Текст книги "Самак-айяр, или Деяния и подвиги красы айяров Самака"

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. О том, как Хоршид-шах победил всех на ристалище, и о коварстве Мехран-везира, который замыслил погубить царевича и айяров

Всевышний господь распорядился так, что был у Мехран-везира сын по имени Кабаз, прекрасный богатырь, который влюбился в Махпари, но не выказывал своей любви из страха перед кормилицей. Когда стало известно, что кормилицу убили, и все собрались в тронном зале, он пришел к отцу и сказал:

– О великий, ты ведь знаешь, что я уже давно люблю шахскую дочь и хочу на ней жениться, но ничего не говорил из страха перед кормилицей. Теперь кормилицы не стало, все это совершил Хоршид-шах, конечно, он станет царским зятем. Не давай чужеземцу увезти царскую дочь! Придумай что-нибудь, вырви девушку из их рук и устрой, чтобы нам доблестью отнять ее.

– Не тревожься, сынок, – ответил Мехран-везир, – я постараюсь.

Шах Фагфур пил вино, а дочь его через оконце на них смотрела. Лала-Салех стал около нее и спросил:

– Ну что, царевна, узнаешь Хоршид-шаха?

– Если он запоет, узнаю.

А тут как раз Фагфур и говорит:

– О Хоршид-шах, слыхал я, что ты искусный музыкант, при помощи своих песен проник к моей дочери. Хвала Аллаху, ты поступил смело. Ну а теперь не стесняйся, ублажи и нас немного пением!

– Повинуюсь, – ответил Хоршид-шах. Взял он у шахских музыкантов руд, обнял его, протер лады, настроил струны и запел.

Услышала девушка его голос и говорит:

– Лала, вот она Дельафруз! Правильно ее назвали: такое пение озаряет сердца людей.

А любовь в сердце девушки все росла. Пленилась она красотой Хоршид-шаха, так что не могла глаз от него отвести.

Хоршид-шах песни пел, а Фагфур с Мехран-везиром и вельможами государства, которые там присутствовали, всячески свое восхищение выражали. Царевич допел песню, и тут Мехран-везир спросил:

– О шах, как ты намерен поступить со своей дочерью? Ведь все государи – твои враги, только ради дочки твоей с тобой ладят. Если они до сих пор не покушались на твое царство и не требовали вернуть своих сыновей, так это от страха перед кормилицей. А как узнают, что она убита, а их дети живы, все пойдут на тебя войной. Подумай, что будешь делать.

Пригорюнился было шах, но потом поднял голову и сказал:

– Хоршид-шах храбрость проявил, кормилицу захватил, темницу открыл, благородство явил – ведь он мог, когда моя дочь пребывала в опьянении, желание свое удовлетворить и скрыться. Как я могу после этого поступить с ним? К тому же красотою, родовитостью и знатностью, а также отвагой, познаниями и ученостью он превосходит всех.

– Да, так оно и есть, – согласился Мехран-везир. – Но тебе надо какой-нибудь предлог придумать, чтобы никто придраться не смог. Если ты без всякого повода отдашь Хоршид-шаху дочь, шахской власти твоей урон будет. А коли все цари выступят против тебя и приведут сюда свое войско, может статься, что и народ против тебя возмутится. Вот что нужно сделать: пусть все царевичи выйдут на городскую площадь и сразятся друг с другом. Тому, кто возьмет верх, ты отдашь девушку, чтобы всему миру рот заткнуть, чтобы никто о тебе худого слова не сказал и царство за тобою осталось.

– На том и порешим. Поступай так, как тебе подсказывает благоразумие, – согласился шах. И Мехран-везир объявил:

– О царевичи, те, что претерпели все оковы и темницы ради девушки! Кто всех одолеет – тому и девушка достанется.

Тут поднялся Самак:

– О великий государь! Девушка принадлежит Хоршид-шаху. Он ее добился мужеством и ловкостью. Никому на нее зариться не должно. К чему же Мехран эти речи ведет – кому-де владеть девушкой да кому ее отдадут?!

