Текст книги "На берегу Тёмного моря"

11. Ворона и Карета

Дети словно окаменели. Ещё четверо Клыков окружили их, держа мечи наготове.

– Прыгайте, если хотите, – сказал Сларб с улыбкой, обнажавшей длинные острые зубы. – До воды далеко. Эти ж-жуткие драконы, наверное, не откаж-жутся от лёгкой закуски после своих дурацких плясок!

Двое Клыков схватили Тинка и Лили. Низким скрипучим голосом один из них спросил:

– Чего нам с-с ними делать-то, Сларб? Швырнуть вниз или с-сунуть в каталажку?

Сларб задумался. Его фиолетовый раздвоенный язык прошёлся по зубам, а холодный взгляд упал на край утёса, в нескольких шагах за спиной у детей.

Джаннер посмотрел через плечо Сларба на расходившуюся толпу, молясь, чтобы дедушка и мама заметили их. Но Подо и Нии не было среди зрителей – а остальные даже не смотрели на детей. Джаннер мысленно выругал себя за то, что отвлёкся от поисков. В любом случае в толпе им было бы безопаснее.

– Командорм Гнорм велел привести их, но край утёс-са так близко, а эти людишки так вкус-сно пахнут, правда, Брак? – И язык Сларба затрепетал в нескольких сантиметрах от лица Джаннера.

Мальчик не видел никакого пути к спасению. Даже от одного Клыка сбежать было трудно, а от пятерых – невозможно. Оставалось лишь сохранять спокойствие и надеяться, что Сларб последует приказу командора. Оказаться в тюрьме, а потом уехать в Чёрной Карете – это ужасно, но всё лучше, чем лететь головой вниз с утёса.

Джаннер заметил, что Малыша нет.

«Вот тебе и верный пёс», – подумал он – и в то же мгновение Сларб ударом по лицу сбил его с ног. Джаннера впервые били так сильно. Он, конечно, иногда дрался с Тинком, но то были сущие пустяки по сравнению с болью, которую он чувствовал теперь, корчась на земле.

Сларб фыркнул:

– Это тебе урок, мальчишка. Тронешь меня ещё раз – и я сожру тебя заживо. – Он подошёл к Лили и грубо ухватил её за волосы. – И тебя тоже надо проучить, вонючая малявка, – сказал Сларб и швырнул девочку наземь рядом с Джаннером.

Тинк вырвался из рук державшего его Клыка и размахнулся, но Сларб отвёл удар и врезал мальчику коленом в живот. Тинк упал и согнулся пополам, хватая ртом воздух. Сларб нагнулся над ним и вынул нож. Чешуйчатой лапой он прижал голову Тинка к земле и провёл тыльной стороной лезвия по щеке мальчика:

– А это тебе, дохляк, памятка от С-сларба.

Он подбросил кинжал в воздух, поймал его за лезвие и ударил Тинка рукояткой по голове. Раздался глухой стук, от которого Джаннер и Лили содрогнулись. Тинк вскрикнул, стиснул зубы и попытался удержать слёзы. По лбу мальчика потекла алая струйка. При виде крови Клыки заволновались, зашипели и заурчали, словно им показали лакомое блюдо.

– Ведите их, – велел Сларб.

Братьев подняли и тычками погнали вперёд. Лили попыталась встать, но её бедная изуродованная нога подогнулась, и девочка снова осела на землю. Джаннер наклонился, чтобы помочь сестре, но Клык по имени Брак, рыча, встал между ними.

– На твоём мес-сте я бы не трогал эту мелкую вонючку, – предупредил он.

– Она не может идти сама! – воскликнул Джаннер, и Брак оскалил клыки.

– Пусть мальчишка поможет калеке, дурак! – прошипел Сларб. – Иначе тебе придётся на себе тащить эту поганку до тюрьмы.

Брак поморщился и с отвращением скривил рот, глядя на Лили. Но всё-таки он отошёл, и Джаннер помог сестре подняться.

