Текст книги "Ум, устраняющий границы. Радикально практическая психология буддизма"

Взаимозависимое происхождение

Буддийская доктрина взаимозависимого происхождения оказывается ещё более привлекательной, поскольку согласуется с новыми трендами в области системного мышления, теории хаоса и современной физики в целом. Суть этого учения состоит в том, что все явления возникают и исчезают в соответствии со сложными паттернами открытой причинности[6]6
  Предположительно имеется в виду представление о вероятностной причинной связи, то есть о причинной связи в самоорганизующихся системах. Подобная причинность отличается от классической причинности тем, что конкретная причина обеспечивает вероятность возникновения тех или иных событий, а не жёстко детерминирует их.


[Закрыть], так что отсутствует единая точка или первоматериал, которые обладали бы онтологическим превосходством. Небольшая, закрытая система – скажем, шахматы или бильярдный стол – обладает столь малым количеством переменных, что существует конечное число вариантов действия, а потому все действия в такой системе ограничиваются узким и предсказуемым диапазоном. Однако масштаб и сложность природных систем – скажем, экосистемы планеты или человеческого мозга – позволяет применять подход к причинности, основывающийся на сотрудничестве и распределении, который постоянно удивляет своей неопределённостью и явным творческим потенциалом. Такой подход, конечно, чрезвычайно интересен физикам, и всё же он обладает особенной ценностью для психологов.

Это учение, согласующееся с представлениями о непостоянстве, страдании и отсутствии Я, описывает человеческие ум и тело как совместно и взаимозависимо возникающие явления, которые взаимно обусловливают друг друга как во всякий отдельный момент, так и в серии моментов, разворачивающихся внутри того, что мы воспринимаем как поток сознания. Не только ум зависит от тела, но тело тоже зависит от ума, и оба они со-возникают, со-творят и со-определяют друг друга. Более того, на уровне живого опыта, который внимательно исследуется, возможно, не имеет смысла проводить различия между ними. То же самое можно сказать о восприятии и о чувстве, которые взаимно оформляют и влияют друг на друга в момент их совместного возникновения в опыте. Также намерение формирует действия тела, речи и ума, которые формируют склонности наших личности и характера, а наш характер, в свою очередь, формирует те самые решения и выборы, которые влияют на то, как характер будет проявляться в каждый следующий момент. Короче говоря, то явление, которое мы наивно считаем личностью, – на самом деле единый вихрь ментальных и физических факторов, возникающих согласованно, взаимно обусловливающих друг друга в невероятно краткий миг взаимодействия, а затем одновременно исчезающих, чтобы уступить место следующему моменту с его особенностями.

Хорошая новость здесь состоит в том, что паттерны причинности, которые формируют наш опыт реальности, можно постичь и понять. Когда мы принимаем изменчивость реальности через видение непостоянства, принимаем связанную с непостоянством ограниченность удовлетворения через видение страдания, а затем улавливаем проблеск безличной природы реальности через видение отсутствия Я, мы в состоянии понять связи и отношения, которые делают нашу реальность такой, какой она выглядит. Понимание взаимозависимого происхождения – это не просто понимание факта всеобщей взаимосвязи, это понимание характера этой взаимосвязи.

Если следовать традиционной буддийской мысли, существуют определённые факторы, которые всегда возникают одновременно, – например, ум и тело, восприятие и чувство, страстное желание и невежество. Также существуют и другие вещи, которые никогда не возникают в один и тот же момент (хотя они могут сменяться в такой быстрой последовательности, что будет казаться, будто они возникают одновременно), – например, благоприятные и неблагоприятные мысли, мудрость и заблуждение, внимательность и привязанность. Существуют определённые явления, которые естественным образом вызывают другие, – например, желание порождает цепляние, намерения порождают склонности, безмятежность порождает сосредоточение. Также существуют некоторые явления, которые, когда их устраняют, приводят к совершенному прекращению других явлений: когда прекращается страстное желание, прекращается цепляние; когда прекращается цепляние, прекращается создание ложного чувства Я; и когда человек больше не создаёт представления о Я как об организующем принципе всякой деятельности, механизм страдания прекращает своё действие. Понимание этих отношений может направлять нашу медитацию и видение психологии, наши практики и терапевтические методы. Когда мы понимаем, как взаимосвязаны события и вымыслы, которые мы создаём на основе событий, мы можем использовать это знание, чтобы разбирать свой выдуманный мир и собирать его заново в новом облике.

