Текст книги "Проклятые души. Легенды из Японии, Китая и Кореи"

Loputyn
Проклятые души. Легенды из Японии, Китая и Кореи

Оригинальное название

Haunted Tales from Japan, China and Korea

Благодарим за помощь в подготовке издания Полину Гуленок

Научный редактор Сергей Дмитриев

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Haunting Tales from Japan, China and Korea, illustrated by Loputyn © Rebelle Edizioni, 2023

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2024

* * *

Откройте книгу и погрузитесь в мрачные и таинственные городские легенды, которые вдохновляют Лопутин, наполняя ее картины мистическими сюжетами: несчастная любовь, щемящая обида и жестокая месть, неупокоенные мертвые и пугающие живые.

Истории, бережно собранные художницей, заставят ваши сердца замереть в жгучей тревоге, а вас самих – настороженно прислушиваться к тишине: не стучат ли по дороге колеса призрачной телеги, не шелестят ли за окном ветви османтуса, отмеряя срок чужой жизни?

Алина, @Wolf.tales.book

Традиционные истории о призраках и духах

Цветы душистого османтуса

ного лет назад в одной деревне в префектуре Тоттори стоял дом, принадлежавший самураю[1]1
  Самурай (яп. 侍 – букв. «слуга») – в традиционном японском обществе представитель служилого сословия, наследственный профессиональный воин. Так могли называть любого дворянина, как крупного, так и мелкого, но чаще термин используется для обозначения именно наследственного мелкого дворянства, связанного узами верности с князьями-даймё, у которых самураи могли служить в дружине, охране или в качестве советников. Комм. науч. ред.


[Закрыть]. Однажды пожилой мужчина пришел с визитом в этот дом, ведь они с тем самураем были давними друзьями.[2]2
  Здесь и далее подробные комментарии научного редактора С. Дмитриева, если не указано иное.


[Закрыть]

В тот вечер огромная полная луна ярко освещала сад. Двое мужчин погасили все светильники и остались беседовать на веранде, попивая саке[3]3
  Саке (яп. 酒 – «вино») – традиционный японский алкогольный напиток, получаемый при сбраживании риса (в процессе участвует плесневый гриб Aspergillus oryzae (яп. кодзи 麹), что отличает рецептуру от корейских и японских аналогов, где используются иные виды грибов). Считается, что способ приготовления попал в Японию из южного Китая ок. 500 г. до н. э. Впервые упомянут в китайских источниках VI в. н. э., японских – начала VIII в. Крепость составляет 18–20 градусов, при употреблении напиток обычно слегка разбавляют водой и подогревают. Комм. науч. ред.


[Закрыть] и созерцая луну. Время от времени ветерок доносил до них сладкое благоухание османтуса[4]4
  Османтус душистый (лат. Osmanthus fragrans) – один из более чем тридцати видов рода Османтус, более 2500 лет выращивается в Китае (в дикой природе произрастает на юго-западе страны), издавна распространен и в Японии. Представляет собой небольшой вечнозеленый куст или (реже) дерево, ценится за душистые цветы, из которых получают эфирное масло, широко используемое в кулинарии (например, для ароматизации чая) и традиционной медицине (как и другие части растения – кора, листья). Одно из самых популярных декоративных растений: его можно встретить почти в любом парке Китая или Японии и не только. Комм. науч. ред.


[Закрыть].

– Ах, какой приятный аромат! – сказал старик, любуясь садом. И в тот же миг у дерева появилась молодая женщина в белом кимоно[5]5
  Кимоно (яп. 着物 – букв. «одежда») – традиционная верхняя японская одежда, как мужская, так и женская, сформировавшаяся ок. V в. н. э. под влиянием китайского костюма и затем видоизменявшаяся как под китайским влиянием, так и самостоятельно. Представляет собой халат прямого кроя с правым запахом и широкими рукавами (на женских кимоно они длиннее, до кисти; на мужских – короче), скроенный из одного куска ткани, на которую могут быть нанесены узоры. Носится с поясом. Комм. науч. ред.


