Текст книги "Кровавый рассвет"

ГЛАВА 5

Возвращаться на работу Эйнджел не стала. Ей даже не пришло в голову позвонить Санчесу и предупредить его. Все теперь казалось бессмысленным…

Она сидела, повернувшись лицом в сторону видеокома, изо всех сил стараясь оставаться бесчувственной. К семи часам вечера перед ней выросла целая батарея банок из-под пива, сквозь которую она смотрела выступление Сильвии Харпер, старшего сенатора из Калифорнии. Вот уже третий раз из ее речи в Бронксе вымарывались все колкости. Эйнджел приканчивала десятую жестянку.

Про себя она думала, что выступавшей женщине требовалось немало мужества, чтобы оставаться человеком и не где-нибудь, а в Бронксе.

– … двадцать девятая поправка не была ошибкой. Хотя некоторые так считают, основываясь на той жестокости, что творится в наших городах. Они полагают, что Соединенным Штатам не стоило принимать вас в свои объятия, негуманоиды. Эти люди забыли о том, что такое Америка. Идеалы свободы, равенства, братства…

«Не надо ля-ля», – подумала Эйнджел. Может быть, она всего-навсего необразованный, темный кролик, – но она-то знает, что стоит за этим. В добрых старых Соединенных Штатах всегда была эта вшивая «свобода», только не для всех, не для таких, как моро, или черных, вроде Сильвии.

«Интересно, – думала Эйнджел, – была ли Сильвия благодарна моро за то, что они помогли ей преодолеть первую ступень».

На станции снова выключили звук, вырезая очередную остроту.

– Принимая рабство как должное, мы губим себя. Этот урок мы не должны никогда забывать. Я говорю о рабстве не в буквальном, физическом смысле. Нам ничего не стоит сказать, что нельзя иметь в собственности другое живое существо, нельзя помыкать им. Нам грозит погибелью рабство духовное. Рабство, в основе которого лежит слепой фанатизм. Рабство дискриминации. Рабство трущоб, где живут существа, созданные в биологических лабораториях. Трущоб, в которых с нашего позволения процветает нищета и безысходность. Рабство, которое позволяет людям бросить в лицо тому, кто не похож на них, обидные слова: «Вы – не люди и потому не можете пользоваться правами человека».

«Права человека» – яркий пример этнографического центризма. Что, Сильвия, и ты еще хочешь быть президентом?

Эйнджел сделала еще один большой глоток пива. В комнате стоял густой запах пивных дрожжей. Голова крольчихи порядком затуманилась.

Во время вступительного слова, предвещающего начало другой истории, Эйнджел услышала, что Лей вернулась домой.

– Эйнджел…

По голосу Лей Эйнджел догадалась, что та уже знает правду о Байроне.

– Тс-с-с, – отозвалась Эйнджел, опрокидывая в горло последнюю банку «Ки-Рина».

Сразу после выступления Харпер начался выпуск местных новостей. Основной темой новостей стало убийство моро. Такое было возможно только в Сан-Франциско. В другом месте гибель Байрона не вызвала бы такого живого отклика. К тому же интерес к этой истории подогревался тем, что подозреваемыми были люди.

– Эйнджел, мне очень жаль.

Лей присела рядом и обняла Эйнджел за плечи.

– Я знала, что рано или поздно потеряю его.

Эйнджел запустила в экран пустой банкой из-под пива, та отскочила и упала на пол.

Лей сжала плечо подруги и некоторое время оставалась безмолвной.

– Он лежал там с перерезанным горлом. Я ездила на опознание его тела.

Теперь видеоком нес какую-то чушь о военном законе в Лос-Анжелесе. При звуке выстрелов, несущихся с видеокома, Эйнджел зажала уши.

– Как он мог оказаться таким беспечным?

Лей продолжала хранить молчание.

– Они же психи, да к тому же пинки. Как он мог подпустить их так близко к себе?

Эйнджел зарылась лицом в меховой покров подруги.

– Это так несправедливо.

– Я знаю.

– Мне не хватает его.

– Я знаю.

Вскоре Эйнджел забылась беспокойным сном. Проснувшись, она снова уселась перед экраном видеокома. Затем позвонила Санчесу, сказавшись больной, и едва не обругала его. Потом включила новости и попыталась привести в порядок мысли.

