Текст книги "Народ и власть в России. От Рюрика до Путина"

Проклятье ли стало тому причиной, или болезнь, разъедавшая тело царя, но Иван прожил после этого недолго. Как и предсказал Бомелий, царевич Иван умер еще до отца, став жертвой его бешеного нрава. Царю не понравилось, что жена Ивана вышла неодетая в горницу, и он избил ее; досталось и царевичу, пытавшемуся вступиться за жену. В результате побоев и потрясения она скинула ребенка и умерла; царевич Иван также скончался.

* * *

В последний год своей жизни царь выглядел страшно. Николай Карамзин писал: «В сие время он так изменился, что нельзя было узнать его: на лице изображалась мрачная свирепость, все черты исказились, взор угас, на голове и в бороде не осталось почти ни одного волоса».

«Мы видели жизнь Иванову: увидим конец ее, – продолжает Карамзин, – страшный для воображения: ибо тиран умер, как жил губя людей, хотя в современных преданиях и не именуются его последние жертвы. Можно ли верить бессмертию и не ужаснуться такой смерти?.. Всегдашний трепет гнева и боязни, угрызение совести без раскаяния, гнусные восторги сластолюбия мерзостного, мука стыда, злоба бессильная в неудачах оружия, наконец, адская казнь сыноубийства истощили меру сил Ивановых…»

Павел Ковалевский пишет:

«Пьянство, разврат, бесконечные оргии, распутная жизнь, душевная болезнь и связанные с нею душевные терзания, – все это не могло не отозваться на Иоанне и не расшатать его здоровья. А между тем оно становилось все хуже и хуже. У него явилась болезнь: какое-то гниение внутри, и от него исходил отвратительный и смрадный запах. Грехи опричнины и содомии дали себя знать… Иностранные врачи усердно лечили Иоанна. Еще усерднее он раздавал милостыни по монастырям на поминовение о здравии болящего царя. Вместе с сим он не брезгал другою рукою раздавать милости волхвам и чародеям…. В это время на небе явилась новая комета. Царь долго смотрел на нее и наконец заявил: «Се знамение моей смерти». И он был прав.

А между тем болезнь усиливалась. Вся внутренность начала гнить, а тело пухнуть. Днем мучился царь физическими немощами, ночью его преследовали видения. Враги и злоумышленники были всюду вокруг царя. Он их страшился, он их трепетал. А тут еще казненные им жертвы восстали из гробов и требовали ответа от немощного царя… Кто может описать ужас такой ночи больного человека?.. Где найдутся силы и мощь вынести сообщество костяных мертвецов, требующих от убийцы отмщения за их мучения, истязания и смерть… Астрологи предсказали Иоанну скорую смерть, но он приказал им молчать, угрожая в противном случае всех их сжечь в доме живьем.

И вот измученный, изнуренный и ожидающий смерти царь находит себе развлечение и утешение в рассматривании своих сокровищ и драгоценных камней и толкования их значения…. Летописи передают невероятный и потрясающий факт о безграничном нравственном разврате Иоанна. К разбитому, угнетенному, страждущему и умирающему Иоанну явилась супруга его сына Федора навестить немощного отца. И этот находящийся на смертном одре и заживо разлагающийся царь и отец не погнушался обратиться с похотливым вожделением к жене своего сына и наследника престола…. Несчастная невестка с омерзением должна была бежать от сладострастного бесстыдства тестя… Обманутый, разозленный и сконфуженный Иоанн приказал казнить всех благородных свидетелей этого последнего своего позора, а сына убеждал развестись с распутной женой и вступить в новый брак».

Состояние умирающего царя Ивана действительно было ужасным – он сильно располнел, его носили в кресле; при каждом движении в животе царя булькала жидкость (цирроз печени – непременный спутник сифилиса, сопровождающийся накоплением жидкости в брюшной полости). Только в бане он чувствовал себя немного лучше, поэтому проводил там каждый день по два-три часа; после бани он и умер – внезапно упал на пол и испустил дух.

Династия Рюриковичей, древняя династия России, прекратилась вскоре после смерти Ивана Грозного, и царь приложил к этому руку. Он истребил почти всех детей и внуков своих дядьев Андрея Старицкого и Юрия Дмитровского. Причем Мария Старицкая была убита в десятилетнем возрасте, ее сестра Евдокия – в девять лет, их брат Юрий – в шесть лет. Царь Иван не пощадил даже жену своего слабоумного родного брата Георгия – она была утоплена в реке вместе с теткой Ивана.