[Закрыть]. Длинные спутанные волосы падали на ее бледное лицо. Она стояла неподвижно и неотрывно смотрела в сторону веранды, на двух мужчин.

– Странно, – воскликнул старик, – я, должно быть, немного опьянел.

Он потер глаза и попытался встать. Но женщина вдруг рывком приблизилась и оказалась между двумя мужчинами на веранде. Старик вскрикнул, но самурай оставался совершенно невозмутимым.

– Уходи, уходи отсюда! – произнес он. – Или я тебя на куски порублю!

Женщина ускользнула и снова спряталась за османтусом.

– Великие небеса! – выдохнул с облегчением старик.

– О, не обращай на нее внимания, – сказал самурай, наполняя его чашку прохладным саке. – Вот, лучше выпей!

Некоторое время спустя женщина появилась снова и в этот раз начала ходить взад и вперед прямо перед верандой. Теперь старик и думать не мог о саке. Он мог только взирать на это существо, трясясь от страха.

Женщина вдруг остановилась перед мужчинами, вскочила на веранду и начала смеяться над ними, не сводя с них глаз. По спине старика пробежал холодок, он не мог и слова вымолвить.

– Ты что, все никак не поймешь? Я приказал тебе уйти! – прокричал самурай. С этими словами он внезапно достал меч из ножен и сделал выпад в сторону женщины. Но она ловко увернулась от удара и унеслась, легкая, как ветер.

– Подожди! – Самурай спрыгнул в сад босиком и побежал за ней. Но в итоге вернулся обратно, тяжело дыша, совсем без сил.

– Что за жалкая надоеда! – пожаловался он и с отвращением сплюнул на землю.

– Пусть даже она и жалкая сумасшедшая, но было бы неправильно ее убивать, – заметил старик.

– Нет, конечно, да я и не думаю, что смог бы. Эта женщина – призрак, – ответил самурай. – Когда приходит ночь, она всегда появляется вот так, из османтуса. Если я оставляю дверь открытой, она входит в мою комнату и ложится на футон[6]6
  Футон (яп. 布団 – «сверток из полотна») – традиционный матрас, набитый хлопком или шерстью, расстилавшийся на ночь на пол и убиравшийся днем. Появляются с XVII века, до того японцы спали на циновках или на плетеных матах татами. Вплоть до XIX века считался предметом роскоши. Здесь и далее примечания научного редактора, если не указано иное.


[Закрыть].

– Да что ты говоришь! И тебе не страшно?

– Страшно, конечно, – ответил молодой мужчина. – Даже самурая пугают вещи такого рода. Но я к ней привык. И сколько я ни поражаю ее своим мечом, это не приносит результата. Если я преследую ее, она стремглав убегает.

– Так, значит, это и правда то, что называют призраком. Но как ты думаешь, почему она приходит сюда?

– Сказать по правде, ума не приложу.

После такого откровения старик не захотел и минуты более пробыть в том доме. Он сердечно поблагодарил принимавшего его хозяина и быстро вышел. Луна все сияла в небе. Пока он шел к воротам, ведущим из сада, взгляд его снова упал на османтус, в котором скрылась женщина. Кисло-сладкий аромат заполнил его ноздри. И тут он услышал резкий звук ломающейся ветки. Спрашивая себя, что же происходит, он снова покосился в сторону дерева и увидел, как призрак отламывал одну из многочисленных веток от основного ствола. В ужасе старик убежал, стараясь не привлекать к себе внимания. После того случая призрак появлялся каждую ночь и всякий раз ломал одну из ветвей дерева. Когда все они были отломаны, дерево начало чахнуть, а когда оно засохло совсем, призрак перестал появляться. И тогда самурай умер.

Говорящий футон

авным-давно в одном из городов провинции Каи стояла маленькая гостиница. Как-то зимней ночью, в полночь, путник, что остановился там на ночлег, был неожиданно разбужен чужим разговором:

– Старший брат, тебе, должно быть, холодно.

– Младший брат, тебе, должно быть, холодно.

Так шептали два детских голоса.