Смерть Байрона все еще была у всех на устах. Изображение видеокамер переместилось на здание грязного отеля на Эдди-стрит, где он был зарезан. Голос невидимого комментатора сообщил, что в убийстве подозреваются двое людей, члены «Рыцарей человечества».

Но ведь Эйнджел опознала троих, а рана, по ее мнению, была нанесена не ножом.

С экрана в очередной раз несли откровенную чушь.

Письмо Байрона все еще лежало на столе. Эйнджел взяла его в руки в тот момент, когда заговорил отец Альварес де Коллор, моро-ягуар. Он предложил превратить похороны Байрона в демонстрацию солидарности всех моро.

«… хочу задать тeбe один очень важный вопрoc, – прочитала Эйнджел. – Но сначала мне нужно закончить с другими неотложными делами, только после этого я смогу noдумать о бyду-щем».

– Незаконченные дела, – повторила Эйнджел вслух. – Будущее.

За окнами забрезжил рассвет, в комнате стало чуть светлее. Эйнджел услышала, как Лей встала и пошла в душ.

Незаконченные дела.

– Как, черт возьми, Байрон зарабатывал на жизнь?

Новости, транслируемые по видеокому, рассказывали о последних событиях на местах боев в Лос-Анжелесе. Тамошняя обстановка очень походила на положение в Нью-Йорке. За исключением отдельных спорадических перестрелок все было без изменений. Моро отвоевали для себя центр города, и местные политики называли это гражданской войной. Национальной Гвардии еще только предстояло вступить в действие. Эйнджел сложившееся положение представлялось кратером готового в любую минуту взорваться вулкана, вокруг которого, нацелив стволы в жерло, засели войска.

У гвардии имелись веские основания не торопить события. Лига защиты моро на обоих побережьях сконцентрировала мощный запас боевой техники и оружия. Черные развалины башни «Ниоги» в Манхэттене стали реальным свидетельством последней попытки Федеральных властей прорваться в Бронкс.

Предполагалось, что Лос-Анжелес станет вторым городом, который посетит во время своего политического турне Сильвия Харпер. Эйнджел этот жест представлялся совершенно бессмысленным. Харпер могла бы возглавить Комитет по межвидовым отношениям, но навести порядок у нее кишка была тонка. Ни один политический лидер пинков не смог бы этого сделать.

Волна преступности и беспорядков, хотя и в меньшей степени, захлестнула и другие города Соединенных Штатов, где концентрация моро была достаточно высока.

«Только не здесь, – думала Эйнджел. – Сан-Франциско не похож на другие города».

Во всяком случае, так ей казалось до того вечера, когда шайка бритоголовых напала на нее.

Что, черт возьми, хотели сказать копы, говоря, что он собирался встретиться с теми пинками? Анака вел себя так, словно был абсолютно уверен в том, что ей известно об источнике их инфор…

Эйнджел шлепнула себя по лбу. Разумеется, в гибели Байрона могли подозреваться только двое пинков. Граф после того, что она с ним сделала, до сих пор лежал в больнице. Он уже ни на что не годился, разве только служить источником информации. Так, значит, это Граф дал копам наводку.

– Черт возьми, Эйнджел, что ты делаешь в такую рань?

– Не могу заснуть.

Размахивая хвостом и нервно постукивая ногой, перед ней появилась полуодетая Лей, собиравшаяся на работу. Она подошла к Эйнджел. забрала у нее пульт дистанционного управления от видеокома и выключила его.

– Ты что, так и собираешь всю жизнь мучить себя?

– Это не то, что ты думаешь. Я…

Лей покачала головой и натянула блузку.

– В смерти Байрона много неясного.

– Скажи об этом копам. Это их работа. И не бери это в голову.

Лей склонилась к Эйнджел и повернула к себе ее лицо:

– Послушай, дорогая, не изводи себя. Тебе больше не о чем беспокоиться, и лишняя головная боль тебе не нужна.

Она потерлась носом о нос подруги и отошла от нее.

– После работы я сразу вернусь домой, чтобы посмотреть, как ты тут, ладно?