Мехран-везир ответил:

– Верно, благородный муж, поистине право на стороне Хоршид-шаха. Но не волнуйся понапрасну: хоть дело сделал Хоршид-шах, здесь собралось много народу, и, чтобы удовлетворить всех, надо поступить именно так.

– А они уже удовлетворены, – возразил Самак, – ведь это Хоршид-шах освободил их из тюрьмы. Да и гордской люд как на это посмотрит?

– Наилучший выход в том, – настаивал Мехран-везир, – чтобы устроить состязание на мейдане. Кто в борьбе победит, тому и девушка достанется.

В тронном зале гомон поднялся, все были довольны и рады, говорили: «Так и надо поступить».

Особенно обрадовался Кабаз, сын везира. Он воскликнул:

– Да против меня пусть хоть слон выйдет – всенепременно его схвачу, вдребезги размолочу!

На том и разошлись все кто куда. Женихи пошли готовиться к завтрашнему испытанию на мейдане, а девушка с сердцем полным любви и волнением в душе вернулась во дворец, ожидая, что принесет грядущий день.

Айяры и все прочие уже оставили дворец, ушли, а шах Фагфур все еще душою был с Хоршид-шахом, мечтал, чтобы тот его зятем стал. Всю ночь он об этом думал, пока не наступил день. Отправился шах Фагфур на мейдан, а с ним государственные вельможи и сто тысяч горожан – на потеху посмотреть.

Шахская дочь позвала Лала-Салеха и послала с ним Хоршид-шаху такое платье, цену которому один бог знает! Да еще вороного коня – ему равных не было среди полутора тысяч лошадей шаха Фагфура. А с конем – седло, и сбрую, и уздечку с золотой насечкой, всю в драгоценностях. Втайне от всех, чтоб ему был успех. А сама тоже поехала на мейдан – у отца спросилась, от людей укрылась.

Как взглянул Хоршид-шах на эту одежду и коня этого, так и к месту прирос от удивления: он подобного и не видывал. Это платье кормилица когда-то добыла для шаха Филана, брата шаха Фагфура, в которого она была влюблена. Справила она для него платье и коня, а он в тот же год и помер. А ей сказал:

– Отдай все это тому, кто будет твоим мужем.

Рассказывали, что отняла она то добро у западных колдунов.

Облачился Хоршид-шах в присланную одежду, сел на коня и

вместе с Фаррох-рузом и Самак-айяром, Шогалем-силачом и всеми шестьюдесятью удальцами отправился на мейдан. Поклонился он шахскому трону, шах его обласкал, а царевичи уж на мейдане дожидаются.

Подошли мы к важному месту в рассказе. Шах Фагфур дал знак, чтобы все, кто желает, выезжали на поле. Те царевичи, что вышли из темницы, поклонились шаху и говорят:

– О великий шах, мы поклялись Хоршид-шаху, что не будем с ним враждовать и тягаться, мы уступаем ему девушку. Нет нам до нее дела!

Везир воскликнул:

– О Хоршид– шах, ты их связал клятвою, как же им с тобой сражаться?

– А я согласен, чтобы они друг друга в битве испытали, – отвечает Хоршид-шах. – Кто из них победит, тот со мной силами померится.

И те выехали на мейдан биться друг с другом. Был среди них один луноликий юноша по имени Бахман, сын шаха Омана. Много он денег истратил и за год до Хоршид-шаха прибыл во дворец шаха, да попал в заточение; вот он-то и выехал на поле первым, вызвал на бой воинов Хоршид-шаха и царевичей. Выступил ему навстречу всадник, сразились они – Бахман ударил его копьем, пронзил так, что конец копья из спины вышел. Один за другим выходили воины на поле, пока двадцать человек душу не отдали. Всех Бахман одолел!

Хотел Хоршид-шах на поле выступить, но Мехран-везир сказал:

– О царевич, он притомился, двадцать человек поразил. Надо и тебе сразиться с людьми, а потом уж вы друг с другом поборетесь.

