Текст книги "Двенадцать ночей"

6
Разъятие

Кэй проснулась, почувствовав чьи-то руки у себя на плечах. Что такое? – думалось ей в тот короткий промежуток, когда она еще не заставила себя открыть глаза.

Это был Вилли. Полуприсев над ней, он спорил о чем-то с Флипом. Кэй видела, как шевелятся его губы, и ей внятен был злой металл в его голосе, внятен его взгляд, жесткий, как тиски. Он давал словесные залпы у нее над головой, но смысла этих слов она не понимала.

И он прижимал ее к полу. Она пыталась пересилить его ладони. Потом нашла свои и уперлась ими в камень, стала скрести его пальцами, рваться, выкручиваться. Каким-то образом они, пока она спала, переместились наверх, в огромный зал Каменоломен, где наблюдалось движение: ей удалось, извиваясь в руках Вилли, повернуться на бок, и она увидела группу духов, которые шли по полу пещеры, удаляясь в сторону большой лестницы.

– Мне плевать на нить, – говорил тем временем Вилли. – Он не имеет права.

Он почти не обращал на нее внимания, хотя она всеми силами пыталась вырваться из его рук.

Элл, подумала она. Ее взгляд дико метался по громадному помещению, голова крутилась из стороны в сторону. Элл. Элл.

– Имеет право, не имеет права – Вилли, у него голоса, у него поддержка, и ничего ты с этим не сделаешь. Нам приходится довольствоваться лучшим из возможного. Не заводись, прими как данность.

Это был Флип. Где Элоиза?

– Она совсем маленькая. Шесть лет самое большее.

– Ей во-осемь, – вымолвила или, скорее, провыла Кэй.

Тут наконец Вилли сполна обратил на нее внимание. Она резко крутанулась вправо, потом сразу влево. Правая ладонь Вилли подалась, и Кэй, дернувшись вверх, поставила одну ногу. Не выпрямившаяся до конца, скорченная, она походила на собаку. На раненую собаку в шаге от Вилли. Она смотрела на его руки.

– Где она? – спросила Кэй. – Я обещала позаботиться о ней.

– Пришел Чертобес и забрал ее к Гадду, – сказал Вилли. – Я хотел ему помешать, но мой дружок Флип остановил меня. – Голос – ровный, добрый, обычный. Но руки, руки. – Мы боялись, что ты проснешься, – добавил он почти извиняющимся тоном. – Мы построили сюжет, и возникло опасение, что ты попытаешься пойти следом.

Кэй бросила быстрый взгляд на плотную группу духов, которая все еще двигалась через Каменоломни и почти уже подошла к лестнице.

– Гадд захотел ее видеть? – спросила Кэй. – Я думала, он хочет видеть меня. Отведите меня туда сейчас же.

Она не двигалась. Вилли и Флип тоже. Они ничего не говорили, но по их напряженному молчанию она чувствовала, что дело обстоит не лучшим образом. Другие духи между тем дошли до лестницы и начали подниматься, пропадая из виду. В их гуще Кэй успела заметить рыжий проблеск – локоны Элл.

Она содрогнулась всем телом.

– Мы не можем, Кэй. Распоряжение Гадда, – тихо промолвил наконец Вилли. Кэй ниже пригнулась к каменному полу, распластав по нему ладони, и посмотрела в даль Каменоломен, за подземный поток, бивший откуда-то снизу. Там неслышно ходили туда-сюда в полумраке еще какие-то духи.

– По правде говоря, – продолжил Вилли, – они хотят, чтобы я тебя запер.

– По правде говоря, – сказал Флип, – он хочет, чтобы я вас обоих запер.

Кэй будто не слышала.

– Для чего ему нужна Элл? – спросила она.

– Не знаю, – ответил Вилли.

Кэй повернулась к нему.

– Она напугана. Я обещала, что буду с ней.

