Текст книги "Главные мысли"

Лукреций единство души и тела обосновывает тем, что они вместе рождаются и гибнут, вместе проходят через различные этапы развития – младенец одинаково слаб и душой, и телом, у стариков одинаково заплетаются ноги и разум. Телесное заболевание вызывает расстройство души и наоборот. Вино одинаково туманит тело и дух.

Такое атомистическое понимание устройства души устраняет еще один источник страхов – смерть и угрозу загробных наказаний. Смерть – это отделение материальной души от тела. Следовательно, с одной стороны, атомы души неуничтожимы (и могут сложиться таким же образом вновь за бесконечное время), а с другой – после распадения тела и души нас не ждут какие-либо мучения в Аиде. Смерти не нужно бояться: пока мы есть, ее нет, когда она приходит, нас нет. Кроме того, мы уже были мертвы до нашего рождения и переживаем нечто близкое смерти во сне. Также такая позиция приучает к терпеливому перенесению боли (а Эпикур был очень больным человеком). Боль – это определенное состояние атомов, и нас больше страшит ожидание боли. Боль небольшая – переносима, а при непереносимой мы теряем сознание.

Метеорология: изгнание богов с небес

Наука о небесных явлениях составляет особую часть физики Эпикура. Создается впечатление, что метеорологические процессы интересуют его куда больше, чем земная физика, или же он полагает, что разумный человек при помощи собственного опыта может сам разобраться с явлениями поднебесного мира. При этом Эпикур формулирует принцип многообразия объяснений: любое метеорологическое явление можно объяснить множеством различных, порой взаимоисключающих, причин. Единственное требование заключается в том, что эти интерпретации не должны противоречить «тому, что происходит у нас на земле». Тем самым Эпикур выдвигает принцип единства занебесных и поднебесных законов, которые большинством философов разделялись, и только после наблюдений Тихо Браге и Иоганна Кеплера за эллиптической орбитой Марса и замедлением его движения в афелии этот принцип становится общепринятым. Однако в отличие от нововременных астрономов, стремящихся найти те данные, которые подтверждают одну и опровергают другую гипотезу, Эпикур перечисляет различные объяснения, данные прежними натурфилософами и изобретенные им самим, через «или», как совершенно равноправные. Так, «Величина солнца и других светил для нас такова, какова кажется <…>; сама же по себе она или больше видимой, или немного меньше, или равна ей»; все эти предположения не противоречат тем наблюдениям, которые может сделать любой пастух, идущий к костру, свет которого визуально мало меняется от приближения.

Почему Эпикур вводит принцип многообразия? Отчасти потому, что на то или иное явление может воздействовать множество факторов; так, град может приобретать округлую форму и потому, что капля воды замерзает равномерно, и потому, что неравномерности устраняются при трении градин друг о друга. Но главная причина в другом – «…наука о небесных явлениях, отдельно ли взятая или в связи с другими, не служит никакой иной цели, кроме как безмятежности духа и твердой уверенности»[9]9
  Эпикур. Письмо к Пифоклу. (Диоген Лаэртский. С. 392).


[Закрыть]. То есть главная цель метеорологии не построение научной картины какого-либо явления, а «бестревожное житье», которое невозможно, если люди тревожатся относительно гнева богов или ждут от них милости. А наши представления о богах в первую очередь порождаются наблюдением за небом, в котором блуждают оторвавшиеся от своих источников «метеорологические симулякры», как выразился Лукреций, принимаемые нами за богов. Наблюдая за явлениями земными, мы, как правило, воспринимаем оболочки, отлетающие от вещей, в единстве с самими вещами, и для богов остается мало места. Поэтому и предлагает Эпикур проверять? опыт наблюдения за небом нашим земным опытом.