Скула у Джаннера ныла от удара, а у Тинка над ухом набухала шишка размером с яйцо. Лили плакала, ковыляя между братьями, и оглядывалась в поисках Малыша.

К тому времени большинство приезжих либо отправились в «Единственную гостиницу» ужинать, либо вернулись в палаточный лагерь на противоположном краю города, чтобы приготовить там купленную на рынке снедь. Несколько человек ещё бродили по освещённым фонарями улицам, но, увидев процессию из пяти вооружённых Клыков, которые несли факелы и подталкивали троих испуганных ребятишек, люди торопливо отвели глаза и убрались с дороги.

Командор Гнорм был толстый чешуйчатый ящер с глубоко посаженными глазами и жёлтыми кривыми зубами. Он почти всё время сидел в кресле на тюремном крыльце, точил кинжал и уплетал что попадётся.

У Джаннера голова шла кругом. Они попали в самую настоящую беду. Приговоры командора Гнорма всегда были быстры и безжалостны, и Джаннер сильно подозревал, что им ещё до рассвета предстояло оказаться в Чёрной Карете, на пути в форт Ламендрон[16]16
  Когда горожане нарушали закон, ну или просто привлекали внимание Клыков, их – как вариант – сажали в тюрьму и избивали. Горожане считали это удивительным везением; когда заключённого освобождали, родные и близкие поздравляли его (если он был в сознании) и торжественно провожали до дома, как если бы он получил большую награду. Неудивительно: если Гнорм считал, что заключения и пытки недостаточно, он посылал ворону за Чёрной Каретой.


[Закрыть].

Детей подтолкнули к тюремному крыльцу, где сидел, развалившись в кресле, командор Гнорм и точил кинжал.

– Заприте их, – сказал он, не отрываясь от дела.

Пленников провели в освещённый масляной лампой коридор, мимо стола, заваленного рыбьими костями. На противоположной стене была намалёвана круглая мишень, в которой торчал десяток кинжалов. Тот, кто их бросал, отличался пугающей меткостью. Сларб втолкнул детей в комнату, где царила непроглядная мгла. Свет факела позволял разглядеть три зарешеченные камеры и пол, покрытый грязью и соломой. Сларб снял со стены связку ключей, отпер решётчатую дверь и, загнав детей в камеру, с довольным видом запер замок, повесил ключи на место и ушёл.

Тинк и Лили прижались к Джаннеру, дрожа как от холода, хотя в камере было довольно душно.

– Дай посмотрю, – сказал Джаннер, осторожно касаясь головы брата.

Он раздвинул волосы и прищурился, изучая шишку, хотя понятия не имел, как она должна выглядеть.

– Ну, всё не так страшно, – он старался говорить как взрослый.

– Тебе больно? – спросил Тинк.

– Пройдёт, – Джаннер коснулся синяка на скуле и поморщился.

Братья повернулись к Лили.

– Ты цела? – спросил Джаннер.

– Это я во всём виновата, – ответила девочка, вытирая нос рукой. – Простите меня, пожалуйста.

– Что вообще там случилось?

– Пока вы смотрели игру, я бросала Малышу палочку на краю поля, позади толпы. Тут с дерева, прямо у него перед носом, спрыгнул швап, и Малыш погнался за ним. Я пошла следом – ну и дошла до Главной улицы. Там Малыш загнал швапа в переулок и прямо за углом попался под ноги этому гаду…

– Сларбу? – уточнил Тинк.

– Ну да. Он схватил Малыша за шкирку и хотел укусить… вот я его и пнула, – сказала Лили таким тоном, словно это был совершенно естественный поступок.

– Ты пнула Клыка?! – хором переспросили мальчики.

– А что ещё мне оставалось?

– Не знаю… но это было глупо! – заявил Джаннер.

– И очень храбро, – подхватил Тинк.

Лили сидела опустив голову, и её длинные светлые волосы почти касались грязного пола.

– Очень, очень храбро, – согласился Джаннер.

Девочка хлюпнула и вытерла нос.

– Ну, не плачь, – Тинк похлопал сестру по спине. – Ты тут ни при чём. Во всём виноват Малыш, – шутливо добавил он. И тут же пожалел об этом.