Довольно долго все трое просто смотрели друг на друга – или, скорее, мерили взглядами промежутки между ними. Вокруг сновали тени, мелькали среди серых скал, шаги приглушенно отдавались от стен туннелей, ведущих из пещеры, и звучали они так отдаленно и негромко, что Кэй вспомнила, как прошлым летом, когда они с отцом плавали в реке под водой, мягко стукались камни об илистое дно. С отцом… с которым Гадд разобрался. Камни эти Элл бросала с берега, Кэй видела, как они падают сквозь толщу воды, и слышала их глухой легчайший стук о подушку из ила и водорослей. Она вообразила тогда, задержав дыхание и жмурясь в мутноватой воде, что это шаги фей по речному дну. Не так уж далека она была от истины, подумала она сейчас с мрачным удовлетворением: звук был такой же, какой производят при ходьбе духи. Кэй почувствовала, как плечи проскваживает гневом – жестким, леденящим: вот ровно этими тихими шагами духи уходили, забрав Элл, пока она спала, а Вилли бездействовал. Пока мама льет слезы.

Кэй встала.

– Мне все равно. Я иду к Гадду. Попробуйте остановите меня.

Она бросилась бежать, к чему они не были готовы. Это дало ей несколько секунд преимущества. Она нырнула в какую-то щель, метнулась по узкому проходу в скале, потом, резко повернув, рванула вниз по лестнице, уходившей в глубь одной из шахт. Они не могли увидеть, что она туда спускается, Кэй была в этом уверена: ведь она низенькая, малозаметная и опережает их достаточно. Когда лестница кончилась, она помедлила, желая убедиться, что никто из них за ней не последовал, – да, они, похоже, направились в другую сторону, к туннелям. Она спустилась слишком низко, чтобы их видеть, но оттуда, где туннели соединялись с пещерой, шло свечение, и она двинулась в противоположном направлении, выбирая дорогу, стараясь как можно меньше шуметь и не попасться на глаза другим духам. Она надеялась, что отыщется еще какой-нибудь выход отсюда, что удастся проскользнуть мимо Вилли и Флипа, попасть к Гадду и… что ж, хотя бы они с Элл будут вместе. Даже если она не сумеет ее вызволить, хотя бы Элл будет не одна.

Вдруг Кэй очутилась на крутом и невысоком берегу подземной реки. Она текла здесь неслышно – казалось, лежала, как сине-серая горизонтальная колонна из стекла или массивный темный самоцвет в каменной оправе. Кэй стояла, глядя на эту кажущуюся неподвижность, зная, что на самом деле она – поток, и дожидаясь какого-нибудь доказательства – плывущего мусора, воздушных пузырьков, водоворота. Зачарованная, она присела на берегу, осторожно протянула руку и окунула пальцы. Их будто обожгло: вода была как жидкий лед, и по мертвящей силе напора Кэй поняла, что течение очень быстрое. Через несколько секунд встала, вынув успевшие онеметь пальцы. Шагнула назад и сказала себе то, что сказала бы мама: Раз пальцам так холодно, Кэтрин, падать туда точно не стоит. Кэй улыбнулась. Не буду, не буду.

Но с покалыванием, которое вытесняло из пальцев холод, пришла мысль. Кэй резко повернулась в ту сторону, откуда текла вода, и провела взглядом вдоль реки, сколько можно было в полутьме. Там был поворот русла, направо и немного вверх, дальше вид заслоняли каменные выступы, но угадывалось все-таки, что там, не слишком далеко, начинается туннель, выводящий из Каменоломен, не духами проложенный, а пробитый холодными руками стремительного потока. Она ринулась туда вдоль берега, радуясь, что духи до сих пор ее не перехватили. Флип и Вилли, вероятно, караулят у выхода из Каменоломен, но, может быть, ей удастся проскользнуть через задний ход.

До каменного жерла, с шумом изрыгавшего воду, она добралась запыхавшаяся, и ей пришлось остановиться, чтобы осмотреться. Никто ее пока не преследовал, хотя, конечно, в любой миг кто-нибудь из них мог, разыграв на доске сюжет ее бегства, узнать, где она, в любой миг они могли увидеть, как она тут канителится. Она вгляделась в темную пасть, откуда, проложив себе русло сквозь мягкую породу, изливалась подземная река. Духи этот проход явно расширили – но до какого места в толще горы? Если войти, то сможет ли она выйти? Духи, подумала Кэй, вряд ли стали бы его расширять, если бы он не был им для чего-нибудь нужен. Никто не роет подземный путь, ведущий в тупик. Ей почудилось, что она слышит шаги. Оглядываться не стала – нырнула во тьму.

