Текст книги "Куда падал дождь"

С трудом оторвавшись от нее, он глубоко вздохнул и оттолкнул ее от себя. Все тело его сотрясалось. Он прижался к стене.

– Будь умницей, уходи.

– Почему мы не можем любить друг друга? – Ее никто никогда не любил. Даже ее родная мать. Даже отец. Только Джонни. Вся пылая от стыда и гнева, она сжала кулаки. Наверное, ни одна девушка не испытывала такого бешенства и боли, не чувствовала такого унижения, если такой парень, как Джонни, сказал «нет».

В ушах зазвенели слова отца, которые тот обрушил на нее сегодня вечером.

– Я ни на какие выпускные вечера не пойду по той же причине, по которой ненавижу тебя: ты не мой ребенок. Когда я об этом узнал, твоя мать дала деру, потому что поняла, что я прибью ее! Ты ей тоже на хрен была нужна! Если ты для чего и годишься, так только для одного. От тебя им только одно и нужно. И ты вся в нее и будешь давать направо и налево, если уже не закрутила с этим подонком Джонни Миднайтом.

Нет…

Ливень не утихал. Она выскочила на холод, подставляя лицо струям дождя, острыми иглами колющим ее нежную кожу и стекающим по плечам под платье. Она с радостью приветствовала холодный дождь и побежала к бассейну. Холодный воздух был приятен после жара Джонни. Лейси обняла дорическую колонну и истерически захохотала.

Миднайт бросился за ней, грубо схватил и оттащил под карниз. Крепко прижав ее к груди, он согрел ее своим теплом, и она перестала дрожать.

Она слышала, как бьется его сердце. Чувствовала жар его тела. Чувствовала, как он успокаивается. Как беспокоится – о ней.

– Ты что, с ума сошла? Что это сегодня с тобой? Бог ты мой, да у тебя платье совсем прозрачное.

Ей нравилась эта хрипотца в его голосе. Нравилось, как чернели его и без того черные глаза, когда он старался не смотреть на ее соски, выпирающие сквозь мокрую ткань. Она затаила дыхание. И он тоже.

В этой влажной серебристой тьме между ними росло неодолимое притяжение, они словно запутались в невидимой паутине, разорвать которую было выше их сил. Она понимала, что надо вырваться из нее и бежать куда глаза глядят. Джонни отпустил бы ее. Бежать! Но она не могла и пальцем пошевелить.

– Люби меня, Джонни. Пожалуйста, люби меня – всегда. – Она снова поцеловала его, и в этом поцелуе слились невинность и смелость.

– Всегда, – как клятву прошептал он.

Его язык раздвинул ее губы и коснулся нёба; все ее тело запылало. Не говоря ни слова, Джонни втащил ее в комнату, захлопнул дверь и толкнул на кровать. Его жесткие руки грубо шарили по ее нежному мокрому телу. Платье порвалось. Но ее это совсем не трогало. Она пьянела от запаха возбужденного мужского тела и хотела большего.

Его язык снова коснулся ее языка, губы их слились в долгом поцелуе, и он был глубже, интимнее и возбуждал с какой-то особой утонченностью, которой она раньше не знала, словно разом прорвалась запруда долго сдерживаемой страсти и их уносило бешеным потоком.

Он задрал вверх платье и, несмотря на то что теперь им управляло только непреодолимое мужское желание, не забыл предохраниться.

За окном вспыхнула молния, но буря, неистовавшая за занавесом из дождевых капель, сбегающих по стеклу, не могла сравниться с бурей, клокотавшей в них.

Долго сдерживаемая страсть прорвалась с такой безудержной силой, что Джонни взорвался очень быстро. Но, даже несмотря на краткость происшедшего, Лейси была потрясена: настолько неистово и искренне было его желание, словно он умер бы здесь и сейчас, если бы не овладел ею. И при этом, когда она закричала, он остановился и держал ее в объятиях, пока она не привыкла к его телу и не поцеловала его сквозь слезы, умоляя не останавливаться. И тогда он перестал сдерживаться, и она упивалась его дикой, неизъяснимой радостью, которую, содрогаясь, он обрел в ее теле. Потом у нее все болело и было даже немножко забавно от всего этого, и в то же время, несмотря на резь, она чувствовала, что ей хочется чего-то еще большего, но она тихо лежала, прижавшись к нему и поглаживая его по мокрым волосам. Все ее тело покалывало и жгло изнутри. Он попросил у нее прощения, и она не поняла за что, пока он не овладел ею во второй раз.

