Текст книги "Шпион трех господ. Невероятная история человека, обманувшего Черчилля, Эйзенхауэра и герцога Виндзорского"

Что касается принца, так называемый еврейский вопрос был проблемой Гитлера и не имел отношения к англо-германским отношениям. Он изложил свои мысли внуку Кайзера, принцу Луи Фердинанду, волевому молодому человеку, который решил работать механиком на Генри Форда в Детройте, чтобы по-настоящему увидеть, как живут люди. И хотя молодой принц, который провел лето 1933 года в Англии в качестве гостя дипломата сэра Роберта Брюса Локхарта, не имел особой симпатии к Гитлеру, когда они встретились в доме Эдуарда в Лондоне во дворце Сент-Джеймс, чтобы обсудить текущие дела, принц был неосмотрительно открыт в своих высказываниях. На следующий день Брюс Локхарт написал в своем дневнике:

«Принц Уэльский выступал в поддержку Гитлера, он сказал, что мы не должны вмешиваться во внутренние дела Германии относительно еврейского вопроса или какого-либо другого вопроса, и добавил, что диктаторы достаточно популярны в наши дни и что вскоре мы захотим, чтобы такой был и в Англии».

Когда сосланный Кайзер написал Локхарту с благодарностью за организацию встречи, он выразил надежду, что это поспособствует дальнейшему развитию германо-немецких отношений:

Высказывание принца о том, что у нас есть право заниматься нашими делами так, как мы считаем нужным, показывает здравый смысл. Принц Луи Фердинанд, без сомнений, согласился бы с ним по этому поводу.

Не стало неожиданностью то, что дальнейшие англо-германские отношения заняли видное место в повестке дня на ужине-встрече принца Уэльского и г-на фон Риббентропа, немецкий дипломат тотчас понял, что Эдуард инстинктивно испытывал симпатию к его отечеству и что он открыт новым идеям о мире и дружбе между двумя бывшими противниками.

Пока на фоне играла цыганская музыка, фон Риббентроп начал с идеального вступления, обсуждая англо-германскую дружбу в контексте воссоединения солдат с обеих сторон при обмене визитами. «Мост между ветеранами войны», – эту фразу он постоянно использовал в разговорах с европейскими дипломатами и политиками. Его аргумент был прост и соблазнителен: пусть военные ветераны навестят своих немецких коллег, таким образом, помогут залечить раны, вызванные войной. Он не упомянул основную цель этой политической линии, которая заключалась в том, чтобы создать впечатление равноправного партнерства между победителем и побежденным и таким образом ослабить путы, финансовые и военные, наложенные Версальским договором.

Принц принял эту идею с удовольствием. В июне 1935 года он выступил с речью перед бывшими военнослужащими британского легиона в Альберт-Холле в Лондоне, где он излагал идеи, носившие удивительное сходство с идеями немецкого дипломата. Он предложил, чтобы группа членов легиона поехала в Германию в знак дружбы и сказал аудитории: «Думаю, не найдется более подходящих кандидатур, чтобы протянуть руку дружбы Германии, чем мы, бывшие военнослужащие».

Естественно этот подход был с энтузиазмом принят нацистскими лидерами. На митинге в Нюрнберге, где собрались 200 000 человек, Герман Геринг приветствовал принца: «Он может быть уверен, что немецкие солдаты и народ охотно примут протянутую им руку». Первая делегация была принята с распростертыми объятиями, бывших военных приняли как вернувшихся с войны героев. Их, согласно одному свидетелю, повезли в концентрационный лагерь в Дахау, во время этой поездки сытые охранники заняли место заключенных, которых держали под землей. Это была прелюдия к другим визитам, один из которых возглавил двоюродный брат принца из Германии и ярый нацист, Карл Эдуард, герцог Саксен-Кобург и Готы. Эта схема, согласно биографу фон Риббентропа, доктору Полу Шварцу, оказалась «одним из самых умных и дешевых способов для нацистской Германии найти друзей в миролюбивой Британии».

Принц Генрих Рейсский выразил признательность Гитлера в письме-благодарности принцу Уэльскому. «Мы все прекрасно знаем, что Вы в Вашем уязвимом положении никогда бы не предприняли шаг, с которым были бы не согласны в душе – и это хорошая черта».

