Текст книги "Сказание о Нарциссе"

Неустановленный автор
Сказание о Нарциссе

© П. Рыжаков, перевод, послесловие, 2019

© Изабель де Рикер, предисловие, 2019

© Издательство «Водолей», оформление, 2019

Предисловие к русскому изданию «Сказания о Нарциссе»
(Le lai de Narcisse)

1

Зарождение литературы на романских языках произошло в начале XII века на территории, охватывающей современную Францию. Ранее художественные произведения в Западной Европе создавались исключительно на латыни, а «национальные» (они же «народные») языки употреблялись только в низовых жанрах. Первыми романскими языками, использованными в литературных целях, стали язык «ойль» (собственно французский) – на севере Франции, и язык «ок» (окситанский) – на юге[1]1
  Эти названия отражают звучание слова «да» на каждом из этих языков. Отметим, что «ойль» (oil) превратилось в «ои» (oui) в современном французском, а «ок» (ос) сохранилось в некоторых диалектах современного Прованса и граничащих с Францией областей Испании. Здесь и далее – применения переводчика.


[Закрыть].

Говоря о произведениях, написанных на этих народных языках, будь то кансоны, жизнеописания святых, эпические песни или стихотворные романы, важно иметь в виду, что они создавались в расчете на устное исполнение: чтецом или аккомпанирующим себе на музыкальном инструменте певцом. Сила текста находила выражение в живом слове, и театральная составляющая имела важнейшее значение. Поэтому связность повествования и стройность формы зачастую отходили на второй план. Авторы ориентировались не на внимательного читателя, способного оценить текст в его совокупности, а на сиюминутного слушателя, воспринимающего стихи вживую. Тексты представляли собой, как правило, последовательность ярких запоминающихся эпизодов. Нередко авторы даже не стремились увековечить свое имя, что объясняет трудности в установлении не только авторства, но и датировки многих средневековых произведений.

Сочинительское искусство средневековых авторов обнаруживает связь с рядом риторических и эстетических принципов, заимствованных у античных писателей – либо непосредственно из произведений последних, либо из учебников по грамматике и поэтике. Первые французские сочинители, будь то романисты, трубадуры, авторы хроник или эпических поэм, сознательно или бессознательно использовали (порой отчасти видоизменяя) приемы, завещанные предшествующей литературной традицией, а также создавали новые, которые в дальнейшем, – начиная с XIII века, – систематизировались и облекались в форму трактатов, рассчитанных на следующие поколения писателей.

Первыми европейскими «романами» были вольные стихотворные переложения римских и греческих сюжетов[2]2
  Средневековый Запад не знал греческого языка. Поэтому греческие произведения были известны во Франции только по латинским переложениям.


[Закрыть]: трагедии об Эдипе («Роман о Фивах»), вергилиевой «Энеиды» («Роман об Энее»), истории о Троянской войне и аргонавтах («Роман о Трое») и др. Французские авторы воспроизводили античные произведения, используя народный язык, делая их доступными широкой публике, для которой латынь (продолжавшая свое существование в качестве церковного и юридического языка) становилась все менее понятной. Произведения классиков, покинув монастырские, епископальные и приходские библиотеки, представали в виде французских переложений перед образованной публикой феодальных дворов. Таким образом, знакомство с литературой античности, хотя бы опосредованное, не прерывалось.

Представим себе, как в конце XI века некий клирик, интеллектуал, покинув по собственному желанию обогативший его широкими познаниями монастырь или церковную школу[3]3
  До возникновения университетов систематическое образование в Европе можно было получить исключительно в церковных школах: монастырских, епископальных или приходских.


[Закрыть], направляется к какому-нибудь феодальному двору, чтобы предложить там свои услуги в качестве секретаря, юриста, хрониста или сочинителя – на латыни или народном языке. Этот интеллектуал Средневековья осознает, что все, что он почерпнул из произведений классиков (героические сюжеты – в эпопеях Гомера, Вергилия и Стация[4]4
  Публий Папиний Стаций (ок. 40 – ок. 96) – латинский поэт, автор героической поэмы «Фивиада», популярной в Средние века.