Теперь он, не спеша, раздел ее, гладя своими широкими ладонями ее тело и лаская ее груди губами. Затем губы его двинулись вниз, целуя живот, пупок; ниже, ниже, пока она не стала стыдливо сопротивляться. Тогда он обхватил ее руками и, нашептывая всякие ласковые слова и нежно целуя, уговорил не сопротивляться. Губы Джонни снова двинулись к низу живота и проникли между бедрами; поцелуи его становились все горячее, ласки – настойчивее: он инстинктивно находил каждое сокровенное местечко, жаждущее воспламениться от его губ.

Потом ее пальцы вцепились в его волосы и потянули его темное пылающее лицо к своим губам; она чувствовала, что уже не может сдерживаться и что последние остатки стыда испарились, но теперь ей до этого не было дела – она упивалась своим бесстыдством.

– Раздень меня, – повелительно приказал Джонни низким голосом, отчего она почувствовала еще большее возбуждение.

Вся трепеща словно от озноба, она села на кровати и долго и неуклюже расстегивала пуговицы на его рубашке, а затем стянула ее с его плеч. Она стала водить пальцами по его широкой груди и мускулистому животу, и Джонни тяжело задышал.

– Поцелуй меня – как я целовал тебя, – велел он.

Глаза у него горели, и внезапно Лейси поняла, что сама жаждет сделать то, чего он от нее требует. И это было столь же потрясающе, как то, что он делал с ней. Потому что она любила его. И он любил ее.

Содрогаясь от сладкой пытки, Джонни опустился на нее, крепко прижал к себе и вновь ввел свой меч в ее ножны.. Какое-то время он оставался неподвижным, всем своим телом ощущая нежность ее плоти. Лейси первая очнулась и задвигала бедрами, и Джонни заработал как поршень, дыхание его все учащалось, от его страсти все ее тело стало корчиться, словно в судорогах. Руки его обхватили ее железной хваткой, раскаленные губы прожигали ее горло, его сильное тело двигалось во все убыстряющемся темпе. Они одновременно достигли кульминации, и она, взрываясь словно молния, выгнулась под ним, крича, и этот взрыв вторил его мощному завершению.

Потом они лежали в мерцающей темноте, держа друг друга в объятиях. И каждый следующий раз, когда он брал ее, в ней все меньше оставалось от ее девической стыдливости, и она любила его все сильнее, хотела все яростнее, пока не рухнули последние барьеры скромности и смущения, выстроенные условностями. Стоило ему только бросить на нее взгляд, дотронуться до нее, и она инстинктивно знала, чего он хочет от нее и как ублажить его. И никакого значения не имело то, что до этого она ничего не знала о физической стороне любви, – потому что с ней был Джонни.

Ни в ее книжках, ни даже в романтическом воображении не было ничего такого, что как-то могло бы подготовить ее к познанию неведомых глубин ее женской природы и к экстазам Джонни, сексуальность которого была сродни ее собственной. Лейси ничуть не сомневалась, что в этой ее чрезмерной чувственности нет ничего дурного, раз благодаря ей она становится ближе к Джонни, что душа ее сливается с его душой точно так же, как их тела, что он любит ее и любовь эта продлится до скончания века и нет такой силы, которая могла бы оторвать их друг от друга. Когда они на рассвете вернулись на свою улицу, о вчерашней буре напоминали только резкие порывы ветра, проносящиеся вдоль домов, вырисовывающихся в полутьме. Джонни довел Лейси до дверей ее дома, и они оба только немного удивились, увидев тревожное оранжевое зарево в небе над магазином, в котором дежурили этой ночью их отцы. И даже когда до них донесся вой сирен и они бросились бежать в ту сторону, ни одному из них не пришла в голову мысль о том, что беда может коснуться кого-то из их близких.

Вскоре после того, как отец Лейси заступил на дежурство, в магазине Сэма Дугласа вспыхнул пожар и быстро охватил все здание. В огне погибли ее отец и Камелла Дуглас, которая украшала в это время верхний этаж для своего очередного званого вечера. Отец Джонни получил тяжелые ожоги и скончался в страшных мучениях через месяц.

Судя по всему, огонь вспыхнул сразу в трех местах.

