Текст книги "Монахи моря"

– Это не корабль… Он не двигается.

– Где-то здесь должен быть маяк, – вспомнил Бейкер. – Я как-то видел его с дамбы. Он называется Сверл-стоун.

– Но я не вижу луча, – Хайнес огляделся вокруг.

– Конечно, не видишь. Из-за тумана. Потому-то они и подают звуковой сигнал.

– Наплевать… Чертов вой… – проворчал Хайнес. Он встал на ноги и попробовал размяться. – Ох, думаю, мы прошли уже немало… Который час, Томми?

Бейкер зажег спичку.

– Четверть второго.

– О боже! Я бы с удовольствием чего-нибудь пожрал… Король, когда же повернем?

– Вот-вот, – отозвался Мейси.

– Вот-вот мы приплывем к черту на кулички во Францию… Надеюсь, вы хоть знаете, в каком направлении нам нужно идти?

– Туда, – махнул рукой Бейкер.

– Ты что, рехнулся, Томми? Да ведь мы оттуда пришли.

Сигнал с маяка раздался опять, теперь намного ближе. Но сейчас казалось, что он звучит не с той стороны.

– Похоже, мы вертимся на месте, – буркнул Хайнес. В этот момент из каюты донесся вскрик, и Рози выскочила наверх. От волнения она даже споткнулась о порожек.

– Там вода, Король… Весь пол залит водой! Бейкер зажег спичку и осветил дверной проем.

– И здесь тоже! – закричал он испуганно.

– У нас где-то пробоина, Король! Хайнес глянул в каюту через плечо Бейкера.

– Поспорить могу, это когда мы налетели на те сваи…

– Брось, это и так была старая дырявая лохань, – ответил Мейси. – Ну-ка, Крис, подержи… – он передал штурвал Хайнесу и тоже бросился к каюте.

– Жаль, фонарика нет, – посетовал Бейкер. Он зажег еще одну спичку.

Мейси с тревогой смотрел на воду.

– Похоже, плохи наши дела, а?

– Может, здесь где-нибудь есть насос… – Бейкер принялся обшаривать катер. Скоро он действительно нашел то, что искал: насос был закреплен на переборке. Но ему не удалось даже повернуть ручку.

– Король, кажется, он сломан.

– Ладно, придется поработать ведром.

Бейкер скользнул в кабину и схватил ведро. Мейси сдвинул хлам на полу в сторону и начал вычерпывать воду. Он заметил, что уровень воды стал значительно выше, чем несколько минут назад.

Вычерпывать воду было нелегко. Приходилось трудиться в полной темноте, чтобы сэкономить их тощий запас спичек. Каждый раз полное ведро надо было передать через узкую дверь и вылить воду за борт. От этой работы Мейси и Бейкер быстро взмокли. Они черпали, не жалея сил, минут пять. Затем Бейкер зажег еще одну спичку. Вода держалась на том же уровне: меньше ее не стало.

Мейси вытер пот со лба.

– Эй, Крис, иди, потрудись немного…

Хайнес оставил штурвал и взялся за ведро. Мейси выключил двигатель. Всем придется вычерпывать воду, дело требовало общих усилий.

Теперь, когда мотор замолчал, вокруг стало очень тихо, только сигнал с маяка басил время от времени. Было похоже, что он звучит где-то совсем рядом.

Хайнес принялся за работу со свежими силами и вначале черпал с удвоенной энергией, но он уставал быстрее, чем другие. Вскоре Бейкер сменил его в кабине, а Хайнес стал выливать воду за борт. Потом Мейси занял место Бейкера. Один за другим они черпали и черпали. Постепенно все же ритм работы ослабевал. Все устали… Но как только они принялись черпать медленнее, уровень воды заметно поднялся.

– Похоже, дела наши неважные, – заметил Бейкер, тяжело дыша.

Напуганная Рози вцепилась в руку Мейси:

– Король, но мы же не утонем?

– Конечно, нет, – ответил Мейси.

Хайнес чиркнул спичкой. Вода уже заполняла каюту.