– О везир, я вижу теперь, что ты в этих делах ничего не смыслишь, – ответил ему Хоршид-шах. – Тебе и невдомек, что воинское состязание – словно писем писание: писец сначала письмо напишет, потом набело перепишет, и, чем больше переписывает, тем изящнее становится почерк и слог. Так и воин на поле – одного победит, значит, и еще одного, и двух, и полсотни одолеть сумеет: с каждым разом он опытнее, ловчее становится, постигает, как удары отражать, точно как при письме! Если же впервые на бой выходит, сердце его полно страха, он не знает, как быть, надобно ему держать в памяти все уловки, которые могут применить против него. Так что первая схватка опасна. Вижу я, что ты в ратном деле не разбираешься, но пусть будет по-твоему. Исполню твое пожелание, мне же лучше.

Так и получилось, что Бахман на месте остался стоять, а Хоршид-шах выехал на поле гарцевать. Крикнул он:

– Выходите все, кто желает, люди знатные и простые, богатыри и вельможи, воины и придворные, все, кто за царскую дочь сразиться хочет!

Стали рыцари на мейдан выезжать, и каждого Хоршид-шах побеждал своим воинским искусством и мастерством (а Махпари все это видела, и любовь ее все возрастала), пока не одолел пятьдесят человек.

Вышел наконец на мейдан Бахман, долго он с Хоршид-шахом бился, мечом рубился, из лука стрелял, а потом уж они за палицы взялись. Хоршид-шах мог бы его на месте убить, да пожалел, не захотел такого молодого жизни лишать – может быть, он когда-нибудь славы достигнет. Схватил он Бахмана за пояс, приподнял над лошадью повыше, чтобы все видели, а потом руку разжал – тот и упал. Шахская дочь и это наблюдала – и в ее глазах Хоршид-шаху равного не было.

Сын Мехран-везира возле стоял, все примечал. Когда упал Бахман, он направился на поле, куда все выезжали, вооруженный и снаряженный.

– Кто это? – спросил Хоршид-шах. – Что на поле делает?

– Это сын Мехран-везира, – сказали ему.

«Так, значит, все эти хитросплетения и ухищрения он ради сынка своего затеял! – подумал Хоршид-шах. – Когда увидел, что я Бахмана победил, но хорошо с ним обошелся, сына своего выслал! Да будь тут хоть сто твоих сыновей – чего мне бояться?!»

Самак тоже там стоял, сторожил. Когда заметил он, что сын везира после всех на поле выехал, воскликнул про себя: «Ах, подлый везир, он это все ради сына устроил, ради Кабаз-пахлавана. Не дай бог, промах какой случится и сын везира верх одержит – для нас такое горе будет! Видно, надо мне его упредить, свой нож в дело пустить». Выхватил он нож разящий, смерть приносящий, и смело пошел на Кабаза. Пока тот сообразил, что к чему, Самак нанес ему в грудь такой удар, что острие ножа из спины вышло. Бросилась Кабазу желчь в голову, и он упал без сознания, так что люди решили, будто он оттого и умер, но на самом деле он дух испустил, не стерпев удара Самака.

Хоршид-шах мейдан покинул, люди потеснились, айяры ножи свои обнажили, царевича кольцом окружили. Горожанам Хоршид-шах по душе пришелся. Шах Фагфур, когда увидел, как дело обернулось, поразмыслил и сказал:

– Не следует всем скопом в город возвращаться, как бы беды не вышло.

Кликнул он свою дружину, велел, чтоб порядок соблюдали. А Самак-айяр в этом шуме и суматохе пробрался к шахскому трону, призвал к ответу Мехран-везира, сказал ему:

– Ах ты подлый негодяй, злодей, говори: все твои козни, суета и напрасные потери были ради того, чтобы заполучить девушку для своего сына? Берегись, не подобает тебе у царевича усладу вырывать да своему сынку отдавать! Смотри, как бы это дело поминальными сластями [20]20
  По иранскому обычаю, на поминальных обрядах подают сладкие кушанья, прежде всего халву.


[Закрыть] не обернулось.

Тут он вытащил нож, хотел пронзить Мехран-везира. А рядом стоял один богатырь по имени Шир-афкан, он руку Самака перехватил и не дал ему ударить. Опечалился Мехран-везир: во-первых, из-за сына, а во-вторых, из-за того, что на службе шаха такое бесчестье допустил. Отправился он прямо во дворец и приказал, чтобы сына его подобрали, домой отнесли и схоронили как положено, а сам поминки справил.

