фанка эта неизвестность ничуть не смущала ее. Казалось, он наконец-то нашел свою музу, поэтому все должно было получиться. Спустя тринадцать недель Лени разрешили встать. С помощью врача и медсестры она поднялась с кровати и сделала несколько шагов – колено сгибалось и не болело. Счастливая Лени отправилась домой. Ее встретил Отто с большим букетом цветов, целый вечер они провели вместе. На следующее утро зашла Герта, которая осторожно, стараясь не волновать подругу, рассказала ей, что у Отто, пока она лежала в больнице, была во время турнира в Мерано интрижка с теннисисткой. Они даже вместе жили в номере. Лени встретила это известие достаточно спокойно, если не сказать, холодно. Она уже давно не чувствовала между ними душевной близости, а после измены Отто могла с чистой совестью послать его подальше. Девушка решила больше не принимать его у себя. Фротцгейм оказался настойчивым – обычно женщины его не бросали – каждый день он упорно посылал букеты и записки. Однажды даже сам пришел, умоляя его простить, но Лени была непреклонна. После его визита она еще долгое время проплакала, но неожиданно появился Фанк. Сегодня они должны были репетировать. Увидев ее печальное лицо, режиссер засыпал девушку вопросами. Лени долго отшучивалась, пока, наконец, не поведала ему свою историю отношений с Фротцгеймом. Фанк слушал ее очень внимательно, пристально глядя в глаза и ловя каждый вздох. Когда она закончила, он немного помолчал, а потом ласково притянул к себе за плечи и робко попытался коснуться ее губ. Его горячее и шумное дыхание она ощущала у себя на шее. Лени немного опешила и постаралась мягко ускользнуть из его объятий, давая понять, что сейчас она к новым отношениям не готова. Когда Фанк ушел, она осознала, что на этом он вряд ли остановится. Девушку пугало, что отсутствие взаимности с ее стороны приведет к неизбежному разрыву. Она могла надеяться только на то, что все это произойдет не скоро, а пока она успеет сняться в его фильме и, может быть, стать звездой.

В декабре были намечены пробные съемки в павильоне во Фрайбурге. Лени снялась в одной из сцен. Когда она впервые увидела себя на экране, то ужаснулась – на нее смотрело чужое лицо с близко посажеными глазами и тяжелой линией подбородка. Пробы, к тому же, снимались без грима. Ей стало страшно, что роль она теперь не получит. Фанк, между тем, совершенно спокойным тоном попросил переснять кадры, и уже в этот раз, когда к ее лицу умело подобрали освещение, пробы удались. Результат его устроил. Лени получила договор на три месяца с гонораром в 20 тысяч марок. Кроме того, она смогла выбить себе пианиста с инструментом, чтобы продолжать танцевальные репетиции в горах. После операции она ни на секунду не собиралась оставлять танцы.

Лени хотела вернуться в Берлин до начала съемок, но Фанк, пока не приехал главный исполнитель мужской роли, уже знакомый Лени, Луис Тренкер, уговорил ее остаться и погостить в доме своей матери. Его попытки сблизиться с Лени становились все настойчивее. У семьи, рано потерявшей главу – отца Арнольда, была превосходная библиотека и великолепная подборка гравюр и живописи, например Кете Кольвица и Георга Гросса. Фанк рос болезненным мальчиком – страдал от астмы и туберкулеза. Когда ему было одиннадцать, его отправили по настоянию врачей в горы, в Давос, где он удивительно быстро выздоровел. С тех пор, он стал одержим горами. Фанк приехал в Цуоц и стал учиться в местной школе. В свободное время занимался скалолазанием, лыжами и фотографией. Затем поступил в университет в Цюрихе, где учился в одно время с Владимиром Ильичом Лениным. Как-то он упомянул, что даже был с ним знаком. Во время Первой мировой Фанк служил в контрразведке, где сотрудничал с известной немецкой шпионкой «Мадемуазель Доктор», а после войны начал снимать первые документальные фильмы о горах, положив начало целому течению в кинематографе. Ленты его популярностью у прокатчиков не пользовались – несмотря на прекрасные пейзажи в кадре, сюжета у фильмов, как такового, не было. Тогда Фанк на свои деньги арендовал залы и демонстрировал свои картины сам. Успех Фанку принесли зрители – они от его кадров были в полнейшем восторге. Теперь Фанк снимал художественный фильм о горах с сюжетом – это и была «Святая гора».