[Закрыть], любовные мотивы – у Овидия, правила литературной композиции – у Горация и Цицерона, грамматические конструкции – у Доната и Присциана[5]5
  Элий Донат (320 – ок. 380 н. э.) и Присциан Цезарейский (V в. н. э.) – римские грамматики, авторы учебников, широко использовавшихся в Средние века.


[Закрыть], исторические и естественнонаучные знания – у Саллюстия[6]6
  Гай Саллюлстий Крисп (86 до н. э. – 35 до н. э. (?)) – древнеримский историк, широко изучавшийся в средневековых школах (преимущественно из-за лаконичности его стиля).


[Закрыть], Геродота, Плиния) – все, что он штудировал прежде, можно перенести на почву родного языка, достигшего на тот момент достаточной зрелости, чтобы стать языком литературным. Наш клирик понимает, что на народном языке великие произведения прошлого найдут множество почитателей.

Оказавшись при дворе, эрудит получал покровительство. Двор брал на себя его содержание, снабжал всеми необходимыми материалами (пергаментом, перьями и чернилами), предоставлял в распоряжение переписчиков, иллюминаторов и миниатюристов. Таким образом, благодаря усилиям этих клириков-интеллектуалов, покинувших монастырские стены, королевские и феодальные дворы постепенно стали превращаться в культурные центры[7]7
  Подробнее об этом см. напр.: Ж. Ле Гофф. Интеллектуалы в средние века. – СПб.: СПбГУ, 2003.


[Закрыть].

Подобный характер службы позволял клирику путешествовать, переходя от одного франкоговорящего феодального двора к другому, сначала по обе стороны Ла-Манша, а в дальнейшем (как это происходило, например, в случае с трубадурами) и по остальным романским странам. Нам известно несколько феодальных центров, способствовавших процветанию и распространению франкоязычной культуры XII века. Английский королевский двор[8]8
  В период англонормандской монархии, начавшийся после завоевания Англии нормандским герцогом Вильгельмом Завоевателем в 1066 году, основным языком английского двора был нормандский диалект французского.


[Закрыть] покровительствовал Марии Французской[9]9
  Мария Французская (ок. 1160 – ок. 1210) – автор сборника «Лэ», стихотворных новелл на народные бретонские сюжеты. См. например: Мария Французская. Двенадцать повестей / пер. со старофранц. В.А. Долиной. – М.: Водолей, 2011.


[Закрыть], Басу[10]10
  Вас (ок. 1115 – ок. 1183) – нормандский поэт. Автор «Романа о Бруте», рыцарского романа в стихах, посвященного истории Британии. На русский язык не переводился.


[Закрыть], Бенуа де Сент-Мору[11]11
  Бенуа де Сент-Мор (? -1173) – французский поэт и историограф при дворе Генриха II Плантагенета. Автор стихотворных романов на античные сюжеты: «Романа о Трое» и «Романа об Энее». Фрагмент из «Романа о Трое» см. в кн.: Матузова В.И. Английские средневековые источники IX–XIII вв. / под. ред. ВТ. Пашуто, Я.Н. Щапова. – М.: Наука, 1979.


[Закрыть], а также многим анонимным авторам романов на античные и артурианские сюжеты. Мария и Генрих Шампанские оказывали покровительство Кретьену де Труа[12]12
  Кретьен де Труа (ок. 1135 – ок. 1183) – автор ряда стихотворных романов, посвященных рыцарям артуровского круга. См., например: Кретьен де Труа. Эрек и Энида. Клижес. / изд. подг. В.Б. Микушевич, А.Д. Михайлов и Н.Я. Рыкова-М.: Наука, 1980., а также: Кретьен де Труа. Ланселот или Рыцарь Телеги. / пер. со старофранц. А.Н. Триандафилиди и Н. В. Забабуровой. – РнД.: Foundation, 2012.


[Закрыть], перешедшему в дальнейшем ко двору Филиппа Эльзасского. Нахождение при дворе клирика, сочиняющего песни, стихи или романы, повышало авторитет покровителя-феодала.

