Текст книги "Розы на асфальте"

9

Работать приходится не покладая рук. Уже месяц я у мистера Уайатта. Помогать в магазине легче всего, совсем другое дело – сад. Таскаю мешки с удобрениями и рассыпаю по грядкам, стою на четвереньках и выдергиваю сорняки, собираю поспевшие фрукты и овощи. По субботам стригу лужайку Уайаттов вместе с нашей, а в воскресенье отдыхаю, чтобы в понедельник начать все сначала.

Да уж, работа нешуточная, чего нельзя сказать об оплате. Первый чек меня выбесил. После вычета налогов и всяких там социальных взносов денег осталось ровно на то, чтобы оплатить счет за свет и купить подгузников и детского питания. Пахал как конь, а ради чего? Ма уверяет, что я все равно очень помог, потому только и не бросаю это дело.

Ну не совсем. По правде говоря, мне нравится работать в саду. Цветы и растения всякие – с ними непросто. Сегодня поливаешь их, подкармливаешь, и типа все ништяк, растут как надо, а назавтра – раз, и только что не подыхают. Нет, без шуток: они капризнее девчонок. Когда им хорошо, то и тебе окей.

Прямо как с Сэвеном, честное слово. И с растениями, и с детьми главное – чтобы они выжили. Про детей вам в лицо никто такого не скажет, но это факт. Моя задача – обеспечить растения всем необходимым, и с Сэвеном та же история.

Как я понял, теперь моего сына так зовут. Надо бы, конечно, с Аишей обсудить, но ее разве отыщешь? Сперва просила дать ей отдых, умоляла подержать сына еще немного, а потом, недели две назад, ее мать подошла к телефону и сказала, что Аиша переехала к какому-то своему приятелю.

– Надоели ей мои порядки, решила жить самостоятельно, как взрослая, – объяснила миссис Робинсон. – Ну и ладно, у меня и без нее дел по горло.

Я даже не нашелся, что сказать этой дамочке.

К кому Аиша переехала, она не знает. Сначала я подумал на Кинга, но нет, он говорил, что они не вместе. На следующий день в школе спросил Лейлу, но та ответила, мол, не твое дело. Должно быть, Аиша попросила ее молчать.

Ма хочет, чтобы я поговорил с ее кузеном Гэри, он же юрист. Ну уж нет, Аиша когда-нибудь вернется, и мы со всем разберемся.

Надеюсь, это случится скоро, потому что не знаю, сколько еще выдержу. Работа, школа, Сэвен… уже руки опускаются. Он до сих пор просыпается ночью, а значит, я тоже не сплю. Бывает, до того устану, что заброшу его утром к миссис Уайатт, а сам возвращаюсь домой и заваливаюсь спать до самой работы. Представляю, каким будет мой первый табель после всех этих пропусков и с учетом того, что на занятиях я клюю носом.

Если честно, школа в последнее время волнует меня меньше всего. Вот сегодня, к примеру: вечер пятницы, уроков накопилась куча, а я занимаюсь совсем другой кучей – детских вещей, которые мой сынишка обоссал, обосрал и облевал. С моими вещами он обошелся точно так же. Этот парень мне продыха не дает.

Раскладываю шмотье на диване и сортирую для стирки цветное от белого. Ма сегодня в отеле, взяла еще работу, так что дома больше никого. Малой гулит и дрыгает ногами в качалке, которую приволок Дре. Вовсю глядит, как по телевизору Багз Банни дурачит Элмера Фадда.

– Скоро тебе спать, – ворчу, – ночь уже почти.

Разговариваю с ним как с большим, не сюсюкаю. Он понимает и начинает хныкать.

На кофейном столике звонит телефон.

– И нечего пререкаться! – говорю Сэвену и поднимаю трубку. – Алло?

– Че как, урод? – прорывается голос Кинга сквозь рокот Goodie Mob. – Какие планы на вечер?

– Большая стирка, вот и все планы.

– Брось, Мэв! Мы с Джуни и Рико хотим рвануть на бульвар, давай с нами, а? Не все же дома торчать.