– Все будет в порядке.

– Ты уверена?

– Совершенно, – кивнула Эйнджел.

Когда дверь за Лей закрылась, она опустила голову на руки и принялась раскачиваться из стороны в сторону. Какое это теперь имело значение? Байрона больше нет в живых и ничего поделать с этим нельзя. Даже если в том, что произошло, было что-то не так, его все равно не воротишь. Те двое пинков были подонками. Но кому какое дело?

Эйнджел почувствовала запах крови и только тогда поняла, что непроизвольно покусывала губы.

Ей было дело.

Думая об этом, вполне можно свихнуться. Лей права. Это работа полиции. Следовало рассказать обо всем Уайту и Анаке. Если бы только она могла понять, что именно ее беспокоит.

По видеокому она набрала номер отделения полиции Сан-Франциско. Смущение полицейского, ответившего на звонок, заставило ее немедленно схватить платье. Она совсем забыла, что звонит людям, и приличия требовали, чтобы она была одетой.

Мелочи, подобные, этой, теперь ускользали от ее внимания.

Прежде чем было найдено лицо, заинтересованное в разговоре с ней, ее звонок передали в два-три других полицейских участка. В этом отношении Сан-Франциско мало чем отличался от Кливленда, Нью-Йорка, Лос-Анжелеса или других городов…

К тому времени когда Эйнджел наконец отыскала детектива Уайта, лучи восходящего со стороны залива солнца проникли в комнату и развеяли предрассветные сумерки. Пинк отнюдь не выглядел похудевшим. Напротив, стиснутый со всех сторон рамками экрана видеокома, он даже казался еще массивнее.

Звонок застал его в самый разгар завтрака. Стол его был сплошь завален пустыми коробками из-под китайской еды быстрого приготовления. В этот момент Уайт нанизывал на вилку изрядный ломоть говядины. Это зрелище вызвало у Эйнджел болезненное чувство.

– Мисс Лопес, – прочавкал Уайт, пережевывая пищу, – чем могу быть полезен?

Эйнджел с шумом втянула в себя воздух:

– Ваши люди уверены в том, что именно те двое, на которых я показала, убили Байрона?

По-видимому, у Байрона кусок застрял в горле, и он поперхнулся. Сцена закончилась тем, что незадачливый кусок мяса ему пришлось выплюнуть в коробку, из которой он ел.

– Боже мой.

Он швырнул коробку в угол и извлек из кармана сомнительной свежести носовой платок, которым отер лоб.

– Вы ведь не собираетесь изменить показания…

– Нет, но я…

Уайт покачал головой, Эйнджел увидела, как изменилось его лицо, приняв жесткое выражение.

– Но вы ведь будете свидетельствовать против тех парней…

– Буду, но…

Уайт откинулся назад, и она услышала, как под тяжестью его тела заскрипел стул.

– Фу, ну и напугали вы меня, леди.

Эйнджел набросила на себя зеленое платье и уселась на кофейный столик, сбросив с него пустые банки из-под пива.

– Что, черт возьми, происходит?

– Мисс Лопес, нам нужны эти парни, все трое. Чтобы выдвинуть обвинения нам нужны ваши показания. Без этого…

Уайт обхватил ладонями лоб и покачал головой.

– Черт с этим, что там у вас есть по убийству?

Уайт подался вперед:

– Что вы спросили, мисс Лопес?

– Откуда вам знать, что это они совершили убийство?

Некоторое время Уайт хранил молчание. Наконец он произнес:

– Его убили они.

– Откуда вы знаете?

Полицейский потер лоб.

– А знаю я это вот откуда: полмиллиона моро, проживающих в этом городе, верят в это.

– Во что?

Было видно, что Уайт не на шутку разозлился.

– Обвинив их в нападении, мы добьемся смертной казни. А в том, что они виноваты, сомневаться не приходится.

– В убийстве?

– У нас достаточно данных, чтобы дело рассматривалось в большом суде.

Впервые Эйнджел осознала, как мало нужно знать копам, чтобы дать делу ход.