К великому сожалению принца, его вызвали в Букингемский дворец для выговора от короля. «Как часто я тебе говорил, дорогой мой мальчик? – вопрошал король. – Никогда не влезай в политику, тем более когда дело доходит до внешней политики». Мало того, что он предоставил нацистскому режиму пропагандистский успех, он разозлил Францию и повлиял на деликатные переговоры касательно англо-германского военно-морского договора. Даже те, кто не следил за ситуацией, могли видеть, что принца ловко перехитрили, посол Бинхем назвал его «немецким героем».

В свою очередь, Эдуард был зол, что неполитический жест доброй воли – позднее он заявил, что дружественная речь была детищем председателя британского легиона – была неправильно истолкована. «Казалось, ничего не было улажено; внешняя политика Британии была будто бы парализованной», – заключил он, этот эпизод усилил его растущее убеждение, что его слова и поступки могли изменить официальное мышление.

Дальнейшая реакция на осуждение отца показала в нем ребенка. Вскоре после возвращения из Букингемского дворца, двоюродная сестра Уоллис, которая гостила на Брайанстон-корт, сообщила, что принц «носил немецкую каску и гусиным шагом ходил по гостиной по причинам, которые мне неизвестны».

Такие проявления, возможно, больше говорят о его личных отношениях с отцом, которые на тот момент все ухудшались, нежели об их политических разногласиях. Но король и его сын твердо придерживались мнения, что еще одна война просто невообразима. Летом 1935 года, когда принц выступил со своей знаменитой речью, Италия, а не Германия, создавала проблемы в Лиге наций по вопросу Абиссинии. Король не был готов противостоять Муссолини и заявил: «Я не потерплю еще одну войну. Не потерплю. Последняя произошла не по моей вине, и если наступит еще одна и будет угроза, что мы в нее будем втянуты, я лично пойду на Трафальгарскую площадь и подниму красный флаг, нежели буду в нее втянутым». Его сын пошел еще дальше, он привел в пример фашистскую эффективность в военной сфере, чтобы встряхнуть средневековую экономику Абиссинии, которая позже стала Эфиопией.

Что касается Германии, у них было много схожих взглядов, хотя король лучше продумывал свое мнение перед тем как высказать, нежели его импульсивный сын. Джордж Мессерсмит, американский посол в Австрии, который хорошо знал Эдуарда, был уверен, что его прогерманские настроения он унаследовал от отца, а не от американской любовницы или из других кругов. Он привел в пример тот факт, что когда Энтони Иден был назначен министром иностранных дел в декабре 1935 года, король Георг V подчеркнул, что он не должен мешать «хорошим отношениям с Германией». Отношение короля к Германии было, возможно, более детальным, нежели его сына, он ясно давал понять немецкому послу фон Хешу о своих опасениях по поводу того, что он называл «травлей евреев» и темпами немецкого перевооружения. Историк Алан Палмер, возможно, преувеличил ситуацию, когда писал: «Он был в натянутых отношениях со своим старшим сыном как по нацистскому вопросу, так и по многим другим вопросам».

Визиты в Лондон членами немецкой знати, а также празднования Серебряного юбилея в 1935 году, дали королю возможность из первых уст услышать об атмосфере внутри нацистской страны. Но не все было так хорошо. Летом 1934 года кронпринц Рупрехт Баварский, глава дома Виттельсбахов, обедал с королем Георгом V в Букингемском дворце. Во время их разговора, в ходе которого они размышлали о «разумном перевооружении» Германии, кронпринц дал понять, что он все еще уверен в безумии фюрера. Внук Кайзера, принц Луи Фердинанд, был еще одним скептиком.

Будь они нацистами или нет, но для королевских двоюродных братьев война все еще была барьером, король Георг написал брату, великому герцогу Эрнсту Людвигу Гессенскому, лишь в 1935 году. Его тон был примирительным. «Эта ужасная и ненужная война не изменила моих чувств по отношению к тебе». Налаживание отношений между домом Виндзоров и королевскими домами Германии было характерной чертой того времени; кронпринц Вильгельм тайно написал лорду Ротермиру в июне 1934 года в примирительном тоне: «Я всегда сожалел, что до этого момента любые контакты между нашей семьей и английской королевской семьей оставались полностью разрушены… Я всегда питал симпатию к твоему народу».

