Текст книги "Грязный бизнес"

Глава 6

Джордано стоял на верхней площадке, свесившись вниз через перила и пытаясь увидеть, кто пришел. Сантьяго, агент-пуэрториканец, снова крикнул ему, чтобы он не высовывался, пока они не проверят – на всякий случай, – кто там за дверью. Но Джордано был как на иголках. Он волновался из-за ковра с наркотиками. Немо обещал доставить его сюда, и Джордано все утро прождал, когда же наконец появится этот чокнутый Чипс на своем фургоне, развозящем рождественские заказы. Куда же он, к черту, провалился? При каждом удобном случае Джордано выглядывал в окно, надеясь увидеть этот проклятый фургон, такие грузовички сновали по всей улице, но все мимо. Сегодня уже сочельник, а Чипс как сгинул. Не собирается же он заявиться в Рождество? Эти парни ничего не соображают.

Куни, напарник пуэрториканца, стоял внизу у входной двери, проверяя, кто звонит. Джордано услышал стук двери, но ничего, кроме спины Куни, не увидел. Он наклонился еще ниже – безрезультатно. Не мог же Немо изменить свое решение? Этот треклятый ковер ему просто необходим. Тогда он сможет поторговаться. Героин, упакованный в небольшие пакетики, спрятанные внутри ковра, стоит восемьдесят миллионов. Вот он и потолкует с Саламандрой: его жизнь – за ковер. Все очень просто. Целая куча денег. Саламандра должен согласиться.

Глядя на темный пиджак Куни, Джордано неожиданно вспомнил того человека с мешком на голове, которого они с Огастином должны были удавить. Итальянский трюк с веревкой. Он вспомнил, каким дьявольски жестоким оказался Огастин, будто всю свою жизнь только и убивал людей. Он вспомнил также, как Зучетти поинтересовался, не было ли у того парня жены и детей, прежде чем его прикончить. У того не было семьи. У Джордано пересохло в горле. У него тоже нет семьи.

Опять начались спазмы желудка, и Джордано задержал дыхание. Даже если Саламандра и получит свой ковер, скорее всего Зучетти все равно с ним расправится – ему не понять, что произошло, он решит, что Джордано доносчик. Но если, придержав здесь этот ковер, ему удастся выиграть хоть немного времени и все обдумать, при первой же возможности он исчезнет. И они никогда не найдут его. Ни Саламандра, ни Зучетти, ни ФБР – никто.

Адвокат Джордано Марти Блюм вошел в прихожую и поднял руки над головой. Сантьяго водил по нему специальным детектором, проверяя наличие металла, а Куни осматривал содержимое кейса.

– Надеюсь, вы проделаете эту процедуру и с Томом Огастином, когда он сюда придет.

– А что? Вы находите, что это нарушение ваших гражданских прав, мистер Блюм? – спросил Куни.

– Вовсе нет. Просто не хочу, чтобы он пропустил дармовое удовольствие.

Оба агента засмеялись, чтобы не показаться невежливыми. Шутки Блюма тонкими не назовешь.

Стаскивая шляпу и кашне, Блюм посмотрел наверх.

– С добрым утром, Винсент. Как ты сегодня?

Я все еще жив. Пока.

– О'кей, Марти. А ты?

Джордано спустился по лестнице и за руку поздоровался с адвокатом.

– У меня все в порядке, Винсент. Не могу пожаловаться.

– Не думал, что мы сегодня увидимся. Сочельник и все такое.

– Как ты думаешь, Винсент, почему все советуют нанимать адвокатом еврея? Не только потому, что мы такие ловкие, но и потому, что мы работаем и в Рождество, и в Пасху.

Блюм рассмеялся своей шутке, но никто его примеру не последовал.

– А что насчет Тома Огастина? Тоже собирается прийти? – поинтересовался Сантьяго.

Блюм пожал плечами.

– Сказал, что зайдет.

– У него не рождественские каникулы?

– У прокурора-то? Да у него одна религия – вынесение приговоров. – Блюм поверх очков посмотрел на Сантьяго. – Ты же не проболтаешься Тому о том, что я сказал?

Сантьяго покачал головой.

– Не беспокойтесь.

– А я беспокоюсь. Государственные служащие – все заодно.

Блюм посмотрел на своего клиента и сморщил лоб.

Куни вернул Блюму его кейс.