Лили зарыдала.

– Я не верю, что он просто взял и убежал, – сказала она, утыкаясь лицом в грудь брата. – А вдруг какой-нибудь ужасный ящер сбросил его с утёса?

– Радуйся, что Малыша нет тут с нами, – перебил Джаннер. – Мы, а не он, попали в беду. Нас либо изобьют до полусмерти, либо отправят в Дань. И лично я не горю желанием видеть замок Трог и Нага Безымянного, так что будем надеяться на пытку.

Дверь камеры открылась, и внутрь ввалился командор Гнорм в сопровождении Сларба.

Джаннер, Тинк и Лили встали и замерли. Гнорм разглядывал их, сложив чешуйчатые зелёные лапы на брюхе, как на столе. Он смотрел на детей чёрными унылыми глазами.

– Это они с-самые, командор, – сказал Сларб.

– Значит, трое детишек каким-то образом избили тебя до бесчувствия, – с усмешкой заметил Гнорм. – Похоже, это могучие воины, раз им удалось справиться с двумя вооружёнными Клыками. – Его голос звучал низко и с прихлюпом.

«Как бульканье грязи», – подумал Джаннер.

– Сэр…

– Похоже, вы ни на что не годны, если понадобилось пятеро стражников, чтобы отправить в тюрьму кучку малолеток. Я вес-сь день напролёт отсиживаю хвост и жирею, однако с закрытыми глазами с-способен уничтожить это отребье! Ты забыл, что у тебя есть клыки, недоумок? Говоришь, камни прямо с неба свалились? Маленький камешек с-стукнул тебя по голове, и ты заснул в канаве сном младенца? Мамочка спела тебе песенку?

Сларб пытался вставить хоть слово, но Гнорма было не остановить. Сларбу ничего не оставалось, кроме как стоять молча, гневно раздувая зелёные щёки. Гнорм держал руку на рукояти кинжала и в любой момент мог выхватить его и погрузить в мягкое брюхо Клыка.

Сларб не стал давать ему такого повода.

– Прошу прощения, командор. Моя глупость непростительна, – сказал он, низко опустив голову.

Гнорм удовлетворённо хрюкнул и повернулся к двери, не замечая, что Сларб у него за спиной обнажил клыки.

– А что делать с детьми, с-сэр?

Толстый Клык остановился на пороге и взглянул на детей. Несколько мгновений он рассматривал их угрюмыми чёрными глазами.

– А ты бы что хотел с ними сделать?

Сларб злобно усмехнулся:

– Если вы не возражаете, командор, я предлагаю их пытать. Высечь плетьми, например.

У Джаннера заколотилось сердце. Тинк крепче прижал к себе Лили.

– Да? – холодно спросил Гнорм. – А вот я возражаю. Если ты за них примешься, они, скорее всего, снова тебя одолеют. Лучше мы отправим их в Дань. – Рассмеявшись, он вышел в коридор. – Посылай ворону за Каретой.

12. Уже не игра

Дверь с грохотом захлопнулась, и Джаннер почувствовал, как душа у него ушла в пятки – она летела стремительно, словно камень, брошенный с утёса в море. Вдруг послышалось рычание. Сларб, выгнув спину, широко разинул пасть, обнажил зубы и стиснул кулаки. Джаннер видел розоватую внутренность пасти, чёрный влажный язык, извивающийся как червь, и самое страшное – жёлтые ядовитые клыки. Он вздрогнул, представив, как эти истекающие ядом зубы пронзают его кожу, а когтистые лапы впиваются в плоть. Джаннер ничуть не удивлялся, что, по слухам, никакой человек не мог убить Клыка. Даже Чёрная Карета казалась приятнее, чем смерть от рук Сларба.

Тяжело дыша, Клык направился к связке ключей, из пасти у него капала ядовитая слюна. Он подошёл к двери камеры, сунул ключ в замок и чуть не взбесился, обнаружив, что тот не открывается. Тинк и Джаннер быстро затолкали Лили в дальний угол и заслонили её собой. Но что они могли сделать, если бы разъярённый Клык ворвался в камеру? Только стиснуть зубы и отбиваться чем попало.