«Так, и где же сейчас могут быть дети? В такой-то час… – задался вопросом постоялец. – Тут в комнате никого больше не должно быть…»

Выбравшись из-под одеяла, человек заглянул в соседнюю комнату, чтобы посмотреть, что происходит. Там было совершенно тихо, ни единого звука не раздавалось.

«Странно, – подумал он. – Я уверен, что слышал что-то…»

Мужчина снова улегся на футон и постарался заснуть. Но тут услышал все те же голоса – уже возле самого своего уха.

– Старший брат, тебе, должно быть, холодно.

– Младший брат, тебе, должно быть, холодно.

Мужчина был потрясен: он вскочил на ноги и второпях зажег светильник. Но в комнате никого не было. Он слышал только, как стучит его сердце. Так и не погасив свет, он лег на бок. И снова услышал у самого уха шепот все тех же грустных голосов:

– Старший брат, тебе, должно быть, холодно.

– Младший брат, тебе, должно быть, холодно.

Каким-то странным образом звуки разговора доносились, казалось, прямо из футона.

Постоялец затрясся от ужаса, в панике стащил с футона одеяла, чуть не упав, вскочил и бросился к хозяину гостиницы.

– Что за глупости? Вам, наверное, просто сон приснился, – ответил хозяин.

Как гость ни старался объяснить ситуацию, хозяин не хотел ему верить и даже разозлился:

– Хватит рассказывать тут сказки! Сделайте одолжение, убирайтесь отсюда! – и с этими словами он выгнал постояльца из гостиницы.

Однако на следующую ночь другой гость, ночевавший в той же комнате, выбежал из нее в ужасе в полночь, рассказывая всем ту же историю.

«Что-то здесь не чисто, – подумал хозяин гостиницы. – Может, это призрак?»

Он зашел в комнату и некоторое время просидел рядом с футоном, пока из-под одеял не донесся грустный шепот:

– Старший брат, тебе, должно быть, холодно.

– Младший брат, тебе, должно быть, холодно.

Хозяин побледнел и выскочил из комнаты.

«Что за странный футон, – подумал он. – Это же абсурд!»

На следующий день он отправился в магазин подержанных вещей, где купил этот футон, чтобы пожаловаться. И там он услышал печальную историю. На окраине одного из городов той же провинции жила семья из четырех человек. После продолжительной болезни отец семейства однажды ночью умер во сне, а некоторое время спустя скончалась и мать. Остались только двое детей: старшему брату было шесть лет, а младшему – четыре. У них не было родственников, которые могли бы позаботиться о них, так что день за днем они жили без еды и дрожали от холода и голода, укрывшись одним одеялом на двоих.

– Старший брат, тебе, должно быть, холодно, – с любовью говорил младший, стараясь укрыть большого.

– Младший брат, тебе, должно быть, холодно, – вторил ему старший, укрывая его оставшимся одеялом.

В конце концов явился хозяин дома, человек с каменным сердцем, и забрал у них последнее: одеяло и футон – в счет аренды, после чего выставил детей на улицу. Мальчики, не евшие несколько дней, не могли даже идти. В ту ночь шел снег, и они укрылись у водосточного желоба одного из соседних домов, сидели там, обнявшись, и замерзли насмерть. Когда жители города узнали о случившемся, они похоронили их недалеко от храма Каннон[7]7
  Каннон (яп. 観音 – букв. «Внимающая звукам») – бодхисатва милосердия. В индийском буддизме (бодхисатва Авалокитешвара अवलोकितेश्वर – букв. «Взирающий владыка»), в Китае (Гуаньинь 觀音), а затем в Корее и Японии он обрел женский облик и стал одним из самых популярных божеств народного буддизма. Символ бесконечного сострадания к живым существам. Комм. науч. ред.


[Закрыть], богини милосердия.

– Так вот что случилось! – сказал хозяин гостиницы. – Какую подлость совершил хозяин того дома!

