Текст книги "Опасные желания"

3

Я ударила по тесту, и кулак с приятным шлепком врезался в теплую мягкую массу. Следующий удар оставил огромную вмятину, а затем я собрала тесто в буханку. Получилось криво. Я снова ударила по тесту.

– И чье же лицо ты сейчас представляешь? – спросила мама, обходя высокий кухонный стол с подносом свежеиспеченного хлеба. Выложив готовые буханки остывать на решетку, она поспешила обратно к печке.

– Не понимаю, о чем ты, – ответила я, снова бросив тесто на стол. Облачко муки поднялось в воздух и смешалось со сверкающими пылинками, плясавшими в лучах вечернего солнца, окрасившего кухню в оранжевый цвет.

– Тебя что-то тревожит со вчерашнего дня, с тех самых пор, как мы вернулись из города, – заметила мама. – Ты разбила это несчастное тесто в лепешку.

Тыльной стороной ладони я смахнула со лба выбившийся из пучка локон. Я собирала волосы в пучок только в те дни, когда занималась выпечкой. В кухне, пропахшей дрожжами, стояло пекло, и с моей обычной толстой косой было слишком жарко.

– У всех бывает плохое настроение, в этом нет ничего страшного, – продолжала мама, возвращаясь к столу. Она забрала у меня тесто и придала ему сносную форму. – И уж точно нет ничего страшного в том, чтобы выместить злобу на выпечке. Я именно так и делаю, когда твой папа чем-нибудь меня разозлит. Зачем начинать ссору, когда можно испечь буханку хлеба?

Она с размаху бросила тесто в форму, словно добавляя восклицательный знак к последнему предложению.

– Мама, так мы ведь почти каждый день печем хлеб.

В ее глазах сверкнули веселые искорки. Она коснулась кончика моего носа пальцем, оставив мучной след.

– Вот именно.

Мама поставляла выпечку в город – в таверну Берманов и в магазин. У нее хорошо получался хлеб на закваске, и даже самые прижимистые скупцы готовы были отдать Эймосу Макклири блестящую десятицентовую монетку, лишь бы заполучить буханку. А уж за ее медовыми тортами выстраивался в очередь весь город.

Она готовила их всего раз в год – сразу после сбора урожая, когда весь извлеченный из сот мед был уже разлит по банкам. Убедившись, что наша кладовка заполнена, папа продавал излишки в городе по доллару за банку. Горожане возмущались такой высокой цене, но покупателей всегда хватало, и мед расходился за один день. Весь, кроме трех банок. Их папа оставлял для мамы.

Ее торты были обманчиво просты: мука, специи, свежие сливки и по три яйца на каждый. Ни орехов, ни шоколада, ни сахарной глазури. Мама никогда не добавляла ничего лишнего, чтобы не отвлекать внимание от главного ингредиента – папиного меда.

Как нам рассказывали, вскоре после свадьбы мама принесла свой первый медовый торт на церковное собрание и женщины со всего города накинулись на нее, выпрашивая рецепт. Но никому не удалось повторить его, несмотря на драгоценный мед, купленный у папы. Когда у мамы спрашивали, как у нее получались такие тонкие и сочные коржи и такой идеальный карамельный привкус, она загадочно улыбалась и отвечала, что нужно просто добавить щепотку любви.

Некоторые утверждали, что это скорее щепотка волшебства. Даже пастор Брайард – после того как его жена приготовила особенно неудачный торт – заявил, что маму, должно быть, благословили ангелы небесные. Иного объяснения и быть не могло.

Я много лет наблюдала за тем, как она готовит торты, и запоминала каждый шаг – даже то, как ее пальцы плясали по скалке, – но мне так ни разу и не удалось повторить ее успех. Может, мама и впрямь владела магией.

– Расскажи, что тебя тревожит, – попросила она, рассыпая новую горсть муки, прежде чем достать еще одну порцию теста.

Я потеребила заусенец, дергая его из стороны в сторону, пока он не оторвался, и не зная, что сказать. Сэмюэль с папой отправились в путь, пока мама сидела с Молли. Она еще не слышала, к кому мой брат бегал все лето, а я, хотя и злилась на него, все же понимала, что эту историю он должен рассказать сам.

– Ты волнуешься за Сэма, – предположила мама, и я не могла с этим не согласиться. – И за отца.