Но Сларб не успел войти. Дверь из коридора открылась, и ввалился коренастый Клык по имени Брак:

– Привет, хиляк.

Сларб выпрямился и развернулся, пряча ключи за спиной.

– Я же просил не называть меня так, – прошипел он.

– Ну так что, их отправят? – с предвкушением спросил Брак. – Я хочу посмотреть, как они будут извиваться, когда придётся лезть в Карету, а ты, хиляк?

Сларб ответил – как можно спокойнее:

– Я тоже. – Он вытер ядовитую слюну и небрежно повесил связку ключей на место. – Если подумать, так для них будет хуж-же, – сказал он, злобно ухмыляясь и устремляя чёрные глаза на детей. – Гораздо хуже, если подумать.

Клыки вышли. Джаннер и Тинк опустились на пол рядом с Лили.

– Надо как-то выбраться отсюда, – сказал Джаннер, вновь вспомнив, что он старший. – Подо говорил, что выход всегда есть.

– Подо просто одноногий старик, который играет с внуками в «Корабли и акулы»[17]17
  «Корабли и акулы» – уличная игра, которую привезли в Скри торговцы из Зелёных лощин. Обычно дети играют роль кораблей, а взрослые – акул. Игра начинается с того, что Акула говорит Кораблям: «Ха-а!» (считается, что именно это сказала бы Акула, не будь она морской тварью). Затем корабли бросаются от Акулы врассыпную. Если Акула догоняет Корабль, она валяет его в пыли и немилосердно щекочет. Эта патриархальная грубость типична для всех игр, придуманных в Зелёных лощинах. Одна популярная в тех краях забава так и называется – «Расшибалы».


[Закрыть], – заметил Тинк. – А это не игра.

– Я знаю! И лучше не спорь с тем, кто крупнее тебя, – и Джаннер шутливо ткнул брата в плечо.

Честно говоря, он понятия не имел, как спастись – и боялся, что выхода нет. Но он был старшим и хотел подбодрить остальных. Судя по тому, что слышал Джаннер, в Чёрную Карету сажали людей гораздо крупнее и храбрее, чем они, – значат, посадят и их. И никто этих людей больше не видел – значит, не увидят и их.

Джаннер подумал, что гораздо лучше сидеть в тюремной камере и иметь хоть капельку надежды, чем не иметь никакой.

Лили заснула, положив голову на колени Тинку. Вскоре задремал и Тинк. А Джаннер несколько часов расхаживал по камере, гадая, чем заняты Подо и Ния. Они, наверное, уже выяснили, что детей посадили в тюрьму. Схватившись за прутья решётки, мальчик подтянулся к высокому оконцу, но оно выходило на задний двор тюрьмы. Дверь камеры была надёжно заперта, ключи – вне досягаемости. Ничего не оставалось, кроме как ждать. Тинк не ошибся: игры кончились, и, возможно, никакого выхода не было.

Джаннер жалел, что не может заснуть, как младшие. Ему мешал страх. Он тщетно пытался думать хоть о чём-нибудь, кроме зловещей Чёрной Кареты, которая катила по тёмным холмам и залитым лунным светом долинам в Глибвуд. Мальчик подумал, как вкусно готовит его мама, какой тёплый у них очаг, как уютно устроился их дом в тени деревьев. Джаннер грустил о Подо, своём милом ворчливом дедушке, которого Великая война сделала вдовцом. Он грустил о матери, которая потеряла мужа.

Подо и Нию вновь ждёт горе – потому что Джаннер плохо присматривал за Лили.

Джаннер вздохнул и прислонился к стене. Он подумал об отце, и ему как никогда захотелось оказаться на корабле, в открытом море. Мальчик собирался вынуть из кармана рисунок, но вспомнил, что в темноте ничего не разглядит. Конечно, отец сумел бы вырваться из этой жуткой камеры и избежать ужасного путешествия в Чёрной Карете. Если бы он был жив, он бы пришёл к ним на помощь. Но у юного Джаннера Игиби, сидящего вместе с братом и сестрой в мрачной пустой камере, не было отца – и почти не осталось надежды.