В густом, холодном мраке туннеля ей, оказалось, надо было идти ощупью, ведя руками по стене и по ней же при каждом шаге ведя носками обуви. Ужасала мысль, что она оступится и упадет в воду, которая текла слева. Пальцы помнили ее студеную тяжесть. Каждый новый шаг требовал большей осторожности: что, если полоска берега внезапно кончится и она, не удержавшись, свалится в ледяную реку? В какой-то момент она совсем остановилась, не решаясь идти вперед и не желая поворачивать назад. Но мысль об Элл, которая одна в руках у Гадда, погнала ее дальше. И кто-то сейчас наверняка уже ее преследует. Вычислили, каким путем она движется. Идут с фонарями. Кэй заставила себя перемещаться – медленно, но перемещаться. Берег вдоль русла, она заметила, еле заметно поднимался все выше, воздух по мере того, как она глубже забиралась внутрь горы, делался холодней и холодней.

В темноте Кэй внезапно припомнила слова, которыми Вилли окончил свой рассказ, последние слова, какие она услышала перед тем как вырубилась. Претерпел разъятие, сказал он про поэта Орфея. Кэй вспомнился миф, повествующий о смерти Орфея, папа рассказывал ей эту историю раз сто: как он спустился в Аид за своей умершей женой Эвридикой, как он потерял ее и как на него, поющего песни печали и отчаяния, напали исступленные вакханки и в прямом смысле разорвали на куски. Разъяли. Вот, значит, что подразумевал Гадд, когда сказал, что разобрался с ее папой.

Во мраке туннеля, боясь оторвать разведенные руки от его слегка наклонной каменной стены, Кэй вдруг почувствовала себя больной, страшно растерянной, беспомощной – и едва не попятилась назад. Словно кто-то включил и направил ей в лицо очень яркий прожектор, но только вместо света из прожектора била абсолютная чернота – яркая чернота, повергающая человека в кромешную тьму. Она сжалась. После перемещения – разъятие. А теперь они забрали Элл. Зачем? Нет, надо идти дальше.

К тому времени, как стена туннеля, вдоль которой Кэй двигалась, внезапно стала теплой и совсем сухой, страх так обессилил ее, что она едва не оставила это без внимания. Она только-только начинала это осознавать, когда ладони ощутили новое: другую поверхность, уж точно не сухой камень и не влажный камень. На ощупь – дерево; а посередине металлическая ручка. Кровь из рук и ног Кэй ринулась ей в грудь и шею, и она, стоя к бесшумной реке спиной, занялась дверью вплотную. Добравшись рукой до дверной рамы, она поняла, что надо толкать, а не тянуть. Ужас и усталость довели ее до такого состояния, что она, и секунды не раздумывая о том, что́ может быть за дверью, толкнула изо всех сил.

И – ничего. Она толкнула еще раз. Ничего. Жаркое, пульсирующее отчаяние заполонило голову, и Кэй, уже едва не плача, стала колотить по двери кулаком.

Отлепившись от рамы, дверь вдруг распахнулась с неожиданной силой, и Кэй чуть не кубарем вкатилась в комнату, которая показалась ей ослепительно светлой. Глазам, привыкшим к темноте, стало больно, и в первый момент она мало что восприняла. Теплое, тесно заставленное помещение, где было так же тихо, как в туннеле, который она только что покинула. Ее подхватили чьи-то руки, лицом она уткнулась в балахон, теплый, как и рукава, и крепко пахнувший какой-то пряностью, которой она не могла точно определить: не мятой, но чем-то таким же острым, не анисом, но чем-то таким же сладким. У Кэй подгибались колени. Другая фигура – влетая, она заметила только черное размазанное пятно – метнулась мимо нее закрыть дверь, прихлопнуть поднявшийся было жестокий сквозняк, дверь стукнула, и ее, судя по звуку, заперли. Дальше – довольно долгая пауза, ничего не происходило, Кэй, зарывшись головой в чьи-то широкие рукава, не шевелилась, пребывала в полупрострации. Наконец раздался голос:

– Все хорошо, Кэй. Это я. Ты в безопасности.

Это был голос Вилли – безошибочно узнаваемый мягкий полушепот с тем деликатным оттенком неуверенности, что делал его заверения такими убедительными. Она позволила себе расслабиться. Но руки, руки.