– Негодяи, совершившие преступление, возможно, все еще разгуливают на свободе, а вы…

– Ублюдки, виновные в этом, находятся в наших руках. – Уайт смерил ее долгим взглядом. – А если вы хотите посмотреть, как те подонки, что собирались «избить, изнасиловать и засунуть вас в задницу», понесут наказание, не предпринимайте ничего, что может испортить наше дело.

– Какое дело? – спросила Эйнджел и прервала связь.

– Здорово! – прокричала она в потолок.

Уайт не только не развеял ее страхи и никак не успокоил ее, но еще и сказал, что все это не имеет значения. ПДСФ [1]1
  Полицейский департамент Сан-Франциско


[Закрыть] сделал свое дело, получил нужных людей. Давайте разопьем бутылочку и закусим ее протухшим сыром. Если с этим убийством разобраться мы не можем, то упрятать на год-два кого нужно за решетку и сказать чушь крольчихе-моро – вполне.

Эйнджел подошла к стене, выходившей окнами на залив и посмотрела на северо-восток, где раскинулась нижняя часть города.

– Система прогнила! – Она с силой опустила кулак на оконный переплет. – Но с ней все в порядке, когда она работает против нас. Так всегда было и есть!

Отвернувшись от окна. Эйнджел сползла на пол и долго сидела там, размышляя о том, что с таким же успехом могла бы остаться в Кливленде.

Как она уснула, Эйнджел не помнила. Она пришла в себя только тогда, когда ее внимание привлекло жужжание видеокома. Кто-то хотел переговорить с ней.

– Какого черта? – проворчала она, раздумывая, не включить ли автоответчик.

Но в конце концов решила ответить сама.

– Слушаю!

Услышав ее, видеоком включил связь.

– Здравствуйте, кто-нибудь ответит на мой звонок? – поинтересовался голос, показавшийся ей знакомым.

«Интересно, где я могла слышать его раньше», – подумала Эйнджел.

– Иду, – ответила она, поднимаясь с пола.

Пока она спала, наступил день, и туман полностью рассеялся.

Одна нога у нее затекла, и Эйнджел, ковыляя, направилась к видеокому. Впервые за два дня, – а, может быть, прошел всего один, а не два, – она поняла, какое жалкое зрелище представляла. Она даже не почистила мех с тех пор, как…

Что это был за парень, черт бы его побрал?

Огромная пятнистая кошка, бразильский ягуар. Пока Эйнджел приближалась к видеокому, золотистые глаза с крошечными зрачками, не отрываясь, следили за ней. Большой кот сидел со скорбным выражением лица. Он старался не показывать зубы и не морщить рта. И только когда она заметила воротник священника, ей стало ясно, кто это был.

– Отец Коллор?

Догадаться об этом было нетрудно. В настоящий момент в Соединенных Штатах было всего три католических священника из числа не людей, возведенных в сан: Альварес де Коллор был единственным среди них представителем семейства кошачьих. Эйнджел чувствовала себя глупо оттого, что так долго соображала. Не далее чем сегодня, она видела его в утренней программе новостей.

– Эйнджелика Лопес?

Вот здорово! Это о Байроне, должно быть…

– Вы мисс Лопес?

– Да, да.

Эйнджел положила голову на видеоком. Пусть отец любуется ее зеленым платьем. Ей сейчас на все наплевать.

– Что?

– Мисс Лопес, простите меня за то, что вторгаюсь в ваше горе…

– Ближе к делу, святой отец.

Воцарилась длинная пауза.

– Мне требуется ваше разрешение на проведение похорон мистера Дорсета.

В комнате снова повисла тишина. Эйнджел оторвалась от крышки видеокома и взглянула на ягуара в одежде священника.

– Какого хрена?

Коллор с видимым усилием сделал вид, что не заметил непристойности.

– В глазах людей, которые сделали это, мы должны продемонстрировать единство и солидарность…

– Какого хрена?

– Будучи его невестой, вы являетесь единственной наследницей и в некотором смысле родственницей.

– Это что, не слишком удачная шутка?

– Прошу вас, давайте обсудим это спокойно…

Когда до Эйнджел стал доходить смысл слов, сказанных священником, у нее голова пошла кругом.

– Вы сделали заявление для прессы.

