Текст книги "Смертная чаша весов"

Энн Перри
Смертная чаша весов

Посвящается Джейн Мерроу, в знак дружбы

…ты взвешен на весах и найден очень легким…

Дан. 5:27

Anne Perry

WEIGHED IN THE BALANCE

Copyright © Anne Perry 1996

Перри – царствующая королева викторианского детектива.

People

Дайте Перри какое-нибудь заковыристое убийство вкупе с постыдным социальным казусом – и она напишет такой викторианский детектив, которому позавидовал бы сам Диккенс.

The New York Times

Мало кто из создателей детективов в духе Артура Конан Дойля может так красочно воспроизвести атмосферу викторианского Лондона, так точно прорисовать его детали и воссоздать настроение той эпохи, как Перри.

San Francisco Chronicle

Если вы купили очередную историю от Энн Перри, вы можете смело рассчитывать на то, что она будет превосходна.

The San Diego Union Tribune

Глава 1

Сэр Оливер Рэтбоун сидел в своих служебных апартаментах на Вер-стрит и с видимым удовлетворением оглядывал кабинет. Этот человек находился в зените своей карьеры. Возможно, он был самым уважаемым адвокатом Англии, и премьер-министр недавно с похвалой отозвался о нем перед ее величеством, которая сочла сэра Оливера достойным рыцарского звания из признательности за успешные деяния в сфере уголовной юриспруденции.

Кабинет юриста был обставлен со вкусом, однако неброско. Разумность и целесообразность преобладали в нем над желанием произвести впечатление на клиента, и при этом необходимым считался комфорт. Помещение за дверью было заполнено клерками, которые читали, считали, листали справочники и оказывали любезный прием тем, кто обращался к ним с разнообразными просьбами.

Рэтбоун почти закончил очередное дело. Он защищал одного почтенного джентльмена, которого, к сожалению, обвиняли в несколько неаккуратном обращении с государственными средствами. Оливер был совершенно уверен в благополучном завершении процесса. Сегодня он превосходно позавтракал в обществе епископа, судьи и одного из заслуженных членов парламента, и наступило время, когда следовало отдать внимание заботам текущего дня.

Однако адвокат едва успел подвинуть к себе папку с бумагами, когда в дверь постучали и в комнату заглянул клерк. На его обычно невозмутимом лице выражалось удивление.

– Сэр Оливер, вас желает видеть по важному и даже, по ее словам, неотложному делу графиня Зора фон Рюстов.

– Тогда введите ее, Симмс, – приказал Рэтбоун.

Он не удивился визиту графини. Посетительница, о которой сообщил ему помощник, была не первой титулованной дамой, которая приходила в его юридическую контору за советом. И конечно, не последней. Адвокат встал.

– Очень хорошо, сэр Оливер.

Симмс попятился и отвернулся, чтобы передать слова начальника кому-то невидимому, и через минуту в комнату быстро вошла женщина. Она шагала чуть враскачку, словно только что слезла с лошади. На ней было черно-зеленое платье с кринолином, но таким маленьким, что он вряд ли заслуживал подобного наименования. Дама была без шляпы, и ее волосы сдерживались в свободном пучке лишь черной сеткой. Перчатки графиня рассеянно держала в руке. Роста она была среднего, с прямыми плечами, и выглядела худощавее, чем следует, чтобы считаться по-женски привлекательной. Но зато лицо ее сразу привлекало внимание. Нос был несколько великоват и длинен, чувственный рот некрасив, а скулы чересчур высоки. Широко расставленные глаза смотрели из-за тяжелых полуопущенных век. Но вот фон Рюстов заговорила. Голос у нее был низким, волнующим, а дикция – великолепной.

– Добрый день, сэр Оливер.

Женщина стояла посредине кабинета совсем неподвижно и даже не оглянулась по сторонам, но сразу устремила на юриста живой, пытливый взгляд.

– Меня преследуют за клевету, – продолжила она. – Мне нужно, чтобы вы выступили в мою защиту.