Лили подняла голову и посмотрела на окно:

– Ты слышал?

Тинк, вздрогнув, сонно произнёс:

– Передайте подливку!

– Кажется, это Малыш, – сказала Лили. – Малыш! Это ты, мой хороший?

Три пары глаз устремились к окну. Дети прислушались. Они услышали скулёж и нечто среднее между тявканьем и воем. Джаннер вдруг обрадовался, сам не зная почему. Собака ничем не могла им помочь, но при мысли, что Малыш вернулся, Джаннер ощутил прилив надежды.

Затем они услышали голоса Клыков, которые спорили в передней комнате. Раздался глухой удар и треск – и один из голосов затих.

Командор Гнорм рыкнул, что нужно повиноваться приказам, и зашагал к камерам.

Дверь открылась, и появился неуклюжий силуэт Гнорма. На полу за ним Джаннер увидел распростёртое тело Сларба. Второй раз за день из-за детей Игиби Сларб получил по голове.

Гнорм снял со стены ключи и отпер камеру.

– Везёт вам, детишки, – проклокотал он. – Кое-кто решил, что вы стоите пары блестяшек. – Он поиграл перед ними растопыренными пухлыми пальцами, на которых блестели четыре золотых перстня – раньше их точно не было. Запястья Гнорма украшали сверкающие браслеты, с шеи свисал золотой медальон на серебряной цепочке. Всё это выглядело совершенно неуместно на этом уродливом создании.

Гнорм распахнул дверь и жестом велел детям выходить.

– То есть… мы можем идти? – робко спросил Джаннер.

– Да. Вон отсюда, – нетерпеливо сказал Гнорм.

Пока дети выходили из камеры, он любовался новыми украшениями. Но когда с ним поравнялся Джаннер, Клык ухватил его за щёки и притянул к себе. Над мальчиком нависла одутловатая морда Гнорма, и Джаннер увидел своё испуганное лицо в глазах Клыка – бездонных чёрных озёрах, полных ненависти – и почувствовал, как в кожу впиваются когти…

– Ещё раз тронешь кого-нибудь из моих солдат – и вашу семью не с-спасёт даже тысяча сундуков с золотом, – угрожающе прорычал Гнорм и оттолкнул Джаннера с такой силой, что тот полетел на пол.

Тинк помог брату подняться, не смея взглянуть на Клыка или произнести хоть слово. Мальчики вместе провели Лили по коридору мимо Сларба, который уже пришёл в себя и молча кипел от гнева, видя, что дети уходят целыми и невредимыми.

В тусклом свете фонаря, посреди улицы, стояла Ния, белая как мел.

13. Песня Сияющего Острова

Боязливо поглядывая на Клыков, маячивших на крыльце, Джаннер, Тинк и Лили спустились по деревянным ступенькам на улицу. Джаннеру всё не верилось, что они свободны. Может, Гнорм задумал какую-то хитрость?

Командор вышел на крыльцо и плюхнулся в кресло, продолжая любоваться драгоценностями, сияющими у него на пальцах. Поддерживая Лили, мальчики медленно приблизились к матери, у которой глаза были полны слёз.

– Пойдёмте домой, – решительно сказала она, обняла детей и осторожно повернулась к Клыкам спиной.

Они молча зашагали по улице, как будто боялись потревожить спящего дракона. Джаннеру хотелось бежать со всех ног, чтобы как можно дальше убраться от Клыков и от тюрьмы. Тинк и Лили тоже охотно прибавили бы шагу, но Ния понимала это и удерживала их.

Она шла по безлюдной глибвудской улице, держа спину прямо и вскинув голову.

Из «Единственной гостиницы» доносился негромкий смех, фонари мигали жёлтыми глазами, а ветер носил в лунном свете облачка пыли, похожие на крошечных призраков.

