Текст книги "Лето сумрачных бабочек"

Глава пятая

Я знаю о своём отце только три факта. На свой седьмой день рождения я донимала маму расспросами о папе, и в минуту слабости она сказала:

– Его зовут Бен, он очень высокий, и он природозащитник.

Я не знала, что значит «природозащитник» – я тогда не могла даже правильно выговорить это слово, – но в словаре было сказано: «Тот, кто защищает природную среду от уничтожения или загрязнения». Помню, я подумала, что это очень круто: получается, что мой папа – кто-то вроде супергероя, который всегда в отъезде, потому что он спасает тропические леса или следит, чтобы белые тигры не вымерли.

На некоторое время мне этого было достаточно. Я бегала вокруг игровой площадки в школе, притворяясь, будто мы с папой вместе в амазонской сельве сажаем деревья и присматриваем за гориллами и другими тропическими животными. Когда мне было девять лет, мне подарили фотоаппарат, и я ползала по саду, фотографируя каждое насекомое, какое только могла найти. Мы оба были природозащитниками, и у нас была важная работа.

Наши выдуманные приключения становились всё более опасными и волнующими, они сопровождали меня все годы учёбы в младшей школе, но в конце концов мне захотелось узнать больше. Мелкие повседневные подробности: например, какой пудинг он предпочитает и кого любит больше – кошек или собак, – и самое главное, собирается ли он когда-нибудь вернуться к нам? Но мама ничего мне не говорила. Она сказала, что разговоры о нём заставляют её вспоминать вещи, о которых она больше не хочет думать, и, похоже, что бы я ни делала, она не собиралась менять своё мнение.

На следующее утро, к тому времени как я проснулась, мама уже ушла на работу. Должно быть, она убегала в спешке, потому что на кухне царил хаос. В раковине стояла куча тарелок с прилипшими к ним холодными, засохшими тушёными бобами. Мне понадобилась целая вечность, чтобы отскрести сковородку дочиста. Я вытерла стол вокруг пазла, оставив кусочки голубого картона лежать там, где мама разложила их предыдущим вечером, потом приготовила себе тосты. В доме снова было мертвенно-тихо. Я сидела за столом, размышляя о записке, и наполовину хотела, чтобы дверной звонок снова зазвонил, а наполовину боялась этого.

У меня был соблазн прождать целый день, просто на всякий случай, но я обещала Розе-Мэй встретиться с ней в десять часов, а кроме того, мне не хотелось сидеть в доме одной. Он ощущался слишком пустым. Я пошла вдоль дороги, мимо магазина Джексонов, и спустилась до Эмбл-кросс. День снова был замечательный; небо было настолько голубым, что казалось, будто его заново покрасили сегодня утром – таким голубым, что оно казалось почти ненастоящим.

Я была на половине пути к Саду, когда в кармане у меня завибрировал телефон. Это было сообщение от Лоры. Она прикрепила к нему красивую фотографию, сделанную на выходных: это была паутина, покрытая сверкающей утренней росой, а в середине паутины сидел маленький паук. Я сразу же написала ответ – о том, что сигнал в Оукбридже ловится ужасно плохо, что пауки здесь огромные и что я нашла потрясающее место, которое хочу показать ей, когда она приедет в гости.

– Ты вернулась? – спросила меня морщинистая дама на входе. – Нам нравится, когда молодые люди посещают Сад. Кстати, меня зовут Мэгги, а та женщина в магазине – моя сестра Джоан.

– Я Бекки, – застенчиво отозвалась я. – Я переехала в Оукбридж всего несколько дней назад.

Она улыбнулась и жестом направила меня в крошечный магазинчик, где Джоан уже держала наготове печать.

– Я рассказывала тебе о том, сколько видов бабочек у нас этим летом? – спросила она, когда я протянула руку. – Наверное, это из-за жары – но мы никогда раньше не видели ничего подобного!

Я кивнула и начала смещаться к двери, торопясь поскорее увидеть Розу-Мэй.

– Мне лучше идти, я договорилась встретиться с подругой.

– О, это хорошо! – сказала Джоан. – Так будет куда веселее, чем просто бродить по Саду в одиночку.