Еще никогда к Рэтбоуну не обращались так свободно и просто. Если эта дама так же заговорила и с Симмсом, то ничего удивительного, что он был удивлен.

– Да, конечно, мадам, – сказал Оливер галантно. – Не соблаговолите ли сесть и рассказать про ваши обстоятельства? – И он указал на красивое, обитое зеленой кожей кресло напротив письменного стола.

Но посетительница осталась стоять.

– Дело очень простое. Принцесса Гизела… вы знаете, кто это?

Она вскинула брови, и теперь Рэтбоун разглядел, что ее замечательные глаза были зелеными.

– Да, вы, конечно, знаете. Это она обвинила меня в том, что я ее оклеветала. Но я в этом неповинна, – заявила Зора фон Рюстов.

Адвокат тоже остался стоять.

– Понимаю. Но что вы такое сказали, о чем она отозвалась как о клевете?

– А то, что она убила своего мужа Фридриха, кронпринца[1]1
  Кронпринц – в германских монархиях наследник престола.


[Закрыть] моей страны, который отказался от трона, чтобы на ней жениться. Он умер этой весной, после несчастного случая во время верховой прогулки, здесь, в Англии.

– Но вы, конечно, этого так прямо не говорили?

Женщина немного вздернула подбородок.

– Я именно так и сказала! Однако по английским законам правда не является клеветой, не так ли?

Рэтбоун пристально смотрел на графиню. Она казалась совершенно спокойной и владеющей собой, но то, что эта дама говорила, не укладывалось ни в какие рамки. Симмсу не надо было впускать ее. Она же явно неуравновешенная особа!

– Мадам, если…

Зора подошла к зеленому креслу и села, рассеянно расправив юбку, чтобы она не смялась. Все это время она не сводила взгляда с лица юриста.

– Разве правдивое высказывание не находится под защитой закона, сэр Оливер? – спросила она.

– Да, это так, – признал Рэтбоун. – Но говорящий должен доказать справедливость своего высказывания. Просто заявить, что это правда, равносильно повторению клеветы, если вы не можете продемонстрировать свою правоту. Но, конечно, это требует того же объема доказательств, как и уголовное дело.

– Объема доказательств? – переспросила графиня. – Есть только правда или только ложь. Каков объем доказательств в данном случае потребуется мне?

Сэр Оливер тоже сел на место и, несколько наклонившись вперед, начал объяснять:

– В науке какая-нибудь теория должна быть доказана, не оставляя на свой счет никаких сомнений, и это достигается демонстрацией того, что все остальные теории несостоятельны. Обвинение в убийстве тоже может быть доказано, несмотря на все разумные сомнения. Но ваше дело – гражданское, и все будет основываться на теории возможности. И присяжные вынесут вердикт в соответствии с теми аргументами, которые им покажутся наиболее убедительными.

– А это хорошо для меня? – напрямик спросила фон Рюстов.

– Нет. Принцессе нетрудно будет убедить присяжных в том, что вы ее оклеветали. Она может доказать, что вы действительно так говорили и что это нанесло ущерб ее репутации. Последнее будет доказать совсем нетрудно.

– И первое тоже, – заметила графиня, слегка улыбнувшись, – я несколько раз говорила это публично. И вся моя защита лишь в том, что я говорю правду.

– Но вы можете это доказать?

– Вопреки всем разумно обоснованным сомнениям? – спросила женщина, широко раскрыв глаза. – Но тут возникает вопрос: что называть разумным? Я лично совершенно убеждена в своей правоте.

Рэтбоун откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу и очень учтиво улыбнулся.

– Тогда убедите, пожалуйста, и меня, мадам.

Неожиданно Зора закинула назад голову и расхохоталась. Это был звучный, искрящийся, веселый грудной смех.

– Вы мне определенно нравитесь, сэр Оливер! – воскликнула она, но тут же спохватилась и не без труда взяла себя в руки. – Вы англичанин до мозга костей, но я уверена, что это пойдет только на пользу дела.

– Разумеется, – осторожно ответил юрист.