Он тут же отправился в храм Каннон, где прочитал сутру[8]8
  Сутра (санскр. सूत्र – «нить», яп. кё 経 – изначальное значение «продольная нить ткани», ср. с кит. цзин 經) – священный буддийский текст, чье чтение, а также переписывание создает благую заслугу, которая может быть посвящена нуждающемуся в улучшении кармы (совокупности плохих и добрых дел, определяющих следующее рождение живого существа). Также во многих буддийских традициях существуют определенные сутры (и иные священные тексты), которые надлежит читать после смерти близкого человека, чтобы покойный получил лучшее следующее рождение. Комм. науч. ред.


[Закрыть], чтобы освободить души умерших мальчиков и дать им покой. Говорят, с того дня футон больше не издавал ни звука.

Телега-призрак

авным-давно в деревне Кока, что сейчас относится к префектуре Сига[9]9
  Сига 滋賀 – префектура на острове Хонсю 本州, неподалеку от древней столицы (с 794 по 1869 г.) Киото 京都. Комм. науч. ред.


[Закрыть], стали происходить странные события. Когда опускалась ночь, из ниоткуда появлялась деревянная телега и с непрекращающимся скрипом проезжала по округе, так и не остановившись ни перед одним домом. «Это наверняка телега-призрак, – сошлись во мнении жители деревни. – И кто бы ни увидел, как движется эта телега, будет непременно жестоко наказан». Поэтому с приходом ночи все двери закрывались на ключ, а люди скорее ложились спать.

Но в этой деревне жила одна женщина-домохозяйка, которую было довольно трудно напугать. Она рассуждала так: «И почему считается, что кара неминуема? Почему обязательно должен быть наказан тот, кто увидит призрака? Я хочу посмотреть, что это за призрак такой разъезжает на телеге!»

Ночью, когда все спали, женщина спокойно встала, открыла входную дверь и стала глядеть в щелку, ожидая, когда же мимо проедет телега-призрак.

Луна ярко освещала улицу белым светом. Вскоре женщина услышала звук приближающейся телеги, а затем увидела и саму призрачную повозку и тихо вскрикнула. Девушка с длинными гладкими волосами в белом кимоно сидела на телеге, двигавшейся на одном колесе. И хотя не было никого, кто тянул бы повозку, та медленно приближалась, издавая непрекращающийся скрип. Женщина была уверена, что облик призрака будет пугающим, но это создание выглядело молодым и прекрасным.

Женщина окаменела и все смотрела на призрака, находясь будто в трансе, а телега тем временем остановилась прямо перед ее домом. Охваченная паникой, женщина закрыла дверь и сжалась на полу за ней. И тут призрак мягко прошептал тонким голосом:

– Так ты осмелилась посмотреть на меня? Что ж, теперь пойди взгляни на ребенка, который тебе так дорог.

Содрогнувшись, женщина бросилась в комнату, где оставила спать своего малыша, и побледнела, увидев, что тот бесследно исчез.

– О нет, – вскричала она. – Просыпайтесь все скорее! Пожалуйста!

Безутешная женщина подняла мужа и всех, кто жил в доме. В панике они все выбежали на улицу перед домом, но телега исчезла, ее не было нигде видно. Муж заплакал и стал обвинять жену:

– Гляди, что ты наделала!

Но было слишком поздно.

Женщина была сломлена, она не могла просто забыть своего ребенка, которого так любила. Обливаясь слезами, она написала обо всех своих горьких чувствах на листке бумаги и приколола его к входной двери: «Человек, совершивший ошибку и посмотревший на телегу, – это я. Малыш ни в чем не повинен. Если он будет мне возвращен, я приму любое наказание, каким бы страшным оно ни было».

На следующую ночь скрежет телеги-призрака, раздававшийся в деревне, снова смолк у двери той женщины: повозка остановилась. Хозяйка хотела выбежать на улицу, но терпеливо сдержалась.

«Если я снова взгляну на это создание, – подумала она, – оно может убить моего ребенка».

Девушка на повозке пристально посмотрела на листок, приколотый к двери, и вдруг заговорила тоном, который казался очень грустным.

