Текст книги "Новый цифровой мир"

Это не паранойя, как может показаться. Еще в 2011 году появилась первая информация о том, что иранское правительство приступило к созданию «халяльного интернета», а спустя год стало понятно, что его запуск неотвратимо приближается. В декабре 2012 года представители властей объявили о начале работы сервиса Mehr – версии YouTube, содержащего «одобренные государством видеоролики», что стало еще одним подтверждением серьезного отношения режима к этому проекту. Его подробности по-прежнему неизвестны, но, по словам официальных лиц Ирана, на первом этапе национальный «чистый» интернет будет сосуществовать с его глобальной версией (также подвергаемой жесткой цензуре), а затем полностью заменит ее. В результате все «халяльные» сайты окажутся привязанными к определенному блоку IP-адресов, что позволит очень просто отфильтровывать площадки, не входящие в этот блок. Источником контента для национального интранета станут государственные и аффилированные с правительством организации, которые будут или брать его из глобального интернета с последующей очисткой, или создавать самостоятельно. Вся деятельность в сети попадет под пристальное внимание специальных государственных ведомств по контролю за компьютерной инфраструктурой и программным обеспечением (этому иранское правительство придает очень большое значение, судя по введенному в 2012 году запрету на иностранное противовирусное ПО). Глава министерства экономики Ирана в интервью государственному агентству новостей выразил надежду, что халяльный интернет со временем заменит глобальный и в других мусульманских странах (или как минимум тех, чье население говорит на фарси). Нечто подобное обещал построить и Пакистан.

Вполне возможно, что угроза Ирана не более чем мистификация. Как именно власти этой страны собираются реализовать задуманное, неясно – ни с технической, ни с политической точки зрения. Удастся ли им избежать гнева заметной части жителей, уже имеющих доступ к интернету? Некоторые наблюдатели уверены, что полностью отключить Иран от глобального интернета не получится, ведь экономика страны очень сильно зависит от внешних связей. Другие считают, что, даже если иранским властям и не удастся создать альтернативную систему доменов верхнего уровня, Иран станет пионером в использовании модели двухуровневого интернета, которую захотят внедрить и другие страны с репрессивными режимами. Каким бы путем ни пошел Иран, если его проект увенчается успехом, халяльный интернет перехватит у Великой китайской межсетевой стены первенство в качестве самой экстремальной версии информационной цензуры в истории. Интернет, который мы знаем, изменится навсегда.

Виртуальные союзы

Одновременно с «балканизацией» интернета мы столкнемся с ростом количества виртуальных союзов, основанных на идеологической или политической солидарности их участников, которая толкает и государства, и бизнес к работе в рамках официально созданных альянсов. Такие страны, как Беларусь, Эритрея, Зимбабве и Северная Корея – с репрессивным режимом, мощным культом личности и статусом государства-изгоя, – ничего не потеряют от присоединения к авторитарному киберсоюзу, в рамках которого можно обмениваться стратегиями и инструментами цензуры и мониторинга сети. И если такие страны объединятся вокруг идеи создания виртуального полицейского государства, западным компаниям будет все труднее вести там бизнес, даже законный – это может повлиять на их репутацию. Воспользоваться ситуацией, занять освободившуюся нишу и начать играть более активную роль в рамках союза авторитарных государств смогут конкуренты западных игроков, акционеры которых не столь разборчивы в средствах и которые сами привыкли работать в подобном окружении.