Чтобы проиллюстрировать, какой вклад вносит идея взаимозависимого происхождения в новую психологию, можно подробнее рассмотреть отношения между чувством и желанием. Как мы уже видели, буддийская психология воспринимает чувство – аффективный оттенок удовольствия или неудовольствия – как неотъемлемую особенность организма ума / тела. Каждый миг переживания предмета сопровождается оттенком чувства, независимо от того, доступно ли это чувство сознающему вниманию. В ответ на любое чувство удовольствия или боли могут также возникнуть эмоциональная реакция или отношение симпатии или антипатии к предмету. Большинство из нас часто не различают эти два переживания и делают вывод, что конкретный предмет приятен или неприятен сам по себе.

Однако на самом деле предмет просто переживается, а симпатия или антипатия по отношению к нему – нечто, что добавляется в силу нашей психологической реакции. Это различие – тонкий, но важный нюанс. Так различаются между собой два выражения: с одной стороны, «Это угрожающий человек», с другой – «Я чувствую угрозу, когда думаю об этом человеке». Так различаются высказывания: «Я недостойный человек» и «Сейчас я чувствую, что я недостойный человек». Так различаются выражения: с одной стороны, «Я веду себя так, потому что я такой человек», с другой – «Я такой в силу конкретных условий, и если мне удастся изменить условия, я смогу вести себя иначе в важных аспектах».

Все эти разграничения вносят большой вклад в развитие психологических школ, опирающихся на внимательность, которые зарождаются ныне; каждая из них делает большой упор на различии между распознаванием опыта и восприятием опыта с точки зрения равностности и созерцания.

Пробуждение

Современную психологию нередко критикуют за её склонность сосредоточиваться на патологии, а не на здоровье. Эта тенденция меняется: возрастает интерес к позитивным школам психологии в целом, и, в частности, психологи всё больше внимания уделяют вопросу счастья. Здесь я опять предполагаю, что буддизм может предложить нам нечто полезное. Вопреки изощрённому мифологическому символизму, которым за многие века обогатился буддизм, описание Буддой своего пробуждения – достижения нирваны в этой жизни – это, в сущности, описание психической трансформации. Стоит привести строки, которые, как считается, исторический Будда произнёс вскоре после своего пробуждения, в них описывается его достижение:

 
Поистине мудрец, который достиг полного угасания,
Во всём остаётся безмятежным;
Чувственные желания не цепляются к нему,
Их пламя остыло, лишённое топлива.
Все привязанности отсечены,
Сердце ушло прочь от боли;
Безмятежный, он живёт в совершенной лёгкости,
Ум нашёл путь, ведущий к покою[7]7
  Чуллавагга 6:4.4.


[Закрыть].
 

Обратите внимание, что язык и образность этих строк указывают на состояние глубокого благополучия, ощущаемого здесь и сейчас, которое достигается через понимание природы ума и его поведения. Слово нирвана используется здесь в своём первоначальном значении – «угасание». Угасает пламя жадности, отвращения и заблуждения. Пламя не задувается, не затаптывается, не гасится, оно просто лишается топлива, которое питает его. Когда угасают механизмы, отвечающие за желание и нежелание, мудрец обретает абсолютную безмятежность. Подобные выражения повторяются в этих строках снова и снова; используются такие слова, как безмятежность, лёгкость и покой. Чувственные желания всё ещё могут возникать, однако они не удерживаются – они не приводят к тому, что человек привязывается к недостижимым или вредным вещам. Привязанности, необходимые для здорового развития, продолжают возникать, однако они отсекаются в нужное время, чтобы дать место развитию за пределы того, что Фрейд, как известно, называл обычным человеческим несчастьем. Сердце и ум как таковые не содержат в себе ничего дурного, они лишь постепенно, благодаря пониманию, избавляются от боли и обретают устойчивое переживание покоя.

Определив, что страдание порождается шипом – страстным желанием, – засевшим глубоко в сердце, Будда советовал вытащить этот шип, чтобы личность могла испытывать спокойствие в любых обстоятельствах. Оказывается, чтобы вытащить этот шип, не нужно чуда, требующего особой благодати или вмешательства высших сил; в принципе почти любой человек может научиться этому. Поскольку причины человеческого страдания – чаще всего психологические, процесс исцеления также имеет психологический характер. Это делает задачу доступной и осуществимой.