Дугласы утверждали, что пожар устроил злой на весь мир отец Джонни. Когда Джонни стал оспаривать эту версию и обвинил в несчастье самих Дугласов, Сэм Дуглас лишил его работы. В то же время прославленный сенатор открыл двери своего дома осиротевшей дочери другого ночного сторожа.

А когда Лейси переехала к Дугласам, Джонни отвернулся от нее. Он упорно стоял на своем и знать ничего не желал, кроме своей обиды. Лейси тяжело переживала все это, чувствуя себя покинутой и нелюбимой. И от этого она еще больше потянулась к Дугласам. Так Джонни собственными руками привел в действие механизм, который погубил их любовь.

Глава вторая

Лейси Дуглас вернулась к самому началу своего нынешнего плачевного состояния. Та невинная девочка, которая верила в принцев и героев, которая душой и телом безоглядно отдалась Джонни Миднайту, потому что он показался ей добрым и великодушным, умерла навсегда. Теперь вместо нее была ослепительно красивая женщина, воплощение девичьих грез о принцессах, которая жила в мире, казавшемся окружающим воплощенной мечтой. Но для нее это вообще была не жизнь.

Почему она так упорно продолжала винить Джонни за все, что произошло между ними, – вот уже десять лет? Разве она не знала, что он вырос в жестоком мире и не мог быть рыцарем в сияющих доспехах? Почему она считает его виноватым в том, что он оттолкнул ее тогда, когда был нужен ей больше всего на свете, что он стал с ней холоден, как ее отец, что он бросил ее, как ее мать? Что из-за него она стала чувствовать себя еще более одинокой и нелюбимой? Ей и раньше приходилось выклянчивать у него все. Она наконец стала взрослой и поняла: главная ее ошибка в том, что она, несмотря ни на что, верила в героев. Женщине недостаточно только желания узнать о своей женской сущности и жажды любви. Нужна еще смелость, которой ей не хватало раньше, а теперь хватит.

Боже мой… Слишком долго терпела она эту жизнь, холодную, как пустой дом, мужа, никогда ее не любившего, даже не спавшего с ней, и ребенка, который с каждым днем все больше отдаляется от нее. Аристократы, которые, по всеобщему мнению, считались ее друзьями, так никогда и не приняли ее в свой круг. Они считали, что без труда могут отличить безупречное, на первый взгляд, поведение, привитое искусственно или имитируемое, от того якобы подлинного аристократического шарма, который наследуют с колыбели.

Лейси задернула шторы в пустом фойе. Сэм уже удалился к себе наверх в спальню, где он ночевал один. Она размышляла о своем десятилетнем браке и гадала, была бы она счастливее, не узнай она Джонни Миднайта.

Джонни. Ну почему она не сумела рассмотреть за его невероятным очарованием жестокость и холодность, составлявшие его суть? Она ведь боготворила его с того самого момента, когда он избавил ее от приставаний отца.

На какую-то долю секунды лед в ее сердце начал таять от нахлынувших воспоминаний, которые она всегда гнала прочь, но отделаться от которых так и не смогла. Джонни, красный от смущения, когда она, спустившись по пожарной лестнице, застала его в его комнате за разглядыванием картинки с полуобнаженной блондинкой, похожей на нее. Джонни, со смехом увенчивающий ее голову короной из фольги и провозглашающий ее своей принцессой, когда она нарядилась в вечернее платье своей матери, найденное в старом сундуке на чердаке. Джонни, поклявшийся, что будет любить ее вечно.

Джонни, упорствующий в своих обидах и не желающий прислушиваться к ее страданиям, одиночеству и ужасу.

Джонни, безжалостно насилующий ее душу и тело, совершая последний акт мщения.

Не оглядывайся. Не вспоминай… Джонни. Хватит. – Он того не стоит. Никогда не стоил.

Не стоит ненавидеть его за то, что он жестоко растоптал все самое нежное, юное и романтичное в ней, когда так отшвырнул ее. Не стоит возлагать на него ответственность за эти долгие пустые годы. Он был ошибкой; Сэм был ошибкой. Две ужасные ошибки! Надо забыть прошлое и создать новую, осмысленную жизнь своими руками, для себя – без мужчин.

Но была и другая, глубинная причина, более важная, чем прошлое, почему она никак не могла забыть Джонни Миднайта.