Средний сын царя, слабоумный Федор, унаследовавший его власть, умер через четырнадцать лет, не оставив потомства, а Дмитрий, сын царя Ивана от шестой жены, погиб в Угличе, бросившись в припадке эпилепсии на нож, которым игрался с дворовыми детьми. Затем в Московском царстве короткое время правил бывший царский любимец Борис Годунов, но его правление не было счастливым для страны: он усилил гнет государства на крестьян и активно проводил их закрепощение, что было, между прочим, прямым следствием правления Ивана Грозного, при котором Россия настолько обезлюдела, что надо было не дать уйти со своих земель хотя бы оставшимся крестьянам.

Терпение народа, наконец, истощилось. Против Годунова поднялось широкое восстание, которое волей судеб возглавил мелкий дворянин Григорий Отрепьев, объявивший себя чудесно спасшимся царевичем Дмитрием. Народ охотно поверил этой сказке, сверг потомков Годунова, к тому времени скоропостижно скончавшегося, и возвел Лжедмитрия на престол. Затем начался долгий период Смуты (1605–1612); наконец, в 1613 году новым русским царем стал Михаил Романов, основавший династию, правившую Россией вплоть до революции 1917 года, но об этом у нас пойдет речь далее.

* * *

Заканчивая главу об Иване Грозном, я обратился по уже установившейся традиции за комментариями к Елене.

…Мы ехали на автомобиле по Москве.

– Вы знаете, чем знаменита улица, по которой мы едем? – спросила Елена (мы проезжали в это время по Большой Никитской улице, – это в самом центре Москвы, недалеко от Кремля. – Э.Ф.). Во времена Ивана Грозного с левой ее стороны начинались опричные владения, а с правой стороны улицы были земские владения, то есть обычные государственные. Опричники могли в любой момент вторгнуться в государственные владения и жестоко покарать тех, кто не устраивал власть. Мало того, опричники являлись наглядным примером, как живут те, кто преданно служит власти. Здесь, на левой стороне Большой Никитской улицы для опричников готовили всевозможные яства, которые мы сейчас назвали бы деликатесами. Представляете, как в голодные годы правая сторона улицы наблюдала, как объедается левая? Если бы левая сторона улицы добилась жизненных благ трудом, старанием и талантами, это было бы справедливо; но нет – люди, служащие власти, получали блага по произволу самой этой власти.

…Люди не могут быть свободными, когда им постоянно напоминают, что власть выше их, а они ничтожны перед ней, – горячилась Елена. – Так воспитывают только рабов, – надо ли удивляться, что рабство прочно вошло в русскую душу? История рабства в России насчитывает много веков; путешественник XV века сообщает, что «род московитян хитрый и лживый», – из-за этого московитяне дешево ценятся на невольничьих рынках Востока. Один мой приятель, которому я прочла этот отрывок, сказал, что нет большого греха в хитрости и лживости, если с их помощью можно избежать рабства. Он не понимает, – с возмущением говорила Елена, – что лучше умереть с честью, чем жить во лжи: вот вам влияние рабства на нас!..

И у нас еще находятся апологеты этого рабства, которые, в частности, превозносят «деяния» Ивана Грозного, истинного русского царя, «болеющего за Россию»! – восклицала она. – Все его злодеяния они объявляют несуществующими, клеветой врагов России; все, что он совершил ужасного, оказывается, выдумано нашими врагами, – Иван Грозный, мол, самый оклеветанный деятель русской истории, до сих пор о нем писали «сплошную ложь». Вы подумайте, – все, что писали об этом чудовище Карамзин, Соловьев, Ключевский, Костомаров, Иловайский, Ковалевский и многие, многие другие историки, признанные авторитеты исторической науки, объявляется «сплошной ложью»!..