Как было упомянуто выше, старофранцузские версии античных произведений не являются переводами в современном понимании этого слова, а представляют собой переложения. Средневековые авторы обычно следует сюжету и сохраняют основные черты персонажей произведения-прототипа, но сознательно адаптируют его к культуре и быту средневековой Европы. Античные герои таким образом превращаются в средневековых рыцарей и дам, перенимают их привычки, вкусы и жизненный уклад. Античные поэмы, обычно написанные гекзаметром, облекаются средневековыми авторами в форму парного восьмисложника – размера хорошо приспособленного под нужды произведений повествовательного характера[13]13
  Парный восьмисложник – двустишие, состоящее из четырехстопных ямбических строк с мужскими окончаниями. Этот стихотворный размер прост и хорошо подходит для старофранцузского языка, изобилующего короткими (одно– и двухсложными) словами и ударными окончаниями. Этим размером написано подавляющее большинство средневековых стихотворных романов и новелл.


[Закрыть]. Французские авторы мастерски адаптируют латинскую лексику к новому языку, заменяют античные риторические конструкции на средневековые и, что особенно важно, находят круг тем, способных увлечь самую широкую аудиторию.

2

Оставляя за пределами рассмотрения переложения эпических произведений, мы остановимся здесь на двух небольших поэмах, вдохновленных богатейшим источником мифологических сюжетов – «Метаморфозами» Овидия (43 до н. э. – 17 н. э). «Пирам и Фисба» и «Сказание о Нарциссе» (дословно, «Лэ о Нарциссе» [14]14
  Lai de Narcisse. Поэма известна также, как De Narcissus lai и Narcisse et Dané.


[Закрыть]) – небольшие стихотворные новеллы, написанные в период между 1165 и 1175 гг. на англонормандском диалекте старофранцузского языка. Неизвестный автор (или авторы) воссоздает два мифа, отличающиеся изысканным эротизмом и трагическим финалом. Оба произведения снискали большой успех не только у современников, но и среди потомков – вероятно, благодаря своего рода новаторству: двигателем повествования служат не столько удивительные события, сколько игра чувств[15]15
  Отголоском сюжета «Пирама и Фисбы» является «Ромео и Джульетта», а «Сон в летнюю ночь» – переработкой в комическом ключе.


[Закрыть].

«Сказание о Нарциссе» – переложение мифа о Нарциссе и Эхо, изложенного в «Метаморфозах» [16]16
  Liber III, 339–510.


[Закрыть]. У Овидия Нарцисс – сын речного бога Кефиса и нимфы Лириопеи. Слепой прорицатель Тиресий возвещает, что Нарцисс доживет до старости, «если не увидит себя». Когда Нарцисс достигает пятнадцатилетнего возраста, в него, наделенного поразительной красотой, влюбляется множество дев и юношей, но сам он любовь презирает и никому не отвечает взаимностью. Б него безнадежно влюбляется горная нимфа Эхо, которая «крайние только слова повторять из многих умела» [17]17
  Здесь и далее текст «Метаморфоз» приводится по изданию: Публий Овидий Назон. Метаморфозы / Пер. с лат. С.В. Шервинского. – М.: Художественная литература, 1983.


[Закрыть]. Она готова отдаться Нарциссу, однако тот жестоко ее отвергает. Б отчаянии, Эхо прячется в пещере, где постепенно лишается плоти – от нее остается лишь печальный голос. И тогда все отвергнутые Нарциссом девы взывают к богам, требуя отомстить гордецу. Их мольбам внемлет богиня Немезида. Как-то раз в жаркий день, устав после долгой охоты, Нарцисс склоняется над ручьем, чтобы утолить жажду, и застывает, пораженный:

 
Жажду хотел утолить, но жажда возникла другая!
Воду он пьет, а меж тем – захвачен лица красотою.
Любит без плоти мечту и призрак за плоть принимает.
Сам он собой поражен, над водою застыл неподвижен…
 

Влюбленный в собственное отражение и неспособный покинуть ручей, Нарцисс умирает от тоски. Пришедшие похоронить его, не находят тела – оно претерпевает удивительную и прекрасную метаморфозу[18]18
  В античном мифе в поэтической форме обыгрываются два типа отражения (света и звука), а также проступает реальная характеристика цветка – нарциссы произрастают во влажной почве, нередко близ ручьев.