– Да, разумеется. Все англичане и должны быть англичанами до мозга костей. Вы хотите от меня доказательств, что это Гизела убила Фридриха?

– Если будете настолько добры, – ответил Рэтбоун несколько скованно.

– И тогда вы возьметесь за дело?

– Возможно.

Процесс, конечно, потребует больших денежных затрат, отметил про себя Оливер. Пока же, насколько он мог судить, дело было довольно абсурдным.

– Как вы осторожны, – заметила фон Рюстов слегка насмешливо. – Очень хорошо, начну с самого начала. Полагаю, вы именно этого хотите? Не могу представить себе, что вы начали бы еще как-нибудь. Что касается меня, то я бы начала с конца – тогда все было бы настолько понятнее…

– Начните с конца, если вам угодно, – поспешно ответил адвокат.

– Браво! – Его собеседница одобрительно взмахнула рукой. – Принцесса поняла, что убийство необходимо, и ей почти сразу же представилась возможность – так же зримо и реально, как визитка на серебряном подносе. Ей нужно было только взять ее в руки. Он пострадал во время верховой прогулки и лежал беспомощный.

Голос графини стал тише, и она слегка подалась вперед.

– Никто не знал, как тяжело он болен и сможет ли выздороветь. А Гизела была с ним одна. Она убила его. Вот и всё, – закончила Зора и развела руки в стороны. – Все кончено! – пожала она плечами. – Никто ее не заподозрил, потому что такое невозможно было и представить себе, да никто точно и не знал, насколько тяжело пострадал кронпринц, – и все поверили, что он умер от ушибов. – Графиня надула губы. – Все так естественно и так печально… – Она вздохнула. – Принцесса безутешна. Она в трауре, и вместе с ней скорбит весь мир. Что может быть проще?

Рэтбоун опять воззрился на необыкновенную женщину, сидящую напротив. Да, она определенно некрасива, но в ней чувствуется большая жизненная сила. Даже когда она была спокойна, это все равно ощущалось и притягивало к ней и мысли, и внимание. И тем не менее то, что она говорила, нарушало границы приличия и почти несомненно содержало в себе элемент клеветы, подлежащий осуждению законом.

– Зачем принцессе нужно было так поступать? – скептически спросил сэр Оливер.

– Ах, ну вот, чтобы вы поняли, я и должна вернуться к началу событий! – печально согласилась графиня и, откинувшись назад, поглядела на собеседника взглядом наставницы. – Извините, если я расскажу то, что вам уже известно. Иногда нам кажется, что наши дела столь же интересны другим, как нам самим, хотя, разумеется, это не так. Все же большинство людей в нашем мире знают о романтической истории любви Фридриха и Гизелы, знают, как наш кронпринц влюбился в женщину, которую его семья не хотела признавать, и как он отказался от престолонаследия, не желая предавать любимую женщину.

Рэтбоун кивнул. Эта любовная история завладела в свое время воображением всей Европы. Это был роман века – и именно поэтому обвинение в убийстве, выдвинутое против принцессы, казалось таким абсурдным, таким невероятным… Только хорошее воспитание мешало адвокату перебить фон Рюстов и попросить ее удалиться.

– Вы должны помнить, что наше княжество очень невелико, – продолжала графиня улыбаясь, словно понимала его скептическое настроение и в то же время испытывала нетерпение. Вопреки рассудку она относилась ко всему со страстной предубежденностью. – Оно расположено в самом центре германских земель. – Женщина не отводила взгляда от лица юриста. – Со всех сторон мы окружены протекторатами и принципалитетами. Мы в самом центре волнений. Как почти вся Европа. Однако в отличие от Франции, или Англии, или Австрии, мы стоим перед возможностью объединения, хотим мы этого или нет, чтобы сформировалось одно большое германское государство. Некоторым эта идея очень нравится. – Она поджала губы. – Некоторым – нет.

– А это имеет какое-нибудь отношение к принцессе Гизеле и смерти Фридриха? – перебил ее сэр Оливер. – Вы считаете, что это было политическое убийство?