Мы до поздней ночи смотрели, как между деревьев мерцали пылающие кустарники. Мама ничего не говорила, но я понимала: она рассчитывала, что они вернутся в тот же день.

– Ты… ты никогда не задумывалась о том, каково это – жить за пределами Эмити-Фолз?

Этот вопрос всплыл откуда-то из глубины, застав врасплох даже меня саму.

– За пределами долины? – уточнила мама.

Я кивнула.

– Не могу сказать, что никогда об этом не думала. Особенно в твоем возрасте. Мне хотелось уехать, посмотреть мир. Увидеть большой город, очертания высоких домов на фоне неба. Купить красивое платье и выпить чаю в настоящем ресторане.

– А почему ты этого не сделала?

Она пожала плечами:

– Другие мечты оказались важнее.

– Папа?

– И ты. Твой брат. Наш общий дом. – Она помедлила, задумчиво перекатывая тесто из руки в руку. – Твой отец однажды уезжал из Эмити-Фолз. Когда пропал дядя Эзра.

Эту историю я хорошо знала. Как-то летом Эзра, младший брат моего отца, отправился на охоту один, отважившись зайти за Колокольчики. Он не вернулся. Жители нашего городка искали его больше недели, но в итоге сдались.

– Гидеон никак не мог успокоиться. Он был уверен, что Эзра еще жив и бродит где-то там. Твой папа отправился за перевал искать его по ближайшим селениям и даже добрался до города.

– Но так и не нашел его, – закончила я.

Мы выросли, слушая истории об Эзре и его любви к приключениям. О нем всегда говорили, понизив голос.

– Твой отец до сих пор считает, что Эзра живет где-то там и однажды вернется. Каким бы большим, бескрайним и удивительным ни был мир, рано или поздно человека начинает тянуть к дому.

Я готова была ответить, признаться, что тоже хочу уехать и найти свое место в этом бескрайнем и удивительном мире, но в это мгновение полосатый кот моей сестры Сейди выскочил откуда-то и с шипением приземлился на стол.

– Сейди, сколько раз я тебя просила не пускать Орешка в дом, когда я занята выпечкой? – громко крикнула мама, чтобы ее было слышно даже в сарае, где играла моя сестра.

Маленькая фигурка Сейди промелькнула в окне. Звук шагов по щербатым ступенькам крыльца еще сильнее разозлил кота.

– Простите, простите! – воскликнула Сейди, врываясь в кухню. – Мы взяли его с собой в сарай, просто он испугался!

– Это что же там за ужасы такие, что даже это чудовище испугалось? – сказала я и отскочила от стола, когда кот замахнулся на меня лапой с острыми, как кинжалы, когтями.

Сейди нашла его котенком, когда ему было всего несколько дней. Кто-то бросил его в мешке у речки, протекавшей за папиными ульями. Сестре не разрешали там играть, но она сказала, что услышала мяуканье. Мы все были уверены, что котенок не доживет до вечера, но Сейди взялась кормить его молоком каждый час, а на ночь брала с собой в кровать. Теперь он считал ее хозяйкой, а всех остальных терпеть не мог. Папа сказал, что ему не нужно такое злобное животное, но Орешек оказался отличным мышеловом, поэтому его оставили.

– Наверное, он увидел чудовище с серебристыми глазами, – начала объяснять Сейди, но тут в кухню вошла Мерри с двумя полными ведрами молока. Дверь с грохотом захлопнулась у нее за спиной, спугнув Орешка. Тот взвыл и спрыгнул со стола. – Тринити говорит, что видит их за окнами по ночам. Наверное, и Орешек их увидел.

– Да это Бесси его лягнула, – возразила Мерри, окидывая взглядом решетки с остывающим хлебом в надежде перекусить. – Этот зверь хватал ее за ноги. Бедная корова.

– Моя милая разумная девочка, – сказала мама, взяв Мерри за подбородок и нежно потрепав по щеке. Затем она повернулась к Сейди. – А ты поменьше слушай, что болтает Тринити Брустер. Эта девчонка любит выдумывать небылицы.

Сейди согласно хмыкнула:

– Это верно. Сегодня она не смогла схватить даже три кости.

– Однако же странно, вам не кажется? – спросила я, распределяя муку по столу. Мама тем временем взяла корзинку с бурыми яйцами, чтобы замесить новое тесто. – Латетоны тоже говорили про существ с серебристыми глазами. Почему стольким людям мерещится одно и то же?