[Закрыть]:

 
Плакали нимфы дерев – и плачущим вторила Эхо.
И уж носилки, костер и факелы приготовляли,
Не было тела нигде. Но вместо тела шафранный
Ими найден был цветок с белоснежными вкруг лепестками.
 

В средневековом «Сказании о Нарциссе» мифологическая составляющая отходит на второй план. Вместо нимфы Эхо, в Нарцисса влюбляется королевская дочь Данэ[19]19
  Происхождение имени «Данэ» (Dané) неясно. Некоторые исследователи предполагают, что оно навеяно именем «Дафна» (Daphne – по-французски) или «Даная» (Danaé). Героини с такими именами присутствуют в «Метаморфозах».


[Закрыть], прекраснейшая среди фиванок. Красавец Нарцисс (которому безымянный прорицатель предсказал раннюю гибель, если тот «себя узрит») назван здесь «сыном вассала ее отца». Данэ открывает Нарциссу свою любовь, а будучи отвергнута, пытается соблазнить его, представ перед ним обнаженной. Но даже столь смелый шаг не оказывает на Нарцисса должного воздействия. Охваченная обидой и отчаяньем, девушка взывает к богам «неба, земли и морей» и, в особенности, к Венере, чей сын Амор[20]20
  Амор (или Амур) в средневековой литературе – олицетворение жестокой и безудержной любви.


[Закрыть] и явился виновником ее страстной любви. И боги, как повествует автор «Сказания», решают удовлетворить мольбу девы. Однажды в жаркий день Нарцисс, уставший от долгой погони за ланью и мучимый жаждой, отстает от своих товарищей. Неожиданно он попадает на опушку леса, где перед ним предстает мраморный колодец. Склонившись над колодцем, он видит прекрасный образ, в котором не узнает себя.

Чем дольше он созерцает отражение, тем сильнее влюбляется в него. Вдруг он осознает свою ошибку:

 
Провидец правду говорил!
О, как же мог я позабыть
Его слова…
 

Нарцисс раскаивается и взывает к Богу, прося позволить вновь увидеть Данэ, – он желает перенаправить свою любовь на нее и так спастись от смерти. Неожиданно Данэ появляется перед ним, но Нарцисс, переживший нечто напоминающее апоплексический удар, не способен говорить: он пытается выразить свои чувства жестами, но внезапно умирает. Девушка покрывает поцелуями умершего и проклинает себя, осознав, что из-за обращенной к богам мольбы ее любимый погиб. Она решает умереть рядом с ним. Трагический финал подобного рода уже был хорошо знаком средневековой публике из легенды о Тристане и Изольде.

Автор «Сказания о Нарциссе» в основном следует сюжетной канве Овидия[21]21
  Отметим, что в большинстве монологов Нарцисса автор почти дословно следует Овидию. Исключение составляет удивительной силы пассаж, посвященный хулению Амора.


[Закрыть], однако к античным элементам и персонажам добавляются средневековые реалии. Обращаясь к своему отражению, Нарцисс вопрошает: «Не знаю как тебя назвать: нимфой, богиней или феей ручья». Так, в одном ряду упоминаются античные и средневековые волшебные существа. Также сосуществуют «боги» (античные) и «Бог» (очевидно, христианский), упоминающийся в восклицаниях и клятвах. Появляются и признаки феодального общества: король (отец Данэ) называется «синьором» Нарцисса. Универсальные декорации (лес, ручей), присутствующие в обоих вариантах истории о Нарциссе, соседствуют в «Сказании» с реалистичными элементами средневековой Европы: так, описывается башня замка, покои Данэ и т. д.

Особой выразительности средневековый автор достигает в изложении длинных монологов влюбленной девушки[22]22
  Внутренние монологи Данэ составляют почти треть от общего объема «Сказания». Ничего подобного нет у Овидия – там нам удается услышать лишь повторяющую финалы фраз Эхо. Мифологическая отстраненность и лаконичность уступают место психологизму и куртуазной риторике.


[Закрыть]. Автор касается почти всех возможных проявлений влюбленности, описывая ее бессонную ночь: навязчивых мыслей, противоречивых желаний, любовного томления, телесного недомогания. Влияние Овидия очевидно[23]23
  Однако, прямого заимствования здесь нет.