Принимая в качестве верной только одну гипотезу из ряда столь же правдоподобных, мы рискуем соскользнуть в баснословие, то есть мифологический взгляд на мир. Ведь у древних греков не было возможностей научно обосновать именно эту гипотезу, поэтому основание приходится искать в божественном произволе. Напротив, даже если по мере совершенствования технологий наблюдения за небом окажется, что ни одна из предлагаемых гипотез не верна, это не опровергнет главный постулат Эпикура: «никакая божественная природа не посажена надзирать» над тем, что происходит на земле или на небе. Ведь если возможно простое объяснение явления, то нам нет нужды допускать неких божественных духов. Скажем, человек может, глядя на часы, помыслить механическое устройство, которое объясняет движение стрелок, и таким образом делает вывод, исходя из принципа простоты, что там нет придуманных Эдуардом Успенским маленьких «гарантийных человечков», которые двигали бы стрелки. Но, открыв часы, мы обнаруживаем, что они электронные. Получается, что этот человек ошибся относительно конкретного устройства этих часов (впрочем, Эпикур приводит открытый список возможных объяснений, «механические или…», так что для исправления ошибки ему нужно будет только добавить слово «электронные»), но он оказался прав, исключив «гарантийных человечков». А ведь именно в этом и состояла цель исследования.

Но на основе таких аналогий можно выдвигать самые разные гипотезы, например, «повороты в движении Солнца и Луны происходят, быть может, от искривления неба, с необходимостью происходящего время от времени; а быть может, и от сопротивления воздуха, или оттого, что всегда необходимое вещество отчасти уже сожжено, а отчасти еще нетронуто; или же оттого, что с самого начала эти светила получили такое кругообращение, что пошли по спирали». Гром может происходить «от вздувания ветра в полостях туч, как бывает и у нас в сосудах; или от рева огня в них, раздуваемого ветром; или от разрыва и раздвигания туч; или оттого, что тучи, затвердев, как лед, трутся друг о друга и ломаются»[10]10
  Эпикур Письмо к Пифоклу. (Диоген Лаэртский. С. 394).


[Закрыть]. Все эти объяснения не противоречат очевидности и согласованности с видимыми явлениями.

То есть нам не обязательно знать истину о таких вещах, достаточно лишь стремиться, чтобы наши знания не противоречили очевидности. Ведь для Эпикура важно не знание о движении Солнца, а знание о том, что это движение происходит по естественным причинам, а не по воле богов. Таким образом устраняется главная причина наших страхов и надежд.

Боги: блаженные в междумирьях

Однако неверно было бы считать Эпикура абсолютным атеистом. Он признавал существование богов, которые, как и все остальное, состоят из атомов и пустоты, потому теология оказывается у Эпикура частью физики. Боги, которых великое множество, столько, сколько людей (по принципу исономии), обладают совершенными телами, созданными из самих лучших атомов, поэтому они фактически бессмертны, абсолютно счастливы и не нуждаются ни в чем, прислушиваются к мольбам, не требуют ничего от нас и не угрожают наказаниями. Это обосновывается знаменитым аргументом: боги всеблагие, всезнающие и всемогущие. Но с этими свойствами несовместим контакт с нашим несовершенным миром, потому что получается, что боги либо не знают о наших бедствиях, либо не хотят нам помочь, либо не могут этого сделать. Но эта отстраненность богов к лучшему. Если бы боги слышали наши молитвы и исполняли их, то все бы люди погибли, поскольку мы часто желаем ближним зла.

Однако такую позицию, которая во времена Просвещения будет очень распространенной и будет названа «деизмом», некоторые критики, например Цицерон, считали криптоатеизмом. Что это за боги, если они не управляют Вселенной? И не является ли их существование в интермундиях (то есть межмировых пространствах) равнозначным для нас их несуществованию? Цицерон полагал, что на самом деле Эпикур был атеистом, но поскольку неблагочестие могло караться смертью, он, как благоразумный человек, не желал прямо отрицать существование богов и размещал их подальше от человека.

Однако эпикурейские рассуждения о богах можно счесть и весьма благочестивыми – ведь не оказывая физическое воздействие на нас, боги оказывают моральное, гораздо более сильное воздействие: они являются для нас вдохновляющим образцом правильной жизни. Сам же Эпикур воздавал должные почести богам, а его ученик Филодем из Гадары сочинял молитвы.