– Вилли, нить.

Кэй снова слегка напряглась. Это был Флип. Она сильнее уперлась ногами в пол и попробовала открыть глаза.

– Как вы меня нашли? – спросила она. – Мне надо отыскать Элл.

– И то и другое – вот с помощью чего, – сказал Вилли и, вынув что-то из кармана, вложил ей в ладонь. Маленький, гладкий, прохладный камешек. Сюжетный камешек. – Мы построили сейчас сюжет твоего побега, и сюжет Гадда мы тоже способны разыграть. – Вилли слабо улыбнулся и поднял руки. Эти руки. – В этом наше единственное преимущество перед Гаддом – но еще полминуты, и мы его потеряем. Так что надо поторапливаться.

Руки Вилли были обвиты вокруг Кэй, он тянул ее вверх, а потом они с Флипом практически взяли ее на руки и перенесли в угол небольшой комнаты, разгороженной двумя столами, на которых стопками лежали чьи-то ковры; духи поставили ее около громадного сундука. Слева от себя она увидела дверь, через которую вошла. Дверь была плоская, заподлицо со стеной, выступала только ручка в самой ее середине, точно такая же, судя по форме и размеру, как ручка с внешней стороны. Кэй приметила теперь, что ручка имитирует сюжетный камешек: такая же продолговатая, гладкая, густо-черная, только крупнее.

А вот справа… Справа, поняла она вдруг, был только сумрачный воздух. За ограждением вроде балконного взгляд расплывался в хаосе теней.

– В сундук, – сказал Флип. – Скорей.

Вынув из кармана кольцо с ключами, Вилли поднял их к свету, и, пока он их держал, Кэй заметила, что они очень похожи на другие, которые она видела раньше – но где? Выбрав один, он отпер три отдельных замка на видавшем виды кованом сундуке. Когда он откинул тяжелую крышку, оказалось, что почерневшее нутро сундука почти пусто и вполне, подумала Кэй, может вместить всех троих. Но, когда Вилли влез сам и с его помощью влезла Кэй, он быстро опустил крышку над ними двоими, оставив, правда, небольшую щель. Сквозь нее Кэй видно было, как Флип отходит в другую часть комнаты, ткань его балахона деловито шуршала от движений длинных ног. А справа вдруг вспыхнули огни, и, поглядев за ограждение – вниз и вокруг, – она поняла, что там великое книгохранилище этой горы, через которое они прошли ночью. По всей окружности стен шли полки, набитые книгами, и Кэй стало ясно, что комната, где они находятся, – своего рода ниша над библиотекой. Она содрогнулась, сама не зная почему.

Флип одеревенело наклонился над столом; справа от него лежала стопка бумаг, и он демонстративно стал их читать.

– Вилли… – прошептала Кэй в тесную темноту. Ее жаркое дыхание возвращалось к ней, отдаваясь от стенок сундука, где они скрючились. – Чего мы ждем?

– Мы практически уверены, что сейчас явится Гадд. И приведет Элл с собой – или знает и сообщит, где она. Мы разыграли это на сюжетной доске.

– И меня так перехватили? – спросила Кэй. Она вспомнила, как в Каменоломнях посмотрела в сторону входа в туннели и увидела группу духов, собравшихся вокруг фонаря. Неудивительно, подумала она, что они ее не искали, – вернее, они искали ее на свой манер. Их интересовало не столько где она находится, сколько где она будет.

– Да, – подтвердил Вилли.

– Но… – Кэй помедлила. – Если вы могли с помощью доски перехватить меня здесь, то почему Гадд не может таким же способом обнаружить тут нас обоих?

Вилли ответил сразу же:

– Гадд и большинство его ближайших приспешников не в ладах с сюжетными досками. Толком не умеют ими пользоваться. И к тому же твой путь через Каменоломни был необычным, прихотливым, непредсказуемым. Построить сюжет такой хаотической импровизации под силу только самым искусным. – Что-то ей подсказало, что он подмигнул в темноте. – Если Гадд и попытался сейчас разыграть этот сюжет, он, вероятно, думает, что мы по-прежнему там, внизу. А он не так часто разыгрывает сюжеты.