Каблучки Лейси процокали по пустому дому, и затем звук их утонул в мягких коврах. Она подошла к низенькому столику и подхватила хрустальную пепельницу, забытую прислугой. Сэм явно чувствовал себя не совсем в своей тарелке весь вечер. Что-то его угнетало. Он забыл поблагодарить за прекрасный прием. Не то чтоб это ее особенно трогало. Нисколько. Как не трогало высказанное им недовольство по поводу того, что свежая дичь, которую он приказал доставить, почему-то так и не прибыла.

Больше ее не волновала проблема, как ублажить своего несносного супруга. Хватит. Она уходит от него.

В ее сердце словно заползала сумрачная пустота особняка. За окном полыхнула молния и на долю секунды осветила холодное совершенство убранства огромной комнаты, которую она с таким старанием обставила старой европейской мебелью эпохи короля Якова: комоды и кресла с кроваво-красной обивкой из тканей ручной выделки, широкие диваны и стулья, обтянутые каштановыми и белыми тканями. По стенам висели бесценные произведения искусства. Два дельфтских парных подсвечника угрюмо сверкнули на огромном рояле, когда она прошла мимо них к кухне со своей пепельницей.

На обратном пути она задержалась перед роялем, который обычно был закрыт на ключ. Когда-то она пела популярные арии на светских приемах – Пуччини, «Чио-Чио-сан». Но все это кануло в Лету.

Сейчас поверхность рояля была заставлена фотографиями в специально для этого заказанных серебряных рамках; на них были изображения Лейси и Сэма с Президентом и первой Леди. Были также портреты коронованных европейских особ с дарственными надписями. Среди этого пантеона затерялись всего одна-две фотографии семейства Дуглас.

Пальцы Лейси задержались на фотографии близнецов. Они были всего на шесть лет моложе ее. Их сфотографировали перед самой ее свадьбой.

Колин и Коул плескались в бассейне и смеялись; такими счастливыми она их никогда не видела. Никто даже представить себе не мог, как глубоко на самом деле был травмирован Коул, каким ненужным и нелюбимым он себя чувствовал.

Лейси отвела взгляд от их с Сэмом свадебного портрета. Подняв сиденье стоящей перед роялем скамейки, она сунула туда фотографию, перевернув ее изображением вниз. Она сегодня чувствовала такое изнеможение, что ей не под силу было даже отодвинуть скамейку с прохода.

Включив систему охраны, Лейси погасила лампы, поднялась по лестнице и вошла в свою просторную темную спальню, закрыв за собой дверь на ключ.

Прислуга не ночевала в главном здании, ее сын тоже, а особняк был такой огромный, что Лейси всегда чувствовала себя в нем немного неуютно. Она закрыла на ключ и дверь, соединяющую ее комнату со спальней мужа. Затем прошла сквозь серебристую тьму к позолоченному зеркалу, сняла свою тяжелую диадему и тряхнула головой. Многочисленные шпильки, скрепляющие волосы, посыпались на белоснежный ковер. Она присела и аккуратно собрала их все до единой. Так же аккуратно сняла обручальное кольцо и положила его в ларец с ювелирными украшениями.

Завтра она уезжает. Она делала это и раньше, но Сэм всегда заставлял ее возвращаться.

Но теперь баста. Прежние угрозы больше на нее не подействуют, хотя ей по-человечески жаль его. Но ничего. Первое время он будет без нее как потерянный, а потом найдет кого-нибудь на ее место.

У него явно были какие-то неприятности, но что именно – она не знала. Он и всегда-то отличался недоверчивостью, а по мере того, как поднимался наверх, становился совсем скрытным и ничем не делился.

Иногда в неурочное время звонили по телефону Если она поднимала трубку, никто не отвечал. Несколько раз в месяц являлся с белыми конвертами специальный курьер. Одно такое послание принесли сегодня. Лейси подозревала, что Сэма шантажируют. Ей было известно, что его делами интересуется особая сенатская комиссия.

Сэм всегда знал, как добиться того, чего он хочет, и кого он может купить.

Лейси поежилась. Он знал, как заполучить ее и как удерживать – против ее воли.

У нее застучало в виске, когда она опустилась на колени у кровати и достала из-под нее задвинутый туда заранее собранный кожаный чемодан.

Завтра она начнет новую жизнь. Вместе с сыном.