– Все чисто, бомбы нет.

– Разумеется, нет. Все свои бомбы я отправил в Израиль. – Куни вытаращил глаза. – Вам обоим надо завести детей, вы это знаете? Дети – благословение Божье. Будь у вас дети, вы бы здесь не торчали:

Сантьяго широко улыбнулся.

– Теперь уже скоро. Моя жена должна в марте родить.

– Прими поздравления, Сантьяго.

– Спасибо.

Боль в желудке ворочалась как огромный удав. Провалился бы он к черту, этот Блюм, с его болтовней. И что ему не сидится дома? А еще этот гребаный Огастин… Ну кому он здесь сегодня нужен? Делал бы свою дерьмовую работу как надо, ничего бы этого не случилось. Чертовы законники.

В дверь позвонили. Куни и Сантьяго подскочили, как испуганные крысы. Сантьяго схватился за кобуру.

Блюм показал на дверь.

– Смею предположить, там доктор Огастин.

Куни кивнул в сторону столовой.

– Все туда, – приказал Сантьяго, заталкивая их в столовую, где они кое-как примостились среди кресел, коробок и прочего хлама. Сантьяго заблокировал их там, продолжая держаться за револьвер.

Куни приоткрыл дверь настолько, насколько позволяла цепочка, и посмотрел в щель. Револьвер он держал наготове, спрятав его за дверь.

– Служба доставки. У меня посылка для мистера Пита Тоцци.

Удав, сидевший внутри, сдавил своими кольцами сердце Джордано. Он встал на цыпочки, вытянулся и через гору коробок, лежавших на комоде рядом с окном, выглянул на улицу. Там стоял коричневый фургон с включенными фарами. На приборной доске навалены пакеты, обертки и чашки от Макдональдса. Это была машина Чипса.

– Никакой посылки мы не ждем, – произнес Куни с решительным видом.

Удав обхватил Джордано поперек талии. Черт!

Он потянулся, чтобы из-за Блюма и Сантьяго разглядеть происходящее. В зеркале, висевшем в прихожей, он увидел отражение рубашки Чипса, складки жира, оттягивающие пуговицы, но не мог разглядеть лица – только кольцо на гигантской руке с его инициалами. В руке пачка квитанций. О черт, Куни догадается. Поймет, что это подставка. Работники службы доставки так не выглядят. Они не носят таких колец. Они не разбрасывают мусор по приборной доске. Черт! Куни обязательно догадается.

– Вы отказываетесь от посылки, сэр?

– А что в ней?

– Не знаю. Так берете или нет?

– Подожди.

Куни закрыл дверь и посмотрел на Сантьяго.

– Тоцци говорил тебе что-нибудь об этом?

– Нет.

– Так что это может быть? – вмешался Блюм. – Почему бы вам не воспользоваться той штукой, которой вы обследовали меня? Может быть, кто-нибудь прислал еще одного адвоката? – Он рассмеялся собственной шутке.

Вот задница.

– Действительно. Давай проверим на наличие металла, – предложил Сантьяго.

Куни кивнул и открыл дверь.

– Пожалуйста, отойди от двери, – сказал он Чипсу. – Потому что, если ты не отойдешь, я не возьму посылку.

– Вот еще!

В зеркало Джордано увидел, как Чипс спускается по ступенькам. Куни снял цепочку и присел, двигая руками. Джордано представил, как он водит детектором по огромному, тяжелому тюку, свернутому и упакованному в коричневую бумагу. Его охватила паника. Он стал лихорадочно вспоминать, нет ли чего-нибудь железного во внутреннем слое ковра. Кажется, только героин и пластик. Ведь его проносили через таможню. Немо наверняка позаботился об этом. Или нет? Сердце его билось как кролик, попавший в капкан, когда к нему приближается удав.

Куни встал и заговорил с Сантьяго, не глядя в сторону Джордано.

– Кажется, все в порядке.

– Распишись за него, но не вноси, пока парень не уедет.

– Хорошо.

Куни опять накинул цепочку и приоткрыл дверь.

– Поднимайся! – позвал он Чипса. – Я распишусь за него. Пачка квитанций пролезла в щель.

– Поставьте подпись около шестого номера.

Куни расписался и вернул квитанции.

– Веселого вам Рождества, – пожелал Чипс.

– И тебе тоже.