Когда тюрьма осталась далеко за спиной, Ния заговорила:

– Я не знаю, что делала бы без вас.

При звуках родного голоса Джаннер ощутил огромное облегчение – как если бы до сих пор он плыл под водой, задержав дыхание, а мать вытащила его на поверхность.

– Я просто не знаю, что бы я делала, – повторила она. Ния опустилась на колени, притянула детей к себе и крепко обняла.

Лили обернулась и увидела, что к ней несётся Малыш. Он подскочил к девочке, скуля и бешено виляя хвостом, и принялся облизывать всех троих буквально с ног до головы. Лили прижала пёсика к груди и засмеялась.

– Где ты был, мальчик? – спросила она, нежно гладя Малыша. – Почему ты нас бросил?

– Мы с дедушкой не нашли вас на утёсах и стали волноваться, – сказала Ния. – Но там было столько народу. Но драконья песнь закончилась, и люди разошлись, а мы всё никак не могли вас отыскать. Мы побежали домой, подумав, что, может быть, разминулись с вами… – Ния нагнулась к чёрному пёсику на руках у дочери. – И тогда к нам прибежал Малыш. Он привёл меня к тюрьме… – она почесала Малыша за ухом. – Я велела дедушке сидеть дома. Он разнёс бы тюрьму по кирпичику и схватился бы с целой армией Клыков, но тогда нас бы просто убили, и всё. Поэтому я пошла одна.

– А откуда взялись драгоценности? – спросил Джаннер. – Ну, те, что нацепил на себя Гнорм?

Ния устремила взгляд в сторону тюрьмы.

– Я припрятала их на чёрный день, – ответила она и пристально посмотрела на сына. – Вот он и настал.

– Но где ты их взяла? – спросил Тинк. – Это же целая куча золота!

Ния вздохнула:

– Они остались от вашего отца. – Она повернулась к Джаннеру, явно намереваясь сменить тему. – Ох, сынок… – мать коснулась посиневшей окровавленной щеки мальчика. – Тебя били?

Джаннер кивнул.

Ния повернула голову сына к свету, чтобы лучше видеть, и поцеловала его в щёку.

Джаннер скривился и высвободился, хотя его обрадовало тепло маминого поцелуя.

– А ты как, детка? – спросила Ния у Лили.

– Всё хорошо, мама.

Малыш лежал на спине в пыли, высунув язык, и Лили чесала ему брюшко.

Тинк продемонстрировал матери шишку на голове. Ния поцеловала и её.

– А ты видела драконов? Видела, как они остановились и стали слушать, когда Лили запела? – спросил Джаннер.

Ния, похоже, испугалась, но быстро пришла в себя:

– Так это была ты, милая?

– Да, мамочка.

Ния улыбнулась и погладила Лили по голове:

– Ты пела очень красиво.

– Но почему драконы её слушали? – спросил Джаннер. Ния в ответ пожала плечами. – И почему Гнорм, взяв драгоценности, просто нас не убил?

Вопросы всё множились, и голова у него шла кругом.

Ния взяла Джаннера за плечи и пристально взглянула ему в лицо:

– Я сказала ему, что умею печь лучший мясной хлеб на всём побережье. И если он вас отпустит, я буду приносить свежую краюху через каждые три дня, как только личинки хорошенько отъедятся. Я сказала, что знаю секретный рецепт, для которого нужен пот свинозуба. Золото было нужно, просто чтобы привлечь внимание Гнорма. Клыки неравнодушны к украшениям[18]18
  Женщины в Скри тоже питают слабость к украшениям, но, как правило, не убивают друг друга ради них.


[Закрыть].

– Ты умеешь печь мясной хлеб? – удивился Тинк.

– Нет. Но, видимо, придётся научиться, – с улыбкой сказала Ния. – Ну, довольно вопросов. Джаннер, что у тебя с шеей? – Она вновь повернула сына к свету и увидела ярко-красное пятно у него на шее – в том месте, куда попал яд Сларба.