– Нет, конечно, нет! Как вы можете быть столь наивны? – ответила Зора с утомленным видом.

«А сколько ей лет и какова была ее прошлая жизнь? – подумал вдруг юрист. – Кого она любила, кого ненавидела? Какие дерзновенные мечты лелеяла? Разочаровалась она в них или, наоборот, преуспела в их воплощении?» Фон Рюстов двигалась как молодая женщина, легко и горделиво, и казалось, что ее тело полно жизненных соков. Однако ее голос был уже не юным, а взгляд – слишком знающим, слишком проницательным и уверенным в себе, какого не бывает у людей незрелых.

Рэтбоуна так и подмывало ответить сухо и официально, и он уже знал, что в его голосе прозвучит обида. Однако адвокат все же переменил свое намерение.

– Присяжные тоже будут наивны, мадам, – подчеркнул он, тщательно стараясь сохранять внешне невозмутимый вид. – Вам придется объяснить нам всем, почему принцесса, ради которой принц Фридрих поступился короной и своей страной, после двенадцати лет замужества внезапно убивает своего мужа? Мне кажется, в таком случае она должна была все потерять. Что она могла этим выиграть? Прошу вас представить мне убедительные доводы.

Монотонный шум уличного движения был нарушен криком носильщика.

Насмешливый огонек во взгляде Зоры угас.

– Мы должны снова обратиться к политике, но не потому, что убийство было политическим, – сказала она послушно. – Напротив, у него были исключительно личные мотивы. Гизела – в высшей степени практичная женщина. Вам известно, что женщин-политиков очень мало? Большинство из нас слишком импульсивны и непрактичны. Хотя это еще не преступление. Однако мне придется объяснить вам и политическую подоплеку, иначе вы не поймете, что ей пришлось бы потерять и что – выиграть.

Графиня слегка переменила позу. Даже очень небольшой кринолин, по-видимому, раздражал ее, и она явно предпочла бы обойтись без всех его преимуществ.

– Не хотите ли чаю? – предложил сэр Оливер. – Я могу приказать Симмсу принести чайный поднос.

– Я буду слишком много болтать, и чай остынет, а я питаю отвращение к холодному чаю. Однако благодарю за предложение. У вас прекрасные манеры, такие корректные… Ничто вас не будоражит. Жесткая верхняя губа, чем вы, англичане, так славитесь… Меня это бесит и в то же время завораживает.

Рэтбоун с яростью почувствовал, как краснеет. Но графиня не обратила на это внимания, хотя не могла не заметить его смущения.

– Герцог Карл не очень хорошо себя чувствует, – продолжила она свое повествование. – Он никогда не отличался крепким здоровьем. И, говоря совершенно откровенно, мы все знаем, что он проживет не более двух-трех лет. Так как Фридрих в свое время отказался от трона, Карлу наследует его младший сын, кронпринц Вальдо, а он не против объединения земель, поскольку видит в этом кое-какие положительные стороны. Борьба же против объединения неминуемо повлечет за собой много неприятностей – вероятность войны, например, которую мы в конце концов проиграем. Единственные люди, которые на этом наживутся, – торговцы оружием и им подобные. – Лицо ее приняло презрительное выражение.

– Но мы говорим о принцессе Гизеле, – вернул ее к теме разговора Рэтбоун.

– Я как раз хотела к ней перейти. Фридрих выступал за независимость, даже если придется воевать. И многие из нас разделяют его мнение, особенно люди, так или иначе близкие ко двору.

– Но не Вальдо? Он ведь должен был многое потерять?

– Люди по-разному представляют себе любовь к своей стране, сэр Оливер, – заявила графиня и внезапно заговорила очень серьезно: – Для некоторых из нас это борьба за независимость, и наш долг отдать свою жизнь за нее, если это потребуется.

Она взглянула прямо в глаза адвокату и стала объяснять дальше:

– Для герцогини Ульрики, жены Карла, это означало определенный образ жизни, способность проявлять самообладание и господство силы воли. Она могла всю жизнь посвящать достижению того, что считает справедливым, а также иметь уверенность, что все остальные поступают в согласии с тем кодексом чести, который она почитает превыше всего.

