Текст книги "Закон скорпиона"

Глава 6. Спартак

Утром, когда нас разбудил первый колокол, было уже жарко. За время сна грязи на мне меньше не стало, как бы этого ни хотелось. В нашей обители практикуется разумное использование техники – помимо прочего, это означает, что мы не пользуемся никакими механизмами, без которых можем обойтись. Обычно это казалось вполне резонным, но в тот день мне подумалось, что пара кондиционеров не приблизила бы конец света.

Хотя однажды подобное уже произошло. Об этом надлежит помнить. Кондиционеры и прочие бездумно и без нужды используемые устройства уничтожили мир. После Бури войн, когда наступило великое перемирие Пакс Талис, современный мир сделал другой выбор. («Знаете, что я вам скажу, – гласят Изречения. – А не задуматься ли вам немножко о том, что вы сотворили с нашей планетой, и не выбрать ли другой путь?») Вот мы и выбрали. Да – магнитному стартовому ускорителю для суборбитальных запусков и ретровирусам, способным переписать дефектный ген. Нет – личному транспорту на бензине и химическим удобрениям. Да – транскраниальной магнитной стимуляции в психотерапии. Нет – автоматизированному труду; за исключением особых случаев, таких как обители, где ставки высоки и нельзя доверять человеческому персоналу. Да – грузовым дирижаблям. Нет – импорту продовольствия. Да – лошадям. Нет – кондиционерам воздуха.

Ну… Какой-нибудь дворец можно и охладить.

Обитель, что бы она собой ни представляла, во всяком случае не дворец. И поэтому в ней было жарко. Когда прозвонил утренний колокол, моя когорта собралась в трапезной. Младшие классы поглядывали на нас. Все знали, что нас лишили воды. И все знали почему. Завтрак мы ели холодный – сливы, козий сыр, вчерашние лепешки – и старались не разругаться. Мои одноклассники были на взводе, с тревогой ожидая, что нас накажут еще. Элиана видно не было.

Становилось жарче. Затрещали цикады. Ветер, всю ночь толкавшийся в стены обители, стих, оставив после себя неподвижное и желтое от пыли небо. В классе мы распахнули окна, и нас быстро нашли слепни, которых мы принялись нещадно истреблять. Брат Дельта пытался проходить с нами историю природных ресурсов как первопричину войн – но мы не могли следить за его словами. К десяти Хан нечаянно задремал, Атта дремал не скрываясь, а Грегори – тайком: его глаза были полностью черными из-за расширившихся диафрагм, но за диафрагмами никого не было. Только самые прилежные из нас (я и до некоторой степени Да Ся) были способны выдержать монотонное жужжание брата Дельты.

А он все бубнил и бубнил. Однажды я видела больничный монитор, который походил на брата Дельту, – шестиногое основание, вертикальная опора, завершавшаяся экраном. Если добавить несколько рук, такой аппарат показался бы близнецом брата Дельты – и, пожалуй, читал бы лекции получше. Дельта усыпляюще гудел, продвигаясь по вехам истории. Он бормотал что-то о войнах за землю в начале двадцатого века, которые сменились нефтяными войнами, а затем – войнами за воду. О том, что пришло им на смену. О том, как стремительно поднимающийся уровень моря, изменение моделей погоды и крах бензинозависимого сельского хозяйства привели к голоду, болезням и миграции, заставившей сняться с места целые народы.

Все это, в свою очередь, привело к Буре войн – десяткам ожесточенных региональных столкновений, которые волнами пронеслись по миру, захватывая то одну группу государств, то другую и возвращаясь назад. Война, эпидемии, голод. Население земного шара сократилось вдвое. Затем на две трети. Затем на три четверти.

«В незапамятные времена, – гласят Изречения, – люди убивали друг друга так быстро, что тотальное истребление уже не казалось невозможным, а у меня была задача их остановить».

Лучшему искусственному интеллекту ООН, Класс 2, имя Талис, было поручено найти способы предсказывать очередные конфликты, стремительно разрывающие планету на куски, – и, где возможно, предотвратить их и остановить начавшиеся.

То, что стратегией Талиса окажется возглавить дело, – такого его человеческие коллеги не предвидели. Но именно так он поступил, ловко замкнув на себя сеть управления вооружениями, главным образом – орбитальными системами.

«Ребята, – по преданию, сказал тогда он. – Хорош мочить друг друга!»

И начал взрывать города, пока стороны, остолбенев, и впрямь не прекратили все боевые действия и не «выбрались на сушу», роняя последние капли воды.