– Какое нежное сердце, должно быть, у этой матери. Я побеждена. Хотя я и не собиралась возвращать этого ребенка, в этот раз – но только в этот раз – я поменяю свое решение.

Женщина, сжавшаяся за дверью, услышала эти слова и, чуть не падая, бегом поспешила в комнату малыша. Он был там и спал глубоким сном.

– Благодарю! Благодарю! – восклицала счастливая мать, соединяя ладони до тех пор, пока скрип повозки, удаляясь, не смолк.

После того случая телега-призрак больше не появлялась в деревне.

Гладкое как яйцо

квартале Акасака в Токио есть улица, круто уходящая в гору. Давным-давно на одной стороне этой улицы был канал, а по другой стороне череда домов поднималась до самого верха. Это и днем было довольно пустынное место, а после заката там совсем никто не ходил. Говорили, что там обитали тануки[10]10
  Тануки 狸 – японская енотовидная собака (лат. Nyctereutes viverrinus). Это животное стало основой для образа сказочного существа бакэ-дануки 化け狸 («тануки-оборотень»). В отличие от других животных-оборотней (например, лис кицунэ 狐), эти – доброжелательные толстяки, которые любят поесть и особенно выпить (поэтому к ним обращаются за помощью при изготовлении саке или открывая таверну). Могут превращаться в людей и предметы, порой любят подшутить над человеком, но обычно попадают впросак. Особенно много историй про бакэ-дануки на острове Сикоку 四国, где не водятся лисы. Комм. науч. ред.


[Закрыть], которые подшучивали над людьми и обманывали их всеми возможными способами.

Однажды ночью по неотложному делу по этой улице спешил старик. Ночь стояла безлунная, и окрестности были погружены в кромешную тьму.

Старик шел, держа перед собой светильник и таким образом освещая себе путь. На середине подъема он не без труда разглядел человека, стоявшего на краю канала.

«Может, это призрак?» – спросил он себя.

Нервным движением старик направил светильник на человека. Даже в темноте он разглядел, что это была женщина, повернувшаяся лицом к каналу, и она плакала.

– Простите, все ли у вас в порядке? – вежливо спросил старик.

Но женщина, продолжая лить потоки слез, не ответила. Посмотрев на нее повнимательнее, старик отметил, что она была довольно молода и, похоже, происходила из обеспеченной знатной семьи. Ее кимоно, как он заметил, было превосходного качества.

«Наверняка сюда ее привели какие-то очень серьезные причины», – заключил старик и, позабыв о своих спешных делах, подошел к девушке.

– Послушайте, – произнес он нежно, – не нужно стоять тут и плакать. Скажите мне, что не так, попробуйте! Я сделаю все возможное, чтобы помочь вам!

На этих словах женщина заплакала еще горше и громче. Казалось, она вот-вот бросится в канал!

– Ах, постойте! Не стоит думать о смерти! – пробормотал старик.

Потрясенный до глубины души, он положил руку на плечо девушки, чтобы помешать ей броситься вниз. В этот момент незнакомка перестала плакать и, все еще закрываясь руками, повернулась к старику. Затем она резко опустила руки и показала свое лицо.

– А-а! – старик оступился, пятясь назад, едва дыша. Лицо ее было гладким, как яйцо: ни глаз, ни носа, ни рта!

– Кто-нибудь! Кто-нибудь! Помогите! – закричал старик и, шатаясь, побежал вниз по склону, не различая дороги.

Старик не знал, как долго он бежал. Внезапно он увидел впереди маленький дрожащий огонек.

– Я спасен, – пробормотал он. – Хвала богам!

Старик наконец добрался до того места, откуда светил этот огонек: это была маленькая лапшичная лавка на краю улицы. Не теряя ни минуты, он вошел внутрь, едва дыша и в состоянии совершенного шока.

– Что случилось? – спросил стоявший у плиты хозяин лапшичной.

– Ах… ах… ах… – у старика совсем сбилось дыхание, и он едва мог что-то произнести.

– Вас ограбили?

– Я… я… Я видел ее! – смог наконец вымолвить старик. – Женщина! Женщина…

– Неужели? – ответил торговец. – И как она выглядела?