Задача нашего поколения – изучить и понять причины человеческого страдания при помощи инструментов и дисциплин, имеющихся в нашем распоряжении. Это работа теоретической психологии, и в наше время её существенно облегчают сложные техники исследования, проведения эксперимента и научного сотрудничества. Мудрость буддийской традиции – один из доступных инструментов, и она может дать нам нечто ценное. Кроме того, психологическое знание нужно задействовать на практике, чтобы помогать людям. И поэтому психолог – это, в сущности, целитель, и его искусство имеет своим источником преимущественно понимание того, как применять свои знания таким образом, чтобы они действительно трансформировали и вели к изменениям. Все виды исцеления требуют широкого понимания человеческой природы, развития действенных навыков эмпатии и глубокого сострадания по отношению к другим существам. В этом отношении традиции медитации также могут много нам дать – мы можем черпать из них, как из глубокого колодца. Они предлагают развивать не только внимательность и сосредоточение, но и любящую доброту, сострадание и сорадование.

Чистота

Я хотел бы добавить ещё несколько слов о роли нравственности, или чистоты. В классической буддийской традиции считается, что глубокое понимание прозрений, о которых мы здесь говорим, доступно лишь через медитацию, искусное развитие внимательности и сосредоточения. Эта традиция также утверждает, что подобная медитативная проницательность может возникнуть лишь в контексте высокой нравственности. Причины такого положения дел – не только культурные, они коренятся в самой природе сознания.

Когда мы внимательно рассматриваем устройство потока сознания, вскоре становится очевидно, что способность человека к ясному восприятию прямо определяется нравственным настроем ума. Если ум воспринимает предметы внимания с некоторой привязанностью или, например, стремится получить вознаграждение, то способность ясного постижения снижается. Подобным образом, если ум слишком вялый или ленивый или если он наполнен беспокойством или сожалением из-за неблагоприятного поведения в прошлом, ему не удастся развить безмятежную бдительность, необходимую для постижения природы явлений. Сомнения и опасения также будут препятствовать эффективному сосредоточению и мешать его углублению.

Как и в любой ситуации научного эмпирического наблюдения, здесь важна объективность. В отличие от телескопа или микроскопа, однако, инструмент, который мы используем для наблюдения за наличными явлениями, – непосредственное, личное, осознанное внимание – может омрачаться любым колебанием эмоциональной предвзятости или субъективности. Подобно линзам этих инструментов, сознание выполняет простую функцию – делает предмет воспринимаемым; и, как в случае с линзами, возможности сознания сильно ограничиваются ярким светом, загрязнениями, неустойчивостью, темнотой и плохой фокусировкой. Упомянутые препятствия оказывают ограничивающее действие на сознание, как и все неблагоприятные эмоции, которые становятся причиной нравственных промахов.

В медитации методом проб и ошибок мы узнаём один важный факт: на качество сознания как инструмента самонаблюдения сильно влияет нравственный характер со-возникающих ментальных факторов.

Тот факт, что сознание обладает природной чистотой, как мне видится, – радостная весть для всех нас, как для отдельных личностей, так и для общества в целом. В плане личного роста это означает, что естественное нравственное развитие происходит тогда, когда происходит развитие понимания. Когда мы практикуем медитацию и постепенно учимся видеть себя более отчётливо, мы также обретаем интуитивную способность распознавать, как различаются в опыте благоприятные и неблагоприятные мысли, слова или поступки. Прогресс в нравственности, медитации и понимании происходит одновременно, и постепенно он ведёт нас прочь от страдания в направлении угасания болезненных эмоций.

Этот процесс постепенной трансформации может также успешно происходить и на коллективном – и даже глобальном – уровне. Когда мы собственными усилиями, вместе с многочисленными близкими по духу людьми со всего мира, исследуем и углубляем внимание через медитацию, самоанализ и психологическое исцеление, мы постепенно способствуем повышению уровня сознания в целом. Внимательность – это инструмент доступа ко всем актуальным идеям, которые я здесь изложил, а также механизм эволюции человечества как вида. Мы, люди, наделены самыми примитивными инстинктами, отвечающими за эгоизм и причинение вреда друг другу, – но также у нас есть альтруистические стремления любить, защищать и оберегать других. Теперь мы узнаём, что также имеем доступ к навыку, который, если его тренировать и развивать, позволяет нам обрести свободу и принимать мудрые решения относительно того, какие стороны нашей природы стоит развивать, а каким нужно позволить атрофироваться.