Этика: стремись к наслаждению

Из эпикуровской физики прямо следует ряд этических постулатов: не следует бояться смерти или богов. Но это лишь негативная терапия, избавляющая человека от тревоги. Эпикур разрабатывает и положительную терапию, наставляя людей в том, что им надлежит делать: избегать боли и стремиться к наслаждению (что одно и то же, так как наслаждение и есть отсутствие боли), причем между этими двумя состояниями нет каких-либо средних.

Наслаждение, основное понятие эпикурейской этики, должно быть совершенно ясным, причем даже для младенцев и животных, которые хорошо умеют отличать удовольствие от страдания. Однако критики Эпикура обращали внимание на то, что по существу это понятие не очень ясно и вызывает множество вопросов: тождественно ли удовольствие отсутствию страдания; что значит, что нет средних состояний, а есть либо наслаждение, либо страдание, ведь очевидно, что между пиршеством и пыткой есть множество других ситуаций? Эпикур негативно оценивает слишком сильное наслаждение, но где четкий критерий «слишком сильного»? Почему богатые люди, имеющие возможность предаваться любым удовольствиям, не свободны от страха богов и смерти? Напротив, распутник или отцеубийца, не боящийся ни богов, ни смерти, вовсе не становится блаженным?

Поэтому эпикурейцы были вынуждены проанализировать это понятие, выделить различные его типы. Наслаждения делятся на естественные и суетные, а естественные, в свою очередь, на необходимые и не необходимые. Счастье приносят только естественные необходимые удовольствия (хлеб для голодного, родниковая вода для жаждущего, немного вина и сыра по праздникам). Не необходимые тоже бывают полезны (например, деньги, ведь самому Эпикуру понадобилось 30 мин., чтобы купить Сад), но их наличие или отсутствие не предопределяют счастье. Что же касается суетных удовольствий (например, обжорство или половые излишества), то они приводят только к разочарованиям и болезням, поэтому их следует избегать. Следовательно, по утверждению самих стоиков, по образу жизни эпикуреец, в сущности, не отличался от стоиков. Другая классификация удовольствий – это «удовольствие движения» (κινητικόν) и «удовольствие состояния», или покоя (καταστηματικόν), выработанное в полемике со школой киренаиков, которую основал ученик Сократа Аристипп. Эпикура часто упрекали в том, что он заимствовал этику именно у киренаиков. Киренаики полагали, что удовольствие возникает в процессе удовлетворения потребностей или легкого возбуждения чувств, в то время как страдание – резкое возбуждение чувств и препятствие в удовлетворении потребностей. Таким образом, удовольствия возникают в движении и могут иметь различные степени (средние). Человек, находящийся в полном покое, не мог бы получать удовольствие. Но для эпикурейцев состояние наивысшего удовольствия и есть покой, когда человек не страдает от голода, холода или страха перед будущем. «Кинетические» же удовольствия не являются необходимыми, хотя и могут нас приводить к удовольствию покоя.

Хотя никакое наслаждение само по себе не зло, средства их достижения могут быть связаны с большими неприятностями и хлопотами, чем наслаждениями. Поэтому такие наслаждения следует обходить. Страдания также бывают разными. В принципе, страданий следует избегать, тем не менее, часто бывает так, что именно кратковременное страдание приводит к счастью – горькое лекарство или действия хирурга. Нужно оценивать сложную совокупность факторов, соизмеряя взаимосвязанные удовольствия и страдания. Но и в случае, когда человек не может избегнуть значительных страданий, это не мешает ему оставаться счастливым. Долгое страдание никогда не бывает непереносимым, а непереносимое – долгим, «а затяжные немощи доставляют плоти больше наслаждения, чем боли»[11]11
  Эпикур. Главные мысли. (Диоген Лаэртский. С. 407).


[Закрыть]. Поэтому мудрец будет счастлив и в темнице, вспоминая о счастье, и даже под пыткой, зажаренный живьем в медном быке, в котором, согласно легенде, казнил своих политических оппонентов тиран города Агригента Фаларис. Сам Эпикур в предсмертном письме, описывая сильные боли, тем не менее испытывал счастье он сознания хорошо прожитой жизни.