Фон Рюстов сделала паузу, зорко наблюдая за ответной реакцией собеседника.

– Для Вальдо это означает хлеб на столах у подданных и возможность спать в своих собственных постелях, не опасаясь за свою жизнь, – продолжила она. – Думаю, он хотел бы также, чтобы поданные могли читать и писать, а еще веровать, как они хотят… но это, впрочем, уже чересчур. – В ее зеленых глазах мелькнула непонятная печаль. – Никто не может похвастаться, что имеет все, чего ему хотелось бы. Но мне кажется, что Вальдо гораздо более реально смотрит на вещи. Он не хочет видеть, как все мы тонем, сопротивляясь приливу, который все равно поглотит нас, что бы мы ни делали.

– Ну а Гизела? – спросил сэр Оливер, стремясь вернуть к теме разговора не только ее, но и свои мысли.

– У Гизелы совсем нет патриотических чувств, – сказала графиня, словно выплюнув эти слова, и лицо у нее стало замкнутым и ожесточенным. – Если б она была патриоткой, то никогда бы не стремилась стать герцогиней. Она хотела титул только для себя, а не для блага окружающих, не во имя независимости или, напротив, объединения Германии, не во имя еще какой-нибудь политической или национальной цели. Только для собственного блестящего положения.

– Вы ее не любите, – мягко заключил Рэтбоун.

Зора рассмеялась, и выражение лица у нее резко изменилось. Тем не менее за этим смехом угадывалась беспощадность.

– Я питаю к ней отвращение, но это к делу не относится. И никак не влияет на справедливость того, о чем я говорю, – объявила она.

– Но ведь ваше отношение заставит и присяжных отнестись к вам предвзято.

Женщина немного помолчала. Сэр Оливер ждал. Из конторы не доносилось ни звука, и в кабинете опять стал слышен непрестанный шум уличного движения.

– Вы правы, – согласилась графиня. – Как противно быть вынужденной обсуждать такие несомненные вещи, но я понимаю, что это необходимо.

– Гизела! Вернитесь, пожалуйста, к Гизеле. Почему она могла желать смерти Фридриха и убить его? Не потому ли, что он стоял за независимость, даже ценой войны?

– Нет – и все же опосредованно это связано с политикой.

– Предельно ясно, – сказал адвокат с едва заметным сарказмом. – Пожалуйста, объясните, что вы хотите сказать.

– Но я стараюсь! – Во взгляде фон Рюстов промелькнуло нетерпение. – Есть довольно значительный слой населения, который захочет бороться за независимость. Этим людям нужен вождь, вокруг которого они, может быть, сплотятся.

– Понимаю! Фридрих был перворожденным принцем. Но он отказался от трона и жил в изгнании.

Графиня наклонилась вперед, и лицо ее вспыхнуло от возбуждения.

– Но ведь он мог бы вернуться!

– Мог? – В голосе Оливера опять прозвучало сомнение. – А как насчет Вальдо? И герцогини?

– Вот именно, – ответила Зора, почти торжествуя. – Вальдо стал бы бороться против независимости, но ему нужна не корона, ему нужно избежать войны с Пруссией и любым другим княжеством, которое прежде других захватило бы нас. Герцогиня же объединилась бы с Фридрихом в борьбе за независимость.

– И значит, Гизела тогда смогла бы тоже стать герцогиней после смерти Карла, – подчеркнул Рэтбоун. – Разве вы не сказали, что она хотела именно этого?

Посетительница посмотрела на него сияющими глазами. Они были очень зелеными и сверкали, как бриллианты, но лицо ее выражало подчеркнутую сдержанность.

– Герцогиня не потерпела бы присутствия Гизелы в стране. Если бы Фридрих вернулся в страну, то вернулся бы один! Рольф Лансдорф, брат герцогини и чрезвычайно могущественный человек, тоже был сторонником возвращения Фридриха. По его мнению, Вальдо – человек слабый, он может привести страну к крушению, но и Рольф никогда не согласился бы на возвращение Гизелы.