– О боже! – в ужасе закричал он. – Что же мы будем делать, Король?

– Надо черпать дальше, – ответил Мейси.

Бейкер опять схватил ведро. Мейси смотрел куда-то вдаль, в туман.

– А что, если на полной скорости рвануть к берегу, а, Король? – спросил вдруг Бейкер.

– Все правильно, малыш, – медленно проговорил Мейси. – Только где этот проклятый берег?

В наступившей тишине они посмотрели друг на друга, потом вокруг себя. Пока они вычерпывали воду, катер был предоставлен самому себе. Он немного накренился, и его несло течением. Теперь никто не имел ни малейшего понятия, в какой стороне остался Солмаут.

– Нет смысла плыть к берегу, если мы не знаем, где он, – повторил Мейси.

Бейкер продолжал отчаянно вычерпывать воду. Теперь эта операция упростилась: он черпал прямо с палубы. Но толку от его стараний не было никакого.

– Кажется, мы и на самом деле пойдем ко дну, – задыхаясь, выкрикнул он.

– Король, Король, что же нам делать? – пронзительно завизжала Рози.

Опять раздался сигнал с маяка. Он прозвучал откуда-то справа, так близко, что все даже вздрогнули.

Внезапно Бейкер резко выпрямился.

– А может, нам нужно плыть к маяку, а, Король? Похоже, это наш единственный шанс.

– Как раз об этом я и думал, малыш, – ответил Мейси, хотя такая мысль не приходила ему в голову.

Он снова запустил двигатель. Никто теперь не спорил, даже Хайнес. Любой выход казался лучше, чем просто медленно тонуть.

– Черпайте, черпайте! – заорал Мейси. – Чтобы мотор не залило… Черпайте ради своих проклятых жизней!

Бейкер и Хайнес бросились к ведру… Мейси направил катер туда, откуда, как ему казалось, донесся последний сигнал маяка. Рози стояла рядом с ним в плещущейся воде и смотрела вперед.

Сигнал прозвучал опять, немного правее, но оглушающе близко. Мейси чуть повернул штурвал.

Вдруг Рози закричала:

– Я вижу, вижу свет, Король!

– Где?

– Прямо перед нами… А теперь погас.

Мейси вглядывался в темноту. Через миг перед ним, прямо по ходу катера, появилось мутное пятно света. Зажглось, погасло и зажглось вновь.

– Мы уже совсем рядом, – крикнул Мейси Бейкеру и Хайнесу. – Держитесь, ребята!

Пятно света заметно приблизилось. Мейси сбавил обороты двигателя. В тумане непросто оценить расстояние, но они уже должны были быть возле маяка. Интересно, подумал Мейси, может, мы подплывем к самой двери башни и так выйдем на берег? Море-то совсем спокойное.

Тут катер со страшным скрежетом ударился днищем о камни, вздрогнул и остановился.

– Черт, что еще случилось? – закричал Хайнес.

– Вроде сели на скалу, – заметил Бейкер.

Мейси заглушил двигатель, и все столпились у борта. Но скалы они не увидели – вокруг была только вода с белыми пятнами пены. От маяка их еще отделяло некоторое расстояние, может быть, ярдов тридцать. Виднелись лишь неясные очертания башни, мрачной глыбой поднимающейся из тумана.

Да, чувствовать облегчение было рано. Катер под ногами скрипел и покачивался, вода ледяная, и здесь еще глубоко. Они почти достигли цели, но не представляли, как им теперь попасть к маяку…

Почти над головой раздался звук сирены, оглушив их ревом и хрипом.

Бейкер с минуту осматривался, потом сообщил:

– Похоже, сейчас отлив, Король… Наш корабль уже меньше скрипит.

Это была правда. Палуба под ногами стала более устойчивой, и действующий на нервы скрежет утих.

– Впрочем, все равно на нем уже не поплывешь, – добавил Бейкер.

Рози еще дрожала от страха:

– Что же мы будем делать, Король?

– Лучше всего сейчас – звать на помощь, – ответил тот.