– Почему мы не можем взять доску и узнать, что Гадд делает с Элл? Почему мы не можем ее использовать, чтобы вернуть Элл?

– Слишком многое, слишком заранее. Сюжетная доска отлично показывает передвижения, но мало что сообщает о намерениях. Она может дать хорошее понятие о том, где кто-то будет, в особенности скоро, но ничего не говорит о том, что он собирается делать. Так что я был практически уверен – знал, – что ты окажешься за этой дверью, но представления не имел, как ты отнесешься к тому, что встретила нас.

Прозвучало как извинение. Да и было извинением, скорее всего. В сундуке Кэй взяла Вилли за руку и пожала ее, чем, похоже, изрядно его смутила.

– И я практически уверен, что через несколько секунд Гадд появится тут, в библиотеке. Так что ждем.

– Нет, – возразила Кэй. Слово вылетело само собой. – Нет, не так.

– Что не так?

– Не мы его ждем. Он нас ждал.

По всей голове Кэй, через лоб, темя и затылок до самой шеи, прошла колкая волна, волосы встали торчком. Мысленно она отпрянула сама от себя.

– Кэй, что ты…

– Мне это будто приснилось.

Света в сундуке как раз хватало, чтобы Кэй увидела, как Вилли смотрит на нее во все глаза, как его рот удивленно открылся, – но тут с другой стороны комнаты донеслось громкое, глухое шипение. Взгляд Кэй метнулся к щели под крышкой – Флип, она обнаружила, был все там же, склонился над бумагами, свободно положив на них одну руку, и выглядел погруженным в работу.

– Время пришло, Кэй, – сказал Вилли. – Теперь – полная тишина.

Внезапный скрежет, как будто отодвинули тугую щеколду, отдался эхом от стен библиотеки. В огромном зале зазвучали сумбурные шаги неизвестного числа ног, тяжелые и полегче. Кэй очень мало что могла видеть – только движущиеся пятна внизу, чередование света и тени в промежутках между балясинами балконного ограждения.

Флип выпрямился.

– А, ты здесь.

Это был голос Гадда – никаких сомнений. Кэй хорошо помнила его презрительный скрипучий бас.

Встав над каменной балюстрадой, Флип поглядел вниз; его седина засеребрилась на свету.

– Я просматриваю квитанции о разъятиях, Распорядитель Гадд, согласно вашему вчерашнему указанию. На данный момент не вижу никаких нарушений.

– Надеюсь, ты сегодня уже отправил по назначению бумаги на преступника Д’Оса?

Снизу до Кэй донесся звук металла, скребущего по камню, и низкий, хриплый стон. Толкнув плечом тяжелую крышку сундука, она увеличила щель и попыталась сквозь балюстраду что-нибудь увидеть справа от ноги Флипа. Но, как она ни старалась, обзор был закрыт – виднелась только бородавчатая макушка Гадда.

– Не слышу ответа!

Макушка не шевелилась, но голос Гадда налился злостью.

– Я действовал, как мне было предписано, – коротко ответил Флип.

– Жаль, что тебе пришлось ввести девчонку в заблуждение. Что ж – вейся, нить, вейся, нить. – Тон Гадда был густо пропитан сарказмом. – Расплетением Д’Оса займется Чертобес. А сейчас необходимо зарегистрировать еще одно разъятие. Огнезмей.

Огнезмей прошел перед Гаддом. Долговязый, гибкий, он возвышался над своим начальником, и на мгновение Кэй ясно увидела, какие у него жесткие, резкие черты лица. Такого холодного, недоброго, скверного лица она еще не видела ни у одного духа. Запомни это, сказала она себе. Что бы ни случилось, он враг – враг всему хорошему.

Флип смотрел влево – в ту сторону, откуда доносились шаги Огнезмея по узкой винтовой лестнице, которая вела на балкон с пола библиотеки. Кэй опять пошевелилась в сундуке, еще немного расширила щель. Почувствовала, как рука Вилли легла ей на плечо и сжала его, – заговорить он не решался. Но она была непреклонна.

– Надеюсь, регистрация этого разъятия также будет осуществлена как положено, – сказал Гадд.

Огнезмей уже поднялся и был в нескольких шагах от сундука. Остановился. Ничего не произошло.