Когда вернулась с мейдана дружина, Шогаль-силач прежде Хоршид-шаха и подошел к трону Фагфура, поклонился и сказал:

– Отдавай дочь за Хоршид-шаха, теперь уж отговоркам конец!

– О Шогаль, – ответил шах, – я заключу меж ними брачный договор, когда сорок дней пройдет.

– Нет, шах, это очень долго!

Стал шах на своем настаивать, Шогаль – на своем, пока не согласились они на десяти днях. Все собрались во дворец возвращаться, а вперед всех – шахская дочь, сердце у нее растревожилось, загрустила она, заскучала. Но как услышала, что отец через десять дней отдаст ее за Хоршид-шаха, обрадовалась. Потом она направилась во дворец, а Хоршид-шах и Фаррох-руз, благородные воины и прочие ехали за ними. Тогда царевичи объявили: нам-де надо по домам собираться. И вернулись они каждый в свою страну – за тем и неделя прошла.

Самак-айяр сел перед Шогалем-силачом, Хоршид-шахом и Фаррох-рузом и сказал:

– О господин, вот что мне в голову пришло. Ведь после того, что я сделал, нам на коварного Мехран-везира полагаться не след. Нельзя допустить, чтобы этот негодяй исхитрился и спрятал шахскую дочь, а нам бы пришлось по свету блуждать да ее искать.

– Что же делать? – спросил Шогаль и другие тоже.

– Я так надумал, – ответил Самак, – сегодня ночью проникну в шахский дворец и выкраду ее. А когда придет время свадьбы, пусть ведут ее к жениху из нашего дома.

Все одобрили его слова, так и порешили сделать, когда ночь придет.

Самак встал, снарядился – взял свой нож и аркан, надел кольчугу, обувку натянул, веревку кольцом свернул, через плечо повесил, за спину кинжал привесил и отправился к шахскому дворцу. Шум послышался: было время смены караула. Подождал он, пока голоса стражников затихли, потом стал в темный уголок, взял веревки моток, бросил – взметнулась петля в воз-Дух, словно руки влюбленных, и упала на крышу дворца шахской дочери. Самак-айяр за конец дернул, петлю закрепил, ухватился за веревку и подтянулся наверх, прямо в светлицу шахской Дочери попал. Видит, лежит Махпари, словно охапка роз. Он тихонько дотронулся до девушки, прикрыл лицо рукавом кольчуги в знак смирения и со всем почетом и уважением ее растолкал. Махпари глаза открыла, смотрит, стоит перед нею кто-то одетый в кольчугу и с ножом в руке. Ну, она закричала. Самак говорит:

– Не бойся, девушка, я – Самак-ловкач, ученик Шогаля-силача, убийца Кабаза, сына Мехрана-везира, – да это тебе и самой известно. Я пришел увести тебя к Хоршид-шаху, так как опасаюсь коварства Мехран-везира. Нельзя допустить, чтобы от его козней нам неприятности вышли.

Обрадовалась дочь шаха, вскочила. Самак-айяр говорит:

– О девушка, скажи перед богом: берешь меня в братья?

– Беру, – отвечает девушка.

– Будь моей сестрой! – воскликнул Самак-айяр. Взял он Махпари за руки, вывел на крышу, обвязал веревкой и начал вниз спускать. Только до половины стены опустил – и тут веревку перерезали, а девушку украли. Самак же остался на крыше, ничего не ведая.

Но собиратель известий и рассказчик историй Фарамурз Ходадад вслед за рассказчиком и сочинителем книги говорит так. Мехран-везир, этот зловредный и гнусный негодяй, вернулся во дворец, после того как Самак-айяр сына его убил, а его самого опозорил, в горе и печали. Когда сына похоронили и наступила ночь, стал он раздумывать, что ему делать, и послал человека за богатырем Шир-афканом, тем, что его от руки Самака уберег. Когда тот пришел, Мехран навстречу встал, приветил его и усадил подле себя. А сам говорит:

– О богатырь, знай и ведай, что шах Фагфур вознамерился тебя жизни лишить, это мне поручить. Вот я и надумал добыть тебе царевну, тогда и царство тебе достанется.