Попробовали кричать. Хайнес орал что было мочи и вдобавок еще сигналил клаксоном. Кричали, пока не охрипли. Но ничего вокруг них не изменилось, никакого отклика.

– Я не верю, что они нас когда-нибудь услышат, – захныкала Рози.

– Конечно, услышат, – ответил Мейси. – Обязательно услышат через некоторое время. Тогда они придут и помогут нам.

– А что мы будем делать, когда попадем на башню? – спросил Хайнес.

– Об этом не волнуйся, парень. Предоставь все мне.

Глава 2

Наверху, в башне Сверлстоун, бодрствовал главный смотритель Джордж Робсон. Он заступил в полночь и должен был дежурить до четырех.

Робсон был ветераном маячной службы. Прошло почти сорок пять лет с тех пор, как он нанялся младшим помощником смотрителя. А сейчас уже близок день, когда ему исполнится шестьдесят пять. Это значит, что уход на пенсию вовсе не за горами. Его внешность и манеры полностью соответствовали его жизненному пути. Главный смотритель был человеком плотного сложения, большим и сильным, с обветренным лицом и коротко остриженными седыми волосами. Взгляд его голубых глаз, глубоко посаженных под седоватыми бровями, был ясным и мудрым. Морщинки, веером расходившиеся от уголков глаз, придавали ему добродушно-снисходительный вид. Робсон производил впечатление спокойного и уверенного в себе человека с огромным опытом, скромно и добросовестно исполняющего свои обязанности. Таким он и был в действительности.

Сейчас он находился в служебной комнате – оперативном и административном центре маяка, удобно расположенном под световой камерой. Здесь хранились все записи, составлялись метеосводки, велся вахтенный журнал. Тут же находилась большая часть метеорологических приборов – барометр, термометр, указатель силы ветра. Мебели немного – небольшой рабочий стол да стул. На соседнем столе – радиотелефон для связи с берегом. Комната была круглая, как все помещения в башне, безупречно чистая, с белеными стенами. Ее диаметр, не считая места, занятого объемистым шкафом, был едва ли больше двенадцати футов.

Робсон, в голубой фуфайке, которую он предпочитал своей форменной куртке, удобно сидел, откинувшись на спинку стула. Он курил трубку и читал одну из газет, привезенных сегодня его помощником Митчелом на сменном катере. Он позволил себе немного расслабиться, так как в это время от него требовалось лишь время от времени посматривать да прислушиваться. В окно он видел отблеск вращающегося луча маяка на стене тумана. Из глубины башни доносился тихий равномерный гул генератора. Все было в полном порядке.

Не так давно все механизмы Сверлстоуна были электрифицированы, и современная система контроля взяла на себя большую часть тяжелой работы и тревог ночной вахты. Теперь не нужно было ежечасно заводить пружину, которая в старые времена вращала световое устройство, и постоянно следить за работой лампы. Теперь почти все делалось автоматически. Если наверху, в световой камере, выйдет из строя электрическая лампа, немедленно включится другая, и на индикаторной панели будет гореть аварийный сигнал до тех пор, пока неисправная лампа не будет заменена. Если что-нибудь случится с механизмом, управляющим световым устройством, загорится другой сигнал на индикаторной панели. Если внизу, в машинном отделении, обнаружится дефект в работе генератора, сработает сигнальное устройство, и через секунду может быть включен один из двух запасных генераторов. Робсон, человек солидного возраста, хоть и моложавый с виду, в свое время одобрил все новые приспособления. Прежде, когда это было необходимо, он с удовольствием, и азартом трудился физически: поднимал грузы лебедкой, подрезал фитили ламп. Работа на маяке тогда была по сути рабством, но он тем не менее всегда ее любил. Ему нравился даже монотоннейший, скучнейший здешний порядок, потому что это тоже каким-то образом служило маяку, а служение маяку было его призванием и его гордостью. Он очень просто выбрал когда-то свой жизненный путь. Он хотел быть полезным в этом мире, а уберегать корабли от скал – это очень важно, и такая работа согревала его сердце… Тем не менее после почти полувека тяжелого, утомительного труда на разных маяках побережья он был полностью за то, чтобы избегать бессмысленной и излишней работы. Ведь было много и других дел…