Старик едва не сошел с ума при одной мысли о лице, которое ему довелось увидеть.

– Вот так? – спросил торговец и, обернувшись к старику, провел рукой по своему лицу.

В тот же миг и лицо лапшичника стало гладким, как яйцо. Светильник погас. Старик издал пронзительный крик и упал без чувств.

Проклятые души

Проклятие Оивы

римерно триста двадцать лет назад жил-был в квартале Тоцуя в Самон-тё города Эдо[11]11
  Эдо 江戸 – традиционное (до 1868 г.) название столицы Японии Токио 東京. Комм. науч. ред.


[Закрыть] самурай по имени Тамия Иэмон. У Иэмона была единственная дочь, звали ее Оива, и ей очень не везло. Когда ей было три года, умерла ее мать, а в пять лет ей довелось переболеть оспой, ужасной болезнью, от которой на лице остаются некрасивые пятна. Поэтому, когда Оиве исполнилось двадцать, никто не захотел жениться на ней. Спустя несколько лет Иэмон заболел.

«Пока я еще жив, – решил он, – я должен найти мужа для Оивы».

И стал просить друзей и знакомых постараться сыскать жениха для девушки.

В конце концов нашелся один ронин[12]12
  Ронин (яп. 浪人 – «бродяга, странник») – самурай, оставшийся без господина либо изгнанный им. Деклассированная категория самураев, ведших непростую борьбу за жизнь и нередко пополнявших ряды разбойников или наемных убийц.


[Закрыть], тридцати трех лет, без денег, из провинции Сэтцу[13]13
  Сэтцу 摂津 – историческая провинция в западной части острова Хонсю, неподалеку от Осаки 大阪. Комм. науч. ред.


[Закрыть]. Он подумал, что раз все равно денег у него нет, то он правильно поступит, взяв девушку в жены, хоть лицо ее и неприятно. Несмотря на все эти обстоятельства, и Иэмон, и Оива были счастливы, и в Эдо сыграли свадьбу. Сначала молодой человек показал себя весьма расположенным к Иэмону и с Оивой обращался хорошо.

«Нам был дан хороший муж, – подумал Иэмон, – я наконец могу успокоиться».

Теперь он был счастлив, но, к сожалению, в скором времени умер. Тогда зять отказался от своего имени, назвался Иэмоном и стал хозяином дома Тамия[14]14
  Трудно представить себе такую подмену в реальной жизни. Комм. науч. ред.


[Закрыть].

Новый Иэмон сменил статус ронина на самурайский, с официальной должностью, и серьезно трудился, чтобы гордо нести имя тестя. И с женой он к тому же обращался очень хорошо. Вследствие этого он стал очень популярен среди своих начальников.

– Это по-настоящему достойный человек, – говорили они, – и скоро он станет великим самураем.

Среди начальников молодого человека был господин Ито Садзаэмон, который часто звал его в свой дом повеселиться и отдохнуть. У него в доме жила прекрасная девушка по имени Окото, и Иэмон, увидев ее всего несколько раз, влюбился. На беду и Окото влюбилась в молодого самурая, ведь он был мужественен и отважен.

Иэмон, однако же, был женат на Оиве и не мог видеться с Окото с глазу на глаз. К тому же, если бы он бросил Оиву, ему пришлось бы вновь стать ронином.

«Что за ужасное лицо», – стал думать он всякий раз, глядя на свою жену.

И чем больше он сравнивал обезображенное лицо Оивы с прекрасными чертами Окото, тем сильнее становился недоволен своей женой. Так что вскоре он уже и смотреть на нее не мог. Ему не хотелось больше возвращаться домой, и он стал отвлекать себя от неприятных мыслей с помощью саке.

Через лавку, где продавали саке, он проходил каждый вечер, так что очень скоро денег ему стало не хватать, и он начал продавать вещи одну за другой. В конце концов он стал уклоняться и от исполнения всех обязанностей, которые накладывало на него положение.