Лени восхищалась режиссером, его упорством и уверенностью в том, что он делает – ведь он был пионером кино этого жанра. Однако больше своего интеллектуального восторга девушка предложить ему не могла. Фанк задаривал ее уникальными изданиями Гельдерлина и Ницше, оригинальными гравюрами Кете Кольвица и графикой современных художников, однако девушка оставалась холодна к его пылким чувствам. Возможно, тому виной было строгое воспитание Лени, полная ее изоляция от чувственного физического мира в юности, запреты на любые отношения с мальчиками. Скорее всего, плотская сторона любви пугала ее, и только такое грубое проявление вожделения, какое ей впервые в ее жизни показал Отто Фротцгейм, могло возбудить в ней хотя бы кратковременное ответное желание.

Более решительным, чем Фанк, неожиданно оказался Луис Тренкер. Когда он приехал во Фрайбург, Лени нашла его очень живым, общительным, остроумным, совсем не таким надменным и отстраненным, каким он показался ей тогда у озера, в гостинице «Карерзее». Арнольд принес по случаю встречи несколько бутылок редкого вина из своих подвалов. Лени, с трудом переносившая алкоголь, все же согласилась распить их вместе со всеми на волне какого-то возникшего единения, разговоров о будущем фильме, приятного общения. Оживленные и раскрасневшиеся от вина, они болтали о предстоящих съемках и обсуждали сцены из «Святой горы». Арнольд предложил сбегать в подвал еще раз, за шампанским, и выпить за удачу фильма на брудершафт. Лени осталась сидеть на барочной софе, обитой красным шелком, с Тренкером. Внезапно он грубо навалился на нее и поцеловал. Девушка не пыталась отстраниться – ей были приятны прикосновения рук актера, жадно скользивших по ее телу. Она впервые испытывала удовольствие в объятиях мужчины. Лени, не думая ни о чем – ни о Фанке, ни о своей дальнейшей судьбе – вся отдалась во власть Тренкера, хищно мявшего ее молодую плоть. Тут ей показалось, что в дверях кто-то стоит. Она мгновенно отшатнулась от Луиса и тут же стыдливыми неловкими движениями стала оправлять расстегнутую блузку. На пороге комнаты безмолвно с двумя бутылками шампанского в руках застыл Фанк. Воцарилась невыносимая тишина – прошло всего несколько секунд, но для Лени они показались часами.

Тренкер быстро сориентировался и вскочил с дивана:

– Уже поздно, Арнольд. Мы пойдем. Я провожу Лени до гостиницы.

– Нет, я сам, Луис, – прерывистым голосом возразил побледневший Фанк, в глазах которого поблескивали слезы.

Лени испытывала вину за произошедшее – ей было так неудобно уходить после этой некрасивой ситуации, что она не стала возражать, когда Тренкер с ней попрощался, пообещав зайти к ней утром перед отъездом. Как только дверь за ним захлопнулась, к ногам Лени бросился сотрясающийся от рыданий Арнольд. Он громко, как ребенок, судорожно всхлипывал, что-то бессвязно бормоча и уткнувшись в колени девушки:

– Ты ведь муза! Я все уже придумал, Лени! Ты… Я так тебя люблю! У нас все получится! Ты – моя Диотима! Лени! Лени – ты восхитительна! А этот Тренкер вечно все портит! – его голос изменился. – Лени, услышь меня! Что со мной творится?!

– Арнольд, пожалуйста, успокойся. Ты мне очень дорог. Ты – прекрасный режиссер, и конечно, твой фильм будет иметь колоссальный успех. Пожалуйста, будь благоразумен. Ну же, успокойся!

Понемногу его плач стихал. Внезапно он резко встал и решительно произнес:

– Пойдем, я провожу тебя до гостиницы. Прости за все это… Так глупо…Тебе нужно отдохнуть.

Она накинула поданное им пальто, и они молча побрели в темноте. Воздух был холодный и влажный. В низинах собирался туман. Проходя мостик, Фанк вдруг рванул вниз по склону, к реке. Через несколько секунд за ним бросилась и Лени, осознав, что безумец собирается броситься в воду. Девушка догнала его и мощным рывком схватила Фанка, вцепившись в его одежду. Он тянул ее вниз, она отчаянно сопротивлялась, пытаясь удержать его, уже по пояс оказавшегося в воде. На их счастье, по дороге кто-то проходил, их заметили, и вот уже Лени помогали вытаскивать страдальца из реки какие-то мужчины. Фанк весь дрожал, у него стучали зубы. Лени на такси отвезла его в больницу, где осталась у его постели до утра. Фанк бредил, у него началась горячка. Лени с ужасом смотрела на его метавшееся по белым простыням изможденное лицо и не понимала, как она могла вот так, одним мгновением, испортить все. Это ведь была ее мечта – сниматься в кино, и вот теперь… Что же делать?! Как убедить его, что она должна там играть во чтобы то ни стало?! Что она ему скажет?!