[Закрыть], – говоря о любви, Данэ использует целый арсенал лирических штампов: Амор (Любовь) поражает страшной стрелой, любовь – это одновременно жар и холод, любовь заставляет краснеть и бледнеть, дрожать и стенать, любовь всесильна и безжалостна, любовь равносильна безумию. Смерть же обоих героев описывается натуралистично: Нарцисс умирает вследствие апоплексического удара, Данэ надрывается насмерть, пытаясь приподнять тело возлюбленного.

Для усиления реалистичности повествования средневековый автор отказывается от кульминационного момента мифа – метаморфозы Нарцисса. Более того, упразднив мифологический элемент, он использует историю о несчастной любви в морализаторском ключе. Этому посвящен весь пролог поэмы (ок. 40 строк), начинающийся словами:

 
Кто глаза разума бежит,
Тот никогда не избежит
Возмездия…
 

Наказание, посланное героям «Сказания» (смерть во цвете лет), автор связывает с нарушением «закона меры»: всему виной не только чрезмерная гордость Нарцисса (и нежелание подарить любовь деве, открывшей свои чувства первой), но и безмерная, безудержная любовь девушки, отвергнувшей «заветы разума».

«Сказание» заканчивается предупреждением:

 
Пусть смерть Нарцисса и Данэ
Напоминаньем служит всем:
Влюбленных следует беречь,
Чтобы несчастье не навлечь.
 

3

«Сказание о Нарциссе» сохранилось в четырех рукописях. Три из них, содержащие полный текст поэмы, хранятся в Национальной Библиотеке Франции. Четвертая рукопись, хранящаяся в Берлинской государственной библиотеке, содержит лишь половину текста в силу утраты 27 последних фолио кодекса. Все упомянутые манускрипты датируются XIII веком.

В новое время произведение неоднократно переиздавалось. Ряд изданий сопровождает прозаический или подстрочный перевод, например: Il lai Ai Narciso, introduzione, traduzione e note di M. Mancini. – Roma: Pratiche, 1989 (итальянский подстрочный перевод). Существует французский прозаический перевод Э. Баумгартнер и два подстрочных перевода на английский (Р. Дж. Кормье и П. Эли).

Настоящее издание представляет собой первый стихотворный перевод «Сказания». Перевод выполнен по тексту так называемого «манускрипта С» (Paris, BNF fr. 2168). В переводе сохранен не только стихотворный размер, но и система рифм. Разбивка на главки привнесена переводчиком.

Изабель де Рикер

Пролог [24]24
  Строка 1. Здесь и далее в начале каждой главы в сноске приводится номер соответсвующей строки оригинала.


[Закрыть]

 
Кто гласа разума бежит,
Тот ни за что не избежит
Возмездия: настанет срок —
И преподаст судьба урок.
 
 
Как поступают моряки,
Собравшись в плаванье идти?
Корабль в море поведут,
Лишь если будет ветер дуть
Благоприятный. Если нет,
То остаются на земле.
Подобно этому, в любви
Разумен тот, кто, проявив
Предосторожность с первых дней,
Любовных избежит сетей.
А тот, кто полюбив едва,
Готов всего себя отдать
И обуздать не может чувств,
Опаснейших любовных пут
Не упасется – станет он
И воли, и любви лишен.
 
 
Но с тем, кто все-таки попал
В силок Любви или в капкан,
Не следует жестоким быть:
Ужасны гордости плоды!
Природою любовь дана
Двоим – она утверждена,
Чтобы дарить обоим сласть —
Этим нельзя пренебрегать.
Я более того скажу:
Любой отвергший деву муж,
Всяк, кто дары любви презрел,
Достоин смерти на костре!
А то ведь сколько страшных бед
Людская порождает спесь…
Фиванский юноша один
Любовь гордыней погубил
И сам в страданиях угас —
О нем я поведу рассказ.
 

I [25]25
  Строка 41 оригинала.


[Закрыть]

 
В окрестностям далеких Фив
Великий прорицатель жил[26]26
  У Овидия прорицатель назван: это – Тересий, ослепленный Юноной и получивший дар прорицания от Зевса.