Включился ревун, предупреждающий суда о тумане. Звук был несколько приглушен гранитными стенами башни толщиной даже на такой высоте в два с лишним фута. Однако он был все же достаточно громким, чтобы заставить вибрировать воздух. Робсон отложил газету. Он был человеком мыслящим и некоторое время просто сидел, удовлетворенно покуривая и размышляя. Вспомнил с удовольствием, как хорошо прошла последняя смена. Он всегда испытывал удовлетворение при благополучном исходе смены: возвращающийся домой высажен на берег, заступающий на дежурство прибыл, припасы доставлены. Эти ежемесячные морские путешествия всегда были ненадежными и рискованными, даже если погода благоприятствовала. И никогда наверняка не было известно, что смена состоится. Робсон мог вспомнить достаточно случаев, когда погода была тихой почти до последнего момента, а потом внезапно портилась. Это означало, что тот, кто собирался возвращаться на берег, вынужден распаковывать свои вещи. Все становились раздраженными, теряли терпение. И невозможно было сказать, когда погода переменится к лучшему. Однажды Робсон провел в башне без смены четыре месяца. Хотя, пожалуй, это все заботы тех времен, когда не было катеров, а, чтобы подвести лодку к башне, четыре человека должны были работать веслами. Но зато, заступив на смену, все чувствуют себя прекрасно. Можно успокоиться еще на один месяц… и, конечно, были письма, газеты и книги, привезенные с берега, и слухи из внешнего мира, не говоря уже о свежем мясе и овощах на несколько дней. Да, ничего не было лучше удачной смены…

Тень пробежала по лицу Робсона. Не много смен тут ему осталось. Ему было грустно от этой мысли. Грустно еще и потому, что жена умерла год назад, что дети выросли и разъехались. И когда он в последний раз вернется на берег, он будет один. Он знал, что ему будет не хватать общения с башней, которая стала ему близким, верным другом. Уход на пенсию лишит его части того, к чему он привык. Но он не слишком грустил. Они с Джейн прожили вместе долго и счастливо, несмотря на то, что многие годы подряд он видел ее один месяц из четырех. Но зато каким чудесным бывал этот месяц… В целом у него была прекрасная жизнь, лучше, чем у многих других. И сейчас еще у него ясный ум и крепкое тело. Старость имеет свои радости. Он найдет, чем заняться… Робсон обладал здравым смыслом, и эта простая философия обычно поддерживала его.

Оставшиеся месяц или два здесь, думал он, должны быть приятными. Ему нравились все его помощники – Грэнджер, который сейчас был в отпуске, и Митчел, хоть он и держался несколько вызывающе. А больше всех ему нравился новый молоденький паренек Джим Лоу. Это был многообещающий юноша – старательный, тактичный, стремящийся побольше узнать. Робсон чувствовал в нем какую-то глубину – он должен многого добиться на этой службе. Очень спокойный и интеллигентный. Слушатель и наблюдатель – вот каким был Лоу. И замечательно хороший повар, что имело большое значение на маяке. Подумать только – испек почти такой же вкусный хлеб, как печет сам Робсон.

Опять завыла сирена, предупреждающая о тумане. Ужасный звук, подумал Робсон, под стать ужасной ночи… Он ненавидел туман – как все смотрители маяков. Туман прибавлял работы, а постоянно повторяющийся звук сирены нарушал покой. Привыкнуть к нему было невозможно… Однако к утру погода должна улучшиться.

Помощник смотрителя Митчел находился в это время в помещении этажом выше. Он прохаживался взад и вперед по комнате. Он относился к туману так же, как Робсон, – с ненавистью, но его чувство было острее. Он и дежурил-то сейчас только для того, чтобы предупреждать о тумане. Если бы ночь выдалась ясная, он бы мог и поспать. Вместо этого он торчал у механизмов восемь часов без перерыва. Однако в этом и заключались его обязанности.