По пятницам на бульваре Магнолий своего рода ночной клуб: парни гоняют туда-сюда на своих тачках, похваляясь раскраской, колесными дисками и аудиосистемами. Как-то раз стоим с кентами на парковке, и вдруг где-то рядом как начнется стрельба, так что сразу валить пришлось.

Мне этого не хватает. Не стрельбы, конечно. Но я теперь почти не вижусь с друзьями. Только Дре иногда заходит, остальным на фига наблюдать, как я вожусь с малышом, а самому мне выйти некогда. Какой из меня нынче Король?

– Да я бы рад, – отвечаю, – только Ма на работе, надо сидеть с ребенком.

– Что за дела! Ладно, не стоило и спрашивать. А чего ты няньку не найдешь? У тебя же миссис Уайатт рядом живет.

– Она и так берет его по будням, а еще и на выходные у меня никаких шишей не хватит.

– А не надо было позволять Дре выкинуть тебя из нашего бизнеса!

– Кинг, я же объяснял, мне…

– Ладно, Мэв, как хочешь. Сиди в четырех стенах, раз так нравится. Пока, до связи.

Он отключается. Я кладу трубку и прячу лицо в ладонях. Можно подумать, я нарочно их избегаю. Так само собой вышло. Проклятье, да я что угодно отдал бы, чтобы удрать сейчас на улицу!

Сэвен отворачивается от телевизора и смотрит на меня, он будто понимает: что-то не так. Теперь я чувствую себя ужасно виноватым.

– С папой все хорошо. – Беру малыша на руки. Ему пора полежать на животике, заодно отдохну от белья. Пускай поднимает голову, так шейные мышцы укрепляются, в книжке для родителей написано, что это очень важно.

Кладу его на одеяло и опускаюсь рядом на корточки.

– Эй, карапуз! – окликаю с улыбкой. – Эй!

Он переворачивается на спину и радостно хохочет. Сэвена вообще легко рассмешить – я был такой же, если верить папцу. Он еще не видел внука живьем: до тюрьмы три часа в один конец, для младенца многовато. Я послал фотографии, через пару дней он позвонил и сказал, что Сэвен – вылитый я.

Поиграв со мной на одеяле, Малой начинает тереть глаза и хныкать. Ясно, хочет спать, но, едва поднимаю на руки, принимается вопить – знает, что отнесу в кроватку.

– Эй, кончай это дело, – бурчу я. – Спать приятно и полезно. Мне и самому не мешало бы сейчас вздремнуть.

Он не слушает и продолжает ныть, уткнувшись мне в плечо. Напяливаю на него пижамку – плачет. Сую ему в рот пустышку, и он наконец затихает.

Я укладываю его в кроватку и включаю мобиль с планетами и звездами. Целую в лоб.

– Гляди, как красиво, и нечего хныкать. Спокойной ночи, папочка тебя любит.

Оставаться рядом нельзя – ни за что не уснет, будет на меня смотреть. Иду в душ, потом сам переодеваюсь. Заглядываю в комнату – Сэвен не спит, таращит глаза на крутящиеся звездочки. Ну и ребенок, борется со сном просто героически.

Иду в гостиную, падаю на диван и смотрю на кофейный столик, где ждут гора белья и школьные задания.

Проклятье, никогда не думал, что буду так проводить вечер пятницы. В прежние времена я обязательно пригласил бы к себе Лизу. Мы бы смотрели кино, вернее, занимались всякими глупостями, пока оно идет, а потом шли бы в спальню, чтобы довести дело до конца.

Говоря по правде, последнего мне сильно не хватает. Так-то я и сам управляюсь, но опять же, сами понимаете. Хотя, если учесть, что как раз из-за секса я и оказался в такой… ситуации, стоило бы сделать перерыв.

Но будь мы с Лизой вместе…

Ладно, не до того, пора заняться стиркой. Я одел Сэвена в последнюю чистую пижаму. Но как же мне хочется спать.

– Не сдавайся, Мэв, – бормочу я, – держись.

Заставляю себя встать и взять из кучи ползунки, и тут звонят в дверь.