Но вот пришли к нам светочи правды и возвестили истину об этом царе. Что же они говорят? Иван Васильевич Грозный должен считаться в русской истории примером настоящего православного царя. Человек огромного ума и обширной образованности, он с молодых лет поразил мощью своей исполинской натуры приближенных к нему бояр. Они плакали от умиления, видя, как юный государь с легкостью разрешает сложнейшие вопросы внутренней и внешней политики. Царская корона, которую он надел на себя семнадцати лет от роду, увенчала голову, которая была во всех смыслах достойна ее. Реформы, кои провел молодой царь Иван вскоре после своего венчания на царство, укрепили его славу великого правителя России и величайшего политического деятеля Европы.

Рассказы же о его зверствах, о том, как он любил мучить людей и изобретал специальные жестокие казни для них – боярские сказки, подхваченные врагами России! Иван Грозный был милосердным и гуманным царем; милосерднее и гуманнее, чем европейские короли и императоры. Мы знаем, напоминают нам апологеты царя Ивана, что в Париже за одну лишь Варфоломеевскую ночь было убито от 5 до 7 тысяч протестантов-гугенотов, а царь Иван Васильевич за почти 50 лет своего правления казнил только 4 тысячи человек – это явствует из его «синодика». Это были изменники и заговорщики. О каждом убиенном он плакал и молился, – хотя вина их была несомненной, Иван Васильевич скорбел о пролитой им крови как подлинный православный христианин.

Заботясь об интересах России, он присоединил к ней Казанское и Астраханское ханства, а также Сибирскую Орду. Царь Иван боролся и за выход к Балтийскому морю, но потерпел поражение в Ливонской войне из-за действий «пятой колонны» в России. «Пятую колонну», разумеется, поддерживал и снабжал деньгами Запад, который ненавидел Ивана Грозного, бросившего вызов его могуществу. Агенты Запада и русские изменники в конце концов убили царя ядом, а до этого таким же способом уничтожили царевича Ивана. Большое количество мышьяка, сулемы и ртути в останках царя и его сына неопровержимо свидетельствует об этом.

В целом, если Иван Грозный был в чем-то неправ, так это лишь в том, – здесь мы должны вспомнить мнение на этот счет Сталина, – что он не до конца истребил боярские семьи.

– Неужели они так и говорят? – не поверил я.

– Да, я нисколько не преувеличиваю, – сказала Елена. – У нас выходит немало книг, где все это выдается за непреложную истину. Их авторы делают вид, что не знают, как обстояло дело в действительности. Что «синодик» Ивана Грозного, где поминаются 4 тысячи убитых, дошел до нас не полностью, – к тому же, как правильно писали наши уважаемые историки, простой народ вообще был недостоин поминального списка царя… Что присоединение новых земель велось с той же жестокостью, которой отмечено все правление царя Ивана, – на Волге, например, против русского завоевания было три крупных восстания «черемисов», потопленные в крови… Что беспощадный и бессмысленный террор, проводившийся царем в России, затронул даже православное духовенство, десятки представителей которого были казнены, – погиб и глава русской церкви митрополит Филипп…

Ну, а легенда об отравлении царя просто нелепа, – продолжала Елена с иронической улыбкой. – По всей Европе тогда лечились мышьяком, ртутью и сулемой от разных болезней, в том числе от сифилиса, – не говоря уже о свинцовой посуде и оконных рамах из свинца, содержащих ядовитые примеси, о которых в то время не знали. В останках многих европейских правителей находят большие дозы этих веществ, – так что же, все были отравлены?.. И апологеты Грозного еще жалуются на безграмотность и неразвитость нашего народа, который мало читает книги, но если народ станет грамотен и развит, кто будет читать книги подобных авторов? Им надо радоваться, что наш народ сделали таким неразвитым, потому что только среди такого народа они могут найти своих читателей…

Но самое страшное это аргумент о минимуме зла, который причинил Иван Грозный, если сравнивать с западными королями и императорами. Во-первых, как я уже сказала, это неправда, а во-вторых, разве можно оценивать степень злодеяний в сравнении с другими злодеяниями? Если один злодей убил 4 тысячи человек, а другой – 7 тысяч, то первый лучше второго? А если будет третий злодей, который убьет 10 тысяч людей, то второй злодей станет лучше третьего? А если будет четвертый, который убьет 100 тысяч человек, то третий сделается лучше него? Значит, чтобы оправдать злодея, надо лишь найти еще большего злодея? Наши апологеты Грозного рассуждают именно так, не понимая, что только моральные уроды могут оправдывать убийцу тем, что есть еще большие убийцы!