Митчел был худой, энергичный сорокалетний мужчина. У него был длинный тонкий нос, острый подбородок и немного впалые щеки. Гладкая, прилизанная прическа, тонкие сардонические губы. Он не был красив, но его внешность производила впечатление на окружающих. Хотя ему и не хватало уверенной силы Робсона, он был мускулистым и крепким. В нем чувствовался энергичный и хорошо знающий свое дело работник.

Не считая пары сезонов на рыбацком траулере в юности, Митчел, как и Робсон, посвятил всю свою трудовую жизнь службе на маяке. Как и Робсон, он ни разу не пожалел об этом. Но он относился к службе не совсем так, как главный смотритель. Его преданность маяку имела привкус горечи. Митчела нельзя было отнести к категории людей, страстно стремящихся служить на благо человечества. Наоборот, что касается основной массы живущих на берегу, он был скорее мизантропом. Он ненавидел жизнь на побережье, особенно современную городскую жизнь. Он испытывал отвращение к суете, шуму и толкотне, машинам и дыму. В городе его не покидало чувство приближающегося конфликта. Для него маяк был избавлением, уходом с враждебной земли в счастливое уединение. Если бы это было возможно, он вообще нечасто отправлялся бы в отпуск на берег. На берегу он был человеком, не приспособленным к тамошней жизни. Он предвзято относился ко всему, что видел вокруг, и не скупился на едкие, резкие комментарии, когда что-то ему не нравилось. У него, естественно, было мало друзей.

Он знал, что все могло сложиться по-другому, если бы он женился, если бы он, как Робсон, нашел подходящую девушку. Это примирило бы его с необходимостью проводить на берегу один месяц из четырех. Это смягчило бы его. Когда-то он желал, чтобы это произошло. Но девушка, на которой он собирался жениться, девушка из Плимута, бросила его и уехала с каким-то пройдохой из Лондона, парнем с деньгами. Она даже не попрощалась. Митчел так и не смог простить ее… И на берегу, где таких парней становилось все больше и больше, он не мог забыть эту отвратительную историю. На скале он был другим человеком – веселым, компанейским, с чувством юмора. Тут он никогда не бывал резким, зато всегда был поглощен какой-нибудь новой идеей. И уж во всяком случае он был знающим и добросовестным смотрителем.

Итак, Митчел находился в световой камере маяка. Он спокойно двигался по комнате шагом занятого делом человека. Время от времени выходил на открытый балкон посмотреть, не рассеивается ли туман, и послушать отдаленные голоса кораблей. Но снаружи было холодно и промозгло даже в бушлате поверх фуфайки; порывы ветра просто оглушали. Внутри было гораздо приятнее.

По стандартам башни световая камера была довольно-таки просторной: пятнадцать футов в поперечнике и почти двадцать до купола. Ее круглая стена полностью состояла из больших окон специального стекла. Точно в центре камеры поднимались металлические леса шести футов высотой, наверху помещалась круглая огороженная платформа, туда вела короткая металлическая лестница. Над платформой возвышалась фонарная клеть – изящный, высотой в три фута оптический прибор с тысячью призм, почти беззвучно вращающийся на роликах из полированной стали, как по волшебству превращающий свет единственной мощной электрической лампы в шесть пар симметрично расположенных световых лучей. Четкость, эффективность и красота маячной службы достигали здесь наивысшей точки.

В тот момент, однако, прожектор значил немного. Разумеется, он должен светить и вращаться, даже если его никто не сможет увидеть сквозь туман. Однако жизненно важным сейчас было следить за работой сирены… Не то чтобы она требовала большого внимания. Митчел уже проверил работу механизма, который обеспечивал необходимую периодичность потоков сжатого воздуха, чтобы звук раздавался каждые положенные пять минут. Время от времени Митчел подходил к компрессору – убедиться, что все идет должным образом. Он не ожидал каких-либо неприятностей. Все машинное оборудование в Сверлстоуне, как и сама башня, содержалось смотрителями в исключительном порядке. И они все в равной степени гордились этим. Если все будет отлажено, достаточно просто вести наблюдение, а потом кто-нибудь из них, когда придет время, выключит сирену и прожектор, нажав несколько кнопок на панели управления…