Джордано как раз успел встать на цыпочки, чтобы увидеть, как Чипс затаскивает свою толстую задницу в кабину. Он сел за руль, перегнулся через него, набрал горсть чипсов из пакета и отправил их в рот. Мотор взревел, и фургон рванулся с места.

Сердце Джордано разрывалось на части.

Куни принялся волоком затаскивать посылку в дом.

– Господи, ну и тяжесть. – Сверток был обернут коричневой бумагой и перевязан шпагатом.

Сантьяго убрал револьвер в кобуру и вышел в прихожую, чтобы запереть за ним дверь.

– Развернем его.

У Джордано перехватило дыхание, когда он увидел, как Куни открывает свой перочинный нож, чтобы перерезать шпагат. Что, если он нечаянно повредит ковер, проколет один из пакетов и наркотик просыплется наружу? О черт!

Но Куни не повредил ковер. Он разрезал шпагат и снял бумагу. Ковер был неплотно скатан и свернут вдвое. Он походил на большой многослойный бутерброд, лежащий на бумаге. Куни развернул ковер, затем раскатал наполовину, Сантьяго расправил его ногой.

– Никакой записки? – спросил Блюм.

Куни покачал головой. Он с подозрением смотрел на ковер. Удав опять сдавил желудок Джордано.

Блюм спустился вниз и потрогал ковер.

– Очень миленький коврик. Спорю, он натуральный. Персидский? Турецкий? Как вы думаете?

Джордано неожиданно осознал, что Блюм обращается к нему. Он пожал плечами.

– Не знаю. Я ничего не смыслю в коврах.

Интересно, как это прозвучало? Не слишком ли поторопился с ответом?

Агенты молча стояли и хмуро разглядывали ковер. Сантьяго посмотрел на Куни.

– Может, сообщим об этом?

Куни скривил губы и покачал головой.

– Стоит ли? Сделаем отметку в журнале, и все; должно быть, старик посылал его в чистку или еще что-нибудь в этом роде.

У Сантьяго эта мысль вызвала сомнение.

– Похоже, он никогда ничего не чистил. Зачем же ему отдавать в чистку ковер?

Как он не подумал об этом. Немо надо было вложить в ковер расписку или квитанцию.

Марти Блюм встал, качая своей косматой головой, на лице – снисходительная улыбка.

– Вам, ребята, во всем видится преступление. Может быть, дядя Тоцци купил ковер перед смертью. Может быть, он отсылал его в починку, возможно, это рождественский подарок. Не исключено также, что он его кому-то одалживал, и этот кто-то, услышав о его смерти, вернул ковер. А может…

– Хорошо-хорошо, советник, вы высказали свою точку зрения, – смеясь, сказал Куни. – Иногда ковер – это только ковер, не так ли?

Сантьяго прищурился.

– Если только это не что-нибудь еще и вы не устраиваете тут дымовую завесу.

– Вполне возможно, Сантьяго, но зачем мне приносить сюда ковер? Может быть, это орудие убийства? А я – участник заговора, цель которого – убийство моего собственного клиента и похищение его тела, завернутого в этот ковер? Вам кажется это разумным, Сантьяго?

Сантьяго по-прежнему стоял со сложенными на груди руками. Куни продолжал посмеиваться. Блюм ждал ответа. В конце концов Сантьяго улыбнулся.

– Ладно, все в порядке. – Он принялся скатывать ковер. – Давай уберем его с дороги и не забудь сказать о нем Тоцци, – посоветовал он Куни.

Агенты вдвоем скатали и сложили ковер, затем упаковали его так, как он был упакован раньше, и втащили в комнату, где валялись сломанные велосипеды. Джордано облегченно вздохнул.

Блюм взял свой кейс.

– Итак, Винсент, не подняться ли нам на второй этаж, чтобы устроиться поудобнее?

– Кто-нибудь хочет кофе? – предложил Куни. – Мы только что поставили кофейник.

– Не откажусь, – сказал Блюм, – и немного молока. Сахар у меня свой. Благодарю вас.

– А как ты, Джордано?

– Нет-нет, спасибо, – ответил тот, следуя за Блюмом вверх по лестнице. Ему хотелось уйти подальше от ковра. Он не мог заставить себя не смотреть на него и опасался, что Куни и Сантьяго это заметят.

Как только они поднялись на второй этаж, раздался звонок в дверь. Джордано подскочил от неожиданности.