Шир-афкан встревожился, говорит:

– Шах моей головы требует? Ну, я ему покажу! А ты что предлагаешь?

– Я вот что решил: пока свадьбу не сыграли, надо хитростью выкрасть шахскую дочь, чтобы эту свадьбу отложили. А там что-нибудь придумаем.

Соизволил так господь всевышний, что у подлого Мехран-везира был молодой слуга по имени Шабдиз. Позвал его Мехран, прочел молитву, выказал к нему расположение, а потом сказал:

– Если ты пойдешь и доставишь мне шахскую дочь, я тебе воздам богатствами земными.

А этот слуга был страсть какой ловкий, умел он отлично рыть подкопы и передвигаться в темноте. Если нужно было сделать подкоп, стоило только назначить место, куда его вести, и подземный ход открывался точно в том самом месте. Так вот Шабдиз сказал:

– О везир, не беспокойся, раб твой пойдет и это дело совершит, то есть приведет девушку.

Сказал он так, вышел из дому, выкопал ход до самого того места, что ему указано было. Когда он вылез из подкопа, видит, кто-то веревкой обвязанный вниз спускается. Вгляделся хорошенько – а это шахская дочь! Обрезал он ножом веревку и, счастливый и довольный, потащил девушку в подземный ход. Когда же Самак спустился вниз, девушки и след простыл. Он прямо рассудок потерял! А потом осмотрел все вокруг, видит – аркан-то перерезан. «Это все оттого, что я один на дело пошел, – сказал он себе. – Жаль, не знаю я, кто из богатырей эту проделку учинил! Может, Шогаль ее унес?» Подумал он так и побежал скорей в дом удальцов. Второпях и сгоряча закричал:

– Эй, богатырь, ты со мной так не поступай! Шуткам свое время отведено, а сейчас мне не до шуток – я шахскую дочь из дверей вывел, с крыши спустил, а ты ее унес!

Шогаль ответил:

– Самак, ты либо с ума сошел, либо никогда не приходил в разум. Да я из дома носа не высовывал! Клянусь создателем, что ничего об этом не знаю и с тех пор, как ты ушел, я и к дверям-то не подходил.

Хоршид-шах и все остальные подтвердили:

– Да, Самак, Шогаль никуда не выходил.

Когда Самак понял, что дело сделал не Шогаль, он как оголтелый выскочил из дома, стал рыскать из стороны в сторону в поисках следов девушки.

А всевышний господь определил так, что, когда потащил Шабдиз шахскую дочь – нести-то было далеко, – он заткнул ей рот, связал по рукам и ногам, а потом решил немного передохнуть, проветриться и выбрался из лаза наружу. Погляжу, думает, кто же это девушку сверху вниз переправил? Чье это дело? Или, может быть, она сама сбежать надумала?

Стал он кругом озираться, тут на него Самак и наскочил.

– Ах ты негодяй, – закричал он, – так это ты украл добычу льва, ты заодно с этим грязным сводником? Я не я буду, коли не отплачу вам по заслугам!

С этими словами он накинул Шабдизу на шею веревку и поволок его за собой.

– О благородный муж, что это ты такое говоришь? – взмолился Шабдиз. – Какая шахская дочь?

– А, ты еще разговариваешь, подлая тварь! – сказал Самак. – Ну, ладно, Шабдиз, тебя извиняет то, что ты не знаешь, кто я таков. Меня прозвали Самак-айяр. Ученые мира и мудрецы нашего времени дивятся моей премудрости, а те, кто хочет обвести всех своей хитростью, норовят у меня уроки брать. И ты думаешь такими разговорами от меня отделаться? Ничего, скоро у тебя мозги прояснятся!

Шабдиз сказал:

– О благородный муж, хоть ты все насквозь видишь, но я-то про себя знаю, что ничего ты не понимаешь. При чем тут я и при чем шахская дочь? Ищи-ка лучше ее, пока она из рук не ушла, а то провозишься со мной и упустишь девушку.

– Да, это возможно, – согласился Самак. Он оттащил Шабдиза в дом удальцов, а сам вернулся.