– Могу я спросить, по какому праву перерезается эта нить? – Флип не взял у Огнезмея бумагу, которую тот принес. Он словно бы и не заметил его появления; его руки крепко сжимали каменные перила балкона. – В качестве секретаря по разъятиям я обычно ожидаю предварительного уведомления и установленного правилами процесса консультаций; только после этого дается официальное согласие. Такова нить.

Гадд отозвался мгновенно, как будто ждал этого возражения. Его тон внезапно сделался почти шутливым.

– О, ну прочти же. Прочти – это тебя позабавит. Я сам написал.

Огнезмей шагнул вперед и протянул Флипу лист бумаги.

– Вслух прочти, – сказал Гадд. – Доставь мне удовольствие.

Флип глубоко вздохнул и начал:

– От Распорядителя Гадда, Инспектора-Хранителя Вифинского братства, Чрезвычайного Смотрителя Тканья и Генерального Клерка Переплетной, всем духам и фантомам – приветствие. Поелику в круг наших официальных полномочий неизменно входило и входит право в случаях чрезвычайной опасности для Достославного общества, наличной или предвосхищаемой, действовать в упрощенном порядке; и поелику три наших непосредственных предшественника в должности Инспектора-Хранителя независимо друг от друга прибегали к использованию вышеозначенного права вне обычного хода нити; и поелику Инспектор-Хранитель под присягой дал обязательство защищать Достославное общество от нынешних и грядущих угроз, руководствуясь присягой и долгом, невзирая на личный интерес и последствия; неизменно памятуя об ответственности, налагаемой должностью, и о почетности оной; возлагая на себя настоящим распоряжением, продиктованным заботой об общем благе, нелегкое бремя – предписываем, действуя в упрощенном порядке, подвергнуть немедленному разъятию Элоизу Д’Ос-Тойну, автора, дочь Эдварда Д’Оса, шелковика и недруга Достославного общества, прозванного Зодчим; нить оной уполномоченным на то исполнителям надлежит измерить, перерезать и распрясть установленным способом, составные же части рассеять по краям земли. Составлено мною двадцать пятого сего декабря… и так далее.

Кэй сама не знала, что удержало ее от крика, когда Флип дочитывал бумагу бесстрастным голосом клерка. Ее грудь стала твердой, как раковина улитки, голова плыла. Элл. Нет. Нет.

– В силу каких причин вы заменяете обычную процедуру упрощенной?

– Эта девочка – автор, – ответил Гадд, – и дочь нашего злейшего недруга за последние две тысячи лет. Одного этого совмещения враждебности и способности достаточно, чтобы оправдать мое решение. Разъятием займется Огнезмей. Тебе же и твоему незадачливому другу поручается покончить с ее сестричкой. Она не заслуживает внимания. Мне безразлично, где и как вы от нее избавитесь.

Отчаяние. Гнев. Страх. Скорбь. Потрясение. Отвращение. Горечь. Кэй не знала, что она ощущает. Боль в скрюченном теле была чем-то вроде впадины, куда она могла затолкать все это. Она начала было распрямляться – напряжение в согнутых ногах делалось невыносимым, – но Вилли пригнул ее плечи двумя руками. Эти руки, вечно меня держат. Он практически не двигался, и она поняла, что он, вероятно, ждал этого, ждал ее порыва. Вечно меня держат.

– Не сейчас, – прошептал он – так близко, так тихо, что больше никто не мог услышать. Даже Огнезмей, до которого и трех шагов не было. – Поверь мне. Ты ничего для нее не сможешь сделать, если он обнаружит тебя.

А Флип молчал. Кэй смотрела на его спину и требовала мысленно, чтобы он заорал, бросил Гадду вызов, сделал хоть что-нибудь.

Огнезмей спустился по винтовой лестнице. Снизу, где стоял со своими приспешниками Гадд, не доносилось ни звука.

Не соглашайся, молча молила Кэй Флипа. Кинь ему это в морду. Разорви.

– Я зарегистрирую разъятие, – сказал Флип.

Нет.

– Нет, – прошептала она. – Нет. Нет. Нет.

Густые рыдания взбухали у нее в груди, она как могла душила их, заталкивала обратно, шептала «нет» каждой слезинке, стекавшей по холодной и мокрой щеке.

– Огнезмей. Жезл.

