Текст книги "Шрамы как крылья"
Автор книги: Эрин Стюарт
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 10
Следующие две недели мы с Пайпер везде вместе. Поначалу мне казалось, что две обожженные девушки – одна в инвалидном кресле и в неоново-полосатой одежде, а другая без волос, уха и руки – привлекают вдвое больше внимания, но на самом деле на нас смотрят меньше. Может, они просто привыкли к Пайпер?
Или Обгоревшая тоже успела всем примелькаться, и вскоре какая-нибудь другая «белая ворона» попадет на первую строчку хит-парада всеобщего внимания. И тогда они и вовсе перестанут замечать меня.
А может, причина в беспощадной прямолинейности Пайпер.
Когда на второй, и последней, неделе моей учебы какой-то тощий парень беззастенчиво тычет в меня пальцем, Пайпер проезжается креслом прямо по его ногам.
– Хочешь фоточку для своей коллекции порно? – заложив руку за голову, точно пин-ап девушка из календаря, спрашивает она.
Парень тут же исчезает в толпе.
Как бы там ни было, но рядом с Пайпер коридоры «Перекрестка» становятся не столь страшными, и я вливаюсь в привычный ритм школы: чтение, учебники, долгие уроки, прерываемые короткими всплесками коридорного хаоса… Я с легкостью справляюсь с домашними заданиями, и две недели проходят неожиданно быстро.
В субботу утром, на следующий день после окончания официального периода «реинтеграции», Пайпер подъезжает к моему крыльцу с банкой краски в одной руке и мобильным телефоном в другой.
– Я приехала, чтобы покрасить твою комнату. В смысле, стены. – Она кидает мне телефон. – И еще я сделала для тебя плейлист.
Я читаю название альбома.
– «Огненная смесь»?
– Ага. Лучшие зажигательные песни.
Я подталкиваю ее кресло к первой ступеньке лестницы, а Пайпер делает звук на телефоне громче. Раздается пронзительный голос Алиши Киз, исполняющей Girl on Fire[3]3
«Девушка в огне» (англ.)
[Закрыть].
– Серьезно? Вот эту песню ты для меня выбрала?
– Подобное лечат подобным, разве нет? – взяв малярную кисточку словно микрофон, Пайпер принимается подпевать: – «Эта девушка в огне-е-е!»
Она тянет последнюю ноту, пока ее лицо не становится красным, потом кланяется, а я несколько раз хлопаю в ладоши. Когда начинает играть песня Билли Джоэла из далеких восьмидесятых We Didn’t Start the Fire[4]4
«Не мы раздули пожар» (англ.)
[Закрыть], Пайпер убавляет громкость.
– Эту, наверное, можно удалить.
Она достает из рюкзака два валика и берет банку ярко-розовой, в тон ее компрессионной одежде, краски.
– Вперед.
– Сначала я должна спросить разрешения у Коры и Гленна.
– Это же твоя комната?
– Ну да. Но спросить все равно нужно.
Гленн поднимает Пайпер в мою спальню, и я демонстрирую им с Корой краску. У Коры дрожит нижняя губа, и я чуть было не отказываюсь от затеи Пайпер. Гленн прислоняется к дверному косяку, а Кора – к нему. Рядом с мощным, как лесоруб, мужем, она выглядит маленькой, точно куклы Сары. Кажется, мыслями она где-то далеко; ее рука касается стены.
– Яйцо малиновки – так называется этот оттенок голубого. Сара просмотрела чуть ли не сотню образцов краски, прежде чем выбрала его.
Я поглаживаю бордюр с бабочками – декорацию к нашим с Сарой играм и танцам. Мне хочется сохранить их в таком виде навсегда. И вместе с тем – содрать к чертям, однако я гоню эти мысли.
– Нам не обязательно перекрашивать их. Мне нравится голубой, – говорю я.
– Нет-нет, теперь это твоя комната. – Кора улыбается, но как-то неуверенно. – Нужно было давно это сделать.
Кора берет коробку с пуантами, но не может скрыть потрясение, когда Пайпер оставляет на стене первую яркую полосу краски.