По божьей воле этой ночью Шир-афкан был во дворце Мехран-везира. Видят они, что Шабдиз задерживается, Мехран-везир и говорит:

– О Шир-афкан, собирайся, пойдем с тобой в тот дом, откуда Шабдиз подкоп начал. Думается мне, что он все еще в подземном ходе. Надо пойти проверить!

А Шир-афкану ударило в голову-то, что шахская дочь ему достанется, он и согласился. Вышли они из дворца, направились к тому дому, что Шабдиз указал. Спустились в подкоп, вокруг шарят: что же с Шабдизом стряслось? Видят, лежит кто-то связанный. Лицо ощупали: кожа нежная, на мужчину не похоже. Развязали они рот пленнику, спрашивают:

– Ты кто?

– Я Махпари, шахская дочь.

Обрадовались Мехран-везир и Шир-афкан, что шахскую дочь без всяких забот заполучили, и говорят:

– О девушка, кто тебя сюда притащил, как ты здесь оказалась, зачем тебя связали?

– Не знаю, – отвечает шахская дочь.

Они подняли ее и отнесли во дворец везира. Там Мехран сказал:

– О шахская дочь, а теперь расскажи правду, как ты оказалась связанной и кто это с тобой сделал.

Махпари говорит:

– Самак-айяр вывел меня из дому и спустил с крыши на веревке, чтобы отвести к Хоршид-шаху. А когда я опустилась на землю, кто-то схватил меня, втащил в эту дыру и так вот связал, а больше я ничего не знаю.

– Это мой Шабдиз, – сказал Мехран-везир. – Нельзя, чтобы он попался в руки Самаку!

Всю ночь они проговорили, Мехран-везир все Шир-афкану растолковал, что тому делать, как поступать.

Ну а во дворце царевны вот что было. С той поры, как все происшествия приключились и узников выкрали, Лала-Салех каждую ночь по два-три раза подходил к изголовью девушки – за ней присмотреть. Только Самак-айяр увел ее, как Лала-Салех вошел в комнату. Поглядел – нету девушки. Повсюду стал искать, а ее и след простыл.

Он скорее побежал к ложу шаха Фагфура, разбудил его и сказал:

– О великий шах, дочь твоя исчезла.

– Может, она зачем-нибудь в другую горницу зашла? – говорит шах.

– Во всех покоях я смотрел, всюду искал – нет ее.

– Ступай в дом удальцов, позови ко мне Шогаля-силача, – велел шах, – это их рук дело!

Лала-Салех тотчас отправился в дом удальцов к Шогалю. Это было в тот самый час, когда притащили связанного по рукам и ногам Шабдиза и Шогаль со своими друзьями ругал его. Тут-то Лала-Салех и вошел, поздоровался. Ответили они, а потом Шогаль говорит:

– Чего это ты в такой час явился, Л ала? Однако зачем бы ни пришел, добро пожаловать!

– Это ты пожалуй к шаху Фагфуру, – говорит Лала-Салех, и Шогаль сразу догадался, что к чему.

Поднялся, Шогаль с места, а за ним и Самак, и отправились они вместе с евнухом в шахский дворец. Шах был на женской половине. Вошли они с Самаком, поклонились, а шах говорит:

– Скажи, исфахсалар, разве я за время своего царствования сделал тебе хоть что-нибудь дурное или обидел тебя? Я ведь тебе все предоставил, весь город твоему приказу подчинил. Коли нужно у кого добро отнять или долг взыскать – все вершил по твоему желанию. Ни за хорошее, ни за худое я с тебя не спрашивал – все в память о твоей давней службе, а еще потому, что ты направлял стопы в квартал благородных мужей и шел их стезей. Зачем же ты позоришь мое доброе имя, порочишь мой род и, словно вор, похищаешь мою дочь? Уж не в награду ли за доброту мою?! Я считаю, что такое бесчестье несовместимо с отвагой и благородством. Где моя дочь? Верни ее, прежде чем настанет день и люди обо всем узнают.