Блюм обернулся и посмотрел на дверь. Подъем на второй этаж дался ему нелегко – он пыхтел, стараясь отдышаться.

– Должно быть, это Огастин.

* * *

Дверь открыл Сантьяго. Огастин заставил себя приятно улыбнуться ему.

– Доброе утро, Сантьяго, – преодолевая неприязнь, произнес он. Ему трудно было быть любезным с Сантьяго – он напоминал ему о конгрессмене Родригесе.

– Доброе утро, мистер Огастин.

Куни появился в прихожей в тот момент, когда Сантьяго снимал цепочку. Том Огастин вошел в дом с мороза, держа в одной руке кейс, а в другой – пакет с завернутыми в яркую бумагу рождественскими подарками. Он стоял затаив дыхание, пока Куни обследовал его детектором снизу доверху. Затем Куни проверил детектором кейс и пакет. Это было обычное, весьма поверхностное обследование: проверяли всех, кто приходил в дом, в том числе и правительственных чиновников. Детектор был отрегулирован так, что не реагировал на мелкие металлические предметы. С этим проблем не будет. Но, расстегивая пальто, Огастин подумал: заметит ли кто-нибудь, что сегодня он надел скромное темно-синее пальто вместо своего роскошного серого кашемирового. Если кто-нибудь спросит, он скажет, что опрокинул на него кофе и ему пришлось отправить пальто в чистку.

Он посмотрел наверх. Блюм и Джордано стояли, уставившись на него, как мартышки.

– Доброе утро, джентльмены.

– Привет, Том, – ответил Блюм, прижав руку к груди.

– Доброе утро. – Джордано как-то странно смотрел на него – враждебно и испуганно, причем одно чувство поочередно сменялось другим.

Огастин улыбнулся этому жалкому ублюдку – все, что он мог для него сделать.

Огастин вздохнул и расправил плечи. Но сердце его продолжало сильно биться, как бы напоминая о том, зачем он сюда пришел, – сделать то, что должно быть сделано.

– Прежде чем мы приступим к делу, – сказал он, – я хотел бы преподнести каждому маленький сюрприз. К празднику. – Он поднял пакет с подарками. – Куни, Сантьяго, вы не подниметесь со мной ненадолго?

Огастин поднялся по лестнице первым. Куни и Сантьяго следовали за ним. Джордано и Блюм прошли в спальню, где они собирались работать. Огастин вошел за ними, поставил свой кейс на пол, а пакет с подарками положил на кровать. Блюм рухнул в кресло, пытаясь отдышаться. Куни и Сантьяго стояли в ожидании в ногах кровати. Джордано прислонился к комоду рядом с Блюмом.

Не снимая пальто и перчаток, Огастин вынул из пакета две коробки, завернутые в блестящую зеленую фольгу и перевязанные красными ленточками. Он проверил этикетки и протянул одну Сантьяго, другую Куни.

– Спасибо, мистер Огастин, – радостно произнес Куни. – Но не стоило беспокоиться. Правда. – Последние его слова прозвучали весьма неубедительно.

– Спасибо, мистер Огастин, – гораздо искреннее сказал Сантьяго. Хотя, возможно, он был лучшим актером.

– Вы заслуживаете гораздо большего, джентльмены, – ответил Огастин. – Я хочу, чтобы вы знали: я понимаю – то, что вы здесь делаете, выше всяких похвал. – Огастин тепло улыбнулся. – Ну же, откройте их. Пожалуйста.

Агенты посмотрели друг на друга – маленькие мальчики, которые собираются сделать что-то, чего делать нельзя. Они одновременно пожали плечами и принялись развязывать ленточки.

Залезая опять в пакет, Огастин взглянул на Джордано и тут же, уловив пристальный, враждебный взгляд, отвел глаза. Его сердце тяжело стучало. Давай действуй. Скорей кончай с этим, сказал он себе. Однажды ты уже сделал это. Он опустил в пакет обе руки и нащупал пистолеты, завернутые в свежие газеты. Заставив себя не торопиться, он убедился, что руки уверенно держат оружие, пальцы в перчатках лежат на спусковых крючках…

– А теперь, джентльмены…

Взрывы сотрясли небольшую комнату. Куни отбросило назад, руки подняты над головой, и вышвырнуло в коридор. Сантьяго ударило о стену, фонтан крови брызнул на обои, затем он упал и ударился головой о край кровати. Его падение произвело значительно больше шума, чем ожидал Огастин, – словно мешок с камнями упал на деревянный пол.