– Фридрих вернулся бы без Гизелы ради благополучия страны? – по-прежнему с сомнением спросил юрист. – Он ведь однажды бросил страну ради Гизелы? Мог бы он поступить таким же образом снова, вот в чем вопрос…

Дама пристально поглядела на Рэтбоуна. Лицо у нее было необыкновенным – так много в нем было убежденности, чувства и силы воли. Когда графиня говорила о Гизеле, оно становилось некрасивым, нос ее казался слишком большим и длинным, а глаза – чересчур далеко расставленными, но если разговор заходил о родине, о любви и о долге, она становилась прекрасной. В сравнении с нею все другие женщины казались себялюбивыми и пресными. Рэтбоун не слышал уличного шума за окном, стука копыт и восклицаний торговцев, не замечал, как солнце светит в окно, не думал, что за дверью его кабинета присутствуют Симмс и другие… Он думал сейчас только о маленьком немецком государстве, о борьбе за власть, за существование, о любви и ненависти в семье герцога и о страсти, которая сжигала сидевшую перед ним женщину, делая ее более волнующей и такой до самых глубин существа живой и трепетной. Адвокат не мог вспомнить другой подобной женщины и почувствовал, что кровь в его жилах потекла быстрее, отзываясь на ее внутренний жар.

– Мог бы Фридрих снова поступить подобным же образом? – спросил Рэтбоун еще раз.

По лицу Зоры скользнуло странное выражение – это одновременно была боль, жалость и почти что сконфуженность. В первый раз за все время беседы она отвела взгляд, словно не хотела дать собеседнику проникнуть в ее затаенные чувства.

– Фридрих всегда верил в глубине души, что однажды страна призовет его обратно, и, когда настанет время, она примет и Гизелу, – сказала Зора. – И оценит ее по достоинству – как он сам ее оценивал, конечно, а не за то, что она представляет собой на самом деле! Он жил этой мечтой. Он обещал ей, что когда-нибудь эта мечта осуществится. И каждый год он повторял ей это снова.

Графиня опять посмотрела Рэтбоуну прямо в глаза.

– Это ответ на ваш вопрос. Фридрих не представлял себе возвращения, предав свое служение Гизеле. Он рассчитывал вернуться в Фельцбург с триумфом и рука об руку с ней. Но она неглупая женщина. Она знала, что этого не будет никогда. Он вернется, а ей откажут во въезде, и она претерпит публичное унижение. Фридрих будет удивлен, взволнован, сбит с толку, но Рольф Лансдорф и герцогиня позаботятся о том, чтобы он не отказался от трона во второй раз.

– Вы уверены, что так бы все и произошло? – тихо спросил Оливер.

– Ну, мы никогда этого уже не узнаем, не так ли? – отозвалась Зора со странной холодной улыбкой. – Фридрих мертв.

Ее слова неожиданно потрясли юриста. Теперь убийство уже не казалось ему столь бессмысленным и невозможным. Люди убивают по неизмеримо менее важным причинам.

– Понимаю, – ответил он очень серьезно. – Это очень сильный аргумент, за который присяжные – а это обыкновенные люди с улицы – просто ухватятся. – Адвокат сложил ладони треугольником и облокотился на стол. – Но скажите, почему присяжные, поверив, что имело место убийство, должны заподозрить в нем злосчастную вдову, а не какого-нибудь последователя кронпринца или другого влиятельного немецкого деятеля, верящего в объединение Германии? Ведь у них тоже для этого были сильнейшие побудительные мотивы? За корону или при ее утрате совершалось и совершается бесчисленное количество убийств! Неужели Гизела скорее пошла бы на убийство, чем на необратимую, в случае смерти Фридриха, потерю трона?

Сильными тонкими пальцами графиня ухватилась за ручки кресла и наклонилась вперед. Лицо у нее напряглось.