– Пожалуйста, стань вновь тем серьезным самураем, каким ты был! – воскликнула однажды его жена. – Я сделаю все, что ты попросишь!

Оива умоляла его исправиться, но он и не думал слушать ее.

– Замолчи, старая ведьма! – вскричал он, ударив ее и продолжая бить ногами. – Я и смотреть на тебя не хочу!

И он пошел в дом Садзаэмона, чтобы обсудить ситуацию.

Однако же Садзаэмон по сути своей не был хорошим человеком. Он устал от своей дочери Окото, которую когда-то обожал, и подумывал, как бы сделать так, чтобы Иэмон отдалил от себя Оиву и женился на его дочери, лишь это станет возможным.

– Ты в тяжелом положении, Иэмон, – сказал Садзаэмон доверительно. – Если ты продолжишь в том же духе, с тебя снимут все твои официальные обязанности. Почему бы тебе не отослать Оиву на некоторое время куда-нибудь? Скажи ей, что заберешь ее, как только вновь встанешь на ноги.

Добрая Оива и подумать не могла, что все это – план, чтобы избавиться от нее, и потому согласилась.

– Я буду ждать тебя и не вернусь домой, пока ты не изменишься, – с любовью сказала она и ушла: стала работать горничной в доме другого самурая, очень далеко[15]15
  Самурай, разумеется, имел право отослать жену из дома, но представить себе замужнюю женщину из приличной семьи, которая работает в другой семье, практически невозможно. Комм. науч. ред.


[Закрыть].

– А! – воскликнул Иэмон. – Как все хорошо сложилось: легче, чем я предполагал!

Он был счастлив: теперь он мог жить с Окото, ничего не опасаясь.

– Оива меня бросила, так что теперь мне нужно найти новую жену, – рассказывал он всем вокруг. И за этими разговорами очень быстро он организовал свадебную церемонию с Окото, новой женой, красота которой сияла для него ярче драгоценностей.

«Ах, какой же я счастливый человек! – думал он. – Мне удалось унаследовать дом Тамия и услать Оиву».

Спустя некоторое время Окото родила сына, а Иэмон вернулся к добросовестному исполнению своих служебных обязанностей. А Оива ничего обо всем этом не знала и продолжала прислуживать в чужом доме в ожидании того счастливого дня, когда Иэмон приедет забрать ее. Но день этот все не наступал.

Однажды утром продавец табака по имени Мосукэ проходил мимо дома, где работала Оива. Раньше он часто продавал табак тем, кто жил в доме, где она выросла, и хорошо ее знал. Оива сразу же спросила его, как поживает Иэмон.

– Как?.. Ну… – начал Мосукэ, застигнутый врасплох. – Странно, что ты меня об этом спрашиваешь и что беспокоишься о нем. У нас все говорят, что Иэмон надоел тебе и ты бросила его. Теперь у него новая жена и сын, и живут они довольно-таки счастливо.

– Что ты такое говоришь? – воскликнула Оива. – Не может этого быть!

– Но это правда, – ответил Мосукэ. – Я же их своими глазами видел!

– Ах он проклятый! – вскричала Оива. – Я заставлю его пожалеть, что обманул меня!

Оива белее полотна босиком выбежала за ограду, растерянный Мосукэ последовал было за ней, но вскоре потерял ее из виду. Спустя какое-то время он заметил, как Оива, казавшаяся обезумевшей, бродила вокруг дома Иэмона, однако потом она исчезла; и никто не знал, куда она ушла.

Удивительно, но с того дня в доме Иэмона стали происходить странные вещи.

Оива неожиданно возникала в комнате, где спали Иэмон и Окото. Ее лицо – все в отметинах оспы – стало еще более ужасным, а длинные волосы шевелились, как змеи.

– Старая упрямая ведьма! – кричал Иэмон. – Почему ты не оставишь меня в покое?

Он пытался поразить женщину мечом, но меч проходил сквозь ее тело, будто никого и не было перед Иэмоном. И сколько бы раз ни пытался он прогнать призрак Оивы, она появлялась каждую ночь и смотрела на него страшным взглядом.