Нервное возбуждение Огастина сменилось приступом буйной радости. Пистолеты-близнецы стали продолжением его рук. Это была сила. Как мог он сомневаться в эффективности этого оружия?

Он повернулся к Джордано и Блюму – маленькие обезьяны с открытыми ртами и испуганными глазами.

– Я знаю, о чем вы думаете, джентльмены, – улыбнулся Огастин. – Это «Глок-19», его обойма рассчитана на семнадцать выстрелов, он практически полностью сделан из пластмассы. – Один пистолет он направил на Блюма, другой – на Джордано. – Я думаю, Марти, именно такой пистолет пронес один из ваших клиентов, торговец наркотиками, в зал суда прошлым летом. Бризд прошел проверку детектором на металл и расправился со своим конкурентом в мужском туалете. Помнишь?

Блюм лежал, вжавшись в кресло. Он задыхался, хватаясь руками за грудь.

Неожиданно в правой руке Огастина вновь заговорил пистолет, словно он стрелял сам по себе. Два коротких лающих выстрела. Голова Блюма откинулась назад, затем упала на грудь. Он стал медленно съезжать с кресла. Огастин отметил про себя, какими удивительно неуклюжими становятся мертвые тела при падении. Две рваные дырки остались в спинке кресла. Одна рядом с другой.

– Дерьмо… – прошипел Джордано.

Огастин моргал и учащенно дышал, хотя ему казалось, что у него за спиной выросли крылья.

– Есть люди, которые созданы для того, чтобы их приносили в жертву, – сказал он, хватая ртом воздух. – Я говорил об этом Зучетти на ферме, но он не хотел слушать.

– Ты – дерьмо. Ты должен был все устроить. Это не должно…

– Я и устраиваю, Винсент. – Он кивнул в сторону Блюма, лежавшего на полу. – Защитники поднимут бурю. Они испугаются за свои жизни. Задрожат, как мыши. Их коллективный вопль о необходимости прекратить процесс будет таким громким и таким убедительным, что даже я не смогу ему противостоять. Это гарантировано.

Джордано попытался улыбнуться.

– Прекрасно. Значит, все сделано, верно? Я имею в виду процесс. Он окончен?

– Почти, – кивнул Огастин.

– Тогда я должен исчезнуть, так? Убраться и больше не возвращаться.

Огастин кивнул.

Джордано направился к двери, неуклюже перешагнув через тело Блюма.

– Минуточку, Винсент.

Испуганная обезьянка обернулась.

– Что такое?

– Меня всегда интересовало, каким одеколоном ты пользуешься. Как он называется?

– Что? Одеколон? А… «Сингапур».

Бам-бам-бам… – Огастин нажал на спусковой крючок.

– Отвратительный запах.

Голова Джордано ударилась об пол между стеной и кроватью. Огастин некоторое время стоял, глядя на него. Джордано не шевелился.

Прости, Винсент. Но я не уверен, что ты будешь молчать. Ты вышел из-под контроля. Запаниковал. Ты мог рассказать им обо мне и о встрече на ферме. Разве тебе можно доверять? Зучетти был прав. Ты – слабое звено. Кроме того, мертвый ответчик – весьма убедительный довод в пользу того, чтобы Морген-рот прекратил процесс.

Огастин взял себя в руки, его пульс успокоился, он глубоко вздохнул, положил пистолеты на кровать и открыл кейс. Убрал в него пистолеты, достал из пакета газету и бросил ее на кровать. Складывая пакет так, чтобы его можно было убрать в кейс, он обратил внимание на заголовок городской хроники в «Трибюн»: «Адвокаты, участвующие в процессе по делу Фигаро, требуют его прекращения». В подзаголовке стояло имя Марка Московица. Он уложил свернутый пакет в кейс, подобрал газету и усмехнулся. Он подумал о Тоцци. Спасибо за идею, Майк. И за шанс, который ты мне предоставил.