Как только шах Фагфур проговорил это, Самак поклонился и сказал:

– О шах, удальцы не станут лгать, даже если от этого дом их рухнет. Это сделал я. Я проник в шахский дворец, до девушки я не дотронулся и не взглянул на нее, пока мы перед богом не назвали друг друга братом и сестрой. Теперь она в том и в этом мире сестра мне. Совершил я это из-за того, что думал уберечься от коварства Мехран-везира, вот чего я боялся. Пришел я, вывел девушку, хотел спустить ее с крыши на землю и забрать к себе, чтобы на свадьбу ее повели из дома брата. Но Шабдиз, раб Мехран-везира, за мною следил – он сам с той же целью туда явился. Когда я опустил веревку с девушкой и сам выбрался наружу, вижу, веревка моя обрезана, а ее увели. Ну, тогда я схватил Шабдиза, а дочь твоя – во дворце везира.

Шах Фагфур рассердился:

– Что за неприятности мне из-за этого везира да из-за девчонки этой! – сказал он. – Ему-то что за дело до моей дочери? Чего ему от меня надо, чего он добивается этими кознями и плутнями, чего людям голову морочит?

Так он возмущался, а потом отослал Шогаля и Самака со словами:

– Сейчас ступайте, подождем, посмотрю я, что завтра будет.

Шогаль и Самак вернулись домой и рассказали обо всем Хоршид-шаху

На следующий день, когда шах Фагфур утром воссел на трон, Мехран-везир и Шир-афкан явились и заняли каждый свое место. Шах Фагфур гневно обратился к Мехран-везиру:

– Мехран, я-то думал, что ты мой везир, управляешь государством, устраиваешь дела, мою власть укрепляешь, а ты, оказывается, ночью по домам ходишь да крадешь царских дочерей! Тот, кто лазает по домам, ворует золото да ткани, а ты живых людей воровать наладился! Зачем ты украл мою дочь? Что замыслил с ней сделать? Что за бесчинство ты творишь?!

– О великий государь, – заголосил Мехран-везир ему в ответ, – дочь твою Самак выкрал! А мой раб Шабдиз его выследил, отобрал у него девушку и доставил в мой дворец. Разве лучше было бы допустить, чтобы завели ее в дом айяров и пошла о ней потом дурная слава? Но виноватым, конечно, я оказался – другие такое учиняют, а мне отдуваться приходится. Мало того, что моего сына так подло убили, мало всего бесчестья, что на меня взвалили, что с тобой так поступили, так они еще заявляются в твой дворец, похищают твою дочь, причиняют тебе урон, а твоему роду – вред! Да если бы не мой Шабдиз, они бы ее так и увели. Я-то считал, что добро делаю. Коли неладно вышло, не стану больше стараться. Знаю я, каков ты и каковы эти айяры. Давно уж царство ушло из твоих рук. Стоит только этому слуху распространиться, скажут люди, что-де шах Фаг-фур с шестьюдесятью айярами против нас не устоит, и подступят к тебе войска со всех четырех сторон – плохо тебе придется. Правильный путь в том, чтобы избавиться от айяров – тогда хоть большего позора на тебя не падет. Я только о благе твоем радел. Ты же считаешь, что я тебе вред приношу, хоть я освободил твою дочь из рук этих воров и разбойников, чтобы уберечь от бесчестья. Ты говоришь, мол, какое мне дело до твоей дочери, – я так поступал, как лучше считал. Коли нехорош я, выбери себе другого везира, пусть он и вершит твои дела.

Шаху Фагфуру тошно стало от того, что везир наговорил.

– Что мне решать? – молвил он.

Прошло немного времени, Мехран-везир голову поднял и сказал:

– О шах, твой слуга знает, как с этим разделаться. Прикажи говорить, а иначе способа избавиться от айяров нету.

– Говори, – велел шах.

Подлый злодей Мехран-везир сказал:

– О шах, прикажи, чтобы двести тюркских гулямов в полном вооружении ждали наготове в твоих покоях, а в день свадьбы Хоршид-шаха пошли человека сказать, чтобы все айяры, Фаррох-руз и Хоршид-шах явились во дворец без оружия. Когда покончат они с едой, к вину перейдут, гулямы из покоев твоих выскочат, предадут их мечу и изрубят на куски, так что город избавится от бед и успокоится, а ты останешься со своей дочерью и будешь править, как пожелаешь.