Смерть, представляющая собой не более чем рассеяние атомов, еще менее, чем страдание, страшна мудрецу – пока мы живем, ее нет, когда она наступает, нас уже нет. Однако для эпикурейца, высоко ценящего дружбу, страдания может вызывать смерть друга. Эпикур советовал в таком случае предаваться радостным воспоминанием о дружбе с этим человеком. Добрая память о человеке – это своего рода бессмертие.

Также человека может тревожить не сам факт, что он умрет, а то, что он не знает, когда именно, и что жизнь может оказаться слишком короткой. Но жизнь любого человека бесконечно коротка по сравнению с вечностью. Счастье же измеряется не временем, а совершенством. Если человек достиг высшего блаженства, то он в этом становится равным богам, живущим бесконечно долго. В некотором смысле мудрец тем самым приобщается к вечности и бессмертию.

Хотя эпикурейцев упрекали в пренебрежении социальными и политическими проблемами и даже в сознательном эскапизме, у них была своеобразная социальная теория. Для эпикурейцев главным было малое общество, союз друзей, а не полис или империя. Хотя целью дружбы также является наслаждение, это наслаждение состоит не в выгоде, а в радости от духовного общения. Изначально отношения могут завязываться ради пользы: «нужно, чтобы что-нибудь ей положило начало (ведь и в землю мы бросаем семена), но потом она уже держится на том, что вся полнота наслаждения у друзей – общая»[12]12
  Диоген Лаэртский. С. 401.


[Закрыть]. Эпикуреец испытывает удовольствие, когда делает благодеяние другу, а не когда получает. Ради друга он готов терпеть страдания и даже пойти на смерть.

Вместе с тем эпикурейцы вырабатывают и принципы жизни в большом социуме, из которых главный – «живи неприметно». В превратностях имперской политики нужно искать свой Сад, круг друзей.

Также Эпикур высоко ценит общественный договор, положенный в основу общества: не делать вреда и не претерпевать вреда. Этот принцип не тягостен мудрецу, поскольку он и так не желает никому вредить, но в той или иной степени защищает его от вреда со стороны других людей.

Эпикуреец Филодем позже сформулировал этику в виде тетрафармакоса, четырехчастного лекарства:

 
Не бойся богов.
Не беспокойся о смерти.
Благо легко достижимо.
Зло легко переносимо.
 

Огонь и камень: судьба учения Эпикура

Сложилось так, что образ Эпикура стал жить своей жизнью отдельно от его учения и, по большей части, вопреки ему, что создает определенные сложности для читателя: Эпикур как бы двоится. Легенду об Эпикуре стали сочинять его недоброжелатели и конкуренты еще при его жизни, видя, как растет его популярность. Пожалуй, ни одних из философов не заслужил так несправедливо столь дурной славы, как Эпикур. Слово «эпикуреец» на протяжении веков было синонимом безбожника, эгоиста, эскаписта, сибарита, материалиста, человека, полностью погруженного в чувственные удовольствия. Противники Эпикура распускали о нем разнообразные слухи – что он страдал от обжорства, его дважды в день рвало с перекорма, был невоздержан… Ходило 50 писем непристойного содержания, приписываемых ему.

Негативное отношение к Эпикуру усугублялось по мере того, как после его смерти стал складываться и распространяться культ, подобный религиозному. Эпикуреизм стал распространяться не только в виде идей, но и в виде портретов, изображений на чашах, которые могли использоваться как предметы культа. На современном языке это можно было бы назвать мемами или медиавирусами – информацией, распространяющейся при помощи ярких визуально-вербальных образов. Примером такого мема может служить серебряная чаша для вина в форме небольшого модиуса, найденная при раскопках римской виллы Боскореале, расположенной неподалеку от города Помпеи и уничтоженной при знаменитом извержении Везувия в 79 году. На этой чаше изображены античные философы в виде скелетов; один из них представляет Эпикура. Он тянется к блюду, лежащему на трехногом столе, над которым написано изречение τὸ τέλος ἡδονή («цель – наслаждение»), а у его ног изображается поросенок на задних лапах, тянущийся к этому же блюду. Поросенок – образ, который с эпикурейцами связывали их противники; Гораций писал: «Хочешь смеяться – взгляни на меня: Эпикурова стада // Я поросенок: блестит моя шкура холеная жиром»[13]13
  Цитируется пер. Н. Гинцбурга по изданию: Квинт Гораций Флакк. Послания. СПб.: Студия биографика, 1993. С. 448.