– Такое бывает в маленьких городках, – ответила мама тоном мудрого знатока. – В больших городах много всего происходит, так что у людей больше тем для разговоров. А здесь достаточно одному человеку что-нибудь сказать – и через минуту об этом известно всем. Мы молчим о том, о чем действительно хочется поговорить, вот людям и приходится выдумывать темы для обсуждения. Намного проще думать, что твой враг прячется в чаще, чем знать, что он живет по соседству.

– Как мистер Дэнфорт? – спросила Сейди, плюхнувшись на стул.

Орешек устроился у нее на руках и заурчал, мгновенно превратившись в милейшее создание. Я готова была поклясться, что он усмехнулся, встретившись со мной взглядом.

– Как мистер Дэнфорт, – согласилась мама, просеивая муку и дрожжи в миску.

– Вильгельмина Дженкинс говорит, что Сэм хочет жениться на Ребекке Дэнфорт. На прошлой неделе она видела, как они целовались у озера. – Сейди принялась болтать ногами. – Как думаете, мистер Дэнфорт помешает свадьбе?

– Вот уж кого не могу представить невестой Сэмюэля, так это Ребекку Дэнфорт, – рассмеялась мама. – Вильгельмине Дженкинс не помешало бы проверить зрение.

Я начала выводить на муке спирали. Мама, как и я до вчерашнего дня, ни о чем не догадывалась. Казалось бы, это должно было меня утешить, но живот тревожно сжался и заныл от необходимости умалчивать правду. Мама взяла из корзинки яйцо и умело вскрыла его двумя пальцами. Я всегда поражалась этой ее способности.

– Смотрите, – сказала она, указывая в миску. – Двойной желток. Признак удачи.

Сейди перегнулась через стол. Два желтка уставились на нас, точно глаза. Мама взяла второе яйцо и разбила его в миску. У нее перехватило дыхание. Снова двойной желток.

Подгоняемая любопытством, я тоже схватила яйцо и осмотрела его. Оно ничем не отличалось от остальных. Я разбила его о край миски и тут же отбросила, будто у меня в руках оказалось что-то противное и отвратительное.

Мы вскрыли всю корзинку, испортив мамино тесто и впустую потратив дюжину яиц. В каждом было по два желтка.

– Никогда такого не видела, – мрачно пробормотала мама, окинув взглядом желтую массу.

– Может, это значит, что мы очень везучие? – спросила Сейди. – Это ведь хорошо, правда? Тем более сейчас, когда папа с Сэмом в лесу. Я бы побоялась идти туда, раз там столько чудовищ.

– Нет там никаких чудовищ, – ответила мама, еще раз взглянув на миску и отодвинув ее от себя. От разбитых яиц поднимался пар. – Просто какой-нибудь медведь слишком близко подошел к Эмити-Фолз. Или, может, пара волков отбилась от стаи.

– Но раньше ведь тут водились чудовища, – не унималась Сейди. – Мне Эбигейл рассказала.

Где-то в начале лета моя сестренка придумала себе воображаемую подругу. Ее звали Эбигейл, и, если верить Сейди, она была красивой, как принцесса, носила роскошные платья и шелковые туфельки. Выдуманная подружка нашептывала Сейди городские сплетни, а та пересказывала их нам в самые неподходящие моменты. Я как-то подслушала, как мама сетовала отцу на существование Эбигейл. Ее тревожило, что Сейди уже слишком взрослая для выдуманных друзей, но папа был не против. Мы жили на отшибе, а большинство подружек Сейди – в городе, и если ей хотелось поболтать с кем-нибудь, пока она доит коров или бегает по ферме, отец не возражал.

– Некоторые считают, что да, – ответила мама, предпочитая избегать упоминаний об Эбигейл.

– А ты нет?

– Я думаю… – Она со вздохом смахнула со лба выбившиеся прядки. – Я думаю, что, когда наши Основатели прибыли сюда, они были измучены тяготами пути. Они потеряли многих спутников в столкновениях с дикими животными, и им хотелось свалить вину на какого-нибудь врага, огромного и дикого, как сама эта земля. Поэтому они сложили рассказы о чудовищах и развесили Колокольчики. Но прошло время, а этих существ никто не видел уже много десятилетий. Тебе это известно.

– Потому что у нас есть Колокольчики, – настаивала Сейди, твердо верившая в легенды Эмити-Фолз.