Хоть Серебряный юбилей короля был идеальной возможностью, чтобы подвести черту касательно прошлого, Кайзеру, который был в изгнании в Дорне в Нидерландах, было еще слишком рано приезжать в Лондон. Его невестка, кронпринцесса Сесиль, ее дочь Виктория и любимец Гитлера Карл Эдуард, герцог Саксен-Кобург-Готский, посетили празднование, а посол фон Хеш провел изысканную вечеринку в посольстве на Карлтон-Хаус-Террас для друзей принца Уэльского и миссис Симпсон.

Тихое вторжение немецкого дворянства на английские берега не было совпадением. Оно было частью основного плана фюрера. Дома Гитлер искусно использовал немецкую аристократию, чтобы придать налет уважения его радикальному режиму и показать людям на улицах, что традиционный правящий класс верил в новый порядок; за границей представители немецкой королевской семьи, в силу того факта, что многие присоединились к нацистской партии, заверили скептических европейских правителей – и королевские семьи – что это было обычным делом в Германии.

Вскоре после того, как Гитлер пришел к власти, он призывал одну волну немецких аристократов за другой, распространять его слова и идеи. В начале 1934 года рейхсляйтер Альфред Розенберг, глава отдела внешней политики нацистской партии, связался с принцем Готфридом Гогенлоэ-Лангенбургским, мать которого была двоюродной сестрой Георга V, «чтобы обсудить сближение с английским королевским домом». Хотя из предложения ничего не вышло, принц выразил готовность подставить свое плечо на благо нацистов.

Формально двоюродный брат и друг принца Уэльского Отто Кристиан фон Бисмарк был поверенным в делах немецкого посольства в Лондоне с 1928 по 1936 года. Затем он отправился в Рим, где он был заместителем посла. Его место занял принц Людвиг фон Гессен-Дармштадский – известный в своей семье как принц Лю и правнук королевы Виктории – который был назначен атташе по культуре в посольстве. Принц Лю был хорошим другом и двоюродным братом принца Уэдьского, герцога Кентского и клана Маунтбеттенов, он уже работал на бюро Риббентропа, агентство нацистской партии по внешней политике. Согласно биографу фон Риббентропа, Джону Вейцу: «Посол сказал принцу быть как можно ближе к Букингемскому дворцу и сообщать о любых слухах о будущем короля и примерном сроке его правления». И о будущем не только короля, но и его семьи. Принц Лю посылал свою оценку брата принца Уэльского, герцога Кентского, в Берлин. Она не была полностью хвалебной: «Герцог Кентский. Очень дружелюбен по отношению к Германии. Определенно против Франции. Не особо умный, но хорошо информирован. Полностью за укрепление немецко-английских связей. Его жена также против Франции».

Среди других членов немецкой высшей знати, которые работали на благо нацистского дела, были принц Адольф Фридрих фон Мекленбург – член немецкой делегации, которая встретила министра иностранных дел, лорда Галифакса, в Лондоне в июне 1939 года – и принцесса Мария Елизавета цу Вид и ее младшая сестра принцесса Бенигна Виктория, которая сопровождала фон Риббентропа, личного эмиссара Гитлера по внешним вопросам во время печально известного визита «Свастика над Ольстером» к лорду и леди Лондонберри на Маунт Стюарт в Северной Ирландии в мае 1936 года.

Как по существу заметил историк Джон Костелло: «Столько ведущих имен из Готского альманаха не появлялось вместе за обеденными столами Лондона со времен мирных дней до Первой мировой войны. Герцогиня Брауншвейгская, дочь сосланного Кайзера, принц и принцесса фон Бисмарк и масса графов и баронов попивали шампанское с эмиссарами из Берлина. Нацистские лидеры быстро перехватили инициативу и воспользовались восхищением аристократическим фашизмом лондонского общества».

Принц Уэльский, как и его младший брат, принц Георг, были послушными, пользовались нацистским гостеприимством и щедростью, они наслаждались ужинами и разговорами в немецком посольстве и в других местах. Брат Эдуарда, герцог Йоркский, был более циничен по отношению к мотивам, стоящим за нацистскими стараниями. Позже он скажет канадскому премьер-министру Маккензи Кингу: «Мои собственные родственники в Германии были использованы для шпионажа и получения подробных сведений от других членов моей семьи».

Глава пятая
Попытки добиться расположения нового короля

Он ужасно боялся Алоиса, своего жестокого отца-алкоголика, который регулярно избивал его и его кроткую мать, Клару, когда он возвращался домой из пивного ресторана. Неблагополучный подросток, Адольф Гитлер, нашел убежище от жестокости отца в мире фантазий, в мечтах стать великим художником. Позже он на время растворится в мире, придуманном Голливудом. Даже будучи фюрером он фанатично относился к фильмам, откладывал собрания, чтобы посмотреть новые ленты, которые обычно доставал его министр пропаганды Йозеф Геббельс.