– Да, – сказала она непоколебимо. – Ей нет никакого дела до страны или кого-нибудь из нас. Если б Фридрих вернулся, он бы отказался от Гизелы. По собственной ли воле или из-за постороннего вмешательства этого мир никогда не узнал бы, да и не стал бы никто интересоваться причиной… Но тогда мечта была бы утрачена, великая легенда любви разрушена. Гизела стала бы жалкой, даже смешной фигурой, женщиной уже не первой молодости, которую бросили после двенадцати лет брака.

Лицо фон Рюстов обострилось, а голос охрип.

– Напротив, теперь, когда он мертв, она снова героиня великой семейной драмы. Она в центре всеобщего восхищения и зависти. В ней есть некая тайна, некая притягательность. И пока она сохраняет приличия, Гизела вольна расточать благосклонность своим воздыхателям. Она окутана очарованием, как одна из величайших персон в мировой истории любви; о ней будут слагать песни, о ней будут рассказывать предания… И какая бы женщина в глубине души не позавидовала такой судьбе? Это же род бессмертия! И главное – то, что ее стали бы вспоминать с почтением, реверансами, и никто бы над ней уже не смеялся. А кроме того, – неожиданно свернула на другую тему графиня, – она обладает теперь его личным состоянием.

– Понимаю.

Вопреки самому себе Рэтбоун поддался ее убежденности. Теперь фон Рюстов всецело завладела его вниманием, мыслями и чувствами. Он не мог не воображать себе страсти, которые сначала двигали поступками кронпринца, не представлять его всепоглощающую любовь к женщине, такую непреодолимую, что он пожертвовал ради нее и страной, и короной. Что же это за женщина? Какой необыкновенной личностной силой и только ей свойственным очарованием она обладает, если смогла возбудить к себе такую любовь?

Была ли она похожа на Зору фон Рюстов, исполнена такой же искрометной энергии, возбудившей во Фридрихе мечты и неутолимые желания, о которых он ранее и не подозревал? Могла ли она вселить в него жизнеспособность и силы, заставить его поверить в себя, увидела ли в его возбужденном взгляде все, чем он мог стать? Сколько ночей провел Фридрих без сна, разрываясь между долгом и плотским желанием? И как он, наверное, все время сравнивал жизнь, отданную двору – эти ежедневные, бесконечные формальности, пустоту, неизменно и непременно окружающую властителя, одиночество в разлуке с любимой женщиной, – и жизнь в изгнании, но в постоянном обществе несравненной, необыкновенной возлюбленной? Они бы старели вместе, в отрыве от семьи и страны, однако одиночество им не грозило. Разве только его мучило бы чувство вины… Интересно, ощущал он себя виновным за то, что выбрал путь желания, а не долга?

И женщина… Перед каким выбором стояла она? Или все это для нее было просто полем битвы, которую она должна была либо выиграть, либо проиграть, потеряв все? Может быть, Зора была права и Гизела больше всего на свете хотела стать герцогиней? И проиграла? Или она только любила, любила этого мужчину и была готова к тому, что страна всегда будет считать ее злодейкой, пока сама она имеет возможность любить и быть со своим мужем? Не относилась ли она к числу женщин, чья жизнь кончается в горе вместе с утратой единственного любимого мужчины? Или же то, что случилось, – творение ее собственных рук, и его смерть представлялась ей единственной альтернативой измене, отчего она стала бы притчей во языцех, когда у всех на глазах закончился бы величайший роман в кругу коронованных особ, и закончился не величественной трагедией смерти, а фарсовым положением брошенной жены?

– Так вы возьметесь за мое дело? – спросила спустя несколько минут фон Рюстов.

– Может быть, – ответил Рэтбоун осторожно, хотя и чувствовал возбуждение при мысли о такой возможности, горячившей ему кровь сознанием опасности, а это ощущение, должен был он признать, всегда его волновало. – Вы меня убедили в том, что у нее мог быть повод для убийства, но не в том, что она является убийцей. – Он понимал, что должен казаться спокойным, и говорил ровным голосом. – И каким вы располагаете доказательством, что Фридрих действительно хотел вернуться, даже при условии, предъявленном герцогиней Ульрикой, оставить Гизелу?