– Черт! – шиплю я.

Не хватало еще разбудить младенца. Кого это принесло на ночь глядя? Смотрю в окно: на улице «бэха» кузена, а самого его не видать. Отпираю дверь, выгляды– ваю.

– Дре?

Тишина. На крыльце лежит водяной бластер – одна из больших моделей, куда нужно закачивать воду. Дре их обожает.

Спускаюсь по ступенькам.

– Эй, ты где? – Нет ответа.

Подбираю бластер, он полностью заправлен.

– Какого…

В лицо мне бьет струя воды.

– Поздоровайся с моим дружком! – выдает Дре.

Тоже мне Аль Пачино[11]11
  Аль Пачино – американский актер, сыгравший наркоторговца Тони Монтану в фильме «Лицо со шрамом», который считается одним из величайших гангстерских кино в истории.


[Закрыть]! В руках у него бластер еще мощнее, за плечами баллон с водой. Струя бьет снова и снова, мои шорты и майку уже хоть выжимай.

– Что за фигня?! – ору я. – Хватит, не наигрался еще?

– Никаких игрушек, кузен, это война! – Он брызгает еще раз.

Ну ладно, приятель, ты еще пожалеешь, что притащил оружие и для меня! Стреляю ему прямо в лицо, и вот уже на лужайке перед домом идет настоящий бой. Запас воды у меня кончается, и я хватаюсь за садовый шланг.

– Сдаюсь, сдаюсь! – вскидывает руки Дре.

– Что? Не слышу! – Направляю на него струю из шланга.

– Все, сдаюсь!

– Брось пушку!

– Окей, окей.

Он кладет бластер на землю, и я выключаю воду. Смотрю на свою одежду: я мокрый с головы до ног.

– С ума сошел, я же только что из душа!

– Зато теперь чище некуда, – смеется Дре. – Хотя твои пыльные косички неплохо бы еще как следует про– мыть.

– Забудь! – Я стягиваю майку и выкручиваю.

Он нагибается и поднимает из травы что-то блестящее. Это его часы, наверное, свалились во время боя.

– Черт, поцарапались.

На стекле и впрямь царапинка.

– Так тебе и надо, засранцу. Ты почему не поехал на бульвар?

– Туда в любую пятницу можно, а сегодня захотелось потусоваться с тобой и мелким.

– Эх, я как раз сегодня не могу – стирки полно и уроки надо готовить.

– Выходные же впереди! Я уже пиццу заказал в «Сэлс» и притащил новый диск Лоулеса, который выйдет через неделю.

– Ого! – Я прикрываю рот ладонью. – Как же ты его добыл?

Лоулес – известный рэпер из восточных кварталов, крутой как не знаю что. Реальные вещи выдает, прямо мурашки по спине. Говорят, якшается с Послушниками, как и все на востоке, и многие Короли его сторонятся. Но бомба есть бомба, и мы с Дре на такие мелочи не смотрим.

– Я поставил ему на тачку новую аудиосистему, – объясняет Дре, – а он, кроме платы, еще и новый диск подарил. Так ты со мной или как?

Мне и в самом деле чертовски требуется передышка.

Сортировка обкаканных ползунков или новый Лоулес?

Реферат по истории или пицца от «Сэлс»?

Стирка и уроки могут обождать, пицца – никак!

– Ладно, уговорил. Поехали!

* * *

Обтираемся мамиными новыми полотенцами. Она нас, конечно, убьет, но больше чистых не осталось.

Забегаю в спальню к Сэвену – все окей, вырубился наконец. Радионяню забираю с собой на случай, если вдруг проснется.

Запрыгиваем в «бэху», опускаем стекла, и Дре врубает Лоулеса. Я киваю в такт музыке.

– Круто, просто улет!

– Угу, – соглашается Дре, – Лоу реально на подъеме.

Он водружает на приборную доску коробку с пиццей. Есть не так уж и охота, миссис Уайатт дала мне с собой гамбо[12]12
  Гамбо – блюдо, распространенное в штате Луизиана. Представляет собой густой суп со специями, похожий по консистенции на рагу.