Мультфильмы Диснея были его любимыми; он без конца смотрел смешного «Микки Мауса» и «Белоснежку и семь гномов», которая была основана на немецкой сказке. Он был в восторге, когда однажды на Рождество Геббельс подарил ему десяток фильмов о Микки Маусе. Как записал его подручный: «Он очень доволен и чрезмерно счастлив этому сокровищу, которое, надеюсь, принесет ему много радости и отдыха».

Они оба быстро признали силу убеждения фильмов и использовали это средство, чтобы распространять националистскую гордость и нацистский успех. Гитлер поручил блестящему режиссеру Лени Рифеншталь создать классический пропагандистский фильм «Триумф воли», который превратил митинг нацистской партии 1934 года в Нюрнберге в кинематографическую проекцию подавляющей силы и мощи возрожденного Отечества. Этот фильм позже вдохновил Чарли Чаплина на пародию «Великий диктатор» 1940 года.

В январе 1936 года, когда Гитлер сел в кожаное кресло в своем частном кинотеатре, он не стал как обычно смотреть мультфильмы. На этот раз он сосредоточился на живой персоне, Геббельс предоставил ему фильм о новом короле Англии Эдуарде VIII, который наблюдал за приготовлениями для похорон отца, которые должны были пройти в Вестминстерском аббатстве. 20 января 1936 года в его любимом Сандригеме жизнь Георга V, словами его врача лорда Доусона Пенна, «мирно подошла к концу». Его тяжелое состояние здоровья и стресс от юбилейного года оказались для него роковыми.

Новый король и новая эра стали отличной возможностью для Гитлера заманить нового главу государства в свои сети. В темной комнате кинотеатра фюрер внимательно и пристально смотрел за кинохроникой, где был запечатлен король Эдуард VIII, он сосредоточился на нервной манерности и тревожном поведении нового короля, напоминающего кота, который лениво наблюдал за мышкой и задавался вопросом, когда и где совершить прыжок. Настолько же интригующим было присутствие миссис Уоллис Симпсон, она была вдалеке, но в самые личные моменты она была рядом. Эта довольно непримечательная американка загипнотизировала короля, ей же, как ему было известно, был покорен его специальный комиссар по разоружению, г-н фон Риббентроп. Возможно, для себя он признал, что она могла гипнотизировать мужчин так же, как и он мог приковывать к месту публику своими завораживающими речами и проницательным взглядом.

После того, как короткая кинохроника закончилась, у Гитлера не оставалось никаких сомнений, что обожание миссис Симпсон затмило печаль Эдуарда VIII по поводу смерти отца. Ему это было знакомо. Впоследствии фюреру показали еще одну кинохронику, на этот раз король и миссис Симпсон находились на отдыхе и плыли на яхте по Средиземноморью, предположительно, это был печально известный круиз на яхте Nahlin[7]7
  В то время многие районы Британии фактически бедствовали, поэтому покупка яхты длинной в 91.4 м вызвала недовольство в обществе и скандал в прессе.


[Закрыть]. Оба были в купальных костюмах, фюрер заметил, что фигура американки была «неплохой».

С этой парой Гитлер мог бы сотрудничать, фюрер приказал относиться к королю как к члену его семьи, соответственно отзываться о нем в немецких СМИ, которые контролировались государством, только хвалебно и льстиво. Хотя Эдуард был на радаре Гитлера с того момента, как он стал канцлером в 1933 году – его попытка организовать брак и внедрение немецких членов королевской семьи в Лондон свидетельствовали о его политической линии – значительные изменения произошли, когда Эдуард стал королем.

Как только король привлек пристальное внимание горящих голубых глаз немецкого лидера, его жизнь стала неразрывно, может, и непреднамеренно переплетаться с нацистскими амбициями. Нравилось ли это им или нет, Эдуард и Уоллис были стержнем англо-германских отношений, каждое политическое вмешательство принца и речи вызывали ликование, гнев и отчаяние по обе стороны Ла-Манша. В то время как в самой Британии начали возникать серьезные сомнения о способности Эдуарда править страной, внутри Третьего Рейха его видели другом и союзником нацистского режима.