Не кто иной, как Талис, изобрел обители, правила и ритуалы войны, и именно Талис обеспечил соблюдение этих правил с жестокостью, на которую не был бы способен ни один живой человек. В ООН были, разумеется, и другие виртуальные личности, и люди – Лебединые Всадники у них на службе. Но только имя Талиса мы произносили, понизив голос. Талис был…

Но в этот момент дверь открылась.

Вошел аббат, а с ним Элиан. Мы встали и поклонились.

– Дети, дети, – сказал аббат. – Дети мои. Садитесь, садитесь, рассаживайтесь по местам. Я не отниму у вас много времени. Я знаю, что работы сейчас много.

Мы сели. Наш учитель откатился назад на несколько шагов и встал у окна так тихо, словно перешел в режим ожидания.

Аббат выглядел почти так же, как и брат Дельта, но ментально они были абсолютно разными. Как и сам Талис, аббат, как говорили, тоже относился к Классу 2, то есть это означало, что когда-то он был человеком. Когда-то таких было много, но утверждалось, что переход из человека в виртуальную личность – процесс очень напряженный, лишь немногие выживали. Но за исключением класса, об истории аббата мы ничего не знали – может быть, он был пастухом? Выталкивая Элиана на середину комнаты, он напоминал пастуха с посохом. Теперь они вдвоем стояли бок о бок в центре полукруга, образованного нашими партами. Аббат помолчал, созерцательно опустив вниз лицевой экран.

– Дети мои. – Иконка губ на экране стала тоньше, словно аббату предстояло сделать мучительное признание. – Дети, я пришел извиниться перед вами. Я слышал, что ваша работа вчера была грубо прервана.

Он поднял голову и посмотрел на нас. Не дождавшись никакого ответа, он обвел всех глазами. Взгляд остановился на Тэнди.

– Так я правильно слышал, Тэнди? – Иконки глаз выжидательно расширились. – Молодой мистер Палник помешал вам работать?

Тэнди сглотнула:

– Похоже на то, отец.

Элиан помрачнел. У него был вид человека, которого пре дали. И это мне показалось несправедливым. Что долж на была сделать Тэнди – солгать аббату? Сказав «похоже на то», она и так уже смягчила правду. Если бы аббат уличил ее во лжи, она бы пострадала.

– Похоже, похоже. – Аббат закивал. – И «похоже», что и моральный дух вашей когорты тоже пострадал. – Он издал звук, словно прищелкнул языком, хотя, понятно, ни языка, ни нёба у него не было. – Я чувствую свою ответственность за это. Это я принял решение, что Элиан готов к вам присоединиться. Похоже, ошибся. – Аббат переступил с ноги на ногу, как человек, страдающий артритом. – Мистер Палник, я прямо не знаю, что с вами делать.

У Элиана сверкнули глаза. Он резко набрал воздуха, словно собираясь что-то сказать. Но замер. Под рубашкой у него что-то шевелилось.

Я присмотрелась: там, где самуэ запахивается на груди, что-то торчало. Металлический проводок или… Это была механическая нога. Я осознала это лишь через несколько мгновений. Паук-нянька – крошечные надзиратели, которые охраняли самых маленьких детей, служили им вместо домашних животных и игрушек. Один такой сидел у Элиана над сердцем. Еще один двигался в рукаве, а третий – над коленом.

Элиан даже не поморщился. Но продолжал молчать.

– Итак, Элиан? – напомнил ему аббат.

– Святой отец… – вдруг заговорила Да Ся. – Наша когорта вполне крепка.

– Верно, Да Ся. – Аббат повернулся к ней, улыбаясь. – Я уже давно так считаю.

– Отец, тогда, может быть, мы сумеем выровнять небольшое отклонение?

Аббат сложил пальцы домиком. Керамика стукнула по алюминию.

– Интересная мысль. Ты предлагаешь позволить Элиану к вам присоединиться?

– Если это не слишком дерзко с моей стороны, отец.

– Дерзость и впрямь твоя слабость, дорогая моя. – Аббат задумчиво погудел. – Но у тебя щедрое сердце. – Он поднял голову и обратился ко всем нам: – Дети, а как считаете вы? Вы сможете повлиять на устойчивость нашего… ммм… новобранца?

Глаза когорты обратились на меня.

Мне, конечно, лестно, что во мне признают лидера. Но я не знала доподлинно, что надлежит делать. Если я буду противоречить Зи, она поплатится. И все же – связать судьбу всей когорты с этим полудиким мальчиком? Воды мы уже лишились. И это только начало. У меня на языке вертелось: «Нет!»