Когда же прижмешь к стенке этих борцов за доброе имя русского царя, – а мне приходилось участвовать в дискуссиях с ними, – они начинают кричать, что если жестокость и была, то она оправдана все теми же «высшими интересами России». Некоторые договариваются до того, что Россия вообще нуждается в грозном правителе. Я невольно вспоминаю в такие моменты строки нашего поэта Николая Некрасова:

 
Люди холопского звания
– Сущие псы иногда:
Чем тяжелей наказания,
Тем им милей господа.
 

Некрасов имел в виду, конечно, холопов в широком смысле слова, по состоянию души… Кстати, у нас в России недавно открыли памятник Ивану Грозному; я бы сделала на нем надпись: «Суровому господину от благодарных холопов»… А до этого был установлен памятный знак в Александровской слободе, главной резиденции опричников, месте самых жутких казней. Вы думаете, этот знак посвящен памяти замученных жертв? Нет, он посвящен православному русскому царю Ивану Грозному.

…А по поводу оправдания его злодейств «интересами России» я вот что скажу, – прищурилась Елена. – Если бы кто-нибудь из апологетов оказался в том времени, если бы у него на глазах изнасиловали и убили его жену, а затем зверски убили и детей; если бы его самого посадили на кол или бросили в котел с кипящей водой, – если бы после всего этого он продолжал петь «осанну» Ивану Грозному, я бы поверила этому «оправдателю», хотя посчитала его психически ненормальным. Но нет, все апологеты грозного царя – вполне благополучные люди, и когда они с высот своего благополучия легко оправдывают убийства мужчин, женщин, детей и стариков, совершенные Иваном, мне на ум приходит лишь одно слово – подлость. Могу допустить, однако, что можно применить и слово «глупость» – если они не подлецы, то дураки…

Не знаю, для чего они так поступают, какие внутренние мотивы ими движут, но объективно они приносят огромный вред России, потому что оправданием злодеяний власти они предоставляют ей право на подобные злодеяния в настоящем и будущем, если того потребуют «интересы страны», – закончила она свою гневную речь.

Воцарение Романовых

Продолжаем обзор русской истории. XVII век плохо начался для России. «Смутное время» явилось причиной разорения страны и гибели тысяч ее жителей. В официальной русской историографии этот период однозначно показывается как «нашествие чужих», в первую очередь поляков, с которыми у русских давние счеты. Примечательно, что среди современных российских праздников есть «День народного единства» (4 ноября), посвященный освобождению Кремля от поляков в 1612 году.

Однако независимые исследователи, свободные от полонофобии, рисуют иную картину Смутного времени. Признанный специалист по этому периоду Руслан Скрынников определяет Смутное время (в книгах «Русская история IX–XVII веков», «Смутное время. Крушение царства» и других) как династический кризис, сопровождающийся Гражданской войной. Тогда не было резких отличий межу Россией и Речью Посполитой (так называлось польско-литовское государство, образовавшееся в 1569 году для защиты от русской агрессии: шестью годами раньше войска Ивана Грозного вторглись в литовские земли и захватили город Полоцк, под угрозой оказались и польские территории). Войны между этими государствами сменялись миром, а мир – войной, но в целом связи были очень тесными. Многие знатные русские рода имели польско-литовское происхождение: переезд на постоянное жительство из Литвы в Россию и обратно был обыкновенным явлением. Помимо родственных отношений, русских и польско-литовских князей и бояр связывала общность языка и веры: в Литве русский язык долгое время был государственным, а православная вера господствовала во всех восточных областях. Несмотря на принятие в 1596 году Брестской унии, согласно которой православная церковь в этом государстве признала главенство римского папы, «униатскими» стали лишь несколько епархий, но и там сохранялось служение по православному образцу на церковнославянском языке.