Эти лихорадочные мысли мучили Лени до рассвета, а потом она, убедившись, что Фанк спит, поехала к себе в номер – к ней ведь обещал зайти попрощаться Тренкер! Не успела она раздеться и обессилено упасть в кресло, как в дверь постучали – на пороге стоял Тренкер. Они обнялись, и Лени со слезами на глазах поведала о случившемся ночью.

– А, вот он, безумец! – отмахнулся мужчина. – Всегда одно и то же. Не волнуйся, скоро он успокоится. Так уже было на съемках.

– Луис, а как же фильм? Что теперь будет? – взволнованно воскликнула девушка.

– Да ничего, все утрясется, – равнодушно пожал плечами Тренкер. – Он успокоится, и все утрясется.

Лени хотела бы в это поверить. Задумавшись, она сидела в кресле, как вдруг в номер как вихрь ворвался разъяренный Фанк. Как он здесь оказался?! Лени перевела взгляд на дверь и вспомнила. Да, конечно, она забыла ее закрыть! Фанк в мгновение ока налетел на Тренкера и вцепился в него, тот схватил режиссера за руки и старался удержать. Фанк попытался вырваться – ему это удалось, и с новой силой он набросился на Тренкера. Лени осмелилась подойти к мужчинам и начала их разнимать, но они в пылу драки ее не замечали. Тогда девушка открыла окно и вскочила на подоконник, как будто собираясь прыгнуть вниз. Ее угроза подействовала, и Фанк, наконец-то, ушел. Лени стояла в полной растерянности. Что теперь? Какова судьба ее участия в фильме Фанка? На эти вопросы у нее ответа не было.

Вскоре посыльный принес букет и записку от Фанка. Он извинялся и просил прощения за устроенный дебош. Похоже, все действительно утряслось, как и предполагал Тренкер. Успокоившись насчет инцидента с Фанком, Лени стала раздумывать, как бы взять уроки спуска с гор на лыжах до начала съемок в январе. Тренкер и оператор Шнеебергер хорошо владели этим искусством, и, конечно же, были рады ей помочь. Девушка приехала к ним в Кортину. Сначала у Лени ничего не получалось, но потом она уже могла выполнять повороты. Ей разрешили проделать короткий спуск. Она смело встала на лыжи и махнула вниз, наслаждаясь чувством полета. Между тем, скорость все нарастала, а крутому склону не было видно конца. Все быстрее, быстрее, быстрее – и вот она уже в снегу! Тут же Лени почувствовала острую боль в левой ноге. Она попыталась встать, но не смогла и снова упала в снег. Видимо, это был перелом. Первой ее мыслью было, что же теперь скажет Фанк. Если нет главной героини, то нет и фильма. Лени была в ужасе. Тренкер пошел вниз, чтобы найти сани и перевезти пострадавшую в деревню. Шнеебергер остался вместе с девушкой. Уже прошло много времени, стало темно и похолодало, а Тренкер все не возвращался. Шнеебергер взвалил Лени на плечи и пошел по сугробам вниз. Начинался буран. От тяжести идти было практически невозможно – постоянно проваливался снег, так что путникам пришлось сдаться и сидеть, дожидаясь, когда же появится Тренкер с санями. Наконец, он пришел, и Лени отвезли в больницу. Наутро на переломанную в двух местах лодыжку наложили гипс. Фанку обо всем сообщили только на вокзале. Он, конечно, был в шоке. В Швейцарии, где должны были проходить съемки, уже стояли готовые декорации, на которые ушла треть сметы. Через неделю подул фен, и весь дворец изо льда, сооруженный по замыслу Фанка и возводимый полтора месяца, растаял в два счета. Вдобавок, три члена съемочной группы получили травмы: один из актеров упал на лыжах и получил перелом бедра, другой актер и племянник Фанка тоже упал с лыж, сломав ногу, и в довершение ко всему травму позвоночника получил Шнеебергер, который принял участие в первенстве по скоростному спуску и неудачно приземлился. Казалось, сама судьба противостояла съемкам этого фильма! Шесть недель вынужденного простоя!