Насвистывая веселую мелодию, Митчел продолжал расхаживать взад и вперед. Ему было приятно опять оказаться в башне. Может быть, немного непривычно после месяца вынужденного отсутствия. Но это естественно. В первые дни после возвращения с берега комнаты маяка всегда кажутся маленькими, а стены вроде бы давят. Но это скоро пройдет. Для Митчела башня была домом…

Джим Лоу лежал в спальне на койке. Спальная комната была расположена этажом ниже служебной. В течение двух последних часов он старался заснуть, но повторяющийся рев сирены был настолько громким, что ему удалось лишь немного подремать. Сейчас он уже окончательно отбросил мысль о сне. Лежал и перечитывал богатое новостями письмо, доставленное с берега вчерашним катером. Письмо было от отца. Отец был рулевым на спасательной шлюпке. В письме он как раз подробно рассказывал о последнем своем рейсе – к расколовшемуся надвое пароходу.

Лоу был крупный широкоплечий парень, ему шел двадцать первый год. Жизнь еще не наложила своего отпечатка на его открытое круглощекое лицо. У него была копна густых волос соломенного цвета, припухлый рот. Прекрасные большие темно-карие глаза, задумчивые и кроткие. Надо сказать, что он был больше похож на свою мать, чем на отца, человека с лицом строгим и грубоватым. Лоу обладал богатым воображением и вместе с тем огромным усердием. Он был большой книголюб. Ему очень многое дало обучение в средней школе – то, чего его отец был лишен.

Джим Лоу служил на Сверлстоуне всего лишь полтора года, но за это время кое-чего добился и обнаружил значительные способности маячного смотрителя. Внешне неторопливый и даже медлительный, он быстро овладел здешней техникой и приемами работы. Им двигали скорее любознательность и интерес к делу, чем просто чувство долга. Он мог уже управлять фонарями, содержать в исправности горелки, производить мелкий ремонт машин, сигнализировать флажками, пользоваться большей частью установок, управлять сиреной и присматривать за электрической станцией, мог приготовить вкусный обед на троих и оказать первую помощь. Он приобрел первый опыт работы, оказываясь под рукой и помогая везде, где это было необходимо. Когда кто-нибудь заболевал или уезжал, нужно было заполнить эту временную брешь. Кроме того, он до Сверлстоуна выполнял временные работы на восьми других маяках и четырех береговых станциях. И теперь, необычайно рано для своего возраста, он был вполне сформировавшимся помощником смотрителя и работал на совесть.

Страстная любовь к морю привела Лоу на маяк. Еще мальчиком он собирался сделаться моряком. Но как-то увидел Сверлстоун из рыбацкой лодки отца и решил стать смотрителем. Так сильно башня на скале поразила его воображение. И оказалось, что работа эта полностью соответствует его наклонностям. Он остро ощущал зовущую поэтическую таинственность моря, любил чувство пространства, необъятные небеса, музыку волн. Он любил внушающее благоговейный страх великолепие шторма. Он наслаждался уединением, ничего не имеющим общего с одиночеством. Здесь не было привкуса горечи – в отличие от Митчела, он ни от чего не убегал. Пожалуй, у него не было особенно возвышенных мыслей по поводу той службы, которую он нес. Просто он оказался необычайно сосредоточенным, не утерявшим внутренней гармонии молодым человеком, влюбленным в дикую свободную природу, и сейчас, в башне, он ощущал абсолютное единство с окружающим…

Снова рев сирены. Лоу закончил читать письмо и взял книгу с полки над головой. Скоро ему заступать на вахту. Как раз оставалось немного времени почитать перед тем как начнется его смена. Вскоре он был уже далеко отсюда – вместе с героем рассказа пересекал Северную Атлантику в небольшой двадцатифутовой шлюпке…

Примерно в половине третьего ночи Робсон вышел из служебной комнаты, решил посмотреть, как там снаружи. Неторопливым шагом человека, уверенного, что все вокруг в полном порядке, он поднялся к прожектору. Митчел сидел на нижней ступеньке металлической лестницы, уткнувшись в какую-то книгу. Он поднял глаза, когда снизу показалась голова главного смотрителя.