Но тут паук на сердце у Элиана пошевелился. Мальчик встретился со мной взглядом. Когда-то я представила его себе рабом, поскольку видела в цепях. Но если сейчас он был раб, то раб на невольничьем рынке. Его глаза и молили, и дерзко сверкали.

– Отец, мы можем попытаться, – осторожно сказала я.

– Моя дорогая Грета. Большего никто и просить не может. – Аббат задумчиво погудел про себя, наконец решился. – Садись, Элиан.

И Элиан сел. Рядом со мной. За парту Сиднея.

Бисеринки пота блестели в мягком пушке вдоль кромки волос. Элиан дрожал.

– Вчерашняя попытка интеграции, пожалуй, оказалась для тебя слишком жесткой, сын мой, – улыбнулся аббат. – Это была моя ошибка, и я прошу за нее прощения. Мы попробуем еще раз и будем стремиться к большему порядку.

Тон аббата был ровным и беспристрастным.

– Итак. Кажется, вы вчера предложили тему, мистер Палник.

Элиан чуть заметно побледнел. Высовывающаяся из-под воротника паучья лапа двинулась к его горлу.

– Я… э… Не помню.

– Хмм… – Аббат выглядел озадаченным, пальцы постукивали друг о друга. – Третья рабская война? Ты хотел ее обсудить?

Паук под рубашкой шевельнулся. Элиан сидел абсолютно неподвижно.

– Вы, разумеется, правы, аббат, но…

На слове «но» Элиан дернулся, понуждаемый чем-то не видимым для меня. Он содрогнулся и перевел дух. Мы все задержали дыхание, ожидая, чтобы он закончил фразу.

– Я… – запинаясь, начал он, и его следующие слова выкатились наружу неестественно быстро. – Честно, я не помню, я не знаю, о чем вы говорите.

– Хмм.

Лицевой экран скрипнул на шарнире, когда аббат поворачивался ко мне.

– Грета, ты, пожалуй, лучший наш специалист по Древнему Риму. Может быть, ты порадуешь нас кратким изложением истории Третьей рабской войны? Помоги мистеру Палнику разобраться.

– Третья… – начала я.

– Встань, – сказал аббат.

Это прозвучало угрожающе строго, как выговор. Я стояла, мысленно перебирая все события, и живот у меня сжимался. Что я вчера такого сделала, с Элианом на картошке, с Зи в нашей комнате? Было ли нечто такое, за что мне можно выговаривать?

– Э-э… – замялась я.

И это было недостойно. Я постаралась себя успокоить и вспомнить, что я и на самом деле (никаких «пожалуй») лучший в когорте специалист по Древнему Риму.

– То есть я хотела сказать, святой отец… Третья рабская война была последним из трех неудачных восстаний рабов за период существования Римской республики и проходила с семьдесят третьего по семьдесят первый год до нашей эры. Мы располагаем подробными ее описаниями от Плутарха, Аппиана и Флоруса и, конечно, Юлия Цезаря – «Записки о Галльской войне».

– И прежде всего эта война известна… – подсказал аббат.

– Известна прежде всего участием выходца из рабов, военачальника Спартака, святой отец. Хотя, пожалуй, ее влияние на карьеру командиров легионов Помпея и Красса имело намного более важное историческое значение.

– Ну еще бы. – Аббат издал мягкий смешок. – Они же выиграли.

– Конечно. – У меня пересохло в горле.

Аббат повернулся. Обычно он тщательно старается вести себя как человек, двигаясь медленно и делая много лишних движений. Но в этот раз он повернулся резко, каждым кубическим дюймом ведя себя как машина, как выкидное лезвие.

– Итак, мистер Палник. Вы хотели обсудить Спартака? Может быть, вы расскажете нам, что с ним произошло?

– Он…

– Встань, – щелкнул аббат.

Элиан встал.

– Что произошло со Спартаком?

– Он… – У Элиана был такой вид, будто во рту у него что-то горькое. – Его распяли. На обочине.

– Грета?

Смысл вопроса был только в том, чтобы возразить Элиану: он неправ, и аббат наверняка это знает и ожидает, чтобы я себя проявила.

– Его судьба неизвестна, святой отец. Дисциплина армии рабов упала, и их разбили наголову: все были убиты на поле брани, уцелевшие шесть тысяч взяты в плен. Предположительно среди убитых был и Спартак.

– И значит, распятие?..

– Эти шесть тысяч пленных были распяты, отец. Кресты выстроились по Аппиевой дороге от Рима до побережья.

– Все так. – Аббат улыбнулся.