– Мисс Лопес…

Он стал проявлять признаки нетерпения. Глаза его следили с экрана за каждым движением Эйнджел, словно боялись что-нибудь упустить. Было похоже, что такого поведения он совсем не ожидал, и ее реакция застала его врасплох.

– Еще до того, как вы… до того, как вы поговорили… – Эйнджел поймала себя на том, что ходит кругами возле кофейного столика, таская платье в руках.

Резко остановившись она посмотрела прямо в лицо отца Коллора.

– Вы хотите сделать из всего этого цирк?

– Ничего подобного.

Взгляд его метался из стороны в сторону. Теперь Эйнджел была совершенно уверена, что рядом с ним, невидимые ей, находятся другие люди, и он бросает на них отчаянные взгляды, словно желая оправдаться. Вид его как будто говорил: «Это не моя вина».

Эйнджел страшно захотелось что-нибудь ударить. На глаза ей попалась пустая банка из-под пива, и она изо всей силы опустила на нее кулак. Во все стороны разлетелись брызги пены, залив стол, стену и видеоком.

– Как вы узнали номер моего видеокома?

Ее имя не значится в справочниках. Видеоком зарегистрирован на имя Лей.

– Уверяю вас…

– Поищите дурочку в другом месте, святой отец.

Эйнджел прервала связь.

Как будто весь мир сговорился доконать ее. Кого, черт возьми, этот самоуверенный кот из себя возомнил? Байрон даже не был католиком…

Но тут ей на ум пришли слова священника.

«Невеста и единственная наследница?» Как, черт возьми, она вдруг стала невестой Байрона?

Зазвонил видеоком. Неожиданный приступ страха заставил ее ответить на звонок.

Надпись на экране свидетельствовала о том, что звонили от «Крейна и Де Гармо». Похоже, это была какая-то ассоциация юристов-пинков.

Так оно и оказалось на самом деле.

Ей звонил худощавый черноволосый человек, назвавшийся Полем Де Гармо, адвокатом Байрона и его душеприказчиком. То, что сказал ей ягуар, оказалось наполовину правдой: свое огромное наследство Байрон завещал ей, и только ей одной.

Ничего странного в этом Де Гармо не находил. Не имело значения и то, что Эйнджел знала Байрона всего девять дней.

Что же, черт возьми, происходит?

Эйнджел молча записала шифры замка автомобиля Байрона и его апартаментов. Когда Де Гармо сообщил ей, что похороны назначены на понедельник, и что все необходимые приготовления будут сделаны, она только кивнула головой. Он еще долго говорил что-то, касающееся финансов и недвижимости, налогообложения и прочего, но все это пролетело мимо ушей.

Эйнджел неустанно думала о том, что, сделав только один шаг в жизнь Байрона, она вдруг стала во главе всего, что осталось после него.

ГЛАВА 6

Припарковав машину, Эйнджел не менее десяти раз перечитала записку Байрона. Слова начали сливаться и терять свое значение. Как она ни старалась, все равно не становилась ближе к решению непосильной задачи – зачем, например, понадобилось Байрону встречаться с теми бритоголовыми психопатами? Этот поступок, по-прежнему, представлялся лишенным логического смысла.

Эйнджел засунула письмо в карман джинсов, туда, где лежали билеты на матчи «Землетрясения». Записка ей больше была не нужна, она выучила ее наизусть.

– Какого черта я здесь делаю? – спросила она неизвестно кого.

Она сидела за рулем «БМВ» Байрона, поставленного на стоянку возле ветеринарной лечебницы имени Святого Луки. Кожаное сиденье, хитроумное творение инженерного ума, приведенное в максимально высокое положение, открывало ее взору широкий пологий капот синего цвета и позволяло видеть всех входящих и выходящих из здания моро.

Субботний день клонился к вечеру. Занять себя ей было нечем, и Эйнджел неустанно думала о смерти Байрона. Именно размышления и привели ее сюда, хотя она еще точно не понимала, зачем она находилась здесь. С тех пор как вчера вечером она поговорила с Де Гармо, мир утратил для нее привычный смысл, и многое предстало в таинственном свете.