Не случайно 75-процентной долей Koryolink, единственного оператора сотовой связи в Северной Корее, владеет египетская телекоммуникационная компания Orascom, процветавшая во времена долгого правления Хосни Мубарака. (Оставшиеся 25 процентов принадлежат министерству почты и телекоммуникаций Северной Кореи.) Для своих северокорейских абонентов Koryolink является типичным «огороженным садом» – платформой с сильно ограниченным, самым базовым функционалом. Клиенты оператора не могут совершать и принимать международные звонки, у них нет доступа в интернет. (Некоторые жители Северной Кореи могут выходить в северокорейский интранет, представляющий собой мешанину из устаревшего контента, надерганного чиновниками из интернета.) Практически все местные звонки прослушиваются, а текстовые сообщения отслеживаются, кроме того, журнал The Economist пишет, что сотовая сеть превратилась в платформу распространения официальной пропаганды: ежедневная северокорейская газета Rodong Sinmun рассылает ее абонентам новости в формате SMS. Хотя официально такого требования не существует, людей «поощряют» оплачивать свои телефонные счета в евро (неофициально имеющих обращение в стране), а это непростая задача для большинства жителей Северной Кореи. Но, несмотря на все это, спрос на телефоны настолько велик, что они распространяются по стране с невероятной скоростью: всего за восемнадцать месяцев количество абонентов сотовой связи увеличилось в три раза, к началу 2012 года превысив отметку в миллион человек. Валовая прибыль Koryolink равна 80 процентам, то есть это отличная сделка для Orascom.

Вслед за показательной репрессивной акцией по уничтожению «зеленого движения», предпринятой властями Ирана в 2009 году, западные технологические компании, такие как Ericsson и Nokia Siemens Network (NSN), решили дистанцироваться от правящего режима. Их отсутствием воспользовался китайский телекоммуникационный гигант Huawei, установивший господство над огромным (и подконтрольным государству) иранским мобильным рынком. В то время как его западные предшественники сталкивались с негативной реакцией соотечественников на поставки оборудования иранскому правительству, которое использовало его для слежки за демократическими активистами и давления на них, Huawei активно продвигал свой продукт в благоприятном для авторитарного режима свете. По словам автора одной статьи в The Wall Street Journal, в каталоге компании были без всякого стеснения представлены оборудование для определения местоположения абонента, предназначенное для правоохранительных органов (и недавно приобретенное крупнейшим иранским оператором сотовой связи), и очень удобная для целей цензуры служба мобильных новостей. Главный местный партнер Huawei, компания Zaeim Electronic Industries Co., также является фаворитом государственных органов, включая Корпус стражей исламской революции и администрацию президента.

Официально Huawei утверждает, что продает Zaeim только «коммерческие продукты для широкого использования», но, по данным The Wall Street Journal, в неофициальных беседах с иранскими чиновниками представители компании объяснили, что имеют огромный опыт в области цензуры информации, полученный в Китае. (Вскоре после этой публикации компания Huawei выпустила пресс-релиз, в котором опровергла некоторые ее положения, а месяц спустя заявила, что «добровольно ограничивает» свои операции в Иране из-за того, что «ситуация становится все более сложной».)

* * *

В качестве ответной меры на такое сотрудничество между авторитарными государствами демократические страны захотят создать аналогичные альянсы и частно-государственные партнерства, чтобы продвигать еще более открытый, еще более свободный с политической, экономической и социальной точки зрения интернет. Одна из целей – сдерживать распространение репрессивных технологий фильтрации и мониторинга в странах с низким, но растущим проникновением интернета. Проявляться это может во множестве различных стратегий, в частности, что мешает заключать двусторонние соглашения о предоставлении помощи на определенных условиях или присваивать вопросам развития интернета высший приоритет при постановке задач для послов? Можно также начать транснациональную кампанию по изменению международной правовой базы, имеющей отношение к свободному выражению своего мнения и программному обеспечению с открытым кодом. Поскольку у этих стран есть общая цель – свободный доступ к информации, свободное выражение своего мнения, прозрачность, – удастся преодолеть незначительные политические или культурные различия и создать своего рода Ганзейский союз эпохи интернета. Существовавший с тринадцатого по пятнадцатый век в Северной Европе Ганзейский союз – экономический альянс соседних городов-государств – обладал огромной экономической мощью; его современный эквивалент мог бы быть основан на аналогичных принципах взаимопомощи, но в гораздо более крупном, глобальном варианте. Больше альянсы не будут так сильно зависеть от географии, ведь в виртуальном пространстве все находится одинаково близко. Если Уругвай и Бенин вдруг захотят поработать вместе над каким-то проектом, сделать это будет проще, чем когда бы то ни было.