Я заметила Розу-Мэй задолго до того, как она осознала, что я здесь. Она стояла на мостике, согнув колени и готовясь нырнуть в озеро. Я стояла и смотрела – она была такой изящной, когда летела к воде, словно какая-нибудь экзотическая птица. Я ждала, пока она вынырнет. Я знала, что она останется под водой столько, сколько сможет, проверяя вместимость своих лёгких до предела. Я на секунду закрыла глаза и стала считать:

– Один… два… три… четыре…

Я произносила слова шёпотом. Чем дольше Роза-Мэй оставалась под водой, тем труднее мне было дышать.

Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем она пробила головой поверхность. Едва заметив меня, она поплыла к отмели. Я побежала к ней через поле, и она встала во весь рост, капли воды блестели на её коже, словно крошечные бриллианты.

– Привет, Бекки. Ты видела? Я побила свой рекорд. Три с половиной минуты без воздуха. На самом деле я понятия не имею, действительно ли это было три с половиной минуты, потому что я не могу сама засечь время, но я мысленно вела отсчёт.

Я заставила свои лёгкие снова втянуть воздух.

– Ты уверена, что только три с половиной? Мне показалось, что находилась под водой целых десять минут.

– Десять? Да за десять я бы умерла! Может, пойдём поныряем вместе? – Она схватила меня за локоть. – Идём, освежимся! Мы можем считать время друг для друга.

Я отдёрнула руку и села.

– Я сейчас не хочу туда идти. И вообще, ты собиралась рассказать мне про голубянку-аргуса, помнишь?

Она плюхнулась рядом со мной на траву.

– Я рада, что ты пришла. Я была уверена, что ты забудешь или найдёшь какое-нибудь дело поинтереснее.

– Конечно, я бы не забыла – но хватит менять тему! Ты обещала рассказать мне, и ещё о ней упоминала та старая дама в магазине. Что это такое? Бабочка?

– Не просто какая-то обычная бабочка, – подчёркнуто-выразительным тоном начала Роза-Мэй. – Голубянка-аргус – самая редкая бабочка в Саду. Она живёт только два месяца в году, июль и август.

– Значит, ты имеешь в виду, что мы можем найти её этим летом?

– Можем, но только если нам очень повезёт. – Она легла на траву, так, что волосы разметались по земле. – Есть одна история про голубянку-аргуса. Я не знаю, сочтёшь ли ты это слухом или бабкиными сказками. Некоторые говорят, что это древний миф.

Я легла рядом с ней, и мы повернулись лицом друг к другу. С такого маленького расстояния она казалась настолько яркой, что я на секунду закрыла глаза.

– И что это за история? О чём в ней говорится?

– Говорят, что, если увидишь первую голубянку-аргуса за лето, значит, что человек, которого ты любишь больше всего, спешит увидеться с тобой. Но… – Она помолчала, сделавшись серьёзной на несколько секунд. – Но если она сядет тебе на плечо, значит, этот человек придёт только для того, чтобы попрощаться с тобой навсегда.

Мои глаза широко раскрылись.

– Не может быть! А кто-нибудь уже видел эту голубянку нынешним летом?

Роза-Мэй резко села, глядя на другую сторону озера.

– Здесь, в Саду – нет. Я ищу её не первый год, каждое лето.

– Давай тогда возьмёмся за это вместе, – предложила я. – Заключим договор, что вместе увидим первую голубянку.

Роза-Мэй засмеялась:

– Да, давай заключим договор. Дадим друг другу особенное обещание.

Она протянула руки, и мы сплелись пальцами так, что нельзя было разобрать, где заканчивались её кисти и начинались мои.

– Так кто тот человек, которого ты любишь больше всего, Бекки? – поддразнила она. – Это ведь не тот парень Мак, да?

– Не говори глупости. Я с ним даже ещё не знакома. – Я захотела снова показать ей ту записку, объяснить насчёт моего отца, что он, может быть, всё ещё живёт в Оукбридже. Что он, возможно, хочет увидеться со мной. Я хотела высказать эту теорию вслух, чтобы посмотреть, прозвучит ли она так же реально и логично, как вчера вечером, когда я обдумывала её в постели. Но я не могла.

– Мы должны узнать всё о голубянке-аргусе, – вместо этого сказала я. – Где они любят летать и какие цветы их привлекают. Наверняка ты уже знаешь много всего такого, верно? Они красивые?

– Очень, – ответила Роза-Мэй. – Тёмно-голубые с тонкой серебристой каймой по краям крыльев, и более изящные, чем ты можешь представить.