Глава 7

В ресторане они взяли столик у окна, что было очень кстати, так как все молчали. Гиббонс решил, что, если они не будут разговаривать, то, по крайней мере, смогут смотреть в окно. Утром они с Лоррейн в очередной раз крупно повздорили, потому что он упорно не соглашался ни на какой цвет, в названии которого будет присутствовать что-нибудь фруктово-ягодное. Каждый раз, когда она заявляла, что хочет покрасить ванную «в золотисто-медовый цвет с малиновым рисунком», у него буквально мурашки начинали бегать по коже. О Господи! Он ответил, что если бы хотел жить во фруктовой лавке, то женился бы на кореянке. Ей это не понравилось. Потом он допустил большую ошибку, заявив, что ее дядя Пит никогда не стал бы транжирить деньги на художественное оформление квартиры. В ответ она обвинила его в том, что он упомянул дядю Пита только потому, что интересуется его наследством. А это было неправдой. Да он сдохнет, если она притащит что-нибудь из этого дерьма в их дом. Они вволю накричались по дороге сюда, и теперь она сидела, застыв в холодном молчании, не замечая его.

Мисс Хэллоран вела себя, как ведут все женщины в подобных ситуациях. Она не поднимала глаз и не раскрывала рта, всем своим видом демонстрируя женскую солидарность, хотя эта встреча была ее идеей и, по всем правилам, она была хозяйкой этого стола. Она же тщательно изучала свою записную книжку, пытаясь в ней что-то отыскать.

Тоцци, сидевший с задумчивым и недоверчивым видом, разумеется, не мог спасти дело. Он все еще был смущен – не доверяя мисс Хэллоран, он испытывал к ней огромную ностальгическую тягу. Ну что за чертова работа! Когда-нибудь он перестанет думать о том, что он сыщик. Лет в девяносто.

Гиббонс подождал, пока все рассядутся, затем устроился у окна и немедленно отхватил огромный ломоть от хлеба, лежавшего в хлебнице, и развернул масло. Хлеб был теплый, но масло замерзло и было твердым как камень. Лоррейн сидела напротив него, потягивая воду, ресницы лежали на ее щеках. Она не смотрела на него. Господи. Золотисто-медовый с малиновым рисунком. И стоило из-за этого сражаться?

Намазывая замерзшее масло на кусок хлеба, Гиббонс разглядывал помещение. Это был простой, в домашнем стиле итальянский ресторанчик со столами, покрытыми клетчатыми скатертями, за несколько кварталов от дома суда, в Малой Италии. Единственное, что вызывало подозрение, – так это ресторан напротив.

Он откусил кусок хлеба и посмотрел на ресторан на другой стороне улицы. Он располагался в нижнем этаже жилого здания. Тяжелые бархатные шторы на окнах делали его несколько более строгим, чем их ресторанчик. На подоконнике, как и у них, было выставлено меню. Большая красочная вывеска протянулась от одного конца здания до другого. На ней по-итальянски было написано: «Ресторан „Прекрасный остров“ – превосходные итальянские блюда и вина». В левом углу вывески была изображена карта Сицилии – носок итальянского сапога, пинающий остров, как спущенный футбольный мяч. Ресторан принадлежал Саламандре. Наверху располагались его апартаменты. Гиббонс смотрел на мисс Хэллоран и жевал хлеб. Что это, простое совпадение – то, что она выбрала ресторан напротив дома Саламандры? А может быть, Тоцци прав, не доверяя ей?

Наконец мисс Хэллоран нашла то, что искала.

– Это моя дочь Патриция, – сказала она и положила фотографию на стол – кто хочет, может посмотреть.

О Господи, неужели она не могла придумать что-нибудь получше?

Лоррейн взяла фотографию и без особой теплоты сказала:

– Прелестная девочка, Лесли. – Она была сердита, но хорошо знала, что полагается говорить в подобных случаях. – И сколько ей?

– На прошлой неделе исполнилось пять.

Гиббонс тоже посмотрел на карточку.

– Очень плохо, – произнес он.

Лоррейн свирепо взглянула на него. Он ответил ей тем же.

– Я хотел сказать, очень плохо, когда твой день рождения в декабре, накануне Рождества. Никогда не получишь всех причитающихся тебе подарков. Разве только у твоих родителей мешок денег. Уж я-то знаю. У меня самого день рождения в декабре.