[Закрыть], но отказаться от пиццы я не в силах. Откидываю крышку: так… ветчина, сыр…

– Что за прикол? Ананасы?

Дре берет себе кусок.

– Это называется гавайская пицца! Просто бомба, вот попробуй.

Я качаю головой, счищая со своей порции ананасовые дольки.

– Фрукты к пицце не идут, Дре. Ты нормальную еду вообще признаёшь?

Вечно он выпендривается. То кетчуп с попкорном, то картофельные чипсы на бутерброде с арахисовым маслом. Какая гадость!

– Не моя вина, что у тебя вкусы простецкие, – хмыкает он. – Даже Кише понравилось, а она жуть какая разборчивая.

– Не очень-то, раз на тебя позарилась.

Он дает мне подзатыльник.

– Зато у твоих девчонок бездна вкуса.

– Да какие теперь девчонки… Сам знаешь, чем у нас с Лизой все кончилось. – Месяц прошел, а сердце еще болит. – Я облажался, Дре.

– Все образуется. – Он сжимает мне плечо. – Просто сделай выводы и впредь поступай умнее. А пока думай о Сэвене и о школе.

– Ну а что остается? Лиза меня знать не хочет, Кинг с Рико и Джуни даже не заходят. Школа, работа, дом – вот и вся моя жизнь, как будто я уже не я.

– Разве твоя жизнь только в том и была?

– Нет, я в смысле, что не хватает…

– Эй! Вы че тут делаете? – раздается вдруг над головой, и мы подпрыгиваем от неожиданности.

– Тони, какого хрена?! – шипит Дре.

В окошко с его стороны таращится Тони-с-Остановки.

– Что, напугал? – хихикает он с беззубой улыбкой.

– Задолбал подкрадываться! – рычу я.

– Если сердце бьется, значит, работает! – говорит он.

Тони псих, причем конченый. Ночует на автобусной остановке на углу Магнолий, потому его так и прозвали. Садиться рядом на скамейку никому не дает, ругается. Впрочем, никто и не сядет, настолько там все прово– няло.

– Че делаете, спрашиваю? – Он вытягивает шею, заглядывая в машину. – Ого, гавайская пицца! С ананасами – самый смак.

У Дре вкусы как у психа.

– Голодный? – спрашивает Дре.

– А то! Слышишь, как бурчит в животе?

Дре смеется.

– Не-а, сам догадался. – Он сует Тони коробку. – На, доешь.

– Ну спасибо, браток, удружил! А запить будет че-нить?

Кто бы сомневался.

– Тони, тебя пиццей угостили, а тебе все мало? Еще и выпивку просишь!

– За спрос денег не берут, – смеется он.

– Давай, вали! – качает головой Дре.

– Жмоты! – пыхтит Тони и плетется прочь по улице.

– Ну и нахал, – бормочу я, и тут оживает радионяня – Сэвен проснулся и хнычет. – Черт, подгузник пора менять.

– Надеюсь, на этот раз он тебя не обосрет.

– А уж я как надеюсь… Потом еще вздую тебя пару раз в «Мортал Комбат».

– Как же, мечтай. – Дре выключает музыку. – Иди, я скоро, позвоню только Кише, пожелаю ей спокойной ночи.

Пожелаю спокойной ночи? Чего?

– Ну ты даешь! Совсем под каблуком, что ли?

Он достает «нокию» и набирает номер. Я мало у кого еще видел мобильник.

– Кто бы говорил, – хмыкает, – сам по уши втрескался в свою Лизу.

– И все равно ты под каблуком.

Отмахнувшись, он подносит телефон к уху.

– Привет, крошка!

– Эй, Киша! – ору я. – Проверяешь его, да? Небось на все разрешения спрашивает.

Дре пихает меня в бок, и я иду к крыльцу, хохоча во все горло.

Ну так и есть, Малой навалил в подгузник и уже извертелся весь. Хорошо хоть, комната еще не прово– няла.

– Окей, окей, – спешу его успокоить и беру на руки. – Все в порядке, папочка вернулся.