– Потому что никаких чудовищ никогда и не было, – сказала мама, отряхнув муку с ладоней. Орешек увидел в этом жесте прямую угрозу своему благополучию, соскочил с колен Сейди и скрылся в темном углу. – Если этот кот залезет в тесто, ночевать сегодня будет на улице.

– Но там ведь чудовища! – взвыла Сейди, кинувшись вслед за котом. – Эбигейл сказала, что они его с удовольствием сожрут!

– Нет никаких чудовищ, – повторила я вслед за мамой.

Будто опровергая мои слова, по долине разнесся жуткий вой. К нему присоединился еще один. И еще. Это был не одинокий волк, бродивший слишком близко к городу. Это была целая стая, и, похоже, она вышла на охоту. Я подумала о папе и Сэме, которые ходят по лесу совсем рядом с волками, и вздрогнула. Даже мама застыла и зашептала молитву:

– Только не Гидеон, только не мой Гидеон.

Когда вой стих, мама посмотрела на нас, взвешивая наши страхи.

– Нужно зажечь Наших Дев.

По коже у меня пробежал холодок, и руки покрылись мурашками, несмотря на духоту в кухне. В последний раз Дев зажигали в марте, когда город накрыла густая метель и в колючей обжигающей белизне невозможно было ничего разглядеть.

– Наших Дев? – с замиранием в голосе произнесла Мерри.

Мама набросила на последнюю порцию теста влажное полотенце.

– Пусть постоит до моего возвращения. Эллери, ты за старшую.

– Не уходи! – воскликнула Сейди, скинув с себя Орешка и вцепившись в мамины юбки. – Там чудовища! Ты же слышала, как они воют!

Мама попыталась высвободиться из цепкой хватки моей сестренки.

– Меня не будет меньше часа. Начну с восточной границы, а потом люди в городе увидят огонь и зажгут остальные.

– Я пойду. – Слова вырвались раньше, чем я успела принять окончательное решение. – Держу пари, у меня получится зажечь пять штук до темноты.

Мамин взгляд смягчился. Она сжала мою руку.

– Ты очень смелая, Эллери.

Мерри широко распахнула глаза. Она явно пыталась набраться смелости, чтобы вызваться пойти со мной. Я сжала ее руку.

– Возьму фонарь. Скоро вернусь, вы и глазом моргнуть не успеете.

* * *

Нашими Девами мы называли цепь огромных костров, сложенных вдоль границ Эмити-Фолз всего в нескольких ярдах от высоких сосен. Здесь заканчивался город и начиналась дикая чаща.

Три поколения назад, когда город только зарождался, семейство Латетон создало первую цепь костров, подобрав материалы и форму таким образом, чтобы костры могли гореть всю ночь. Их силуэты пугающе напоминали высоких изящных девушек – широкое основание было похоже на юбку, – за что и получили свое название. Как Дева Мария оберегает свою паству, так и Наши Девы защищали Эмити-Фолз от тьмы чистотой своего пламени.

Поначалу костры жгли каждую ночь, чтобы лесные жители не смели выходить из сосен. Но город вырос, дикие земли покорились человеку, и теперь Наших Дев зажигали только во время бурь или когда кому-нибудь хватало глупости забрести в лес и заблудиться. Готовые костры были разбросаны по периметру города. Заготовленные дрова торчали из куч, точно ребра, и ждали своего часа. Когда костры загорались, то освещали все вокруг своим янтарным сиянием. Длинные дрожащие тени плясали по долине, словно чьи-то вытянутые жадные руки, готовые схватить несчастных, заблудившихся в лесу.

Пока я шла через цветочное поле, краешек солнца уже начал опускаться за западную гряду Черных Зубцов. Горы, состоящие из четырех вершин и отдельной пятой, одиноко стоящей на юге, часто называли Дланью Господней. Эмити-Фолз раскинулся в самом сердце долины. Горные стены внушали некое умиротворение, как будто мы и впрямь жили на ладони Отца Небесного.