Все, что она делала, казалось странным, не имеющим к ней никакого отношения. Она чувствовала себя марионеткой, движущейся по чужой воле. Связи с реальным миром словно больше не существовало. Только временами выходила Эйнджел из забытья, когда острое лезвие душевной боли пронзало сердце, и она переживала спазм горечи или глубокой жалости к самой себе.

Однако эти чувства постепенно уходили на второй план, уступая место ярости. По поводу и без повода ее охватывала безотчетная злость. Так, в бешенство ее привела та легкость, с которой ей удалось забрать с закрытой стоянки автомобиль Байрона. Впервые в жизни копы обращались с ней ласково, и ее не покидало ощущение того, что ее хотят подкупить. Ей казалось, что все копы в Сан-Франциско сговорились и теперь стараются сделать из нее хорошенького примерного кролика, который идеально вписывался бы в их планы. Особенно сильно бесило ее то обстоятельство, что теперь какая-то часть ее личной жизни стала достоянием средств массовой информации. Отец Коллор стал первым в длинной череде политиков и общественных деятелей, стремящихся нажить политический капитал на смерти Байрона.

Политиков Эйнджел ненавидела.

Взгляд ее привлек «Форд Меровиа» – седан, припаркованный напротив ее «БМВ». Это место на стоянке было зарезервировано для доктора Пэт Эллис, чья подпись удостоверяла свидетельство о смерти Байрона. Доктора, которому детектив Анака, напарник Уайта, почему-то не доверял.

Почему она не позвонила этой Эллис?

«Какого черта я здесь делаю?» – снова задала она себе вопрос.

У «Меровии» заработал мотор, и Эйнджел увидела, как кабель питания, подключенный к розетке на обочине, автоматически убрался внутрь кузова. К автомобилю шла женщина с маленьким черным пультом дистанционного управления. Должно быть, та самая доктор, заключила Эйнджел.

Эллис, по человеческим меркам, достигла уже среднего возраста. В ее выгоревших от солнца волосах сквозила седина. Благодаря коррекционной хирургии взгляд ее голубых глаз был легка затуманен. На ней был костюм, строгие линии которого словно спорили с пышной округлостью, которую они скрывали.

Эйнджел вышла из «БМВ» и направилась навстречу Эллис.

Сначала та как будто не замечала ее и продолжала спокойно двигаться по направлению к тихо урчащей «Меровии». Их разделяло всего несколько метров, когда Эллис наконец подняла на Эйнджел глаза. На лице ее отразилось крайнее удивление, и она зачем-то направила на Эйнджел пульт, как если бы это было оружие.

Эйнджел остановилась.

– Доктор Эллис?

– Д-да, – ответила та.

Нервно озираясь по сторонам, словно в ожидании нападения или чего-то еще не менее страшного. В нос Эйнджел прямо-таки ударил запах страха.

– Я бы хотела поговорить с вами.

Доктор Эллис продолжала озираться по сторонам.

– Кто вы?

– Эйнджелика…

Эллис по-прежнему не смотрела в ее сторону.

– Ах, да, припоминаю, вы опознавали тело.

Эйнджел кивнула.

– Я хотела поговорить о Байроне.

– Не здесь.

Доктор открыла дверцу «Меровии» и укрылась в салоне.

– Тогда где?

– Садитесь.

Эллис открыла для нее дверцу.

Если до сих пор Эйнджел чувствовала себя в растерянности, то необъяснимое поведение доктора привело ее в полное замешательство. Мир словно перевернулся. Эйнджел бросила последний взгляд на автостоянку у лечебницы Святого Луки, как будто желала найти ответ на вопрос, что могло так беспокоить Эллис, но не увидев ничего подозрительного, скользнула на переднее сиденье.

Исколесив добрую половину нового города, Эллис направила машину к югу от Маркета. Эйнджел так и не заметила людей, которые, по мнению Эллис, могли их преследовать. Каждый раз, когда Эйнджел пыталась заговорить, Эллис обрывала ее и просила подождать с расспросами еще немного.

Наконец доктор припарковала машину неподалеку от площади Франклина.

– Давайте пройдемся по парку, – предложила она.

По тону ее голоса Эйнджел определила, что Эллис изо всех сил пытается выглядеть спокойной.

– Хорошо.