Менять памперсы я уже наловчился. Тут главное – отвлечь младенца, чтобы не мешал. Обычно я читаю рэп. Певец из меня никакой, но Сэвену все равно.

Укладываю его на пеленальный столик и расстегиваю ползунки.

– Папулино радио ждет заявок! Может, из старенького?

Держу баночку с детской присыпкой будто микрофон и выдаю Cool It Now группы New Edition. Пританцовываю неуклюже, голос срывается – видел бы меня Дре, со смеху бы помер, – но Сэвен все равно расплывается в улыбке и восторженно сучит ножками, а больше ничего и не требуется.

По правде говоря, я и сам увлекаюсь песней, в то же время не забывая о деле. Закончив, снова застегиваю ползунки и переношу сына в кроватку.

– Ну вот, я же говорил, что папочка справится. Я тебя всегда прикрою. А теперь надо еще поспа…

Бах! Бах!

Я подпрыгиваю на месте. Вообще-то выстрелы в наших краях – привычное дело, вроде птичьего чириканья, но на этот раз как-то очень близко.

Дре!

С улицы доносится визг колес. Распахиваю дверь, выскакиваю на крыльцо.

– Дре!

В ответ – молчание.

Бегу со всех ног к машине, время словно замедлилось, воздух стал вязким. Над окошком водителя вьется дымок.

– Дре!!!

Тишина хуже любых криков. Подбегаю к дверце… и замираю на месте.

Мой кузен лежит грудью на рулевом колесе, в голове у него кровавая дыра.

– Дре! – Рывком открываю дверцу. – Дре, очнись!

Он не шевелится, не дышит. Из уголка рта струйкой сочится кровь. В ногах лежит упавший телефон, из него доносятся Кишины крики.

Надо срочно что-то делать! Искусственное дыхание? Отстегиваю ремень безопасности, пытаюсь вытащить кузена из машины, но он слишком тяжелый. Как труп.

Только не это. Нет. Нет. Нет.

От усилия у меня подкашиваются ноги, и мы оба валимся на асфальт. Я сажусь, голова Дре лежит у меня на коленях. Его глаза широко открыты, но ничего не видят.

– Помогите! – ору я, надрывая глотку. – На помощь!

В ответ все та же тишина. От звуков пальбы прохожие обычно исчезают.

Я шлепаю Дре по щекам.

– Очнись! Давай, братан! Приди в себя, ну пожалуйста!

Он не двигается.

И не отвечает.

Дре никогда больше мне не ответит.

10

С тех пор, как я сидел на мостовой с Дре и смотрел в его невидящие глаза, прошла неделя.

Уайатты первыми выскочили из дома. Миссис Уайатт позвонила по номеру 911, а мистер Уайатт стал уговаривать меня отпустить Дре, но я не хотел – просто не мог. Держал его, пока не приехала скорая.

Они даже не попытались спасти Дре, только взглянули на него и отошли. Я ругался, кричал на них, угрожал избить, если они не займутся своей работой. Это же мой кузен, я знаю его как облупленного. Он боец, настоящий мужчина, и плевать, что пуля в голове, все равно справится! Обязательно!

Его укрыли белой простыней и оставили лежать на улице. Уже не человек, а просто часть места преступления.

Копы разыскали Тони-с-Остановки и допросили, но забирать не стали. Не тот он тип, чтобы грабить или убивать. Киша слышала по телефону, как грабитель велел Дре отдавать барахло. Бумажник и часы пропали, наркоты в машине тоже не нашли, иначе копы непременно бы заявили. Короче, записали как случайное ограб– ление.

Но я-то знаю: когда убивают одного из Королей, ищи Послушников. Я отлично помню, кто советовал моему кузену поберечься.

Теперь пускай Ант сам побережется. Клянусь, если его рук дело – убью. Как же иначе? За своего брата, родную кровь, я никого не пощажу.