– Клык Сларб меня чуть не укусил, – сказал Джаннер, трогая ожог кончиками пальцев. – Он напал на Лили…

– Ах вот как. – Ния посмотрела на Лили. – Почему же он на тебя напал? – Она обвила рукой плечи девочки. Лили принялась рассказывать, а Джаннер и Тинк на ходу добавляли подробности. Ния слушала, пока Джаннер не упомянул про то, как кто-то поразил Клыков камнями в переулке. Тогда женщина остановилась как вкопанная. – И вы никого не видели? Никого, кто мог бы бросить камень?

– Никого, – озадаченно подтвердил Джаннер.

Он увидел, как мать нахмурилась.

Голова у него лопалась от вопросов. «Где мама прятала все эти сокровища? Их хватило бы, чтобы купить половину Глибвуда! И почему она столько лет молчала? Неужели она не могла продать хотя бы одно золотое колечко? Тогда бы мы жили не так бедно…» Джаннер никогда не видел столько золота сразу, и, поняв, что эти драгоценности много лет хранились в семье, он ощутил… гнев? Или благодарность? Джаннер не знал, что и думать, словно его чувства были такими же неуклюжими, как ноги. «И теперь драгоценности пропали. Нет, не пропали. Они украшают лапы командора Гнорма».

Джаннер задумался: в чём нуждалась его семья? И со стыдом признал, что ни в чём. Мать и дедушка обеспечивали их всем необходимым. Драгоценности ничего бы не изменили – за исключением того, что без них Джаннер, Тинк и Лили по-прежнему сидели бы в камере. «И всё-таки, – подумал он, украдкой взглянув на мать, – что ещё она скрывает?»

Но тут в путаницу его мыслей вмешалось чьё-то пение.

На лужайке перед домом старого Чарни Баймингтона[19]19
  Из торборских Баймингтонов, которые гордились древним предком, придумавшим выражение «Трясётся, как двухтонный пирог с лягушками». Баймингтоны непременно ввёртывали его в любой разговор.


[Закрыть] горел небольшой костёр. Вокруг теснились несколько человек – они слушали Армулина. Оранжевый свет костра озарял его лицо и отбрасывал огромную тень на дом за спиной у барда. Армулин пел об Анниере, и его глаза словно сияли собственным светом, когда он смотрел в темноту вокруг костра. Казалось, он видел перед собой прекрасный остров – приют мореходов и поэтов: высокие зелёные горы и тенистые долины, светлый край, где некогда правил добрый король, а люди распевали за работой.

Отчего-то Джаннеру показалось, что Армулин не просто поёт – бард вкладывал в пение свои сокровенные мечты. Джаннера повлекло к этим горам и долинам. То же чувство он увидел и на лицах всех собравшихся вокруг костра.

Песня окончилась, и несколько мгновений, прежде чем зааплодировать, маленький кружок слушателей молчал. Джаннер поднял голову и увидел, что лицо Нии мокро от слёз. Она, как и бард, неподвижно смотрела в пространство.

– Почему ты плачешь? – спросил Джаннер, сжимая руку матери.

Ния слегка вздрогнула, словно он её разбудил, и улыбнулась, глядя на сына:

– Просто так, сынок. А ты почему?

Джаннер только теперь понял, что и у него мокрые щёки.

– Просто… есть что-то в том, как он поёт. Я вспоминаю, как зимой у очага дедушка что-нибудь рассказывает, пока ты готовишь ужин, и нет на свете места лучше… но в то же время почему-то… я тоскую по дому, – ответил Джаннер и смущённо опустил голову.

Тинк и Лили молчали – похоже, старший брат выразил и их чувства.

Армулин, по-прежнему босой, пожимал руки слушателям и застенчиво кивал в ответ на похвалы. Он взял свистоарфу под мышку, пожелал всем спокойной ночи и зашагал в ту сторону, где стояли Игиби. Ния шумно вздохнула и быстро погнала детей по тёмной тропе.

– Мам, можно нам на него посмотреть? – спросил Тинк, глядя через плечо на Армулина, который направлялся прямо к ним.