– Тогда пойдём, давай начнём прямо сейчас. – Я встала и потянула её за собой, полная радостного волнения. – Давай перейдём по мосту и начнём с той стороны. Честное слово, я вчера видела там голубую бабочку, кажется, я даже её сфотографировала…

Роза-Мэй с хихиканьем поскакала вперёд:

– Здесь полным-полно голубых бабочек, Бекки, – все разных видов. Скажем, голубянка-икар и карликовая голубянка.

– Тогда как же мы узнаем, видели ли мы голубянку-аргуса или нет? – Я побежала, чтобы догнать её.

Она схватила меня за руку, загадочно улыбаясь:

– Просто узнаем. Поверь мне.

Остаток дня мы провели, высматривая скорее муравьёв, а не бабочек. Роза-Мэй объяснила, что самки голубянки-аргуса всегда откладывают яйца поблизости от муравейников, потому что муравьи защищают яйца бабочек от хищников. Было трудно представить, как муравей может защитить что-нибудь, но мне очень нравилась идея того, что они охраняют яйца и что так для бабочек безопаснее.

Мы начали с другой стороны моста, ползая на четвереньках по длинной траве в тени. Каждые несколько минут кто-нибудь из нас восклицал: «МУРАВЬИНАЯ ТРЕВОГА!» – и мы преследовали несчастных насекомых, словно пара безумных детективов. Мне нравилось, какими деловитыми выглядели муравьи, как будто они точно знали, что они делают и куда направляются. Как будто давным-давно всё продумали, и теперь ничто не могло сбить их с пути.

– Посмотри на этих трёх, – сказала в какой-то момент Роза-Мэй. Она лежала на животе, подпирая подбородок руками. – Я смотрю на них уже целую вечность, и они определённо держатся вместе.

Я подползла и улеглась напротив неё.

– Наверняка эти двое – родители, а это – их ребёнок. – Она указала на трёх муравьёв. – Посмотри, как они постоянно останавливаются, чтобы подождать малыша. Ты знаешь, что муравьи – такие общественные существа, что буквально не могут жить в одиночку?

– И что же с ними случается? – спросила я, фотографируя Розу-Мэй и её маленькое муравьиное семейство. – Что случается с теми, которые заблудились или отделились от своего муравейника?

– Они умирают, – ответила она и вдруг заморгала, словно собираясь заплакать. – Кроме некоторых, очень умных, – добавила она. – Они всегда находят дорогу обратно домой.

Мы не очень продвинулись в своей миссии, но зато замечательно провели время. Было в Розе-Мэй что-то такое… Я знаю, что это звучит странно, но когда я вместе с ней ползала по траве или просто лежала на спине, глядя на небо, я чувствовала себя по-особенному заряженной – как будто между нами бежал электрический ток. Я молилась о том, чтобы в сентябре пойти в ту же школу, в которую ходит она, – это было бы потрясающе, начать учёбу на новом месте с подругой, которую ты уже знаешь, – но Роза-Мэй не хотела говорить об этом.

– Школа – для неудачников, – сказала она, блестя глазами. – Жизнь слишком восхитительна, чтобы весь день торчать взаперти и набивать голову чепухой, которую тебе совершенно не нужно знать.

Я с широкой улыбкой вытянулась на траве. Прогулки с Розой-Мэй вызывали у меня ощущение, что моя жизнь тоже может стать восхитительной. Я всегда была тихой, робкой, всегда смотрела, как веселятся остальные, – но и только.

Мы всё ещё вели разговор, когда солнце начало клониться к закату. Было трудно оторваться от нашей болтовни, но мне нужно было идти домой. Я не оставила маме ни записки, ни чего-либо ещё, но помимо этого мне по-прежнему нужно было поговорить с ней о той фотографии, как бы трудно это ни было.

Мы с Розой-Мэй уговорились встретиться в Саду завтра рано утром. Она сказала, что хочет показать мне что-то особенное. Я умоляла её сказать мне, что это такое, до того, как я уйду, но она ответила, что надо подождать.

– Это будет стоить того, – пообещала она, когда мы шли по мосту, а потом через поле. – Просто приходи сюда как можно раньше.

Я выскочила из Сада и помчалась по Эмбл-кросс, но чем ближе я подходила к дому, тем неувереннее себя чувствовала. Я не знала, почему именно – до переезда я постоянно возвращалась в пустой дом, но здесь это ощущалось иначе, более одиноко. Я замедлила шаг и мелкой птичьей походкой миновала магазин Джексонов. Мистер Джексон снова сидел перед крыльцом со своим кроссвордом.