Мир без Дре имеет наглость вращаться как раньше: кто смеялся – смеется, кто мечтал – мечтает, только Дре уже не может, и мне не хочется. В школу не хожу, на работу тоже. Ма не заставляет, и мистер Уайатт разрешил отдыхать сколько надо. Какой во всем этом смысл, когда одного из самых важных в моей жизни людей сегодня засыплют землей в яме на кладбище возле шоссе, словно он не был чьим-то сыном, отцом, женихом, племянником, двоюродным братом. Моим старшим братом.

Папец сказал как-то, что каждому в жизни достается своя скорбь. По-настоящему я это понял только сейчас. Как будто на спину взвалили целую скалу, и хочется орать и плакать, чтобы не так болело.

Мужчинам нельзя плакать, мы должны быть сильными и с честью нести свою тяжкую ношу. Хорош я буду, если стану лить слезы рядом с тетушкой Нитой – мне надо ее утешать. Ма тоже плачет все время, ей тоже нужна моя помощь. За дядюшкой Рэем ухаживать непросто, он с характером, и его я беру на себя. Киша ходит вся убитая, словно зомби; надо следить, чтобы не забывала поесть. А малютка Андреана то и дело спрашивает, где папа, не понимает же еще ничего. Кружу ее «самолетиком», но ни разу не смог рассмешить, как Дре.

Ну и с сыном приходится возиться. Получается, самому особо скорбеть некогда.

Сегодня я должен собраться ради своей семьи. До похорон два часа. Миссис Уайатт пришла пораньше и забрала Сэвена к себе. Такое зрелище не для младенцев, да и не место младенцам на похоронах.

Когда я застегиваю рубашку, в комнату заглядывает Ма. На ней черное платье и домашние тапки: туфли на каблуке она всегда надевает в последний момент.

– Готов, деточка? Лимузин сейчас подъедет к дому твоей тети, я хочу, чтобы мы ехали вместе с семьей.

– Почти, только галстук завяжу.

Она заходит.

– Дай я. Ты уже такой взрослый, тебе и помощь моя почти не нужна.

– Буду только рад, если ты станешь менять Сэвену подгузники.

– Нет уж, предоставлю тебе, – хмыкает она, встает на цыпочки и накидывает мне на шею галстук. Я давно перерос Ма, но все еще чувствую себя перед ней мальчишкой. – Бабкино дело – обнимать, целовать и баловать. Подтирают задницу пускай родители.

– Баловать у тебя хорошо получается, – я не могу сдержать улыбку.

– Твоя бабуля до сих пор бы тебя баловала, разреши я ей. Она покупала тебе такие славные костюмчики. Мой Засранчик всегда одевался с иголочки.

– Ну, ма-ам! – морщусь я под ее смех. – Пора бы уже забыть эту детскую кличку, ну правда.

Она ласково треплет меня по волосам. Я на днях распустил косички, пусть растут как хотят.

– Какой бы ни был взрослый, ты всегда останешься моим Засранчиком. – Губы ее дрожат, улыбка кривится, глаза наливаются слезами. – Я… Я все думаю о том дне… Сегодня могли хоронить тебя.

Вызвав скорую, миссис Уайатт сразу позвонила Ма в отель, и та сорвалась домой. На месте убийства уже толпились копы и зеваки, пришлось остановиться за пару кварталов. Она подбежала, выкрикивая мое имя, и обняла меня так крепко, словно никогда не выпустит.

Вытираю ей щеки. Видеть материнские слезы – хуже всего на свете.

– Все окей, мам, со мной все в порядке.

– Нет… – Она качает головой. – Ты с тех пор даже не заплакал ни разу.

Камень на душе вновь наливается весом. Я расправляю плечи.

– Не волнуйся за меня.

– Я только этим и занимаюсь всю жизнь.

Она долго не отпускает мой взгляд. Это еще тяжелее, чем камень… но я не сломаюсь. Просто не могу, не имею права.

Целую ее в лоб.

– Я выдержу, мама.

– Мэверик…

– Поехали. – Беру ее за руку. – Не то опоздаем к лимузину.