Гитлер лично наблюдал за поминальной службой покойного короля в Берлине, где он сидел рядом с принцессой Сесиль и нацистскими лидерами, включая Германа Геринга, Йозефа Геббельса и Генриха Гимлера. Воодушевленные примером фюрера, королевский дом Гогенцоллернов вступил в прямой контакт с британским послом в Берлине, сэром Эриком Фиппсом, с прошением о присутствии свергнутого кайзера на похоронах. Как и в своей речи перед Британским легионом, новый король считал, что похороны были поводом протянуть руку дружбы бывшим противникам, и поддержал эту идею.

Он предложил, чтобы кронпринц Вильгельм, который в то время активно поддерживал Гитлера, следовал за гробом по улицам Лондона. Но его предложение было отвергнуто министерством иностранных дел. Они утверждали, что так как кронпринц привлечен к суду в соответствии с Версальским договором по обвинению в преступлении против «международной морали», более подходящим представителем немецкой королевской семьи будет сын кронпринца, принц Фредерик Прусский.

Большой политической значимостью было решение Гитлера отправить его самого ярого нацистского представителя королевской семьи, двоюродного брата Эдуарда VIII, Карла Эдуарда, герцога Саксен-Кобург-Готского, в Лондон представлять интересы Германии. Он родился в Британии и учился в Итоне, его лишили английских титулов во время войны, он был одним из первых аристократов, присоединившихся к нацистской партии, город Кобург, который находился в его герцогстве, был первым городом в Германии, где избран нацистский мэр.

Когда он следовал за гробом по омытыми дождем улицам Лондона, он гордо – хотя это было совсем неуместно, – вышагивал в нацистской униформе и в очень большом металлическом шлеме, который напоминал шлем штурмовиков. Он, возможно, выглядел глупо, но его присутствие произвело должное впечатление. Как заметила историк Карина Урбах: «Карл Эдуард был идеальным кандидатом для налаживания контактов. Гитлеру было нужно, чтобы он говорил с принцем Уэльским, поощряя его прогерманские настроения».

Следующие несколько месяцев Карл Эдуард, друг детства нового короля, был ключевым игроком, его председательство в только что созданной Англо-германской ассоциации дало ему доступ не только к королю, но и к британскому правящему классу. Состоятельные члены ассоциации наслаждались щедрыми приемами в немецком посольстве и банкетами в отеле Mayfair, где гости сидели за столами, украшенными свастикой. Однажды дочь кайзера, герцогиня Брауншвейгская и ее муж были почетными гостями вечера. Англо-германская ассоциация, которая была создана в сентябре 1935 года, сама по себе стала прямым результатом знаменитой речи принца Уэльского о «руке дружбы» в Альберт-Холле. Вдохновленный его речью член Парламента от консерваторов, сэр Томас Мур, предложил сформировать общество, которое бы поощряло позитивные отношения между Германией и Британией. В ряды членов этой элитной группы входили бывший управляющий Банка Англии и адмирал, ассоциация также имела поддержку 50 членов из обеих палат парламента, включая лорда Редесдейла, отца пронацистских сестер, Юнити и Дианы Митфорд. Секретарь группы и торговый банкир Эрнест Теннант был близким другом фон Риббентропа, он естественно пришел в восторг от проекта. После его увещеваний лорд Лондонберри – также известный, как «нацистский англичанин» – присоединился к ним.

Риббентроп отправил Гитлеру телеграмму: «Если бы король поддержал идею англо-германской дружбы, его колоссальная популярность могла бы повлечь за собой и понимание».

Для видимости группа была направлена на улучшение отношений между двумя государствами, однако время шло и членство в ней стало больше носить пронацистский и фашистский характер. Шпионы Ким Филби и Гай Берджесс присоединились к ассоциации, которая рассматривалась как ультраправая организация в попытке скрыть свою коммунистическую принадлежность.

Конечно, Карл Эдуард, которому довелось за этот период посетить Британию десятки раз, пользовался прямым доступом к новому монарху. После их задушевных бесед герцог Кобургский смог доложить, что Эдуард считал Лигу Наций фарсом, что британо-германский союз был важен для поддержания мира в Европе и – что отличало Эдуарда VIII – что вопросы высокой политики должны лечь как на его плечи, так и на плечи премьер-министра и министра иностранных дел.