[Закрыть]:
Он славу громкую стяжал,
И разнеслась о нем молва
По всей земле. Его слова
Сомнению не подвергал
Никто – в пророчествах своих
Неточности не допустил
Он ни одной. Но как-то раз
К нему с ребенком на руках
Пришла фиванка, дабы нить
Судьбы сыновней прояснить.
Ответ последовал такой:
«Прославится ребенок твой,
Однако, лик свой увидав,
Он потеряет жизни дар.
И ты должна его беречь…»
Дама, услышав эту речь,
За чистый вздор ее сочла
И, насмехаясь, прочь пошла.
Но все исполнилось, увы,
Как прорицатель говорил,
Правда, нескоро.
     А дитя
Росло. Уж юношею стал
Нарцисс (так звался дамы сын) [27]27
  Здесь Нарцисс – сын безымянной фиванки. У Овидия он – сын нимфы и речного бога. Средневековый автор сознательно упраздняет мифологические элементы.


[Закрыть],
Уже он статен и красив —
Пятнадцать лет! Прекрасный лик,
И телом ладен: не велик,
Не мал – хорош. И люди все
Дивились юноши красе[28]28
  Овидий не описывает внешность Нарцисса вплоть до сцены у ручья.


[Закрыть].
 
 
Как много сил пришлось вложить
Природе, чтобы наделить
Его подобной красотой!
Работа кистью и резцом
Была сложнейшей, но она
Все же была завершена,
И появился наконец
Красы великой образец.
 

II [29]29
  Строка 71 оригинала.


[Закрыть]

 
Работа эта началась[30]30
  Над созданием Нарцисса работают двое: Природа (она же Ваятель) и Амор (одновременно бог Любви и ее олицетворение).


[Закрыть]
Созданием прекрасных глаз:
Сверкали сотни бликов в них,
И взгляд был смелым и прямым.
Но что важней всего – Амор
Вложил такую сладость в взор,
Что он способен был весь мир
Изжечь, любовью воспалив.
Потом Ваятель изваял
Лица изящного овал,
А после на него нанес
Красивый рот и ладный нос,
Потом зубами рот снабдил,
Удачно их расположив
Между прекрасных алых губ,
Слегка отставивши одну —
Но лишь слегка, совсем чуть-чуть,
Чтоб на беспечность намекнуть.
А что Амор? Амор уста
Благоуханьем напитал:
Его лишь стоило вдохнуть,
И тотчас же врывался в грудь
Огонь безудержной любви
И он вдохнувшего томил.
Затем Природа перешла
К ваянью подбородка: шла
Работа долго над лицом —
Пока гармонии во всем
(Б соотношении частей)
Не удалось добиться ей.
Изящно брови нанести
Она смогла, чуть удлинив
Их линию на коже лба,
Превосходившей все шелка.
И, наконец, ей удалось
Из прядей вьющихся волос
Соткать прекрасный водопад —
Он ярче золота сверкал!
Потом расцветку для лица
Природа стала подбирать —
Чудесный создан был состав:
Он никогда не выцветал,
Не выгорал и не старел,
Там был добавлен в белый цвет
Живой и нежный красный тон —
И сам Амор был удивлен,
Сколь совершенен был Нарцисс!
Подобного не повторить —
Недостижимо мастерство,
С которым делали его!
 

III [31]31
  Строка 113 оригинала.


[Закрыть]

 
Пятнадцать минуло годов…
Как он хорош! Весь день готов
Он кабанов разить в лесу,
Бить дичь из лука на лету,
А то, копье вложивши в длань,
Преследует младую лань —
Так страсть к ловитве в нем горит.
Иной же он не знал любви:
Влюбленных дев и страстных дам
Нарцисс обычно избегал.
 
 
Но вот, в один прекрасный день
Он возвращался, утомлен
Погоней долгой, и устав,
Он только лишь прекрасней стал —
Нежнее сделались черты.
Он ехал все… Вдруг на пути
Возникла башня, и тогда
Пал на него случайно взгляд
Девы, стоявшей у окна[32]32
  Девушка или дама, стоящая у окна и влюбляющаяся в проезжающего мимо незнакомца – распространенный в средневековой литературе мотив. Подобное происходит, например, с королевой Гиневрой в «Лэ о Ланвале» Марии Французской и с Лави-ньей, героиней «Романа об Энее» Бенуа де Сент-Мора.