– Ну что ж, это ты неплохо придумал, – сказал Фагфур.

Как договорились, так и сделали. Поклонились они шаху как положено и вернулись во дворец везира. Везир, как пришел, отдал царевне поклон, поднес ей подарков, сколько смог, а потом отослал ее в дом отца. А на другое утро десятидневная отсрочка кончилась. Шах тронный зал разукрасил, всех эмиров и знать созвал и послал человека за айярами с Самаком, Хоршид-шахом, Фаррох-рузом и Шогалем-силачом. Вышли им навстречу хаджибы, слуги. Говорят: шах изволил сказать, что нынче свадьба, день веселья, заходите без оружия. Промеж нас оружие ни к чему!

Все оружие сняли, беззащитными остались. Хоршид-шах и другие подошли к шахскому трону, поклонились, и царевич занял место на тахте по правую руку от шаха, а брат его Фаррох-руз стал за ним, чтобы ему прислуживать. Шогаль-силач и Самак сели, а из шестидесяти айяров те, кому положено сидеть, уселись, а кому положено стоять, на ногах остались. А гулямы в доспехах железных затаились, сидят в засаде в шахских покоях!

Затем столы накрыли, сели они откушать, а когда поели, руки ополоснули, пировать-веселиться стали, захотелось им песни послушать.

Потом велели хаджибу пригласить жителей города, ученых и мудрецов, старост. Хаджиб прошел из внутренних покоев в наружные, там сел, где положено сидеть хаджибам, у дверей тронного зала. И вот время идет, чаша по кругу ходит… Мехран-везир чалму с головы снял – дескать, жарко – и рукою бороду погладил. Выскочили из внутренних покоев гулямы и выхватили мечи.

Когда Самак увидел это, он воскликнул:

– Эх, жаль, попались мы в ловушку! Чего я боялся, что сердце томило, то и вышло.

Тут он вытащил нож, который припрятал раньше, и кинулся на гулямов, говоря себе: «Ну, Самак, не зевай, жизнь задаром не отдай! Нам, конечно, отсюда не выбраться, так постарайся хоть рассчитаться за свою кровь!» С этой мыслью он стал сражаться.

А Хоршид-шах встрепенулся, проговорил:

– О Фаррох-руз, видал, что они устроили? Хитростью заманили нас в ловушку и погубили. А все этот проклятый Мехран-везир!

Стал он браниться и виниться, приговаривая: «Знать бы, что теперь будет». Оба они приуныли. А гулямы уж айяров одолели – те ведь безоружные были. Десять человек полегло, да от руки Самака десяток гулямов пало. Но и сам он много ран получил, много крови потерял. Когда понял, что дело к концу идет, никого уж в живых не осталось, смирился, сказал себе: «Повалюсь-ка я на убитых. Коли не пришел еще мой срок, как-нибудь спасусь, а коли нет – умру». Подумал он так и упал средь мертвых тел.

Гулямы захватили Хоршид-шаха и Фаррох-руза, связали их и спрашивают:

– О шах, что с ними делать?

Шах Мехран-везира вопрошает:

– Как поступим?

Всевышний господь определил, что их жизненный срок еще не истек. Устами везира решил он:

– Хоршид-шаха и Фаррох-руза надо заточить. Думаю я, что помирать им еще не время. Посадим их вместе с Шогалем в темницу, пока они еще чего-нибудь не натворили.

Шах велел убрать из тронного зала убитых, сказал:

– Отвезите их всех в степь и там закопайте!

Потом шах приказал, чтобы Хоршид-шаха и Фаррох-руза заперли и приставили к ним стражей, а Шогаля-силача вместе с другими отвели в тюрьму, заковали и поручили надежным слугам. Мехран-везир распорядился:

– Отвезите мертвых в степь, бросьте там, чтобы их собаки сожрали.

Отвезли слуги убитых в степь и оставили там, а среди них Самак был. Мехран-везир еще приказ дал:

– Ступайте к ним в дом, разграбьте его.

Толпа направилась к дому удальцов, начался грабеж. Увидали они там связанного Шабдиза, развязали его, все, что в доме нашли, унесли, а сам дом с землей сровняли.