[Закрыть]. Напротив Эпикура изображен также в виде скелета стоик Зенон с посохом и сумой нищего бродяги. Он неодобрительно указывает перстом на Эпикура. Отметим, что семантика «наслаждения» в этом изображении передается сразу на двух уровнях (даже не считая прямого лозунга): как при помощи отдельных элементов (блюдо на столе), так и при помощи главного приема, который организовывает изображение в целом – философы в виде скелетов, что должно нам напоминать о скоротечности жизни и тщете наших усилий. Таким образом получается, что Зенон как персонаж спорит с Эпикуром, однако, будучи изображенным, как и Эпикур, в виде скелета, он демонстрирует правоту эпикурейцев. Функционально эта чаша соответствует нашим гаджетам – это не одноразовый пластмассовый стаканчик для утилитарных нужд, а предмет роскоши, подчеркивающий престиж хозяина (как последняя модель айфона) и используемый для коммуникации – передачи друг другу, содержащий изображения и текст, его можно поворачивать (как бы скроллить) и комментировать в ходе дискуссии, причем не только устно, но и письменно, написав реплику непосредственно на кубке, как это сделала некая Гавия, начертавшая на кубке свое имя. Разумеется, у многих людей, не занимающихся тщательным изучением эпикурейских текстов, представление об эпикурейцах формировалось именно такими изображениями. Но хотя эпикурейцы (как и представители других школ) любили пиры, однако на этих пирах главной роскошью было общение, а стол был весьма скуден – бобы, сушеная рыба, глоток митиленского (то есть самого дешевого) вина.

Помимо упреков в безнравственном поведении Эпикуру выдвигались и другие обвинения. Распространено было мнение о заимствованиях и эклектизме. Физику он якобы украл у Демокрита, а этику у Аристиппа. Писатель и политик Плутарх из Херонеи в антиэпикуровском сочинении «Колот» подробно сравнивает Эпикура с Демокритом, Эмпедоклом, Парменидом, Платоном, Сократом и другими философами и приходит к выводу, что Эпикур заимствовал у них все ложное, но не понял истинного. Это мнение затем неоднократно воспроизводилось на протяжении веков; даже в XVII веке Лейбниц повторяет характеристику Эпикура как «неспособного заимствовать лучшее».

Некоторых апологетов былых римских доблестей возмущала аполитичная позиция эпикурейцев. Тому же Плутарху принадлежит ряд полемических сочинений против эпикурейства. В трактате, оспаривающем один из главных этических принципов эпикурейства «Хорошо ли сказано: «Живи незаметно?»», он писал: «Если бы Фемистокл скрывал свою жизнь от афинян, Камилл – от римлян, Платон – от Диона, то ни Эллада не одолела бы Ксеркса, ни город Рим не сохранил бы своего существования, ни Сицилия не была бы освобождена. Подобно тому, как свет делает нас друг для друга не только заметными, но и полезными, так, думается мне, известность доставляет добродетели не только славу, но и случай проявить себя на деле»[14]14
  Цитаты из Плутарха в переводе С. С. Аверинцева приводятся по книге: Аверинцев С. С. Плутарх и античная биография. К вопросу о месте классика жанра в истории жанра. Москва, «Наука», 1973. С. 58–59.


[Закрыть]. Также в других трактатах – «Против Колота» (имеется в виду эпикуреец Колот из Лампсака) и «О том, что, следуя Эпикуру, невозможно жить счастливо» – Плутарх в противовес эпикурейской позиции обосновывает тезис «Хорошо жить – значит жить общественной жизнью».