[Закрыть],
Царевною была она.
Та девушка звалась Данэ,
И ни одна фиванка с ней
Сравниться не могла в красе[33]33
  Вместо нимфы Эхо (так у Овидия) появляется королевская дочь Данэ, и действие переносится в декорации Средневековья. Любопытно, что красота девушки лишь упомянута, что контрастирует с многократными и детальными описаниями красоты Нарцисса.


[Закрыть].
Едва лишь юношу узрев,
Она была поражена:
Сколь мужествен и нежен враз
Он был. О, как же он хорош!
И строен, и в груди широк,
Ладные плечи, контур мышц,
И ноги длинные прямы,
Ступни в блестящих стременах…
Но тут пришпорил он коня,
Она ж, застыв, смотрела вслед,
Пока не скрылся он совсем.
 
 
Все, что увидела Данэ,
Прекрасным показалось ей,
Непревзойденнейшая сласть —
На всадника того взирать!
Но чем же это объяснить?
Данэ собралась отойти
Прочь от окна, но в этот миг
Ее, смущенную, застиг,
Из выси увидав, Амор:
Он лук достал, прищурил взор,
Стрелу ужасную вложил
И в сердце с силой запустил.
 
 
Едва стрела вонзилась в грудь,
Как девушка лишилась чувств.
Очнувшись, с пребольшим трудом
Поднялась с пола, а потом,
Вся бледная и трепеща,
Пыталась рану отыскать,
Свою ощупывая грудь.
Но вскоре бросила, смекнув,
В чем дело – дева поняла,
Кем пущена была стрела[34]34
  В ряде средневековых произведений мотив стрелы любви разрабатывается весьма детально, например, в знаменитом «Романе о Розе» Гильома де Лорриса (в первой части которого, кстати говоря, пересказывается история Нарцисса), а также в уже упоминавшемся «Романе об Энее» (где главная героиня, подобно Данэ, испытывает физическую боль, однако не догадывается, кто выпустил стрелу).


[Закрыть].
И вот, превозмогая страх,
Данэ заговорила так:
«Безжалостное божество!
Ты не страшишься никого:
Баронов, графов, королей —
Всех в этом мире ты сильней.
Любовь – безумия прилив,
Что убивает, опалив,
Любовь и лжет, и предает,
И юным лицам придает
Оттенок мертвенный, изъяв
Из щек румянец, блеск из глаз!
Любовь манит, чтоб полонить,
А после так заворожит
Влюбленного, что он потом,
Несом безумья скакуном,
Летит неведомо куда,
Отбросив воли удила…»
 
 
Однако больше у Данэ
Сопротивляться силы нет,
И ей уже не усмирить
Страсть, что зажглась в ее груди.
Она задумалась, вздохнув…
Что это с ней? Она в плену
Любви! Уж хлад ее объял,
А вот опять терзает жар,
В груди стенанья, а вздохнет —
И тотчас тело дрожь трясет —
Так мучает любовь одна!
Данэ стояла вся бледна.
 
 
Уж день прошел, настала ночь.
Возможно, темнота помочь
Сумеет деве? На постель
Данэ ложится. Только ей
Все неудобно: в потолок
Глядит ли, ляжет ли на бок
На тот, на этот, вновь и вновь —
Нет, не дает уснуть Любовь.
«Увы! – воскликнула Данэ. —
Смогу ль забыться я во сне?
Все с бока на бок я верчусь,
И чем-то будто бы томлюсь…
Быть может, на меня нашла
Болезнь? Как трудно мне дышать,
И в теле дрожь… Да что со мной?
Постель моя всему виной!
Господь, проклятье поскорей
Нашли на тех, кто мне постель
Готовил нынче! Что за люд
Негодный! Вред один несут
Они. Конечно! Вижу я:
Перины взбиты так да сяк!
Да их хоть раз-то потрясли?
Собрались перья все в комки.
Неудивительно, что сон
Не шел. Какой уж тут покой!
Пошлю за няней – пусть придет
И мне перины вновь взобьет».
Данэ, набросив серый плащ,
Вышла кормилицу позвать.
Та спит. Белят ей поскорей
Готовить госпоже постель.
Она подушки подняла
И вытрясла, потом взяла
Перины, не забыв под низ
Соломы свежей положить[35]35
  Здесь вполне реалистично изображена постель знатной особы в Средние века.