Лоррейн испепелила его взглядом и отпила еще немного воды. Лесли облизнула губы и нервно улыбнулась. Она надеялась таким образом поддержать разговор, но явно просчиталась. Большинство из тех, у кого маленькие дети, думают, что это надежная безотказная тема для поддержания беседы, но это справедливо, только если у собеседников тоже есть малыши или в разговоре с пожилыми людьми, помешанными на своих внуках.

Тоцци взял фотографию и посмотрел на девочку.

– Миленькая, – произнес он с каменным лицом. Девочка действительно была очень хорошенькая, но он не собирался изливать здесь свои чувства. Уж во всяком случае не перед Лесли Хэллоран. Ей он такого удовольствия не доставит.

Лесли мужественно снесла неудачу и просияла мягкой родительской улыбкой, надеясь хоть как-то расшевелить эту компанию.

– Патриция очень волнуется в ожидании Рождества. Она все еще верит в реальность Санта-Клауса, что довольно необычно для городского ребенка.

Тоцци кивнул, Лоррейн кивнула, Гиббонс кивнул. О Санта-Клаусе тоже много не поговоришь.

Лесли не сдавалась.

– Знаешь, Майкл, я слышала, ваше Бюро опекает Винсента Джордано? Обычно этим занимается служба охраны свидетелей при суде. Разве не так?

Гиббонс и Тоцци переглянулись. Предполагалось, что это будет небольшой междусобойчик, безобидная болтовня, например о покупках, не более того. Уж не думает ли мисс Хэллоран, что во время разговора ей удастся узнать что-нибудь интересное о Джордано? Может, она считает, что они забрали Джордано, чтобы добиться от него нужных показаний во время полуночных допросов в потайном месте – в духе дурацких шпионских фильмов? А не надеется ли она узнать, что Джордано, не выдержав испытаний, сообщил, почему он решил повернуть против своих? А может, она рассчитывает, что они в конце концов поделятся с ней какой-нибудь информацией – ведь у нее, Тоцци и Лоррейн есть общее прошлое? Или пытается разузнать, что собирается сказать на суде Джордано, чтобы начать разрабатывать тактику защиты своего клиента? Неужели она надеется за тарелку спагетти получить некоторые преимущества для себя и своего клиента – Саламандры. Ну-ну, надейся, надейся.

Гиббонс в очередной раз откусил кусок хлеба с маслом. Возможно, Тоцци очень даже прав в оценке Лесли Хэллоран.

– Разве я не права? – продолжала мисс Хэллоран. – Обычно охраной свидетелей занимается судебная полиция. Странно, что сейчас эту функцию возложили на ФБР.

Тоцци поставил свой стакан с водой.

– Ты права. Это очень необычно. – Он произнес это с таким видом, будто хотел послать ее к черту.

Она немного помедлила, покосилась на Тоцци, в уголках ее рта появилась неуверенная улыбка.

– Майкл, надеюсь, ты не думаешь, что я задаю эти вопросы для того, чтобы выудить у тебя информацию о Джордано? Я же понимаю, что ты не можешь мне ничего рассказать.

– Верно. И не надо спрашивать.

Лоррейн неодобрительно посмотрела на своего двоюродного брата. Она явно считала его грубияном. Прекрасно, к черту и ее. Абсолютно не понимает, что здесь происходит.

Лесли наклонилась вперед и посмотрела Тоцци в глаза.

– Ты не доверяешь мне, Майкл?

Затем она повернулась к Гиббонсу. У нее были невероятно синие глаза.

– А вы тоже думаете, что у меня есть скрытые намерения?

Гиббонс пожал плечами. Неужели же она на самом деле хочет, чтобы он ей ответил?

Лоррейн свирепо посмотрела на него – она не понимала, в чем дело.

– Что ж, возможно, этот ленч – не самая удачная идея, – сказала Лесли. – У меня создалось впечатление, что вы подозреваете меня в недобрых намерениях. Я знаю, мы не были настоящими друзьями, но я подумала, Майкл, что все может измениться. Такие процессы, как этот, – настоящее занудство: неделя за неделей, месяц за месяцем – и все одно и то же. Я ужасно обрадовалась, когда увидела в толпе знакомое лицо – ты появился тогда в суде в качестве свидетеля, – и решила, что, может быть, и ты чувствуешь нечто подобное. Поэтому я и пришла к тебе.

Она говорила очень искренне. Лоррейн сверлила глазами Тоцци, надеясь, что он исправит положение. Но откуда ей было знать, что адвокаты, занимающиеся уголовными делами, – великие артисты. Конечно, Лесли выглядела предельно откровенной, но разве можно доверять адвокату защиты?