Тема защиты свободы информации и свободы выражения собственного мнения станет новым элементом военной помощи. При подготовке контрактов в спецификацию вместо танков и слезоточивого газа будут включать техническую помощь и инфраструктурную поддержку – впрочем, танки и газ тоже, вероятно, останутся в повестке дня. Технологические компании и разработчики средств компьютерной безопасности станут для двадцать первого века тем, чем была Lockheed Martin для века двадцатого. Такие лидеры отрасли традиционных вооружений, как Northrop Grumman и Raytheon, уже сотрудничают с правительством США в области кибервозможностей. Но волноваться производителям оружия, самолетов и прочих средств военно-промышленного комплекса не стоит – традиционным войскам всегда будут нужны автоматы, танки и вертолеты, – однако в крупных военных бюджетах, значительная доля которых и так уже достается частным компаниям, обязательно найдется строка для технической поддержки.

В рамках новых альянсов приобретут цифровое измерение и проекты по совместному развитию инфраструктуры, и иная иностранная помощь. Суть таких сделок – обмен поддержки из-за рубежа на влияние в будущем – не изменится, а вот ее компоненты поменяются. В каждой развивающейся стране можно в качестве иностранной помощи строить дороги и делать инвестиции в сельское хозяйство, а можно разворачивать оптоволоконную сеть и возводить вышки сотовой связи. В цифровую эпоху современные технологии станут еще одним средством создания альянсов с развивающимися странами: не стоит недооценивать то, насколько важным окажется для таких стран и их властей зарубежный опыт в области технологий. Ведь спрос на иностранную помощь в деле создания быстрых сетей, поставки современных устройств, организации дешевых и мощных каналов связи может исходить от населения, которое оказывает давление на правительство и вынуждает его соглашаться на условия выделения такой помощи. В общем, какими бы ни были мотивы, развивающиеся страны сделают долгосрочную ставку на современные технологии связи и будут строить дипломатические отношения в соответствии с этим.

Новые альянсы будут выстраиваться также вокруг коммерческих интересов, в частности авторских прав и вопросов интеллектуальной собственности. По мере того как торговля все больше перемещается в интернет, тема авторских прав станет еще одним поводом для дружбы или вражды между странами. Большинство законов об авторских правах и интеллектуальной собственности по-прежнему опираются на понятие физического товара, а относительно того, считать ли кражу или подделку онлайн-продукта (фильмов, музыки и тому подобного контента) эквивалентом кражи их материальной копии, мнения сильно разнятся. В будущем страны станут активнее вступать в судебные баталии по делам, связанным с авторским правом и интеллектуальной собственностью, поскольку на кону окажется благополучие их коммерческого сектора.

Существует множество международных соглашений по вопросам интеллектуальной собственности: Бернская конвенция 1886 года, предусматривающая взаимное признание авторских прав стран, ее подписавших; Соглашение по торговым аспектам прав интеллектуальной собственности 1994 года, в котором установлены минимальные стандарты в этой области для членов Всемирной торговой организации (ВТО); подписанный в 1996 году под эгидой Всемирной организации интеллектуальной собственности (WIPO) Договор по авторскому праву, защищающий от посягательств авторские права на продукты информационных технологий. Вообще законы об авторском праве во всем мире примерно одинаковы. А вот их применение на своей территории каждое государство обеспечивает самостоятельно, и здесь не все проявляют одинаковую настойчивость. Учитывая легкость, с которой информация пересекает границы, люди, специализирующиеся на продаже пиратских продуктов, обычно находят виртуальные «безопасные гавани» в странах, где власти ведут себя не слишком педантично с точки зрения применения закона.