Исследование природы сознания, если оно осуществляется непосредственно и эмпирически, естественным образом ведёт к очищению качества сознания. Это значит, что, по мере того как мы начинаем лучше понимать сознание, в этом процессе мы неизбежно становимся человечнее. Возможно даже, что не будет тщетной наша надежда потушить пожар жадности, отвращения и заблуждения, который бушует в нашем мире. Именно эта работа определит, какая эпоха нас ожидает – лучшая или худшая.

Лично я уверен, что, если мы привнесём исцеляющую силу осознанного внимания хотя бы в одно болезненное переживание, подарим такое внимание хотя бы одной личности, ощутим его хотя бы на одно мгновение, у нас в конце концов появится шанс предотвратить катастрофу и приблизить новую, многообещающую эпоху.

Также я убеждён, что если вы сделаете практику внимательности частью своей жизни, то сможете ощутить сопричастность этой надежде на благоприятное будущее.

1. Более обширная картина

Чему учил Будда

Представьте себе дерево: мы смотрим на него с точки зрения его биологии или химии, его формы, вида или цвета, вдохновляющей красоты его мерцающих листьев, трепещущих в сумерках от осеннего ветра. Дерево – дом для белок, угроза фундаменту ближайшего дома, обед для разнообразных насекомых и множества птиц, которые кормятся его плодами. Дерево – одна вещь для плотника и кораблестроителя, другая – для проектировщика с генеральным планом застройки территории, и совсем другая – для десятилетнего мальчика, у которого есть несколько старых досок и горстка гвоздей. Всё зависит от того, как смотреть на дерево.

То же самое во многом касается и нашего понимания учения Будды. Подобно тому, как учёный может чувствовать, что он (или она) обладает более точным, «объективным» взглядом на дерево, так же и исследователь религии склонен считать, что обладает правами на учения Будды – по меньшей мере в своём уме! Даже утончённое понимание проблем толкования, глубокая внимательность к историческому контексту и труднодостижимое мастерство в овладении тонкостями древних языков не позволяют избежать главного прозрения постсовременного мира: всякое значение конструируется локальным образом. Все конструкции знания в конечном итоге – всего лишь конструкции.

То или иное понимание учений, преподанных Буддой, присутствует у всех людей, которые когда-либо слушали и толковали эти учения, поскольку каждый случай такого понимания – локальное событие, возникающее в конкретный момент понимания конкретной личностью. Эта личность вполне может иметь образование в области религии, погружаться в медитационные практики, преследовать некие политические или религиозные цели, не уметь мыслить за пределами своей зоны комфорта; все эти факторы могут сочетаться, а могут присутствовать и другие. В сущности, единственное, что можно сказать с уверенностью, – это то, что каждый, кто пытается понять, чему учил Будда, подходит к этому вопросу из определённой и ограниченной перспективы. В принципе у любой из этих перспектив мало шансов подвести нас к тому, чему «действительно» учил Будда.

Это не означает, что «всё относительно» и потому не нужно в своих попытках понимания стремиться к точности и детальности. То, каким образом каждый из нас конструирует свой локальный мир значений, – это, по существу, вопрос первостепенной важности. Вообще говоря, в некотором отношении нет ничего более важного и заслуживающего внимания. Когда мы создаём себя и свой мир из состояния заблуждения, это порождает многочисленные страдания; но если наше локальное конструирование значения пронизано мудростью, то мы, возможно, практически полностью перестанем создавать страдание. Какие советы давал Будда, чтобы помочь людям достичь этой цели?

В первую очередь он хорошо осознаёт эту проблему. Ещё при его жизни люди то и дело неверно истолковывали его учения в соответствии со своими намерениями – как непроизвольно, так и намеренно. «Заблуждающийся человек, разве я учил кого-нибудь Дхарме таким образом?» – говорит Будда Ариттхе, бывшему охотнику на хищных животных, который пытается сказать, что препятствия – на самом деле не препятствия[8]8
  Мадджхима-никая 22.


[Закрыть], и Сати, бывшему рыбаку, который считает, что его сознание сохранится после смерти[9]9
  Мадджхима-никая 38.


[Закрыть]. С самого начала слова Будды неверно передают те, «кто утверждает, что было сказано или изречено Татхагатой [Буддой] то, что не было сказано или изречено Татхагатой»[10]10
  Ангуттара-никая 2:3.3.