Неожиданно раздался сильный стук в окно. Гиббонс инстинктивно потянулся за револьвером. И когда он увидел, кто стоит за окном, желание выхватить револьвер и всадить пулю в того типа только усилилось. Гиббонс нахмурился. За окном на морозе маячил Джимми Мак-Клири с поднятыми вверх руками и широкой улыбкой гнома на физиономии. Затем он опустил руки и направился к двери – можно подумать, кому-то он здесь нужен. Мак-Клири посмотрел на Лоррейн, и совершенно неожиданно ее лицо расцвело, как цветок, – она ждала, когда этот сукин сын подойдет.

– Лоррейн Тоцци, – сказал Мак-Клири, приближаясь к их столу, – ты согреваешь и зимний день.

Он смотрел только на нее. Интересно, откуда он знает, что она сохранила свою девичью фамилию? Логичнее, если в он предположил, что теперь она Лоррейн Гиббонс.

– Джимми, как поживаешь?

Она встала и, перегнувшись через Лесли, чмокнула Мак-Клири в щеку.

Гиббонс прикусил верхнюю губу – он был готов зарычать.

– Неплохо. А здесь, оказывается, очень мило, – произнес ирландец, покончив с поцелуями. – Два агента ФБР, очаровательная защитница и самый прелестный профессор средневековой истории, о каком только может мечтать любой школьник.

Мак-Клири стоял, потирая руки. Его лицо покраснело, а шляпы он не носил. У этого самодовольного болвана все еще была густая темно-каштановая шевелюра, которую он всем демонстрировал.

– В чем дело, Мак-Клири? – нахмурился Гиббонс. – Не можешь найти подходящий бар?

– И тебя очень приятно видеть, Катберт, – ответил Мак-Клири, просияв глазами хотя и в красных прожилках, но все еще лучистыми.

Гиббонс кипел от гнева, но сдерживал себя. Он не выносил, когда его называли по имени, особенно те, кто знал, что ему это не нравится. Но он не собирался доставлять Мак-Клири удовольствие.

– Что празднуем, ребятишки? Маленькая рождественская пирушка? – Его сарказм был так же откровенен, как и его ирландский акцент.

Тоцци сложил руки и откинулся на спинку стула.

– Ты намекаешь, что здесь происходит что-то противозаконное?

– Лично я далек от того, чтобы обвинять вас в чем-либо, Тоцци. Но, сын мой, тебя должна беспокоить сама видимость чего-то противозаконного. Сидите здесь у окна, на всеобщем обозрении. А я-то считал, что вы, итальянцы, более осмотрительны. – Сияние его глаз несколько померкло.

Гиббонс сложил руки.

– Мисс Хэллоран, Тоцци и моя жена – давние знакомые, Мак-Клири. Они росли по соседству. Если не веришь, можешь сам все выяснить. Это-то ты в состоянии сделать.

Мак-Клири поднял одну бровь и засунул руки в карманы пальто. Настоящий суперсыщик.

– Это правда, Лоррейн?

– Правда, Джимми. Хотя в те времена Майкл и Лесли не были большими друзьями.

Гиббонс покосился на нее. Ну спасибо, Лоррейн. Получается, что я наврал.

Лесли заговорила таким тоном, словно выступала с опровержением в суде.

– Мы с Майклом жили на одной улице, а Лоррейн была фактически моей первой няней.

Мак-Клири широко раскрыл глаза.

– Н-е-е-е-т. Наверное, речь идет не об этой Лоррейн, не о прелестной миссис Гиббонс. Да она всего на несколько лет старше вас, мисс Хэллоран. Правда, она вышла за человека значительно старше ее, но сама Лоррейн – это олицетворение вечной молодости.

Мак-Клири уставился на Гиббонса, на его губах, которые Гиббонс с удовольствием бы расквасил, блуждала дурацкая ухмылка. Гиббонс не мог отделаться от мысли, как было бы здорово откусить его маленький вздернутый нос.

– Почему бы тебе не оставить нас в покое, Мак-Клири?

– Я как раз собираюсь уходить, Катберт, мой мальчик. – Он поднял воротник. – Но запомни, что я сказал о видимости. Ваша встреча смотрится как-то не так.