Наибольшую озабоченность специалистов по интеллектуальной собственности вызывает Китай. Подписав упомянутые конвенции, государство обязано соблюдать те же стандарты, что и остальные страны, включая США. На саммите стран Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АПЕС), состоявшемся в 2011 году, тогдашний президент Китая Ху Цзиньтао заявил на неофициальной встрече с небольшой группой бизнес-лидеров, что его страна будет «полностью выполнять все законы об интеллектуальной собственности, которые предусмотрены Всемирной торговой организацией, а также учитывать современную западную практику». Мы были на той встрече и видели, с каким скепсисом восприняли представители американского бизнеса это заявление Ху Цзиньтао. И на то есть свои причины: по некоторым оценкам, только в 2009 году американские компании недополучили около $3,5 млрд из-за китайских пиратских музыкальных записей и программного обеспечения; 79 % конфискованной в США контрафактного продукта, нарушающего чьи-либо авторские права, было произведено в Китае. Понятно, что эта проблема вызвана не отсутствием законов, а непоследовательным их применением. Формально производство контрафактного продукта и копирование защищенных авторским правом произведений противоречит китайским законам, но на практике правоохранительные органы неохотно преследуют их нарушителей, позволяя им получать свою прибыль. Более того, санкции за нарушение этих законов слишком незначительны и применяются достаточно нерегулярно, чтобы оказаться эффективными в деле пресечения таких действий, а коррупция на местном и региональном уровнях приводит к тому, что официальные лица смотрят на преступления сквозь пальцы.

Естественно, Китай не единственная страна, не желающая или неспособная соблюдать международные нормы по охране интеллектуальной собственности. Подобные проблемы существуют в России, Индии и Пакистане. Израиль и Канаду не назовешь рассадником пиратства, однако они не в полной мере реализовали стандарты и правила ВТО, что делает их удобной гаванью для интернет-пиратов. А в некоторых странах, надежно защищающих правообладателей, обычно имеются расхождения в интерпретации законов, что выгодно их нарушителям. Так, понятие «законное использование» (термин, принятый в США), или «добросовестное использование» (британский вариант), означающее разрешение ограниченно использовать защищенные авторским правом материалы без согласия правообладателя, в Европейском союзе трактуется гораздо жестче, чем в США или Великобритании.

Виртуальная государственность

Мы часто возвращаемся к тому, что в виртуальном пространстве размер не имеет большого значения. Благодаря информационным технологиям умножаются силы всех сторон, что позволяет даже незначительным игрокам играть непропорционально заметные роли. И эти игроки не обязательно должны быть хорошо известными или иметь официальный статус. Да, мы убеждены, что есть вероятность создания виртуальных государств, и, когда это произойдет, онлайн-карта мира кардинально изменится.

Сегодня в мире существуют сотни активных насильственных и ненасильственных сепаратистских движений, и вряд ли что-то изменится в будущем. Значительная их часть подпитывается убежденностью их сторонников в существовании этнической или религиозной дискриминации. Вскоре мы поговорим о том, как физическая дискриминация и преследование таких групп проявляются в сети – в иной форме, но сохранив свою суть. В реальном мире представители преследуемых групп нередко становятся жертвами избирательного применения законов и необоснованных задержаний, внесудебных казней, отсутствия права на справедливый суд и всевозможных ограничений их гражданских прав и человеческих свобод. Большинство таких действий найдут свое отражение в интернете, причем в значительной степени этому будут способствовать технологии, позволяющие режиму вычислять представителей непокорного меньшинства, следить за ними и оказывать на них давление.

Группы, преследуемые в реальном мире и в виртуальном пространстве и не имеющие формальной государственности, возможно, захотят ее имитировать. И хотя объявление виртуального суверенитета не столь законно и действенно, как реальная независимость, возможность сделать это может оказаться при благоприятном исходе серьезным шагом в сторону официального признания, а при неблагоприятном – привести к эскалации противостояния, которая подтолкнет обе стороны к полномасштабному гражданскому конфликту. Курдское население в Иране, Турции, Сирии и Ираке – четырех странах с наибольшей концентрацией курдов – может построить Курдский интернет, чтобы обеспечить себе виртуальную независимость. Иракский Курдистан уже получил некое подобие автономности, так что этот проект может начаться оттуда. Курды, например, создадут домен верхнего уровня. krd (с адресами вроде www.yahoo.com.krd), где krd означает «Курдистан», зарегистрировав его в нейтральной или союзной стране и там же разместив серверы. И потом двинутся дальше.