В общем, отношения между Россией и Польшей действительно были похожи на отношения родственников, которые ссорятся и мирятся, но в любом случае остаются близки. Это подтверждается и взаимными притязаниями на престол, которые воспринимались обеими сторонами как нечто само собой разумеющееся. Так, Иван Грозный сватался за сестру литовского «великого князя» (правителя государства) Сигизмунда Августа, надеясь получить под свою власть Литву, а позже, после смерти Сигизмунда, ставшего первым королем объединенного польско-литовского государства, пытался добиться своего избрания на польский престол, и шансы царя были достаточно велики. В свою очередь, сын польского короля Владислав в период «Смутного времени» (в 1610 году) был избран русскими царем – избрание происходило в полном соответствии с русскими законами и обычаями. Владиславу помешало приехать в Москву и править Россией только желание его отца Сигизмунда III самому занять русский престол.

Будет ошибкой делить участников «Смутного времени» на два лагеря: русских и нерусских, «своих» и «чужих». Как показал Скрынников в своих книгах, разделение существовало не по принципу национальности, а по династическим и социальным группам: кто-то поддерживал Владислава, кто-то – свергнутого царя Василия Шуйского, кто-то выступал за самозваных русских царей, появлявшихся один за другим, – наконец, были и такие, кто воевал «против всех», исключительно в собственных интересах. При этом как русские не составляли единого лагеря, так и поляки – между последними случались порой более ожесточенные столкновения, чем у поляков с русскими. Следует добавить, что большинство предводителей польско-литовских отрядов в России были православного вероисповедания, и русский язык был для них родным, – так же, как и для значительной части рядовых воинов, которые были выходцами из «Белой Руси», то есть будущей Белоруссии.

Но, вопреки всему этому, в царское время «Смуту» упорно называли отражением иноземного вторжения в Россию, а главными врагами были, разумеется, поляки. Это не удивительно, ведь после уничтожения польской независимости и вхождения значительной части Польши с Варшавой в состав Российской империи поляки неустанно боролись за восстановление своего государства, а русское правительство жестоко подавляло польское национально-освободительное движение. Для официозной российской идеологии крайне важно было показать поляков с черной стороны, как извечных противников русских и России, – таким образом, утверждалось, что поляки понесли «заслуженное наказание», а уничтожение Польши было «актом исторической справедливости». По схожим мотивам почти так же изображались события «Смутного времени» в сталинский период – тогда даже был снят ультрапатриотический фильм «Минин и Пожарский» (о предводителях «Второго ополчения», которое освободило Москву от поляков и литовцев и заняло Кремль 4 ноября 1612 года). Примечательно, что фильм был снят в том же году (1939), когда Сталин заключил пакт о ненападении с Гитлером («пакт Молотова-Риббентропа»), по условиям которого Польша была поделена между Германией и СССР.

Надо сказать, что в российской историографии были все же попытки объективно разобраться в событиях «Смутного времени». Наряду с работами Скрынникова и других авторов, писавших в 1960-е – 1980-е годы, аналогичными исследованиями занимался ранее видный русский историк Михаил Покровский. Он верно отмечал, что самодержавие эксплуатировало историю «Смуты» в династических целях и ради популяризации идеи народной поддержки института монархии. На самом деле ополчение Минина и Пожарского было создано не по воле народа, а по инициативе и на деньги русского купечества: торговому капиталу в лице русского купечества и близких к торговле дворян необходимо было сильное русское правительство, способное преодолеть междоусобную войну. К тому же поляки оказались не в силах прекратить демократическую революцию, и тогда, пишет Покровский, торговый капитал выдвинул своего вождя – Кузьму Минина: «Купечество в воззваниях призывает встать не только за православную веру, но и за свою землю и, – прибавляют они, – за достояние, которое нам дал Господь Бог. Защита Родины и защита мошны у этих людей, как у буржуазии всех времен, сливались таким образом в одно». Военным предводителем торгового капитала стал князь Дмитрий Пожарский, помышлявший, между прочим, избрать на русский престол шведского принца. Союз буржуазии и дворянства выразился в организации ополчения, которое разбило поляков и литовцев, а с другой стороны, подавило крестьянскую революцию.

Невзирая на явно прослеживающийся «классовый подход», характерный для советской исторической науки, нельзя не признать, что Покровский был во многом прав, однако его научная школа была разгромлена при Сталине. В нынешнее время исследования Покровского тоже вызывают озлобление «русских патриотов», а на того, кто пытается ссылаться на них, тут же навешивают ярлык «русофоба».