Семейства Основателей отправились в путь на повозках, стремясь к обещанной им земле изобилия под западным солнцем. Караван преследовали несчастья. Их скот и даже некоторые спутники пали жертвами опасного пути и свирепых горных хищников. Когда прадед Маттиаса Додсона обнаружил прекрасные берега Зеленого озера и изобильную, пригодную для фермерства землю, раскинувшуюся на много миль, караван встал здесь лагерем, да так и остался навсегда. Они развесили Колокольчики – всевозможные ненужные латунные и серебряные вещицы, какие нашлись под рукой, – вдоль опушки леса, утверждая, что их чистый звон способен сдержать жуткие тени. Прибывали новые семьи, вырубая окружающие леса и развешивая новые Колокольчики, теперь уже настоящие, с язычками, и так чудовища из легенд были изгнаны из поселения. Лагерь превратился в деревню, деревня – в город.

Сумерки расползались по полям, и беспрерывный звон цикад постепенно смолк. Только когда стрекот прекратился, я поняла, каким он был громким. От внезапной тишины у меня заныли зубы. Даже Колокольчики молчали. В горах сумерки были короткими, и мне не хотелось спотыкаться о корни деревьев и продираться сквозь терновник в темноте. Наши цветочные поля закончились. Я помедлила, задержав дыхание, привстав на цыпочки и вглядываясь в море пшеницы, раскинувшееся передо мной.

От сосен меня отделяла только эта широкая полоса, пожелтевшая под летним солнцем. Колосья были выше меня ростом, и я знала, что, когда войду в них, мне придется ориентироваться по мелкой россыпи звезд в небе. Если на поле кто-то есть и хочет напасть на меня, я не успею ничего предпринять. Я пыталась прогнать от себя мысли о чудовищах с серебристыми глазами, но стоило только колючему колоску коснуться моей щеки, и у меня душа ушла в пятки.

Легкий ветерок пробежал по полю, разгоняя духоту. Пшеничные колосья зашептались, качая головками, словно подзывая меня к себе. Горло сжалось и пересохло.

Я шагнула внутрь. Стебли легко расступались передо мной. Я прошла всего несколько футов, но мне уже казалось, будто меня проглотили целиком. Где-то в глубине пшеничного поля что-то хрустнуло. Я замерла, напрягая слух. Джон Брустер, отец Тринити, один из местных фермеров, говорил, что, если встать в кукурузном поле и прислушаться, можно услышать, как растут початки, треща и устремляясь к небу. Может, и с пшеницей так же? Или я в этом поле не одна? «Нет, – строго сказала я себе. – Прекрати выдумывать глупости и зажги Наших Дев».

Я продолжала идти, отчетливо слыша шелест где-то слева. Звук двигался одновременно со мной, ускорившись, когда я перешла на бег, и замерев, когда я остановилась. Стебли росли слишком густо, и свет фонаря не мог проникнуть сквозь их толщу, но мне показалось, что я услышала чье-то тихое дыхание, будто совсем неподалеку кто-то пытался отдышаться. Или это просто ветер? Пшеница может свести человека с ума.

Приближаясь к краю поля, я уже видела высокие силуэты сосен, грозные, как крепость. Они закрывали собой небо и свет звезд. Стоило мне вырваться из плена колосьев, и тут же раздался звон Колокольчиков. Несколько стеблей зацепились за мои юбки, словно желая удержать меня. Первая Дева стояла прямо передо мной. Двенадцать футов в высоту и десять в ширину, она возвышалась над полями, раскинув руки, будто приветствуя заблудших путников. Если папа и Сэм все еще бродят где-то здесь, они непременно ее увидят.

Земля вокруг Наших Дев была рыхлой и обожженной прошлыми кострами. Конструкция состояла из валежника, связанного старой веревкой. Основание набивали бревнами, обломками старой мебели, которую было уже не починить, сверху все прикрывал слой мелких веточек и сухих листьев. Костер пах дегтем и маслом – особой смесью, которую изобрели и усовершенствовали Латетоны.

Я поставила фонарь на почерневшую землю и вытащила щепку из «юбки» Девы. Она быстро занялась, и я бросила ее в основание костра, осторожно раздувая искры. Огонь попал на деготь, полыхнул и охватил всю конструкцию, вновь наполняя мир светом.

Я постояла минуту-другую, пока не убедилась, что костер как следует разгорелся, и повернулась к следующей Деве. Они были разбросаны вдоль границы города на расстоянии примерно полумили друг от друга. Ночь будет долгой. Я надеялась, что другие жители города увидят, что на востоке зажгли Наших Дев, и побегут зажигать костры на западе.