– Помощь нужна? – предложила я. Он покачал головой.

– Я как раз закончил, Бекки, хотя я так и не разгадал то слово, на котором застрял вчера!

– Ещё раз – что это было?

– Восемь букв. Первая «П», значение – оставить, бросить, отказаться.

Я постояла на дороге некоторое время, словно пытаясь додуматься. Всё что угодно, лишь бы задержать возвращение домой.

– Извините, – сказала я в конце концов, пожав плечами. – Наверняка это что-то совершенно очевидное, но мне в голову ничего не приходит.

Я помахала рукой в знак прощания и пошла по дороге к нашему дому, молясь, чтобы мама уже вернулась, – хотя я видела, что машины перед домом нет.

– Я дома, – окликнула я, повернув ключ в двери. – Мама?

Но в доме было так же тихо и пусто, как тогда, когда я уходила.

Глава шестая

Когда на следующее утро я проснулась, мама всё ещё лежала в постели. Я сделала ей чашку чая и отдёрнула шторы, но она зарылась глубже под одеяло, бормоча что-то насчёт головной боли. Прошлым вечером она вернулась очень поздно, спотыкаясь на ходу и неся стопку папок. Я к тому моменту всё ещё бодрствовала, решительно намеренная спросить её про фотографию и про моего отца – чтобы узнать, в курсе ли он, что мы вернулись в Оукбридж, – но мама сказала, что к утру ей нужно закончить отчёт и что это срочно. Она даже не спросила меня, где я была весь день. Всё, что я смогла – это заключить с собой сделку о том, что я спрошу её на следующее утро.

Я залила молоком зерновые хлопья и уселась за кухонный стол, просматривая снимки, которые сделала вместе с Розой-Мэй. У меня получилось несколько очень хороших кадров с ярко-жёлтой бабочкой, отдыхающей на зубчатом зелёном листке. По-моему, Роза-Мэй говорила, что это листик лютика. Ещё был отличный снимок маленького семейства муравьёв. Я была уверена, что Роза-Мэй тоже была в кадре, но она, должно быть, отодвинулась как раз в тот момент, когда я его делала. Я улыбнулась про себя, думая о том, как мы отлично провели время.

Спустя некоторое время я посмотрела на часы: Роза-Мэй, наверное, ждала меня, но перед уходом мне нужно было поговорить с мамой. Я просунула голову в её комнату, но она всё ещё спала. В комнате было жарко и душно, в ней стоял густой запах сна.

– Вставай, мам. – Я склонилась над кроватью и потрясла её за плечо. – Вставай, ты опоздаешь на работу. Уже почти половина девятого.

Она резко села, отбросив одеяло.

– О боже, Бекки! Почему ты меня не разбудила?

– Я тебя будила. В прошлый раз я пришла едва ли не час назад. Я даже сделала тебе чай, но он, наверное, уже остыл…

Она выскочила из постели и схватилась за свои вещи.

– Это кошмар. Я, наверное, проспала будильник, а это только мой третий рабочий день! Что я скажу? Моя голова меня убивает. Я писала этот отчёт несколько часов, а потом немного пособирала пазл… Дай мне мою расчёску, пожалуйста.

– Послушай, мам, я знаю, что ты спешишь, но можно поговорить с тобой минутку? Это очень важно…

– Не сейчас, Бекки, ради всего святого, ты же видишь, что я опаздываю! Где моя расчёска? Дай мне расчёску! – Она продела руку в рукав, одновременно влезая в юбку, потом вдруг неожиданно замерла и окинула меня взглядом. – Что ты собираешься делать сегодня?

– Ничего особенного, просто погулять на природе… – Я передала ей расчёску и, пятясь, вышла из комнаты, пока она не спросила у меня ещё что-нибудь. Я ненавидела лгать, но она ни за что не отпустила бы меня в Сад Бабочек в одиночку, если бы знала, что там есть озеро.

День был невероятно сверкающим, как будто солнце превратило в золото всё, на что падал свет. Мне не терпелось увидеть Розу-Мэй и узнать, что она хотела показать мне. Я практически бегом одолела весь путь до Сада. Мой разговор с мамой мог подождать до выходных, когда у неё будет больше времени. Это меня злило, но не было смысла спрашивать её о моём отце или о фотографии, когда она уже была так встревожена из-за того, что проспала.