[Закрыть].

Будда поэтому весьма внимательно подходил к вопросу о том, как следует передавать его учения; он утверждал: «Две вещи ведут к установлению не-смешения и не-исчезновения истинной Дхармы: правильное изложение слов и выражений и правильное толкование их значения»[11]11
  Ангуттара-никая 2:2.10.


[Закрыть]. Также говорится, что когда мы сомневаемся, точно ли передаёт некий учитель учения Будды, «его слова и выражения следует внимательно изучить и сравнить с суттами и рассмотреть в свете практики»[12]12
  Дигха-никая 16:4.8.


[Закрыть].

Первая часть этого совета касается вопроса исторической точности, критического исследования и наличия определённого здравомыслия. А вот вторая часть, связанная с «правильным толкованием значения» и «рассмотрением в свете практики» – это совсем иной вопрос, и он требует совершенно иного набора навыков.

Дхарму следует применять; её следует проживать. Она задаёт образец того, как реорганизовывать ум и тело в текущем моменте, и её смысл в принципе может быть обнаружен только в процессе практики. Поэтому лучший ответ на вопрос о том, чему учил Будда, можно найти не в текстах, а в собственном опыте. Важно определённым образом направлять внимание внутри опыта, и указания относительно того, как это делать, действительно можно обнаружить в текстах. Однако смысл учения Будды сможет проявиться лишь тогда, когда его мудрость задействуется локальным образом, в трансформации личности.

Будда обращается к одной группе сельчан, известных как каламы, которых приводили в замешательство кажущиеся противоречия между различными известными им наставлениями, со знаменитыми словами: «…Когда вы знаете сами, что эти вещи являются благоприятными… эти вещи, если принять и предпринимать их, ведут к благополучию и счастью, – тогда, каламы, обнаружив их, вам следует осуществлять их»[13]13
  Ангуттара-никая 3:65.


[Закрыть].

Лучший способ выяснить, чему учил Будда, – осуществлять то, чему учил Будда. Старательно стройте плот, усердно перебирайтесь на другой берег реки страдания – и станьте тем, кто обретёт истинное знание.

Органичная духовность

Люди западной культуры обычно полагают, что духовность подразумевает необходимость установления связи с тем, что неким образом превосходит человека, с чем-то «иным» и «запредельным». В лучшем случае это некое прекрасное, мудрое и дарующее безусловную любовь начало. В худшем – властное, пугающее начало, способное безжалостно нас судить и глубоко ранить. Некоторые люди узнают об этом начале из текстов откровения, учений пророков, принципов традиции, строящихся на этих основаниях. Другие улавливают это начало в природе, воспринимают его через необычные переживания или узнают о нём от мудрых и уважаемых учителей. В своих многочисленных и разнообразных видах и формах эта модель «священного другого» является доминирующей религиозной парадигмой западного мира.

В Древней Индии, на берегах Инда и Ганга, люди открыли и практиковали совсем другой подход к духовности. В этой системе делался упор на обращении вглубь себя, а не во внешний мир, на понимании и очищении самого себя, а не на построении отношений с Другим, на созерцании и аскетизме, а не на молитве и ритуале. Следы этого иного, более органичного подхода к духовности, который, скорее, произрастает из живого опыта, а не привносится извне в наш мир, можно обнаружить в традициях йоги, джайнизма, буддизма и индуизма, однако чаще всего эти следы скрыты под многочисленными слоями как древних, так и современных западных влияний.

Стоит сказать, что по меньшей мере за тысячу лет до вторжения Александра Македонского в IV в. до н. э. в Индию дух западной религиозности проник в ландшафт Северной Индии. Миграция ариев через Хайберский проход и расселение их в речных долинах во II тысячелетии до н. э. привели к вытеснению аборигенной культуры и установлению в этом регионе традиции, предполагавшей существование наследственного жречества, священной истины откровения и пышных ритуалов общения с небесными богами мужского пола. В таких обстоятельствах более самоуглублённые местные традиции ушли в подполье и оказались на обочине ведического мира, откуда они периодически прорывались в доминирующую культуру на протяжении последующих веков. Один из таких прорывов древней мысли произошёл, когда «Упанишады», подпав под влияние йоги, которую практиковали лесные отшельники, были приняты в круг брахманской религии как приемлемое обновление индоевропейской ведической традиции. Поэтому возникший позднее индуизм представлял, по существу, смешение заимствованных западных и аборигенных индийских компонентов.