Из-под крышки сундука Кэй видно было, как Огнезмей подает Гадду длинный металлический стержень или посох – высокий, с рослого мужчину как минимум, и явно тяжелый. Двигаясь негибко, скованно, Гадд воткнул его в отверстие в полу и оставил стоять прямо. Отступив на пару шагов, Гадд помедлил, глядя на посох, а потом крепко взялся за него обеими руками, ладонь поверх ладони, и ненадолго склонил голову в подобии молитвы.

– Твоя вещица! – громко обратился он к Флипу. Он сиял. – Давненько мы не пользовались этой штуковиной, не правда ли.

Это не был вопрос.

– Это великое колесо, – прошептал Вилли. – Из Челночного зала. Мы поворачивали его на двенадцатую долю круга, отмечая этим ночи во время празднеств двенадцати рыцарей, в преддверии Тканья. Когда пришлось покинуть Вифинию, мы взяли колесо с собой и вделали его в пол библиотеки. Кэй, он не смеет – оно священное…

Настойчивый, горестный шепот Вилли сходил на нет, словно ветер по одному срывал с дерева редкие листья.

Гадд напирал на стержень, толкал его. Приложив неимоверное усилие, он, похоже, сумел сдвинуть его вправо. Скрежет, как металла по камню, наполнил при этом библиотеку, а потом отпущенный стержень резко и гулко лязгнул. Гадд толкнул еще раз и опять с огромным трудом сдвинул стержень, вновь что-то при этом ползло, поворачиваясь, по полу, пока наконец с содроганием не встало на место.

– Готово, – сказал Гадд. – Старое празднество на новый лад. Одна ночь уже позади. Обеспечь должную регистрацию разъятия, слышишь меня? На двенадцатую ночь оно будет исполнено.

Вдруг внизу дверь библиотеки снова открылась. Кэй услышала шаги.

– А! – воскликнул Гадд оживленно, бодро. – Чертобес. И наша маленькая подруга.

Он, должно быть, повернулся. Да, повернулся. Опять Кэй толкнула вверх крышку сундука, она тихонько скрипнула, щель увеличилась. Теперь хорошо была видна маленькая группа в центре библиотеки среди длинных освещенных столов. Двое в капюшонах, Огнезмей, Гадд – и, на полу подле Гадда, какой-то большой вытянутый ворох тряпья. Что это такое?

– Поприветствуй дочку, шелкодел, – сказал Гадд и дернул канат обеими руками.

Ворох тряпья шевельнулся, ожил. Поднял голову. Не произнес ни звука. Кэй смотрела на голову во все глаза, мысленно приказывая ей повернуться в ее сторону, узнать ее. И, словно по мановению волшебной палочки, она послушалась приказа: подбородок медленно повернулся на шее, лицо приподнялось, взгляд пустых глаз встретился с ее взглядом, и она знала, что эти глаза увидели ее, – не важно, что она была на высоком балконе, в сундуке, за балюстрадой. Увидели, но не узнали.

Раздался крик. Кричало все – весь зал. Он длился… длился. Он оглушал ее, расщеплял, кромсал уши, раскалывал сердце, как топор. Кэй почувствовала, что ее трясет, что сундук трясет вместе с ней, что Вилли поднимается, обхватывает обеими руками ее скорченное, разбитое тело. Эти руки.

Ее папа. Эта куча тряпья. Папа. Эти руки. Сестра. Папа. Мой папа.

А крик Элл все длился. Этот душераздирающий вопль не давал никому услышать рыдания Кэй, и никто не замечал под приподнятой крышкой ни ее содроганий, ни мягких, успокаивающих движений рук, которыми дух обнял ее, шепча:

– Мы спасем ее. Мы спасем ее. Я спасу. Мое милое дитя, мы спасем ее. Мы все сделаем.

Элл, должно быть, потащили из библиотеки: истерические взвизги делались тише, хлопнула дверь, и они заглохли совсем. Кэй по-прежнему дрожала, но дрожала тихо. Вилли сжимал ее так крепко, как только мог, но ни о какой скрытности уже и речи не могло быть. Гадд, однако, больше не поднимал глаз на балкон. Они были в безопасности.