– О, здравствуй, Бекки, – сказала Мэгги, когда я влетела в дверь. – Ты так спешишь! Бегаешь, бегаешь, бегаешь. Мы видели, что вчера ты много фотографировала, ползая по траве. Есть какие-нибудь хорошие кадры?

– Много, – ответила я. – Но мне надо идти – я опаздываю на встречу с подругой.

– Не волнуйся, сегодня утром ты наша первая посетительница. В такую рань здесь всегда тихо.

Я хотела было объяснить, что Роза-Мэй всегда приходит в Сад со своим отцом и что они, вероятно, прибыли намного раньше, чем Мэгги и Джоан, но у меня не было времени. Джоан была в своём магазинчике, держа наготове красную печать. Она сказала, что должна показать мне кое-что – какие-то фотографии голубянки-аргуса.

– Ты скажешь нам, если увидишь такую, хорошо, милая? Это очень важно.

Я пообещала, что скажу, и направилась в дальнюю часть магазинчика, желая поскорее пройти через дверь в Сад, пока Роза-Мэй не устала меня дожидаться.

Когда я наконец выбралась под открытое небо, она стояла на мостике. Над её головой кружилась туча жёлтых бабочек, и издали Роза-Мэй была похожа на ангела с золотистым нимбом. Я была рада видеть её. Я знала, что мы с ней дружим всего несколько дней, но я постоянно ожидала, что она вдруг осознает, что со мной совсем не так весело общаться, как ей показалось сначала.

Я никогда не умела так просто обзаводиться подругами – по крайней мере среди реально популярных девочек. В моей прежней школе некоторые из них могли в течение одной недели дружелюбно относиться ко мне, а на следующей – даже не замечать меня. Я никогда не понимала, почему так получается и по каким таким сложным правилам должна строиться дружба, но я каким-то образом ухитрялась нарушать эти правила, даже не зная о них. Лора была моей единственной настоящей подругой. Мы обе любили фотографировать, что было замечательно, но мы всегда оставались вне круга других девочек нашего класса – девочек, которые считались крутыми.

С Розой-Мэй всё было иначе. Она была не просто самой великолепной из всех, кого я знала, но она, похоже, была так же рада видеть меня, как я – её. Как только она заметила меня у входа, как слетела с моста, нимб из бабочек растворился в небе над нею. Мы промчались через поле в самый тенистый уголок, какой смогли найти, под очень высокими деревьями, и улеглись на траву. Земля была тёплой, воздух гудел от жужжания насекомых.

– Ты давно меня ждёшь? Моя мама проспала, и я перед уходом хотела убедиться, что с ней всё в порядке, а потом меня задержала в магазине Джоан. Так что это за особая штука? Помнишь, ты вчера сказала, что хочешь показать мне что-то особенное?

Роза-Мэй пожала плечами, как будто это было не так уж важно:

– Я покажу потом, честное слово. А пока расскажи мне про свою маму. Она заболела?

– На самом деле нет, – ответила я, слегка разочарованная, – я так хотела поскорее узнать, в чём заключается сюрприз. – Ну, она сказала, что у неё болит голова, но я думаю, она просто нервничает из-за своей новой работы. Она сидела допоздна, заканчивая срочный отчёт, а сегодня проспала будильник.

Роза-Мэй села и обхватила руками колени.

– Не знаю, как кто-то может сидеть в кабинете, особенно в такой чудесный день. Я никогда не буду работать, и мне не нужно будет ходить на работу.

– Не говори глупости, когда-нибудь тебе придётся. Я собираюсь стать фотографом дикой природы или, может быть, даже ветеринаром. Мне, в общем-то, всё равно, лишь бы работать с животными.

– Но для этого нужно учиться много лет, – сказала она, скорчив гримасу. – Это же очень скучно. Может быть, я буду работать здесь, в Саду Бабочек, как мой папа. Тогда я смогу весь день проводить на воздухе, и мне вообще не придётся учиться.

– Замечательная идея! Я знаю, давай сделаем вид, будто сегодня я впервые посещаю Сад, а ты будешь моим экскурсоводом.

Роза-Мэй хихикнула.

– Ладно, – заявила она, вскакивая на ноги. Потом заговорила важным, взрослым тоном: – Добро пожаловать в Сад Бабочек, мадам. Чем я могу быть вам полезной в это прекрасное утро?