Зора закусила губу. По ее лицу мелькнуло гневное выражение, но затем графиня рассмеялась.

– Никаких документов у меня нет, – согласилась она, – но в конце весны Рольф Лансдорф был на званом вечере в загородной усадьбе лорда и леди Уэллборо. Там были принц Фридрих и принцесса Гизела – так же, как и я, – и Рольф часто разговаривал с Фридрихом. И нет ничего невозможного в том, что принц мог получить подобное предложение. Мы, конечно, никогда не узнаем, как поступил бы этот человек, будь он жив. Однако он мертв. Неужели этого для вас недостаточно?

– Чтобы подозревать – да. – Рэтбоун подался вперед. – Но это еще ничего не доказывает. А кто еще был на приеме у Уэллборо? Что там происходило? Дайте мне подробности, свидетельства, а не эмоции.

Посетительница долго и отчужденно глядела на него, а потом ее губы тронула печальная и насмешливая улыбка.

– Лорд Уэллборо производит и продает оружие. И война – любая война, повсюду, за исключением Англии, – весьма его устроила бы.

Рэтбоун моргнул.

– Вы требуете реального подхода к событиям, – напомнила его собеседница, – но разве то, что я вам рассказала, относится к категории эмоций? Это вы несколько эмоционально относитесь к делу, сэр Оливер. – И в ее глазах мелькнул неприкрытый сарказм.

Адвокату не хотелось рассказывать графине, какое он вдруг испытал отвращение. Уэллборо являлся англичанином, и Рэтбоуну было невыразимо стыдно, что кто-то из его соотечественников может с радостью наживаться на убийстве людей, только бы это ничем не угрожало ему самому. При этом лорд Уэллборо пускал в ход всевозможные выспренные аргументы насчет необходимости и неизбежности, выборе и свободе, но Оливер все равно находил подобный способ обогащения отталкивающим. Однако он не мог сказать об этом сидящей перед ним экстравагантной немецкой графине.

– Я вел с вами беседу с позиции присяжных, – сказал он сдержанно. – А теперь я снова консультант суда ее величества. Пожалуйста, назовите мне приглашенных на тот вечер.

Графиня немного успокоилась.

– Да, конечно. Там был граф Лансдорф, но я уже о нем упоминала. Рольф – брат герцогини и чрезвычайно могущественный человек. Он весьма сильно презирает принца Вальдо, считая его слабовольным, и предпочитал, чтобы вернулся Фридрих, – естественно, без Гизелы. Хотя не знаю, из личных ли побуждений он был против нее или потому, что ее возвращение не потерпела бы Ульрика. Она ведь герцогиня…

– Или этого не потерпел бы герцог? – уточнил юрист.

Вопрос показался Зоре очень забавным, и она едва не рассмеялась.

– Полагаю, сэр Оливер, герцог уже давно не противоречит желаниям своей жены. Она умнее его, а он достаточно умен, чтобы это понимать. А кроме того, он слишком болен, чтобы с чем-то не соглашаться или бороться. Но я хотела подчеркнуть сейчас, что Рольф не королевских кровей. И как бы он ни был близок к монархам, в мире всегда будет разница между коронованной головой и той, что без короны. При наличии воли и когда начинается реальная борьба, Ульрика всегда имеет шанс победить, а Рольф слишком горд, чтобы рискнуть начать войну, которую он может проиграть.

– Она так сильно ненавидит Гизелу?

Адвокату было трудно это представить. Должна быть очень глубоко укорененная причина, чтобы две женщины так ненавидели друг друга и одна запретила другой возвращаться в родную страну, даже если это помогло бы делу независимости.

– Да, герцогиня именно так и ненавидит Гизелу, – ответила графиня, – но мне кажется, вы не вполне поняли меня. Она не верила, что Гизела способна помочь Фридриху отстоять независимость. Герцогиня – не дура и не такая женщина, которая может поставить личные чувства выше долга. Теперь я понятно объяснила? Или вы по-прежнему сомневаетесь?