Она включила лампу у кровати и с изумлением увидела разорванный белый конверт и вырезки из газет, разбросанные чьей-то рукой по покрывалу из блестящего ситца.

Один заголовок привлек ее внимание:

Коул Дуглас бежал из психиатрической лечебницы.

Она пробежала глазами заметку. В ней говорилось, что он месяцами крошил бетон вентиляционной трубы пластмассовым ножом и умудрялся выносить мусор в карманах каждый раз, когда его выводили на прогулку.

Заметка и покрывало были глубоко пробиты каким-то острым предметом. Руки ее задрожали, когда она прочитала остальные вырезки.

«… до сих пор считается очень опасным… психически неустойчивым… представляет угрозу для самого себя и окружающих. Полагают, что он направляется в Вирджинию к своему отцу, сенатору Сэму Дугласу, где тот живет со своей молодой женой Лейси Дуглас».

Не может того быть, чтобы Сэм не знал.

Но почему он ничего не сказал ей?

Лейси с беспокойством подумала о сестре Коула, Колин. Знает ли она? Колин сейчас восходящая звезда в Лос-Анджелесе. Лейси должна предупредить ее.

Автор заметки упоминал о пожаре, в котором погибла мать Коула. Тогда у него впервые был психический сдвиг.

Лейси натянула ночную рубашку. Она, в сущности, не знала Коула. Она была близка с Колин. Бедняжка страшно страдала после смерти матери и срыва Коула.

Лейси уже была готова накинуть сверху пеньюар и отнести вырезки Сэму, когда услышала странный звук. Красный огонек на селекторе у постели загорелся. Потрескивали электрические помехи. Когда Сэм ночевал дома, он всегда говорил ей «спокойной ночи» по селектору. Это была чистая формальность.

Лейси склонилась к селектору и подождала, когда раздастся голос мужа. Видеться с ним вовсе не обязательно. Она спросит его заодно и о вырезках.

Но раздался голос совсем не Сэма; буря за окном исказила звук, и до нее доносился еле различимый писк:

– Ты должен был… прислать деньги. Угроза, явственно прозвучавшая в этом донельзя искаженном голосе, заставила ее содрогнуться.

Яростный порыв ветра потряс окна. Затем она услышала голос Сэма: он был хриплый и в нем чувствовался страх.

– Я тебе уже все выслал, что тебе причитается… Убирайся, ты…

Значит, Коул уже здесь? Так это он шантажировал Сэма?

– Кто может точно указать цену убийства? Тебе угодно, чтобы все узнали, что на самом… произошло в магазине?

У Лейси перехватило дыхание.

Нет. Сэм никакого отношения к пожару не имеет…

Вся ее неудавшаяся жизнь основывалась на этой слепой вере.

Лейси в оцепенении вспомнила вдруг, как в ту ночь, после выпускного вечера, они с Джонни, обессилевшие от любви, вернулись домой, а в небе плясал этот зловещий отблеск огня, а потом, не веря в происходящее, они смотрели, как санитары выносили чудовищно обгоревшего отца Миднайта, а потом выкатили на колясках из дымящегося здания магазина два трупа в мешках.

Джонни утверждал, что Дугласы подставили его отца, но она отказывалась верить ему.

Ветер выл под карнизами. От иссиня-багрово-белых вспышек молний небо ярко освещалось. Лейси бросало то в жар, то в холод; она отпрянула от селектора.

Придушенный и надтреснутый голос Сэма:

– Я не хочу, чтобы правда вышла на свет Божий… Коул… больше платить не могу.

Лейси зажала рукой рот. Слова мужа словно кислотой жгли ее. Нет, она не могла это слушать. Не хотела ничего знать. Перед глазами стояло яростное лицо Джонни, когда она наотрез отказалась верить тому, что он сказал про Дугласов.

Сэм учащенно задышал, как бывало у него во время приступов астмы.

– Мне нужно… воздух…

– Сейчас я дам тебе воздух – дыши через задницу.

Звук перевернутого стола. Грохот лампы, свалившейся на паркет: ее бесценное хрустальное основание разлетелось вдребезги.

Глухой шум с силой ударившихся о стену тел. Затем грохот выстрела; пуля пробила дверь, разделяющую обе комнаты, и просвистела так близко от виска Лейси, что она почувствовала струю воздуха.

Зазвенели осколки зеркала.

Она вскрикнула.