Когда герцог в разговоре с новым королем затронул тему прямых переговоров между Гитлером и премьер-министром Болдуином, он получил сухой ответ. Эдуард сказал ему: «Кто здесь король? Болдуин или я? Я лично хочу поговорить с Гитлером, неважно в Англии или же в Германии».

Хотя герцог имел склонность к преувеличениям и работал в немецком правительстве, которое слышало только то, что хотело, его доклад оказался правдивым. Даже посол фон Хеш, профессиональный дипломат, который довольствовался многочисленными личными встречами с королем, был убежден, что его «дружественное отношение» по отношению к Германии повлияет на формирование внешней политики Британии.

Он сообщил: «Эта симпатия имеет глубокие корни и способна выстоять против неблагоприятного влияния, которому она не редко подвергается. Во всяком случае, мы можем положиться на то, что на британском троне сидит правитель, понимающий Германию и желающий установить хорошие отношения между Германией и Британией».

Его равнодушие к чувствам Франции и симпатия к нацистским амбициям были музыкой для немецких ушей, немецкий посол в Вашингтоне сообщал, что американцы, знавшие короля, считали, что он будет выступать против решений Кабинета министров, которые по его мнению были «вредными» для британских интересов, подразумевая, что британские интересы шли нога в ногу с немецкими.

Такое политическое вмешательство шло вразрез в предыдущим правлением. Король Георг V был приверженцем выполнения конституционных обязательств, то есть оставался выше вопросов политики. У нового короля таких запретов не было, его прогерманское поведение доставило министерству иностранных дел «немало неприятностей». Министр иностранных дел Энтони Иден лаконично прокомментировал, что в то время, как король Георг V много знал, но почти не вмешивался, новый правитель мало знал и повсюду вмешивался, затрудняя работу профессиональных дипломатов. Как сказал американский посол в Австрии, Джордж Мессерсмит: «Вполне вероятно, что его личное влияние сильно задерживало развитие британской политики».

Были и другие существенные изменения со времен правления его отца, которые в скором времени встревожили политиков, дипломатов и придворных. В отличие от своего отца Эдуард – который был любителем мартини, – был медлителен; Георг V был пунктуальным, Эдуард VIII постоянно опаздывал на встречи или вовсе на них не приезжал. Один из членов Палаты лордов даже предложил занести его в черный список лондонских клубов за такое поведение, если бы он не был такой известной личностью.

Ритм и течение старого порядка не подходили монарху-любимцу публики. Но самый большой контраст между отцом и сыном наблюдался в вопросе «красных ящиков», нескончаемого потока важных документов от министерства иностранных дел и Кабинета министров, которые должен подписывать монарх и давать на них свое королевское согласие, прежде чем они могут стать легитимными. В отличие от отца у Эдуарда VIII не было времени на эти мелкие политические дела, ежедневная рутина чтения и подписания, подписания и чтения мало интересовала нового короля.

В течение нескольких недель после того, как Эдуард стал королем, появились значительные опасения, что секретные и конфиденциальное содержимое красных ящиков обрабатывалась бесцеремонно. В его офисе в Форт-Бельведер ящики терялись и возвращались очень поздно, тем самым задерживали правительственные дела; секретные документы просто лежали повсюду, на некоторых даже оставались пятна от коктейльных бокалов.

Один раз он невзначай попросил одного ошарашенного американского военного атташе, который гостил в Форт-Бельведер, отвезти несколько ящиков с официальными документами в Букингемский дворец. Казалось, что только лишь миссис Симпсон обращала внимание на эти важные документы. А что касается короля, все его внимание было обращено на американку.

Вскоре стало ясно, что это не тот вопрос, который можно решить, шепнув пару слов на ухо королю. В феврале 1936 года, спустя всего несколько дней после похорон Георга V, состоялась встреча высших государственных гражданских чиновников, включая главу государственной гражданской службы, члена кабинета министров и опытного личного секретаря Георга V, лорда Уиграма, в кабинете премьер-министра Болдуина в Палате общин, чтобы обсудить эту сложную проблему. Заместитель министра иностранных дел, лорд Ванситтарт, который хвастался своим собственным «частным детективным агентством», сообщил чиновникам, что секретные коды, используемые британским правительством могут быть поставлены под угрозу.