Эйнджел вышла из машины и оказалась на тротуаре. Со всех сторон их окружали строения. Все пространство от Двенадцатой улицы до Сентрал Фривей было покрыто скелетами будущих зданий, возвышавшимися наподобие железного леса. Землетрясения и экономический спад послужили причиной того, что этот район города восстанавливался последним. Время приближалось к семи, молчание приобретало затяжной характер. Строительные работы уже прекратились, и улицы давно опустели. Ни машин, ни людей нигде не было видно.

Создавалось впечатление, что площадь Франклина подверглась косметической операции. Тротуары были вскрыты, обнажившуюся землю то там, то здесь покрывали куски разбросанного брезента. Парк был завален строительным оборудованием и инструментом. У входа вздымались пирамиды старых канализационных труб.

Они принялись бродить по парку, и Эйнджел не выдержала:

– Чего вы боитесь?

– Вы хотели поговорить о Байроне Дорсете, так что, прошу, задавайте ваши вопросы.

Теперь они шли вдоль пустынной Шестнадцатой улицы, а Эллис все еще продолжала озираться, словно опасалась преследования.

– Я хочу знать, как он умер.

– Вы видели тело. Обширная рана в области шеи…

Эйнджел схватила доктора за руку:

– Вы знаете, что меня интересует. Я хочу знать, каким оружием был нанесен удар.

Эллис остановилась и покачала головой.

– В программе новостей сообщили, что его зарезали, – продолжала Эйнджел. – Но каким ножом можно так разодрать шею?

– Это был не нож.

– Тогда что?

Эллис еще раз осмотрелась вокруг:

– Я не могу разговаривать с вами.

– Что это было?

Запах страха, исходивший от Эллис, клубами окутывал Эйнджел. Ей было странно находиться рядом с человеком, обуреваемым таким страхом, и не видеть причины, вызывающей его. Это кого угодно могло вывести из равновесия. Чего боится Эллис?

Доктор выглядела измученной и очень расстроенной. Эйнджел ничего не понимала. Она схватила Эллис за локти и решительно встряхнула ее.

– Как его убили? – закричала она.

Запах страха стал еще острее, концентрированнее. Эйнджел почувствовала, что пульс и дыхание доктора участились. В эту минуту казалось, что Эйнджел она боится еще больше, чем кого бы то ни было.

– В ране я обнаружила ворсинки кошачьей шерсти и кусочки когтей.

Эйнджел отпустила женщину. Внезапно ей показалось, что у нее из-под ног выбили почву, и она вот-вот упадет.

– Больше никогда ко мне не обращайтесь.

Эллис отвернулась от нее и бросилась к машине. О том, что Эллис подвезет ее до лечебницы, не стоило даже думать.

– Значит, моро? – вслух проговорила Эйнджел.

* * *

– Ты где? – с неувядаемым выражением участия на лице поинтересовалась Лей.

– Центральная Больница Фриско, ты знаешь, Потреро…

– Где находится больница, я знаю. Но что ты делаешь там?

– Фактически, я не там. Я сижу в машине напротив.

Со стороны залива послышалась сирена, предупреждение о сгущающемся тумане.

– Если ты позвонила для того, чтобы успокоить меня, то не сможешь этого сделать, пока не ответишь на вопрос. Что на тебя нашло, зачем ты туда пошла?

– Тебе же говорят, что я на машине.

– Что…

– Послушай, Лей, у меня все в порядке. Я просто боялась, что ты будешь беспокоиться, что меня нет дома.

– Да, меня беспокоит…

– Я все объясню, когда вернусь.

Эйнджел прервала связь прежде, чем Лей успела возразить.

Что заставило ее прийти сюда? Не решила же она, что полицейские позволят ей переговорить с Графом? Неужели она думает, что тот и в самом деле станет с ней разговаривать?

Но, черт возьми, она хотела знать, что же Граф сказал копам. Что мог он сообщить такого, что подставило двух пинков из «Рыцарей» и отвело подозрение от моро, который убил Байрона?

Согласно регулярной информации, передаваемой программой новостей, Граф по-прежнему находился в Центральной больнице Сан-Франциско. Конечно, в новостях они не называли его Графом. Они именовали его третьим предполагаемым подозреваемым.