И тут же до нее донесся безумный смех:

– Тростиночка – следующая…

– …ублюдок…

– Потом черед Джо – моего братика. Вот потеха будет.

– Это же безумие!

– Тебе следовало бы это знать раньше. Вечно спокойной ночи, папочка.

Выстрел и мощный удар грома прогремели одновременно. Молния выхватила из ночного мрака деревья около дома, вонзающие свои стволы в обезумевшее небо.

Свет погас во всем доме.

Сэм издал ужасный булькающий звук. Что-то тяжелое рухнуло на смежную дверь и мягко сползло на пол.

Наступила напряженная тишина.

Вспыхнула молния. Оцепенев от ужаса, Лейси смотрела, как из-под двери блеснуло что-то влажное и темное, расползаясь пятном по белоснежному ковру.

Кровь Сэма. Надо помочь ему. Она опустилась на колени и стала подползать к двери, но в это время ручка начала поворачиваться.

Боже милостивый! Он и ее хочет убить.

Ручка еще раз дернулась и остановилась.

Раздался тяжелый удар в дверь.

– Черт бы… тебя… побрал. – Дьявольский шепот. – Тростиночка, открывай. Я знаю, что ты здесь. – Ногти Лейси впились в ковер.

– Сэм…

Никто не отвечал.

– Сэм!

Один лишь неистовый вой ветра, а когда он смолк, слышны были только глухие удары сердца. Ее.

Казалось, мир окаменел. Сэм мертв. Время застыло.

– Не-е-е-ет!..

– Я все равно до тебя доберусь… до тебя и Джо. Рано или поздно.

Джо! Лейеи должна спасти сына. Она даже задохнулась от этой мысли и, поспешно схватив чемоданчик, кошелек и ключи, бросилась к окну. Открыв его, она выбралась на веранду, ожидая каждое мгновение, что чудовищная лапа высунется из непроглядной тьмы и схватит ее.

Вместо этого вороненая сталь тупорылого револьвера 38-го калибра вдребезги разбила окно в комнате Сэма. На подоконнике появилась нога в черном. Лейси вскрикнула и бросилась бежать.

Через сорок секунд после того, как разлетелось стекло, заработала сигнальная сирена. Десятки огней засветились в коттедже. Еще больше лампочек загорелось на высокой стене, окружающей поместье. Выскочили сторожевые псы и с лаем бросились по саду. Лейси как огня боялась доберманов, но Сэм убедил ее не бояться, потому что они знают ее и не причинят ей вреда.

Ледяной дождь проникал под тоненькую рубашку, Лейси бежала к коттеджу, где ночевал Джо со своей гувернанткой-австриячкой и другими слугами. Впервые она была благодарна Сэму за то, что он не позволял ее сыну жить в большом особняке.

Вдруг она услышала, как кто-то тяжелыми скачками несется за ней по сырой траве.

Она добежала до коттеджа и взлетела по ступенькам. Топот стал громче.

В отчаянии она заколотила в дверь.

Сзади донесся рев.

– Я все равно до тебя доберусь… до тебя и Джо. Рано или поздно…

Прижавшись к двери, она обернулась, чтобы увидеть лицо убийцы.

Из-за завесы дождя на освещенное золотистым светом крыльцо – прямо на горло – прыгнул черный демон с оскаленной пастью и горящими глазами.

Лейси закрыла глаза и слабо вскрикнула:

– Коул!

Но ничего не произошло. По лицу ее прошлось что-то слюнявое, теплое и вонючее, словно ее мазнули грязной тряпкой. Она открыла глаза и увидела перед собой одного из их огромных черных доберманов, лопоухого Нерона; ухо ему откусили, когда он был еще щенком. Нерон стряхнул со своей блестящей шкуры капли дождя, обдав Лейси брызгами с головы до ног. Затем, словно решив, что теперь у него вполне благопристойный вид, нагнул голову и дружелюбно завилял хвостом. Глаза его преданно смотрели на нее, и он лизнул ее дрожащую руку.

Лейси опустилась на колени и обняла Нерона за крепкую, пахнущую псиной шею. Длинный язык пса второй раз лизнул ее щеку. В этот момент дверь открылась, она влетела в дом вместе с весело скачущим четвероногим другом и заключила в объятия Джо, несмотря на его сопротивление. И потом сбежала. Сбежала, чтобы спасти себя и сына. А за ними неслось лопоухое четвероногое чудовище.