Кроме того, благодаря информации от его шпионской сети, он мог подтвердить, что и французское, и швейцарское правительства знали, что король все обсуждал с миссис Симпсон и показывал ей государственные документы. Так как считалось, что миссис Симпсон, по словам Ванситтерта, была «у Риббентропа на крючке», существовала серьезная обеспокоенность, что предприимчивый немецкий посланник мог получить доступ к курсу секретной британской политики. А «пристрастие к нацистам» миссис Симпсон, как написала в своем дневнике жена придворного Хелен Хардинг, было еще одним фактором, который подливал масла в огонь.

Но, возможно, было уже слишком поздно. В своей биографии фон Риббентропа Пол Шварц описал, как немцы часто были на удивление хорошо информированы о докладах, которые посылал сэр Эрик Фиппс, британский посол в Берлине, в Лондон. Шварц, бывший немецкий дипломат, написал свою книгу в 1943 году, намного раньше, чем были обнародованы официальные британские документы касательно этого вопроса.

С удивительной точностью он написал:

«Берлин заполонила болтовня об Эдуарде. Говорили, что он пренебрегал своими обязанностями, а именно официальными документами. Особенно это касалось секретных посольских докладов. В Форт-Бельведер мешки с документами из Министерства иностранных дел оставлялись открытыми и, возможно, что официальные секреты просочились».

Можно ли верить в то, что в нацистском Берлине можно было услышать истории, которые в Лондоне считались государственными тайнами. Не может быть сомнений, что некоторые люди в официальных британских кругах знали, что эти слухи накладывают нежелательный отпечаток на их короля.

Было ли возможным, что во время обеденной беседы Уоллис Симпсон или даже король непреднамеренно сливали информацию, почерпнутую из конфиденциальных документов? Хотя никто на встрече Палаты общин не имел ни единого представления о политических взглядах миссис Симпсон, подозрения указывали прямо на нее. Она была женщиной и иностранкой, но самое главное, она не была королем, так что неизбежно она стала громоотводом для подозрений. Когда Болдуину об этом сообщили, он решил ничего не предпринимать и не говорить об этом с королем. В качестве компромисса наиболее важные документы просто не клали в ежедневный ящик перед тем, как отправлять его Эдуарду VIII и сомнительной американке.

Как заметили биографы Болдуина, Кит Миддлмас и Джон Барнс: «Существовали большие подозрения насчет миссис Симпсон. Полагают, что она состояла в тесной связи с немецкими монархическими кругами. Правительство осознало опасность, которая не имела ничего общего с вопросом брака».

Влиятельный историк с хорошими связями. Джон Уилер-Беннетт, сказал своему другу Бланшу Дагдейлу, который работал на британскую военно-морскую разведку, что он был убежден, что фон Риббентроп использовал миссис Симпсон. Он воздержался от обвинений ее в шпионаже. Другие не были так уверены. Американский посол Роберт Уорт Бинхэм доложил Рузвельту: «Многие люди здесь подозревают, что Германия платит миссис Симпсон. Я думаю, это маловероятно».

Независимо от этого, те, кто находился в ее кругах, теперь были под пристальным вниманием, особенно те, кто был связан с Канард. Постоянным и очень интересным гостем за столом леди Канард на Гросвенор-сквер был русский эмигрант Габриэль Волкофф, главный художник-декоратор в Ковент-Гардене. Его брат, адмирал Николай, держал чайную в Кенсингтоне, которая была местом встречи для ультраправых русских. Его дочь Анна, портниха, шила платья для миссис Симпсон и принцессы Марины, герцогини Кентской.

Помимо этого, Анна Волкофф была активным членом Правого клуба, антисемитского, пронацистского, антивоенного общества, среди его 350 членов которого был герцог Веллингтонский. Ее членство в клубе и частые визиты в Германию, где она среди прочих встречалась с Рудольфом Гессом и адвокатом Гитлера, Гансом Франком – позднее казненного за военные преступления – привлекли внимание MИ-5.

За ней установили наблюдение, ее подозревали в отправке информации нацистам через посредника в итальянском посольстве. В то время это был маленький шаг в признании того, что Уоллис – и другие – могла нечаянно (или нет) передавать любопытную информацию г-же Волкофф, которую нацисты могли использовать. (В МИ-5 были правы подозревать г-жу Волкофф. В 1940 году ее приговорили к 10 годам за попытку передачи нацистам сверхсекретных сообщений между Черчиллем и Рузвельтом. Ее «коллега», американец Тайлер Кент, который заполучил информацию благодаря своей работе шифровальщиком в американском посольстве, получил 7 лет.)