Мужчина совершенно помешался: теперь даже когда он смотрел на прекрасное лицо своей второй жены, оно казалось ему уродливым лицом Оивы. К тому же вскоре после того, как начались эти странные появления, их маленький ребенок неожиданно заболел и умер.

– Это все, наверное, проклятие Оивы, – рыдала Окото и, когда наступала ночь, ходила по дому, вымаливая прощения у призрака.

Но и Окото умерла.

Некоторое время спустя лицо Иэмона покрылось пятнами, точь-в-точь как было с лицом Оивы, и в таком облике он перешел в мир иной.

После уничтожения Иэмона и его новой семьи настал черед и дома Ито Садзаэмона. Оива убила всех его родичей одного за другим. Но и после этого проклятие продолжало действовать: любой, кто поселялся в доме Иэмона после этих событий, вскоре умирал из-за неизвестных причин. В конце концов кто-то построил в честь Оивы святилище Инари[16]16
  Инари 稲荷 (букв. «Несущая рис») – популярное синтоистское божество риса (и других злаков), ремесла, торговли, плодородия, изобилия и вообще жизненного благополучия, почитается и буддистами. Может изображаться как в женском, так и в мужском обличье. Ее святилище на горе Инари было построено в 711 г. (существует и сейчас), но культ, вероятно, появился раньше; особенную популярность он получил в XVI в., в эпоху Эдо (1603–1867), когда Инари стала почитаться как покровитель кузнецов и воинов, рыбаков, актеров, проституток, а также как защитница от пожаров. Ей посвящено около одной трети (не менее 32 тысяч) синтоистских святилищ Японии. Белые лисы-оборотни кицунэ считаются ее посланниками. Комм. науч. ред.


[Закрыть] на развалинах дома. Люди стали молиться об освобождении души этой женщины.

Говорят, с тех пор призрак больше не появлялся[17]17
  Приведена крайне необычная версия сюжета, источников которой найти не удалось. Обычно история про Оиву излагается по пьесе традиционного театра кабуки 歌舞伎 «Токайдо Ёцуя кайдан 東海道四谷怪談» («История о призраке из деревни Ёцуя в Токайдо»), написанной в 1825 г. Цуруя Намбуку IV 鶴屋南北 (1755–1839). Согласно пьесе, ронин Тамия Иэмон 伊右衛門 в ссоре убивает своего тестя Ёцуя Самона 四谷左門, который требует от него развестись с дочерью – красавицей Оивой お岩. Влюбленная в Иэмона Оумэ お梅, из соседской семьи Ито 伊藤, чтобы заставить его разлюбить жену, посылает Оиве отравленный крем, который немедленно разъедает ее прекрасное лицо. Иэмон пытается избавиться от нее, Оива, увидев свое отражение в зеркале, хватает меч, чтобы отомстить Оумэ, но по неосторожности убивает себя, проклиная Иэмона. На свадьбе Иэмона и Оумэ призрак Оивы заставляет новобрачного убить молодую жену, а затем изводит всю семью Ито. В итоге преследуемый призраком Иэмон бежит в горы – но тщетно. Его настигает безумие, и он также погибает. Пьеса считается одним из самых популярных традиционных японских хорроров; мстительный призрак Оивы, в погребальном кимоно, с распущенными волосами (от яда она наполовину облысела) и изуродованным левым глазом, был (и остается) крайне популярным сюжетом для художников (существуют ее изображения кисти Кацусики Хокусая 葛飾北斎 (1760–1849), Утагавы Куниёси 歌川国芳 (1798–1861) и многих других). Считается, что историческая Оива похоронена в Сугамо 巣鴨, неподалеку от Токио; она скончалась 22 февраля 1636 г. Сложилась традиция, что перед постановкой пьесы или фильма на данный сюжет (их существует около двух десятков: первый был поставлен в 1912 г., а в 2006 г. было выпущено аниме) актеры непременно совершают паломничество на могилу Оивы и просят ее разрешения на постановку. Комм. науч. ред.


[Закрыть].