Более значительное потрясение произошло, когда Будда стал провозглашать свою Дхарму. Учение Будды, шедшее из глубин его личного понимания, обретённое посредством опыта усердной аскетической медитации в лесах и радикального очищения ума, появилось внезапно и бросило серьёзный вызов традиционной ведической вере. Ко времени великого буддийского царя Ашоки, жившего в III в. до н. э., оно уже смогло полностью вытеснить брахманскую традицию, однако после падения империи Ашоки и нестабильности, связанной с многочисленными волнами набегов, индуизм постепенно смог восстановить лидирующее положение в сфере индийской духовности. Буддизм не только оказался вытесненным на обочину культуры, но и постепенно оказался переработан в соответствии с прежде доминировавшей религиозной парадигмой и поглощён доминирующей традицией. Сегодня Будда считается в Индии воплощением Вишну, посланным на землю, чтобы научить праведных индуистов отказу от принесения в жертву животных и сподвигнуть их к вегетарианству. Даже в наше время буддийские учения нередко представляют с помощью терминов, происходящих из индуизма: «изначальное совершенство», «недвойственное сознание», «исконно пробуждённая внутренняя природа».

Так каковы же основные черты этой более древней, более органичной духовности, которой учил Будда на протяжении своей жизни? В первую очередь это радикально практическая, или опытная, духовность. Что вы сами видите, чувствуете, осязаете и знаете, когда направляете устойчивое и сосредоточенное внимание на непосредственный опыт настоящего? Знание, идущее извне, чревато иллюзиями, таящимися в мистических глубинах души. Как утверждают мудрецы речных долин Индии, только исследование внутреннего ландшафта, нюансов и тонкостей живого переживания позволяет обрести плодотворную и подлинную мудрость.

Бесстрашный и честный самоанализ вскоре обнажит основополагающие недостатки человеческого положения; такова благородная истина о страдании. Ум и тело наполнены препятствиями, уязвимыми местами, узлами напряжения, сгустками боли; они являются настоящим рассадником эгоистических, болезненных и ошибочных психических элементов. Способность ума к осознанию, «знанию» о том, что непрерывно возникает и исчезает в потоке сознания, непрерывно натыкается на препятствия, ограничивается, отравляется и омрачается такими внутренними загрязнениями. Задача органичной духовности – прояснять эту сумятицу, распутывать эти узлы, освобождать ум – миг за мигом, вдох за вдохом – из порабощающей сети неблагоприятных и нездоровых проявлений. Награда за жизнь, посвящённую внимательному внутреннему развитию, – освобождение ума посредством мудрости, поразительное преображение ума, дарующее всю полноту сознавания, свободного от препятствий и ограничений.

Можно написать целые тома об особенностях науки пробуждения, о её открытиях – непостоянстве, отсутствии Я и страдании, о психофизическом организме, в котором выделяют сферы чувств, совокупности и элементы, о тонких процессах взаимозависимого происхождения и прекращения и об удивительной территории, обнаруживаемой в процессе исследования внутренних состояний. Однако важнейшее открытие этой древней формы духовности состоит в том, что мир человеческого опыта – «виртуальный» мир, конструируемый каждый миг всяким индивидуальным умом и телом в соответствии с инстинктивными и изобретёнными человеком паттернами.

Ум и тело – естественные проявления природного мира. Их страдание – естественно; их освобождение от страдания – естественно. «Священное другое» – такая же конструкция, как и понятия о «постоянстве», «самости» и «красоте». Это не значит, что подобные вещи «не существуют» или не могут становиться источником глубоких смыслов. Это значит, что они находятся не «вовне» в том смысле, который индоевропейский религиозный инстинкт считает само собой разумеющимся. Скорее, они создаются тем же внутренним механизмом, который упорядочивает все прочие человеческие конструкции, – структурами желания.

Неудивительно, что эта радикальная альтернатива доминирующей парадигме была неверно понята брахманами, современниками Будды, поскольку на протяжении веков она искажалась их предками и поныне продолжает игнорироваться современными наследниками индоевропейской духовной традиции.

Однако она продолжает манить, спокойно предлагая привлекательный взгляд на человеческое положение тем, кто готов взглянуть вглубь себя, а не вовне и вверх.