Виртуальная государственность может оказаться чем-то гораздо бо́льшим, чем красивый жест и доменное имя. Курдское онлайн-присутствие будет заметнее при условии реализации специальных проектов. Если приложить достаточные усилия, Курдский интернет вполне способен стать достойным соперником сетей других стран – естественно, на курдском языке. Инженеры-курды и другие сочувствующие курдам разработчики создадут для него веб-приложения, сайты и базы данных, которые не только поддержат курдское движение, но и облегчат выполнение стоящих перед ним задач. В виртуальном курдском сообществе будут проводиться выборы и создаваться министерства для доставки товаров первой необходимости. Можно даже ввести уникальную виртуальную валюту. Виртуальный министр информации станет управлять потоками данных, которыми обмениваются «граждане» Курдистана. Министр внутренних дел сосредоточится на обеспечении безопасности виртуального государства и защите его от кибератак. Министр иностранных дел станет налаживать дипломатические отношения с «настоящими» странами; министр экономики и торговли – продвигать идею интернет-торговли между курдскими сообществами и внешними заинтересованными в этом сторонами.

Сепаратисты, стремящиеся к собственной государственности в реальном мире, обычно встречают жесткое сопротивление со стороны властей той страны, в которой живут, и с таким же противостоянием они столкнутся в своих онлайн-маневрах. Создание виртуальной Чечни способно укрепить этническую и политическую солидарность ее сторонников на Кавказе, но, несомненно, ухудшит отношения с правительством России, которое посчитает такой шаг нарушением суверенитета страны. И тогда на виртуальную провокацию Кремль может ответить физическим нападением, направив в Чечню танки и солдат для подавления «бунта».

В ситуации с курдами, живущими на территории нескольких стран, риск еще выше, поскольку кампания по объявлению виртуального суверенитета Курдистана может встретить сопротивление соседних стран, даже тех, где курдов нет: их напугает возможность дестабилизации ситуации в регионе. Они не пожалеют средств, чтобы разрушить виртуальные институты Курдистана при помощи компьютерного давления и шпионажа, кибератак, кампаний по распространению дезинформации и клеветы. На население обрушатся наказания. Властям, естественно, сыграют на руку огромные объемы данных, созданные пользователями: найти тех, кто занимается проектом виртуальной государственности или поддерживает его, не составит никакого труда. У очень небольшого количества сепаратистских движений хватит ресурсов и международной поддержки, чтобы устоять против столь мощной атаки.

Провозглашение виртуальной независимости будет считаться государственной изменой, причем не только в неспокойных регионах, а вообще в мире: это слишком опасный путь, чтобы оставлять его открытым. Ведь сама идея создания виртуальных институтов может придать новые силы сепаратистским группам, пытающимся, но неспособным добиться заметных результатов при помощи насильственных методов, таким как баскские сепаратисты в Испании, абхазские националисты в Грузии или Фронт исламского освобождения Моро в Филиппинах. А один неудачный или неправильный шаг в состоянии привести к провалу эксперимента в целом. Если, к примеру, убежденные сторонники суверенитета Техаса выступят с инициативой создания виртуальной Республики Техас, но столкнутся с насмешками, на какое-то время может быть похоронена сама идея виртуальной государственности. Пока мы не знаем, насколько успешными окажутся виртуальные государства (да и, в конце концов, каковы критерии их успеха?), но сама привлекательность этой концепции уже говорит в пользу постепенного ослабления могущества традиционного государства в цифровую эпоху.