[Закрыть].
Данэ сама ей пособить
Взялась: и набивать и бить,
Обертывать и накрывать.
И наконец ее кровать
Готова. Только что-то в ней
Не то: могла бы быть ровней,
Или чрезмерно высока,
А покрывало по бокам
Провисло слишком, и жестки
Подушки. Тут Данэ с тоски
Уж няню думала ругать,
Но нет… Немного подождав
И снова на постель взглянув,
Пришла в довольство. Почему?
Да потому что, пусть на миг,
Она забыла дивный лик
Нарцисса. Но едва она
Легла, совсем измождена,
Ко сну готова отойти,
Как снова он пред ней возник.
«Да что же это? Что со мной?
На этот бок ли, на другой
Перевернусь – а толку нет,
Не делается лучше мне.
Быть может, это не постель
Здесь виновата, просто все
Вдруг обострились чувства враз,
Или какой-то в теле спазм,
И оттого оно болит,
А сердце пламенем горит?
Хочу уснуть, но вся дрожу,
То полежу, то похожу —
Вдруг вижу я черты лица
Того, кто нынче проезжал
Здесь рядом. Что мне до него?
Да ведь во всем виновен он
И дивная его краса:
Лишь вспомню – словом не сказать,
Какая входит в сердце боль.
Ох, как же он хорош собой!
Хорош? Но велика ль цена,
Красе, когда она дана
Мужам дурным? Скорей всего,
Тот юноша жесток и горд!
Что говорю я? Как могли
Такие мысли посетить
Меня? Он мне не делал зла
И нет причин его ругать!
А что же, мне его хвалить?
Боже! Откуда принеслись
Все эти мысли, эта злость,
Откуда все это взялось?
Куда пропала разом вся
Благожелательность моя?
Браню, не зная про него
Ровнейшим счетом ничего,
Заветы разума забыв!
Одно бесспорно: он красив,
А тот, кто совершенен столь,
Не может быть дурным душой!
Как смела я его хулить?
Сомнений нет, что в нем сошлись
Все совершенства. Ну и что?
Какое дело до того
Тебе, Данэ? Ему не быть
Твоим! Да? Кто же воспретить
Мне это сможет? Разве взять
Дерзнешь ты юношу в мужья,
Отцовской воле вопреки?
Безумья этого беги!
Король? Согласие его?
Безумен тот, кто долго ждет!
Решенья в муках ожидать?
Нет-нет, согласия отца
Искать не буду. Где здесь смысл!
Где смысл? Да кто тебе вложил
Столь дерзкие слова в уста?
Ты потеряла разум, став
Безумной… Нет! Как дальше жить
Сама решу я! Подожди —
Твоим родителям видней!
Данэ, ты – дочка королей,
Они сумеют подобрать
Супруга, что тебе под стать!
А что, если избранник тот
Услады мне не принесет?
Данэ, ты позабыла стыд!
Что в наслажденьях смыслишь ты?
Ужель, увиденный вчера,
Всех прочих слаще? Боже, да!
Известно мне наверняка,
Хоть незнакомы мы пока.
Но как теперь мне поступить?
Мне срочно надо завести
Знакомство с ним! Бот только как?
Сама пойду бродить в лесах?
Царевна побежит за ним?
О, да! Мне нужен он один!
Да разве можно, увидав
Его, иного возжелать?
Столь благороден, столь красив!
Такие ладные ступни
В посеребренных стременах!
Как он изящно удила
Держал! Как он сидел в седле!
Каким он взором вдаль глядел!
Эти глаза! А этот рот,
Что поцелуев нежных ждет…
Но чьих? Конечно же, моих!
Ах, как хочу я получить
Права на сладкие уста!
Скорей бы этот день настал…
Наверно, так и быть тому.
А если нет? Какая чушь!
Иному не произойти:
Сойдутся наши с ним пути!
О, Боже правый! Снова бой
Я повела сама с собой.
Ну хватит! Силы больше нет!
Как нужен мне теперь совет…»