– Нет. Пора домой. Дедушка и так переволновался.

– Мам, ну пожалуйста! – взмолилась Лили.

– Я сказала: нет, – ответила Ния и ускорила шаг.

Лили, хоть мать и помогала ей идти, споткнулась и упала. Ния остановилась и принялась с извинениями отряхивать пыль с платья дочери.

– Славный у вас пёс, – произнёс за спиной добродушный хриплый голос.

Дети замерли. Ния перестала отряхивать платье Лили и выпрямилась. В темноте она увидела силуэт Армулина. Наклонившись, он гладил Малыша по голове.

– Спасибо. Его зовут Малыш, – сказала Лили и подошла к пёсику, который сидел, виляя хвостом. Взглянув на еле видный в сумерках силуэт барда, девочка добавила: – Вы очень красиво поёте.

– Спасибо, принцесса, – ответил Армулин, присаживаясь перед ней на корточки.

Ния, стоя поодаль, по-прежнему хранила странное молчание. Бард протянул Лили руку:

– Меня зовут Армулин. Не нравится мне здесь у вас, – добавил он с улыбкой, едва заметной в темноте.

Лили улыбнулась в ответ, ничуть не смущённая этими словами:

– А меня зовут Лили. Я плохо хожу.

Улыбка Армулина погасла, и он склонился к девочке, чтобы получше разглядеть её лицо. Затем он взглянул на Нию и на мальчиков, которые по-прежнему стояли неподвижно:

– А вы, добрые люди, кто такие?

– Игиби, – сухо ответила Ния. Она быстро подошла к Лили и притянула её к себе. – Доброй вам ночи, – сказала она, направляя детей к дому.

Армулин стоял на дороге и смотрел им вслед.

Подойдя к уютному домику среди деревьев, они увидели в окнах свет. В ночной темноте мелькали светлячки, на лугу фыркал конь Данни. Джаннер ещё раз порадовался, что он жив и не сидит в Чёрной Карете.

Прежде чем они успели подойти к крыльцу, дверь распахнулась, и на пороге показался долговязый дедушкин силуэт. В одной руке Подо держал крепкую дубинку, в другой – деревянную ложку.

– Где вас болотные гоблины носят?! Таскались небось по холмам как непутёвые, а я тут себе чуть все щёки не сжевал! А ну волоките сюда свои мелкие задницы, пока я вам кишки не вырвал и в похлёбке не сварил!..

Дедушкина тирада продолжалась самое малое две минуты – она могла бы длиться и дольше, но тут дети бросились к старику с объятиями. Дубинка и ложка упали на пол; дедушка и сам чуть не опрокинулся, но годы ходьбы на деревяшке придали Подо Рулевому сноровки. Он скрутил Тинка и принялся щекотать ему бока своими скрюченными мозолистыми пальцами, в то время как Джаннер и Лили пытались повалить деда наземь. Наконец Подо сдался и эффектно рухнул навзничь, ругая мерзких детей, которые совершенно не уважают старших. Они катались по полу в свете потрескивающего очага, но наконец шутливая потасовка закончилась, и старик со стоном поднялся. Запыхавшийся, потный, он улыбнулся внукам и заправил за ухо длинную прядь седых волос.

– Вы уж точно не откажетесь от сырного супа и хлеба с маслом, а, мои маленькие воины? – спросил он, переводя дух. – Суп весь вечер кипел на огне, а я молился, чтобы вы вернулись к старому Подо живыми и невредимыми…

При упоминании еды Тинк застонал и нырнул на кухню, потирая живот.

Подо посадил Лили себе на закорки.

– Потеряла костылик, внучка? Ну ничего, поутру, при солнышке, сделаем тебе новый, – сказал он, шагая следом за Тинком.

Ния заперла входную дверь и, склонив голову, прошептала благодарственную молитву.

– Я люблю тебя, мама, – сказал Джаннер, проглотив ком в горле. – Прости, что не уследил за младшими.

– Всё хорошо, – ответила Ния. – Ты молодец, сынок.

И с усталой улыбкой повела сына ужинать.