– Э-э-э… – Я огляделась по сторонам, пытаясь придумать хороший вопрос. Изящная белая бабочка затрепетала между нами и опустилась на плечо Розы-Мэй.

– Давай, спроси у меня что хочешь, – сказала Роза-Мэй. – Спроси, какие виды бабочек живут дольше всего, как бабочки используют маскировку, чтобы защититься от хищников, или – я знаю – спроси меня, как появились самые первые бабочки!

– Ну ладно, – засмеялась я. – Как появились самые первые бабочки?

– Но это легко! – воскликнула она. – Разве ты не слышала легенду папаго?

Я покачала головой, и Роза-Мэй начала рассказ:

– Это легенда американских индейцев племени папаго. – Голос её был неспешным и тягучим, словно она смотрела прямо в прошлое. – Однажды, после того как Творец Земли придал форму этому миру, он сидел и смотрел, как играют дети. Он видел их радость и юную красоту, и ему стало грустно, когда он осознал: пройдёт время, эти дети состарятся и умрут. Их красота исчезнет, у них не будет больше сил, чтобы весь день бегать и играть на солнышке. Это была настолько ужасная мысль, что Творец Земли решил: он должен сделать что-то, что поможет им наслаждаться жизнью даже тогда, когда они станут слабыми и усталыми. Что-то, способное подбодрить их сердце и дух…

Роза-Мэй на минуту прервалась.

– Давай, что было дальше?

– Это была хорошая идея. Он взял свой Мешок Творения и положил туда синеву неба и белизну свежесмолотой кукурузной муки. Он добавил коричневый цвет опавших листьев, несколько пятен солнечного света и зелень сосновых иголок. Он собрал красную, оранжевую и фиолетовую краску с цветов и положил это всё в свой волшебный мешок. Потом, когда он был готов, когда вся собранная им красота смешалась воедино, он созвал Детей Земли вокруг себя и открыл мешок. «Узрите моё новое творение! – воскликнул он. – Ангелов природы!» И из мешка вылетели сотни великолепных бабочек, одна красочнее другой.

– Какая потрясающая история! – выдохнула я, поворачиваясь лицом к ней. – Ты веришь в неё?

– Конечно! Как ты вообще можешь спрашивать? В этой легенде на самом деле говорится больше, но я расскажу тебе в следующий раз.

Остаток утра мы провели, бродя по лугам в поисках голубянки-аргуса. Мы гонялись за каждой голубой бабочкой, которую замечали, продираясь через высокую сухую траву и смещаясь из одной части Сада в другую. Роза-Мэй болтала без умолку, сообщая мне названия всех бабочек, которых мы видели. Она показала мне боярышницу и шафрановую желтушку, толстоголовку-тире и углокрыльницу С-белое. О каждой из них она рассказывала мне маленькую историю: их любимые цветы или как они получили свои названия, – чтобы мне было проще запомнить. Должно быть, мы увидели бабочку каждого вида, встречающегося в Саду, кроме голубянки-аргуса.

Позже в тот день Роза-Мэй повела меня по узкой тропке, бегущей между рядами густого перепутанного кустарника. Тропа была настолько узкой, а кусты настолько разрослись, что пробраться было практически невозможно.

– Закрой глаза на секунду, Бекки, – велела Роза-Мэй, когда мы прошли совсем немного. – Теперь не открывай их и не подглядывай.

Я ухватилась за её руку, проковыляв ещё несколько шагов, прежде чем она остановилась.

– Вот, теперь можешь их открыть, но чтоб ни звука!

Я стояла, моргая от солнца, бьющего мне прямо в глаза. Тайная тропа привела нас на пыльную поляну с большим камнем посередине.

– Вот сюда я и хотела тебя привести, – прошептала Роза-Мэй, – когда сказала вчера, что хочу показать тебе кое-что особенное. Вот это оно.

Я сделала шаг по направлению к камню. Это было самое прекрасное, что я когда-либо видела в жизни. Вся поверхность камня была покрыта разноцветным бархатистым ковром бабочек. Было совершенно невозможно увидеть под ними сам камень. Неожиданно я почувствовала странное замешательство, как будто тропа привела нас в другое время; другое, но знакомое. Откуда-то из глубины моей памяти всплыло название.

– Это Скала Бабочек, – выдохнула я.

– Что?

– Так он называется: Скала Бабочек.

Я повернулась к Розе-Мэй. Она смотрела на меня во все глаза, лицо её было бледным.