Называть его предполагаемым было справедливо, потому что пинк под номером три в ночь убийства Байрона все еще пребывал в клинике.

Все, касающееся смерти Байрона, начало смердеть.

Словно в подтверждение своих мыслей, она повела носом. Что-то странное появилось в запахе Центральной больницы Сан-Франциско – пахло моро и не одним. Она сосредоточила взгляд на главном входе. Со всех сторон к подъезду съезжались полицейские машины, распарывая влажные сумерки мерцанием сигнальных мигалок. Над Потреро-Авеню, внося дополнительную сумятицу, завис аэрокар агентства «Субботние новости».

Эйнджел замедлила шаг и прислушалась.

– Что это там, митингуют что ли?

Группа из нескольких десятков моро, состоящая преимущественно из кроликов и лис, в холле проклятой больницы в знак протеста объявили сидячую забастовку. Гул их голосов слагался в гимн, прославляющий копов.

Эйнджел повременила появляться на публике, так как к центральному входу стали подкатывать полицейские фургоны.

Черт, теперь они, как пить дать, помешают ей проникнуть в здание.

Эйнджел ощутила легкую эйфорию.

Она не стала испытывать судьбу и миновала центральный вход, направляясь в сторону стоянки машин скорой помощи. Как она и надеялась, моро здесь не было. Акция протеста была направлена не на срыв больничной работы, а на привлечение внимания со стороны средств массовой информации.

На деле же они добились подрыва безопасности.

Под прикрытием свалки снаружи, приковавшей к себе внимание всех и вся, Эйнджел удалось проникнуть в приемный покой, пробраться незамеченной мимо поста дежурного медперсонала и оказаться перед шахтой лифта. Эта часть операции прошла сравнительно легко. Теперь ей предстояло найти Графа и попасть в его палату.

В виденных ею фильмах, каждый раз, когда возникала подобная проблема, герой просто облачался в медицинский халат и спокойно разгуливал по больнице. Но, к сожалению, ни одного моро в этой роли она никогда не видела.

Не успел подойти лифт, как за спиной она услышала знакомый голос. Это говорил детектив Коуб Анака, напарник Уайта азиатской наружности.

Ах, черт.

На раздумья у нее оставалась лишь доля секунды. Анака и тот, с кем он беседовал, – голос его был слишком спокойным и обходительным, чтобы принадлежать партнеру Анаки, Уайту, – появились из-за угла. Они бы непременно заметили Эйнджел, если бы она не метнулась к противоположной стене и, распахнув спиной дверь, не влетела бы в комнату. Собеседником Анаки оказался высокий седоволосый мужчина в белом халате.

Проклятье. Помещение, в которое она вломилась, оказалось тесным чуланом, где и повернуться было нельзя. Она вжалась в пластиковый корпус робота-уборщика, но дверь так и не смогла прикрыть. Та оставалась раскрытой, примерно на десять сантиметров. Сквозь щель Эйнджел видела приближающихся к ней Анаку и незнакомца. Единственное место, где она могла стать, была панель с сенсорными кнопками на корпусе уборщика. Ей нестерпимо хотелось залезть на машину, но она боялась случайно задеть какую-нибудь кнопку и привести проклятый механизм в движение.

К счастью, ей на помощь пришел лифт, который она вызвала. Он подоспел как раз вовремя, когда Анака появился в поле зрения. Словно отвечая ее немой молитве, детектив вместе с незнакомцем вошли в пустую кабину. Эйнджел была спасена.

Как только двери лифта закрылись, Эйнджел позволила себе сделать выдох. Дверь чулана тотчас распахнулась. Покинув укрытие, она цинично подумала, что в лечебнице Святого Луки вместо таких автоматизированных монстров держали моро, что, по всей видимости, было дешевле.

Тут ее словно ударило током. Ей необходимо срочно отыскать Графа. Анака не мог находиться здесь случайно. Коп наверняка пришел, чтобы переговорить с Графом.

Эйнджел тупым взглядом смерила цифровые индикаторы этажей. Лифт спускался вниз. Вниз? Он замер на отметке 3. Неужели они держали Графа в подвале?