Особенно негативное отношение к эпикуреизму было у христианских мыслителей. Уже в «Деяниях апостолов» изображается спор Павла с эпикурейцами (17, 16–18). Христианские мыслители охотно повторяли те обвинения, которые высказывали античные противники эпикурейцев. Августин изображает Эпикура в крайне комическом виде – как старика, ухлестывающего за служанками, заменяя пустоту темнотой: «…этот любитель роскоши, дозволивший атомам, как бы молодым служанкам (т. е. маленьким тельцам, которые он, наслаждаясь, ловил во мраке), не держаться своего пути, а уклоняться то туда, то сюда весьма произвольно, расточил через тяжбы все родовое имущество»[15]15
  Августин Блаженный. Против академиков // Августин Блаженный. Об истинной религии. Минск: Харвест, 2011. С. 75.


[Закрыть].

Однако негативное отношение было вызвано не столько якобы развратным поведением эпикурейцев, сколько тем, что они отрицали бессмертие души. Именно это было абсолютно неприемлемым. Христианские клише емко и точно подытожил Данте в «Аде»:

 
Здесь кладбище для веривших когда-то,
Как Эпикур и все, кто вместе с ним,
Что души с плотью гибнут без возврата[16]16
  Данте Алигьери. Божественная комедия. Ад. /Пер. М. Лозинского. Государственное издательство Художественная литература. Л.: 1939. С. 66.


[Закрыть].
 

Вместе с тем некоторые просвещенные христиане, считавшие эллинскую философию ступенькой к Христу, отмечали и положительные черты эпикуреизма: Климент Александрийский одобрительно относился к учению о познании, согласно которому вера (если быть точным, уверенность) есть предвосхищение рассудочного суждения, а, следовательно, никакое познание вообще не может быть без веры. Описывая различные удовольствия, необходимые и обходимые, естественные и неестественные, Иоанн Дамаскин воспроизводит схему Эпикура. А Августин вообще утверждал, что философию Эпикура можно признать наилучшей, если только согласиться с тем, что душа смертна.

Однако, несмотря на противодействие оппонентов, не чуждавшихся даже клеветы, влияние Эпикура ширилось. Согласно Диогену Лаэртскому, число его учеников «не измерить и целыми городами, и все ученики, прикованные к его учению словно песнями Сирен (кроме одного лишь Метродора Стратоникейского, который перебежал к Карнеаду едва ли не оттого, что тяготился безмерной добротою своего наставника)…»[17]17
  Диоген Лаэртский. С. 371.


[Закрыть] Эпикурейцы старались во всем следовать доктрине своего учителя и редко привносили в эпикуреизм что-то свое, и то не целенаправленно. Зато они сохранили учение Эпикура, многочисленные труды которого, кроме нескольких писем и сборников цитат, были утрачены. Так, в Геркулануме Филодем из Гадары создал эпикурейский кружок и собрал богатую библиотеку. Но эти тексты были уничтожены и парадоксальным образом вместе с тем сохранены извержением Везувия в 79 году в виде обгоревших свитков, напоминающих кривые поленья, коими их и сочли первые изыскатели. А в малоазийском городе Эноанда последователь Эпикура Диоген велел высечь тексты эпикурейской школы на огромной каменной стене. Этот памятник эпикурейской мысли был уничтожен другой стихией, землетрясением, и ученые до сих пор собирают из крошечных камней слова и строки.

Почитавший Эпикура, нашедшего лекарство от страха, выше Цереры, подарившей людям обработку земли, и выше Либера (Вакха), научившего людей земледелию, латинский поэт Лукреций создал поэму «О природе вещей», в которой наиболее полно изложен эпикуреизм. Излагают эпикурейское учение и мыслители, не бывшие его сторонниками. Цицерон претендовал на то, что его изложение полнее, чем сочинения приверженцев, и описал в трактате «О пределах блага» своего друга, эпикурейца Луция Манлия Торквата. Некоторые важные идеи Эпикура излагает скептик Секст Эмпирик. А стоик Сенека, друживший с эпикурейцем Ауфидием Бассом, в «Письмах к Луцилию» приводит почти 50 «прекрасных, полезных и целительных» изречений «сорванных в чужих (то есть эпикурейских) садах».