* * *

Похороны прошли словно мимо меня. Помню их только урывками. Гроб, Дре в костюме, приготовленном к свадьбе. Тетушка Нита заходится в горестном вопле, Ма с бабулей пытаются ее успокоить, но сами рыдают. Киша едва не падает в обморок, кто-то забирает у нее Андреану и выводит наружу.

Гроб установлен в глубине церкви. Короли тоже здесь, в сером и черном, с лицом Дре на футболках, – все стоят, чтобы можно было рассадить родственников покойного, такова традиция. Когда мы входим, Кинг мне кивает: держись. Он навещал нас всю неделю.

Шон произносит речь, его душат слезы. «Все хорошо, парень, не спеши», – подбадривают сидящие. Затем вроде бы пастор произносит надгробную речь – так, кажется, положено? – но я дальше помню только, как гроб опускают в могилу и Дре исчезает навсегда.

Вот мы в подвале церкви на поминках, длинный стол уставлен закусками – жареная курица и прочее. Бабуля накладывает мне полную тарелку, говорит, что совсем отощал, но я лишь ковыряю вилкой зеленую фасоль и картофельное пюре.

Здесь все родственники, и двоюродные, и троюродные – семейство у бабули большое. Ма в уголке разговаривает с ними, Мо сидит рядом, держит ее за руку. Тетя Нита и дядя Рэй сидят с пастором. Андреана весело играет со своими маленькими кузенами, будто и не на поминках отца. Хорошо быть малышом.

Я откидываю голову на спинку стула и прикрываю глаза. В кои-то веки собрались всей семьей… только Дре остался в земле совсем один.

– Эй… – Рядом присаживается Мо.

Бабуля зовет ее «крепышкой», она и впрямь коренастая, крепко сбитая. Работает медсестрой где-то в центре города. Когда Мо в первый раз пришла в гости, подарила мне диск Тупака Шакура, и мы сразу подружились.

– Ну как ты, малыш? – спрашивает.

– Нормально. Как там Ма?

– Держится, приглядываю за ней.

– Я рад, что вы подруги.

В самом деле рад. Стоит им съездить развеяться вместе, и Ма уже не так психует из-за неоплаченных счетов или папца.

– А я рада, что могу побыть с ней сейчас, – улыбается Мо. – С тобой тоже, если хочешь, вы для меня оба родные люди.

– Мне главное, чтобы она была в порядке. – Я ослабляю узел галстука и расстегиваю пуговицу. То ли здесь душно, то ли у меня жар. – Скорее бы поминки закончились.

Мо оглядывается на Ма.

– Знаешь, а почему бы тебе не выйти проветриться? Я объясню Фэй.

– Правда можно?

– Конечно, – улыбается она. – Все равно только размазываешь пюре по тарелке. Фэй поймет… Думаю, и Дре понял бы.

У меня перехватывает горло.

– Да… окей.

Мо сочувственно сжимает мне плечо. Я вылезаю из-за стола и поднимаюсь по ступенькам из подвала.

Погода на улице слишком хорошая для такого дня. Не жарко, уже чуть прохладно; скоро осенняя ярмарка. Мы с Дре всегда ждали, когда начнется Полночное Безумие: в первую субботу там можно за пятнадцать долларов кататься на всех аттракционах с девяти вечера и до самого закрытия. Нас приходилось выпроваживать чуть ли не пинками.

На что ни гляну, все мысли о нем.

У серебристого «мерса» на парковке у церкви собрались кружком старшие Короли. Всю эту неделю они нам здорово помогали. Оплатили похороны, доставляли еду, то и дело навещали. Костюм и туфли мне тоже купили, чтобы я прилично выглядел на церемонии. Хоть пошел работать и вожусь с сыном, а все еще держат за своего – это приятно.

Шон в темных очках сидит на капоте своего «мерса» с литровой бутылкой крепленого в руке. Хлопает меня по ладони, притягивает к себе и обнимает. Беру у него бутылку, отливаю несколько капель для Дре и делаю глоток.

– Ну и хватит с тебя, мал еще. – Шон забирает бутылку. – Твой кузен всю душу бы из меня вынул, разреши я тебе выпить больше.