Я стояла, стоял и Элиан. Мне казалось, что мы словно соединены проводом. Я как наяву чувствовала, как этот провод затягивается у меня на шее. Под рубашкой Элиана шевелились пауки. Все молчали.

Аббат обвел глазами каждого из нас, одного за другим.

Он ничего не приказал. Но все встали.

– Хорошо, – сказал аббат. – Хорошо.

На мгновение мне подумалось… Я не знаю, что мне подумалось. Мне подумалось: вот-вот произойдет что-то серьезное.

Но аббат лишь кивнул.

– Дети, я уже занял достаточно вашего времени – приступайте к своим делам. Я буду рассчитывать на вас. Расскажете нашему новому товарищу, что у нас здесь принято.

Он протянул руку. Словно вызванные к жизни его заклинанием, зазвонили колокола.

Итак, Элиан окончательно к нам присоединился.

На улице, выскочив на солнце, он сделал три торопливых неуверенных шага и остановился. Запрокинул голову и глубоко вдохнул. Сидней однажды мне рассказывал, что домашние индейки могут захлебнуться, наблюдая за дождем. В этот момент я ему поверила. Мы все уставились на Элиана, а он стоял, разинув пасть. Шел бы дождь, Элиан был бы обречен.

Через несколько секунд он сглотнул и оглянулся на меня:

– Грета, это было великолепно. Спасибо большое. Теперь я знаю, у кого списывать, когда у нас будет контрольная.

Пауки у него под одеждой запульсировали. Я заметила, как напряглись и вылезли мускулы на руке, там, куда ударило электричество, как на миг расширились его глаза и рот. Но почти моментально все прошло. Остальные, возможно, даже ничего не заметили.

– Яблоки! – сказала Тэнди. У нее был напряженный голос. Отчего? Гнев? Страх? – Можно пойти убрать падалицу. Пошли, пока он на всех нас беды не накликал.

Одиннадцати-двенадцатилетки уже сложили яблоки в большие корзины и поставили дробилку в тени сарая. Кажется, примерно половину работы они сделали. С одной стороны агрегата была насыпана кучка мятых яблок, а по другую выстроились ведра дробленых. У одного ведра стояла коза Лупоглазка, засунув голову внутрь. Хвостик у нее был поднят. Такое ощущение, что она сразу перерабатывала яблоки в экскременты.

– Ххаву![7]7
  Зулусское восклицание.


[Закрыть] – закричала Тэнди. – Ну-ка убирайся отсюда.

Коза подняла голову, работая челюстью справа налево, как человек, перемещающий сигару из одного угла рта в другой. Не имея передних резцов, козы могут есть яблоки, только устраивая такую комедию, но их это не останавливает. Лупоглазка посмотрела на нас, разглядывающих ее, вспомнила, что дорожит свободой, и метнулась прочь, как суборбитальная ракета.

– Хан, пойди поймай ее, – велела Тэнди. – Ты их любишь.

– Я не их люблю – я просто сыр люблю.

– Просто пойди и поймай эту чертову козу! – рявкнула Тэнди.

И Хан с Аттой отправились ловить Лупоглазку, а остальные – Грего, Зи, Тэнди, Элиан и я – взяли полные ведра и пошли в сарай.

Внутри он был тесный и от паутины липкий, забитый мотками веревки, корзинами, мотыгами, вилами и лопатами в стойке, висящими на стропилах косами, навевавшими неуютные ассоциации. Свет, стрелами проходя через покривившиеся дощатые стены, становился тона сепии.

Мы с Грего потащили ведра к старинному громоздкому яблочному прессу, а Зи и Тэнди остановились сразу за порогом.

Элиан нырнул под притолоку и очутился между ними. После света он щурился.

– Девочки, вы же меня не побьете, правда?

Голос у него на этот раз был мягким, лишенным постоянно свойственной ему дерзости. Элиан опустил ведро на пол и потянулся вверх, ухватив нижнее стропило. Оказывается, он удивительно высок.

– Не сомневаюсь, что вы легко меня уделаете, но, без обид… – Он прикрыл рукой сердце. – Эту работу уже взяли на себя другие.

– Конечно нет, – сказала я. – Мы… Мы просто давим сидр.

– Да, – подтвердил Грего. – Никакого подтекста.

– Аббат хотел, чтобы мы рассказали, как у нас здесь принято, – напомнила Да Ся.

– Что принято? – переспросил Элиан. – Зи, мы только что познакомились – ты ведь не потребуешь от меня сперва угостить тебя обедом?

– Прекрати, – сурово сказала Тэнди.

– Что прекратить – сопротивляться? – спросил Элиан. – Когда рак на горе свистнет.