– Все такой же густой, Роб… Робсон кивнул.

– Я рад, что я сейчас не в открытом море.

Он прошел на балкон и постоял там, облокотившись на перила. Ему показалось, что туман редеет. Но для лучей прожектора он все еще представлял непроницаемую стену. Робсон вдыхал влажный холодный воздух и слушал. Донеслось несколько гудков, но все они были далеко. В такую ночь корабли могут стать легкой добычей рифов. Море ста пятьюдесятью футами ниже молчало, совершенно невидимое. Робсон давно не помнил его таким спокойным, во всяком случае, в Сверлстоуне…

Вдруг нечто необычное привлекло его внимание. Похоже, снизу доносились какие-то звуки. Робсон не мог понять, откуда они – с моря или со скалы. Он напряг слух, стараясь догадаться, что это может быть. Но определенно это что-то находилось снаружи башни. На несколько секунд все заглушил рев сирены. Когда он затих, Робсон услышал опять… несомненно, это был человеческий голос. Кто-то кричал:

– Помогите!…

Смотритель быстро вернулся в помещение.

– Митч! Внизу на скале кто-то есть! Митчел уставился на него с недоверием:

– Не может быть.

– Есть, я тебе говорю… Должно быть, судно на мели.

Митчел вышел и прислушался.

– О Боже! – сказал он. – Идем вниз…

Робсон шел впереди. Он задержался возле спальной комнаты, чтобы позвать Лоу. До сих пор никогда ничего подобного не случалось. Но первая волна возбуждения прошла, и они спокойно приготовили все необходимое. Все трое надели высокие до бедер сапоги и спасательные жилеты. Каждый смотритель обязан надевать жилет, выходя из башни. Митчел и Лоу взяли фонари, а Робсон повесил на шею рупор. Пока они спускались по лестнице, никто не сказал ни слова. Робсон и Митчел думали о том, на каком уровне сейчас вода, и Лоу понял, чем они озабочены.

Внизу Лоу отодвинул засов и снял запоры у двойных входных дверей. Это были тяжелые железные створки весом в полтонны каждая. Но он довольно легко их открыл, петли были хорошо смазаны. Митчел снял с крючка свернутый в бухту канат и перекинул его через плечо. За дверями вертикально опускалась металлическая лестница, прикрепленная к граниту башни. Двадцать три ступеньки через фут. Они быстро спустились на уступ шириной в пять футов и с ограждением вокруг – каменное основание маяка. Оттуда более короткая вертикальная лестница вела вниз на скалу, на которой и была построена башня.

Крики все еще доносились откуда-то с воды. Лоу и Митчел посветили туда фонарем. Сначала они ничего не заметили, кроме неясной тени в ореоле светового пятна. Потом, когда туман на мгновение рассеялся, они с удивлением разглядели очертания выброшенного на мель катера. На носу трое мужчин и девушка кричали и размахивали руками. Казалось, что один из мужчин собирается прыгнуть в воду. Робсон крикнул в рупор:

– Мы идем, оставайтесь на месте!

Гребень рифа между суденышком и маяком был в некоторых местах все еще под водой. Но по расчетам Робсона глубины тут было не более фута. Он взял у Митчела канат, привязал один конец к железному кольцу в стене башни и стал пробираться вброд к катеру при свете фонарей Лоу и Митчела. Переход по неровной скользкой поверхности рифа – дело небезопасное, но Робсон не спешил, твердо ставил ногу и добрался до суденышка без происшествий. Там он закрепил канат, чтобы тот служил страховочным тросом, и позвал остальных.