– Да уж, – слабо улыбаюсь, – он мне спуску не давал.

– И правильно делал. – Шон склоняет голову. – Сегодня похоронили и нашего брата, Мэв.

– Служба была красивая, – подхватывает Мозгляк. – Я прям-таки весь разболезновался, понимаешь, о чем я?

Нет, не понимаю. И сомневаюсь, что этот придурок хоть раз в жизни заглядывал в словарь.

– Красивая или нет, а мы этого дерьма так не оставим, – хмурится Шон. – Знай, Мэв: тот, кто это сделал, все равно что уже в могиле.

Само собой, подпишусь на тысячу процентов.

– Что-нибудь уже известно?

– Послушники, почти наверняка. Трудно сказать, кто из них, у Дре ни с кем терок не было.

Как бы не так!

– Было, – говорю я, и все оборачиваются.

Шон подается вперед.

– Что? С кем?

– Ант его погоняло. – Коротышка так и стоит перед глазами.

– Ант… – повторяет Шон и морщит лоб, вспоминая. – Такой светлокожий пацан, да?

– Угу, ходит в мою школу. В первый день выдал: типа пускай Дре побережется, нечего гонять за деньги на их территории. А через пару недель кто-то стреляет в Дре. На простое совпадение не похоже, Шон.

– Ну не факт. Спешить не будем, разберемся. Так или иначе, кто бы ни был, займусь им лично. Мое слово, Мэв. – Он протягивает руку.

В полицию, ясное дело, никто заявления не подавал – копам на нас плевать. Есть кому разобраться и без них. Вслух никто не скажет: ни Ма, ни тетушка Нита с дядюшкой Рэем – об уличных делах говорить не принято, но все и так понимают: нашу семью Короли в обиду не дадут.

Только меня так просто в сторону не отодвинуть.

– Нет, я сам.

Шон опускает руку.

– Эй, Малыш Дон…

– Даже не думай! Мы с Дре одной крови. Я никому не позволю безнаказанно убивать членов моей семьи.

– Послушай, я сам в бешенстве из-за того, что случилось с Дре, – говорит Шон. – Но подставлять копам брата своего другана не могу. Тебя это больше не касается.

– Еще как касается!

– Это не обсуждается, Малыш Дон.

Все смотрят на меня, кое-кто с усмешкой. Ноздри у меня раздуваются. Будь на моем месте кто другой, даже вопросов бы не возникло, кому разбираться с убийцей Дре. Но я был Малышом Доном, всегда в тени своего отца.

– Думаешь, не справлюсь?

Шон приподнимает темные очки: под глазом у него наколоты две слезинки, по числу людей, которых он убил.

– Тебе приходилось в кого-нибудь стрелять, Малыш Дон?

Я опускаю взгляд. Даже пушки в руках не держал.

– Нет.

– А из чего стрелять есть?

– Достану.

– Есть, я спрашиваю?

Сжимаю зубы.

– Нет.

Шон снова опускает очки.

– Так я и думал. Короче, справимся без тебя.

– Слабак, – Мозгляк даже не слишком старается прикрыть оскорбление фальшивым кашлем. Старшие посмеиваются. Никто не принимает меня всерьез.

Разворачиваюсь и шагаю обратно к церкви. Моему брату прострелили голову! Меньшее, что Шон мог сделать, – это позволить мне самому отомстить его убийце. Да куда там, я же Малыш Дон, ничто по сравнению со своим отцом!

Ну погодите, настанет день, и я докажу, что они ошибаются. Вот увидите.

Иду не разбирая дороги и едва не врезаюсь в кого-то.

– Простите.

– Мэв? – Самый восхитительный голос на свете.

Лиза собрала косички в пучок и надела черное платье. После всего, что я сделал, она пришла на похороны моего родственника.

– Я тебя ищу, – продолжает она. – Мо сказала, ты вышел подышать… Ну как ты?

– Нормально.

Лиза с сомнением вглядывается мне в лицо. Кажется, я ее не убедил.

– Может, пройдемся?

Я молча киваю. Лиза берет меня за руку и ведет прочь от церкви.