Добравшись до второй конструкции, я уловила краем глаза какое-то движение. Из пшеницы вышла девушка, раздвигая колосья, словно воды Красного моря. Она была слишком далеко и шла без фонаря, так что узнать ее было сложно, но ее бледно-голубое платье мерцало в свете восходящей луны.

Мой взгляд скользнул к ферме Дэнфортов, расположенной всего в миле отсюда. Дом возвышался на крутом холме, и внутри, кажется, горели свечи. Ребекка. Я подняла руку в приветственном жесте, но не поняла, заметила она меня или нет. Ребекка подошла к ближайшей Деве – через одну от меня – и, помедлив, опустилась на колени. Через несколько секунд сверкнула искра, и костер вспыхнул. Ребекка обошла его с дальней стороны и скрылась из виду.

Я повернулась к своей Деве и достала растопку. Пока я возилась с костром, вдоль границы города начали вспыхивать остальные, и я зашептала молитву, благодаря Господа за расторопность соседей. Вокруг вспыхивали все новые и новые Девы, и долину залил яркий золотистый свет. Я представила, как волки, бегущие по лесу, вдруг останавливаются, напуганные такой необычной картиной, и сворачивают обратно в темноту, подальше от папы и Сэма.

Я уже направилась к следующему костру, как вдруг мое внимание привлек звон, раздавшийся в соснах. Там, в тени, что-то зацепилось за Колокольчики. Что-то большое. Я подняла фонарь, щурясь от яркого света. На опушку, спотыкаясь, вышла одна фигура, а затем вторая. Издалека они выглядели как темные пятна, сливающиеся с черной землей, и в первые секунды я не могла понять, люди это или волки.

– Эллери, – раздался знакомый голос, – это ты?

– Папа! – закричала я и бегом бросилась к ним навстречу.

Они с Сэмюэлем стояли рядом, поддерживая друг друга. На лодыжке у Сэма была наспех сделанная шина, и, хотя она была туго примотана обрывками рубашки, нога сильно воспалилась и опухла. От обоих резко пахло кровью, застарелым потом и – сильнее всего – страхом. Я никогда не видела отца таким. Он словно похудел на десяток фунтов за одну ночь. Лицо осунулось, а в глазах застыло испуганное и потрясенное выражение.

– Все хорошо. Вы дома. Вы в безопасности, – приговаривала я, обнимая его и стараясь сдержать гримасу отвращения, когда почувствовала, как ко мне липнет холодная, мокрая грязь, пропитавшая его рубашку. Придется извести целый кусок мыла, чтобы отстирать их одежду.

Я заглянула за папино плечо, надеясь увидеть тех, кто ушел с обозом, но из сосен больше никто не вышел.

– А как же… Вы нашли?.. – Я умолкла, не зная, как задать вопрос, ответ на который и так ясен.

– Не… Не сейчас, Эллери.

От его хриплого голоса у меня внутри все похолодело. Отец, наверное, весь день и всю ночь звал пропавших людей. Он даже дышал хрипло. Сэмюэль застонал. Его глаза остекленели, в них словно погас свет. Он смотрел прямо перед собой, ничего не понимая и, кажется, даже не сознавая, где находится.

– Пойдемте-ка скорее домой. Мы с мамой весь день пекли хлеб, и еще есть жаркое. Я подогрею воду для ванны, вам ничего не придется делать. А потом…

– Сэмюэль! Сэм!

Через поле к нам бежала Ребекка Дэнфорт. Волосы развевались у нее за спиной. Судя по голосу, она была на грани истерики.

– Ты ранен! – воскликнула она, наклонившись к его лодыжке. – Что случилось? Мы так волновались. Мы…

– Надо довести их до дома, – перебила ее я. – Поможешь?

– Конечно, конечно. – Она подставила Сэму плечо, прижавшись к его боку, и вместе они побрели к дому.

Я обхватила папу за пояс и сделала шаг вперед.

– Погоди, Эллери, – пробормотал он. – Дай им побыть наедине. Думаю, Сэму это пойдет на пользу.

Мы остановились, глядя им вслед. Поначалу Ребекка буквально тащила его на себе, но, когда они вошли в пшеницу, Сэм как будто пришел в себя, и его рука начала ласково гладить ее по спине. Я застыла, присматриваясь к его пальцам. Они резко выделялись на фоне цветочного узора на ее платье. Темного цветочного узора. Я озадаченно оглянулась на цепочку горящих Дев, но незнакомка в светлом платье уже исчезла.