– Приятные были минуты, – произнес ненавистный голос. – Огнезмей, присмотришь за этим псом. А ты, Филип, – проговорил Гадд, двигаясь к выходу и не глядя в их сторону, – возьми на себя остальное. Может быть, утес какой-нибудь. И жди в ближайшее время новых распоряжений.

Кэй начала подниматься. Флип протянул к ней руку ладонью вниз, сделал осаживающее движение: Не надо. Но она не послушалась. Встала. Взялась за каменные перила балкона. Закрыла глаза, наклонила голову, открыла их – и увидела, как Огнезмей, держась за канат, утаскивает ее отца из библиотеки. Он двигался на четвереньках, по-собачьи, то и дело заваливаясь на сторону, а потом, когда дух дергал за ошейник, кое-как поднимаясь. Не залепи Флип ее рот ладонью, Кэй окликнула бы отца, или заплакала, или завопила – или все вместе.

Огнезмей захлопнул за ними дальнюю дверь. Кэй рухнула на стул.

Долго все трое сидели молча. Кэй закрыла глаза и не открывала их. Сосредоточилась на вдохах и выдохах, стараясь отогнать все мысли или, на худой конец, подчинить их ритму своего дыхания. Избавиться от них было трудно: снова и снова они вздыбливались и хватали ее зубами – мысль о папе, о сестре, – и снова и снова она отталкивала их, позволяла им упасть. Наконец открыла глаза.

Двое духов смотрели на нее. Ровные взгляды, участливые лица.

– Разъятие, – сказала она. – Это оно и есть? Это оно? Почему они так с ним поступают? Что им от этого? Что он им сделал?

– Да, – ответил Флип. – Разъятие. Так оно начинается.

– А комната, где мы находимся?

– Это Комната разъятий, здесь хранятся записи обо всех перемещениях и разъятиях. Здесь пишется своего рода неофициальная история величайших творческих умов человечества.

– Значит, самым лучшим творцам – всегда перемещение и разъятие? Как Орфею? – Кэй несколько секунд помолчала. – И поэтому Гадд… моего папу… за то, что он умный? Я не понимаю. Почему вы это делаете?

– Я и сам это плохо понимаю, – ответил Вилли. – Когда я был клерком Переплетной, мы… в общем, тогда все было по-другому. В те дни мы перемещали только настоящих преступников – мужчин и женщин, чьи личные истории могли всерьез повредить кому-то. – Он вздохнул. – А порой и множеству людей. Но в те времена мы к такому крайнему средству, как разъятие, почти не прибегали. Гораздо лучше просто отправить преступника в копи…

– Вилли.

– В копи?

Кэй встрепенулась, вдруг опять вся превратилась в оголенный нерв.

– Река, – сказал Вилли, осадив себя после предостережения Флипа. Он махнул рукой в сторону задней двери, через которую вошла Кэй. – Она течет вниз – туда, где мы добывали драгоценные металлы и камни. Течет внутри горы.

– Там что-то вроде тюрьмы, – добавил Флип. – Только для самых худших. Для настоящих преступников – не просто врагов Гадда.

– А моя сестра? – спросила Кэй. Она не могла даже этого выговорить. Автор, Элл. Автор, Элоиза Д’Ос-Тойна.

– Вероятно, – ответил Флип. Он тоже не мог этого выговорить. – Вилли, мы ошиблись – насчет… ты слышал его?

– Я слышал его, – подтвердил Вилли. – Даже и не знаю, что сказать.

Кэй переводила взгляд с одного лица на другое, понимая, что оба духа колеблются между желанием объяснить ей все и обязанностью держать ее в неведении. Это колебание все больше досаждало ей и злило ее. Она подняла голову так высоко, как только могла.

– Я знаю, что одно дело вы, другое дело я. Я всего-навсего девочка. И я знаю, что я не мой папа. – Она смотрела на них жестким взглядом, силясь добиться, чтобы они увидели, как серьезно, остро, решительно она настроена. Она постаралась как можно сильней нахмурить лоб. – Но все равно вы должны мне объяснить, что происходит. Я слышала: Гадд сказал, что Элл автор, как я. Вы должны мне объяснить, что это значит. И вы ввели меня в заблуждение. Мне надо сделать так, чтобы Элл не разъяли. Я слышала, что́ он сказал. Двенадцать ночей. Мне надо прийти ей на выручку.