Смотрители не стали тратить время, чтобы полюбоваться дрожащими перепачканными путешественниками, и еще меньше потратили времени на разговоры. Единственными словами были спокойные инструкции Робсона. Лоу забрался на борт и вынес девушку, подняв ее так легко, словно это был маленький ребенок. Митчел показал ей страховочный трос, велел крепко держаться и помог перебраться по воде к подножию башни. Трое молодых людей, тоже при помощи смотрителей, последовали за ними.

Теперь предстояло доставить спасенных к входной двери маяка. Промокшие и окоченевшие, они вряд ли были способны взобраться в темноте по вертикальной лестнице без посторонней помощи. Подъем по этой высокой металлической лестнице был особенно опасен. Не удержишься, сорвешься – конец.

Робсон повернулся к Лоу:

– Лучше, пожалуй, использовать лебедку, Джим… Лоу кивнул и быстро поднялся наверх. Через входную дверь спустил к скале крепкий канат. Митчел обвязал девушку, и когда лебедка потянула ее наверх, сказал ей несколько ободряющих слов. Без особых приключений, целая и невредимая, она добралась до входной двери; тем же способом подняли и остальных.

Наконец все были в башне. Митчел положил на место фонари и рупор, свернул канат и повесил его на крюк. Робсон запер дверь.

– Идите наверх, – сказал он. – Теперь с вами все в порядке.

Тяжело им, особенно девушке, далось это восхождение. Довольно крутая винтовая лестница поднималась в толще стены, так что каждая комната оставалась абсолютно изолированным помещением. Перед каждой дверью была небольшая площадка, и группа несколько раз останавливалась передохнуть. С облегчением проследовали они за Лоу в обшую комнату башни, расположенную тремя этажами ниже прожектора.

Когда они все вошли, стало довольно тесно. Комната была всего четырнадцать футов в диаметре, и много места уже было занято. Там стояла кухонная плита с маленькой духовкой, рядом была раковина, над ней – резервуар со свежей водой. Еще в комнате помещались кухонный стол с ящичками, шкаф-кладовая, шкаф с посудой, сундучки, а центр занимали круглый стол и три стула. Семеро в таком помещении, причем трое из них – крупные мужчины… там и яблоку было негде упасть.

Вначале Робсон лишь бегло окинул взглядом мокрых и дрожащих путешественников. Естественно, с расспросами можно было подождать, пока они хоть немного не придут в себя.

– Приготовь лучше чаю, Джим, – сказал он. – Они, пожалуй, и закусить не откажутся – смотри, какой у них голодный вид…

Лоу кивнул и принялся ставить на стол посуду, доставать продукты. Чайник уже пел на плите. Митчел подбросил угля в топку.

– Вы, девушка, лучше сядьте к огню, – Робсон придвинул для Рози стул. – Здесь вы скорее обсохнете… А вы двое возьмите эти два стула…

Хайнес и Бейкер послушно сели. В комнате сразу стало посвободнее. Мейси стоял у стены с безразличным видом, руки в карманах.

Вскоре ужин был готов. Лоу наполнял кружки чаем и передавал их по кругу.

– Берите, угощайтесь, – предложил Робсон.

На столе оказались свежий хлеб с берега, масло, ветчина, помидоры и сыр. Спасенные не стали дожидаться вторичного приглашения и жадно набросились на еду. В тепле от их одежды шел пар.

Пока они ели, Робсон спокойно рассматривал путешественников. Забавная компания, подумал он, и совершенно ясно, что у них неприятности. Особенно это видно по девушке – на щеках черные следы от той дряни, которой она красила ресницы… Но теперь на их лица вновь понемногу возвращалась жизнь. Пришло время послушать их рассказ.

Раздался рев сирены. Робсон подождал, пока он затихнет. Затем спросил:

– Ребятки, вы, наверное, сошли с ума. Чего ради надо было выходить в море в такую ночь? – он оглядел гостей, ожидая, кто ему ответит.

– Мы просто катались по гавани, вот и все, – отозвался Мейси. – В Солмауте… Хотели немного поразвлечься, ясно?… Потом мы заблудились, и чертов катер дал течь. Ничего не могли поделать, пришлось плыть сюда… Мы орали целых полчаса.