* * *

Ну, и конечно, настоящий русский патриот не может не искать в каждой неприятности, случающейся с Россией, следы Англии: она подозревается во всех мятежах, заговорах, войнах и политических убийствах, которые когда-либо были в России. Нечего и говорить, что организаторами «Смутного времени» русский патриот тоже считает англичан. Правда, исторические факты опровергают эту версию – как пишет уже известный нам Борис Кагарлицкий в своей книге «Периферийная империя», англичане, напротив, пытались оказать помощь русским торговым городам в годы смуты:

«Смута нанесла катастрофический удар по внешней торговле России, однако купцы из «Московской компании» страну не покинули. В 1612 году, когда Москва была захвачена поляками, головная контора компании эвакуировалась в Вологду. К тому времени Вологда превратилась в важнейший торговый центр. Здесь, как отмечает И. Любименко, возникло своего рода интернациональное купеческое сообщество, объединившее русских и иностранцев. «Еще зимою 1608 1609 гг., из-за осады Москвы поляками, в Вологде задержались русские и иностранные купцы, направлявшиеся в Москву с товарами. Узнав об этом, царь Василий приказал воеводам организовать оборону города, в котором неожиданно сосредоточилось столько ценностей. К этой обороне были привлечены и иностранные купцы – собственники застрявших товаров. Их выборные должны были участвовать в руководстве военными действиями, «быть с головами и ратными людьми за один». Таким образом, составился своего рода мирской совет, руководивший вообще городскими делами».

В это самое время некий капитан Чемберлен, служивший в русских войсках, направляет английскому королю Якову I Стюарту проект интервенции в Московию. Суть проекта состояла в том, чтобы высадить английские войска в Архангельске (где англичане, кстати, и высадились во время интервенции 1918 года), а потом продолжить движение на юг с целью освобождения Москвы. В результате русское государство было бы восстановлено, но уже под протекторатом Стюартов. При этом Чемберлен настаивал, что интервенция не будет стоить Лондону сколько-нибудь существенных денег. Все расходы оплатит русское купечество.

Советские историки, крайне негативно оценивавшие план Чемберлена, признают, что его проект действительно был основан на переговорах «с какими-то представителями русского общества», а англичане пытались «использовать страх некоторых представителей знати перед движением угнетенных масс». Между тем в проекте Чемберлена совершенно четко давалось понять, что речь идет не об аристократии, а именно о купечестве. Проект английской интервенции был явным порождением «вологодской обороны». Если учесть, что именно в это время в Нижнем Новгороде торговая буржуазия по инициативе купца Минина собирала деньги на создание русского ополчения, легко догадаться, что речь идет об одних и тех же социальных интересах.

Как отмечал М. Покровский, освободительному походу князя Пожарского на Москву в 1612 году предшествовал «наем» дворянской армии буржуазией. Однако после череды неудач русских войск на протяжении почти 20 лет доверие купечества к дворянской армии находилось на самой низкой точке. Иностранные военные специалисты и без того составляли существенную (и наиболее боеспособную) часть русской армии, а потому идея нанять англичан выглядела для купцов вполне привлекательной – тем более что русский и английский торговый капитал объединяли общие коммерческие интересы.

Показательно, что королевский двор в Лондоне отнесся к идее Чемберлена об английском протекторате как к фантазии авантюриста, но отнюдь не исключил возможность интервенции. Однако слишком многое оставалось неясным. В Лондоне хотели знать подробнее, кто с русской стороны просил об отправке английских войск и насколько эти люди представительны. Джон Мерик, главный агент «Московской компании» в России, был вызван в Англию, а затем направлен назад вместе с Уильямом Расселом, одним из директоров компании. В сопроводительных документах также упоминалось некое предложение, сделанное в прошлом году Мерику «видными и главными лицами», касавшееся вопросов «безопасности» и восстановления мира «при помощи нашего вмешательства».

Джон Мерик был своим человеком в среде русской бюрократии и купечества. Будучи сыном высокопоставленного сотрудника «Московской компании» Уильяма Мерика, он вырос в Москве на Английском дворе, свободно говорил по-русски и провел здесь значительную часть жизни. Среди русских он был известен под именем Ивана Ульянова. Это был просто идеальный посредник, прекрасно понимавший и отстаивавший не только английские интересы, но и интересы русского торгового капитала.