Пауки дернулись. На этот раз удар, должно быть, оказался сильнее, потому что Элиан издал какой-то звук, нечто вроде беспомощного выдоха. Его рука поднялась к сердцу, и голос вдруг стал напряженным.

– Или когда они убьют меня. Надо сказать, второе вернее.

– Сидр… – опять начала я.

– Грета, надо ему объяснить, – сказала Зи. – Аббат велел…

– Нам следует присматривать за ним, – вставила Тэнди.

– Асш[8]8
  Спасибо (лит.).


[Закрыть], Тэнди, – пробормотал Грего, а Элиан уже начал:

– Хотел бы я увидеть, как вы попыта… – Он вскрикнул, оборвав фразу на полуслове.

Да Ся еще не до конца сбросила свою маску таинственной богини: в ее улыбке была странная смесь отчужденности и сострадания. Она ногой подвинула к Элиану перевернутое ведро.

– Садись.

Элиан рухнул на ведро и уронил голову, сплетя пальцы на шее. Солнечный свет падал на него полосами. Один луч высвечивал блестящую полоску на его коротко остриженных волосах, другой рисовал свет и тени на костяшках пальцев.

Да Сия опустилась рядом:

– Мальчик, ты что делаешь?

– Мы с тобой одного возраста, – пробормотал Элиан.

– Тебе больше нравится слово «чувак»? – спросил Грего. – Можем называть тебя чуваком.

– Распятие на кресте показалось слишком мягким? – бросила Тэнди. – Ты должен вести себя лучше, а иначе…

Элиан не ответил, не оторвал глаз от пола и лишь покачал головой.

Зи встала перед ним:

– Посмотри на меня.

Элиан не откликнулся, и она дотронулась пальцами до его лица. Он поднял голову.

– Элиан. – Она накрыла его щеку ладонью. – Что ты задумал? Они – машины! У них не бывает угрызений совести. Они не устают. Они просто-напросто не уступят.

– И что теперь? Мне лечь и радова…

Разряд – достаточно громкий, так что было слышно, похожий на звук взрывающегося попкорна. Элиан даже не вскрикнул, он просто обмяк. И упал бы на пол, если бы его не поймала Зи. Они с Тэнди придержали его, когда он стал заваливаться. Потом он как-то одновременно и собрался и расслабился. Тело напряглось, и он опустил голову, опершись на руки.

– Элиан, твоя сила воли меня поражает, – сказала Зи. – Но ты теперь один из Детей перемирия. С твоей судьбой связаны и другие судьбы.

– Я никакое не чертово Дитя перемирия! – проворчал он, не поднимая взгляда.

Все втянули воздух, затаились – но разряда не было.

Элиан озадаченно поднял голову.

– Ты просто не представляешь, – покачала головой Тэнди. – Не представляешь.

Она резко выпрямилась и взялась за ведра.

– Надо… Пойду принесу еще яблок.

Грего и Зи переглянулись – что-то я тут упустила, – после чего Грего поклонился Тэнди:

– Конечно, надо принести.

– Объясни ему. – Уходя, Тэнди посмотрела на Зи. – Объясни ему, что это – по нам всем.

Будет ли считаться расизмом, если сравнивать Тэнди с африканскими животными? Не уверена. Однажды она сказала мне, что у меня лицо как у ирландского волкодава, и это показалось не расистским замечанием, а, наоборот, очень проницательным. Так или иначе, она вышла, и мне подумалось о шагах гепарда – легких, сильных и гордых.

– О чем она?

Элиан удивил меня – он был в состоянии встать, и он встал. Тем временем Грего неожиданно подал пример, повернув рукоятку. Длинный винт начал опускать деревянный поршень пресса. Я взялась за вторую рукоятку, и вскоре небольшое помещение наполнили приветливые щелчки и скрип.

Элиан стоял в недоумении:

– Да Ся, о чем она?

Зи покачала головой, чуть ли не с нежностью, словно глядя на детскую шалость:

– Аббат спросил, сможем ли мы оказывать на тебя уравновешивающее действие. И я – вернее, Грета и я, – мы сказали, что да.

– А если не сможете?

Мы все молча на него посмотрели. Ну уж это-то не так сложно сообразить.

Но Элиан, кажется, и не пытался. Он смотрел на меня, ничего не понимая. Очевидно, Гвиневре придется растолковывать Спартаку все буквально.

– Тогда нас накажут всех вместе, – пояснила я. – Нас и так уже наказали. И накажут еще.

– Но это же… Я не… Это несправедливо!

– Это обитель, – сказала Зи.

И в этом суть.