– Откуда ты это знаешь? – спросила она. – Кто тебе сказал? Мой папа так назвал его для меня. Это его любимая часть Сада, но никто не знает, что она здесь есть. Никто.

Я покачала головой и пожала плечами:

– Должно быть, я услышала, как кто-нибудь говорил об этом. Джоан в магазине или кто-нибудь в Саду. Честно говоря, я не знаю точно, это название просто само пришло мне в голову.

Однако с этим было связано что-то ещё, какой-то осколок далёкого прошлого. Роза-Мэй по-прежнему пристально смотрела на меня.

– Может быть, ты сама упоминала об этом? – продолжила я, пытаясь уверить её и себя в равной степени. – Помнишь, в первый день, когда ты показывала мне здесь всё.

Она медленно кивнула, глядя мне в глаза.

– Может быть, – произнесла она, но на лице её всё ещё отражалось сомнение.

Я сделала около сотни фотографий, на цыпочках обходя камень, чтобы убедиться, что я запечатлела его со всех сторон. Бабочки время от времени взмахивали крыльями, но им явно было слишком уютно на камне, чтобы они захотели улететь прочь. Роза-Мэй следовала за мной, шёпотом произнося названия, виды и другие сведения, но за исключением этого она молчала, чем-то опечаленная, словно я испортила её важный сюрприз.

Когда стало слишком жарко, мы покинули тайную поляну и пошли туда, где начали день; там мы снова рухнули в траву под деревьями. У меня с собой было несколько сэндвичей и фрукты, но Роза-Мэй сказала, что не голодна.

– Слишком жарко, чтобы есть. Слишком жарко, чтобы делать что-нибудь, кроме как лежать здесь в тени или пойти поплавать. – Она посмотрела на меня, её глаза неожиданно заблестели. – Я знаю, пойдём поплаваем вместе! Давай устроим забег до озера! – Она вскочила и потянула меня за руку. – Я не шучу, Бекки, мы идём плавать сейчас же.

Она бросала мне вызов. Практически так, как будто знала.

– Я только что поела, – сказала я, стряхивая её руку. – Ты можешь идти плавать, если хочешь, а я подожду тебя здесь.

– Я не хочу идти одна, – возразила она. – Почему бы тебе не пойти со мной? Мы бы так повеселились! И вообще, я показала тебе Скалу Бабочек, так что ты мне должна.

Её тон изменился. Она начала выходить из себя, терять терпение.

– Я пойду, – солгала я, – только не прямо сейчас. – Я чувствовала себя ужасно. Я бы сделала всё, что она хотела, кроме плавания. – Послушай, может быть, я просто тебя пофотографирую? – Я достала свой телефон. – Я могу подняться на мостик и пофотографировать, как ты ныряешь и плаваешь. Или мы можем пойти в деревню, на луг. Это тоже было бы весело, правда?

Она разочарованно пожала плечами:

– Не так весело, как плавать вместе. И вообще, мне не разрешают ходить в деревню. Мой папа не против того, чтобы я гуляла весь день, пока я остаюсь здесь, в Саду. Он предпочитает знать, где я нахожусь.

Она снова рухнула в траву.

– Знаешь, у меня никогда не было настоящей лучшей подруги, Бекки. Я терпеть не могла девочек из своей прежней школы. Они были такие скучные – боялись нарушать правила, всё время подлизывались к учителям. Ты бы видела их, они меня ужасно злили.

Я смотрела на неё, словно загипнотизированная.

– В каком смысле – из твоей прежней школы? А в какую школу ты будешь ходить сейчас?

Я скрестила пальцы, молясь, чтобы это была старшая школа Фарнсбери, где мне предстояло начать учиться с сентября.

– Я же тебе говорила вчера: школа – это для неудачников. – Её глаза на несколько секунд затуманились, словно она вспомнила что-то печальное, но потом она встряхнулась и вскочила. – Ладно, я иду плавать, даже если ты не идёшь!

Прежде чем я успела что-либо сказать, она помчалась к озеру, её голубой сарафан исчез вдали. Я бросила на землю свой сэндвич, внезапно ощутив тошноту. Я не хотела, чтобы Роза-Мэй считала меня скучной. Я отчаянно хотела быть её лучшей подругой; она была, пожалуй, самым удивительным человеком, какого я встречала в жизни. Но как бы сильно и отчаянно я ни хотела понравиться ей, я не могла сделать одно: пойти плавать.