В 1612 году на севере России уже действовал английский отряд под предводительством Артура Астона. Когда в 1613 году «приходили на Колмогоры литовские люди и русские воры», этот отряд принимал участие в обороне города. Взять Холмогоры литовцам не удалось.

Прибыв в Архангельск, Мерик и Рассел обнаружили, что вопрос об отправке английского экспедиционного корпуса отпал сам собой: Москва уже была взята войсками князя Пожарского, а на царство был избран Михаил Романов. Англия немедленно признала нового царя, хотя, как отмечают русские историки, «прочность его положения представлялась многим сомнительной». Позиция Лондона тем более показательна, что остальные западные правительства не торопились признавать Романовых. Иоганн-Готтгильф Фоккеродт в своих мемуарах о России на рубеже XVII и XVIII веков напоминает, что Михаил Романов «не мог бы доказать своих прав ни в одном немецком учреждении»». [Конец цитаты].

* * *

В 1613 году на русском престоле воцарилась династия Романовых. Первым русским царем из этой династии был Михаил Романов, избранный на царство в шестнадцатилетнем возрасте. Его права на престол подтверждались родством с последним царем из династии Рюриковичей – Федором, сыном Ивана Грозного. Родство это было, однако, довольно отдаленным: Михаил приходился Федору всего лишь двоюродным племянником. Среди претендентов на царскую корону были более близкие родственники Федора, но Михаил имел могущественного покровителя – своего отца, патриарха русской православной церкви. К тому же за годы смуты Романовы сблизились с дворянством, принимавшим в ней активное участие, и это также определило избрание Михаила.

Если говорить об извечном русском делении на «чужих» и «своих», то Романовы были скорее «чужими» для России: как в случае с Рюриковичами, их предки были иностранцами – они приехали в Московское царство из Пруссии в начале XIV века. Но важнее этого была их политика в России, особенно показательная в «Смутное время». Историк Николай Коняев в своей книге «Романовы. Творцы Великой Смуты» доказывает, что Федор (Филарет) Романов, отец Михаила, был одним из главных организаторов смуты. Подвергшийся преследованиям при Борисе Годунове, он сделал ставку на подрыв русской государственности как таковой, чтобы в начавшейся буре вновь подняться наверх. Показательно, пишет Коняев, что Филарет Романов митрополичий сан принял из рук Лжедмитрия I, а патриархом его сделал Лжедмитрий II (самозваные русские цари; первый из них – Григорий Отрепьев, о котором мы упоминали, о втором мало известно. – Э.Ф.).

Когда ополчение Пожарского и Минина штурмовало Кремль, продолжает Николай Коняев, все Романовы, и будущий царь в том числе, находились не с народным ополчением, а по другую сторону кремлевской стены вместе с осажденными поляками.

Однако, заняв престол, Михаил провозгласил беспощадную борьбу с «чужими», в которой больше досталось его собственному народу, чем внешним врагам. Из числа последних были отражены поляки (в 1616 году), пытавшиеся посадить на трон Владислава, которого они продолжали считать законным русским царем, поскольку Михаил в их глазах был узурпатором. На этом успехи Михаила в борьбе с внешними врагами закончились, – правда, в 1632 году русские войска вторглись в Речь Посполитую, чтобы отнять у нее приграничные территории и, главным образом, город Смоленск (камень преткновения в отношениях Польши и России; этот город в древности был столицей одноименного русского княжества, затем вошел в состав Литвы, затем с большим трудом был завоеван русским «великим князем» Василием III, отцом Ивана Грозного, затем отвоеван поляками и литовцами в «Смутное время»). Однако эта война была неудачной для русских, они были разгромлены поляками, и Смоленск пока продолжал оставаться за Речью Посполитой.

Зато в борьбе с врагами внутренними, подлинными и мнимыми, Михаил преуспел. Сначала были казнены все оставшиеся в живых самозванцы и их дети: в числе прочих был казнен через повешение (на воротах Спасской башни московского Кремля) трехлетний сын Лжедмитрия II, причем толстая веревка не затянулась на тоненькой шее мальчика, и несчастный ребенок провисел несколько часов в петле на холоде, пока не замерз насмерть. Глава казаков Иван Заруцкий был посажен на кол, расправились и со многими рядовыми участниками этих событий.