– Розовый? – удивляется Кора, переводя взгляд с краски на Гленна с таким видом, словно вот-вот отменит свое разрешение.
– Мне он нравится, – быстро говорю я, впрочем, не до конца в это веря.
Ярко-розовая краска вызывающая и вряд ли оказалась бы в первой десятке моих предпочтений, но это другой цвет, что хорошо уже само по себе.
Кора явно хочет что-то сказать, но осекается и уходит, прижав к груди пуанты Сары. Дверь в ее комнату тихо захлопывается.
Гленн приносит из гаража старые одеяла и брезент и набрасывает их на ковер и мебель, а мы с Пайпер снимаем со стен афиши. Затем Гленн показывает мне, как содрать полоску бабочек при помощи шпателя, и просит нас с Пайпер красить стены не выше собственного роста – не хочет, чтобы я лезла на стремянку.
Пайпер перекачивает свою «Огненную смесь» на мой телефон, и мы чуть ли не целый час красим стены под звуки песен об огне – начиная с Set Fire to the Rain[5]5
«Поджечь дождь» (англ.)
[Закрыть] в исполнении Адель и заканчивая Great Balls of Fire[6]6
«Большие шары огня» (англ.)
[Закрыть] Джерри Ли Льюиса. Когда звучит какой-то длинный проигрыш на синтезаторе, Пайпер перестает красить и начинает подпевать – что-то о девушке, которая летает, превратив свои шрамы в крылья.
– Что это за песня?! – я стараюсь перекричать ее пение.
– Phoenix in a Flame[7]7
«Феникс в огне» (англ.)
[Закрыть] группы «Аттикус». Теперь это мой гимн, я даже установила его в качестве звонка на телефоне.
Пайпер продолжает петь, а я пытаюсь действующей рукой поддеть шпателем бордюр с бабочками. Левой рукой с пересаженным пальцем я могу только немного помогать себе, даже после месяцев физиотерапии у Палача Терри она слишком слаба, чтобы хватать и тянуть одновременно.
Песня заканчивается, и Пайпер снова берется за дело. У нее свои трудности – дотянуться до стены, не врезавшись в нее креслом. Наконец Пайпер сдается и садится прямо на пол, переползая в нужную сторону по брезенту.
– В понедельник у тебя будет великий праздник, да? Возвращение к пижаме и темной пещере без солнца и свежего воздуха, – говорит Пайпер.
– Ну, все не так трагично.
Мне наконец-то удается подцепить полосу обоев и оттянуть ее от стены. Она рвется посредине, распоров бабочек пополам.
Пайпер размазывает краску в одном из углов.
– Ну да, если тебя устраивает быть неудачницей. Но признайся, неужели в школе так плохо?
Я перевожу взгляд на Пайпер, одновременно отдирая от стены очередную бабочку, пытаясь при этом сохранить хотя бы одну из них целой.
– В первый день учебы я обедала в одиночестве, спрятавшись за сценой.
– Жесть! – Пайпер втягивает воздух сквозь стиснутые зубы.
– О чем и речь. Гораздо проще жить без постоянных напоминаний о том, что́ ты такое.
– Кто ты такая, – поправляет меня Пайпер.
– Неважно.
Забравшись обратно в кресло, Пайпер принимается отковыривать остатки обоев ногтями.
– Тогда ради чего вообще все это было?
Я быстро оглядываюсь, убеждаясь, что никто нас не подслушивает.
– Из чувства вины, наверное. Кора из кожи вон лезет, чтобы сделать из меня обычного подростка. Может она и комнату разрешила перекрасить лишь потому, что когда-то прочла статью типа «Оформите по-новому свой путь к исцелению».
– Ладно, экспресс-опрос. В последние две недели тебе приходилось бороться с ненавистью к себе и ощущением, что ты не соответствуешь принятым нормам?
– Да.
– Тебе казалось, что все в школе говорят о тебе и глазеют на тебя?
– Да.
– Ты сравнивала себя с другими не в свою пользу?
– Да.
Пайпер воздевает над головой руки, разбрызгивая розовую краску с зажатой в кулаке кисти.
– Поздравляю, ты обычный подросток!
Я закатываю глаза и ловлю свое отражение в дверце шкафчика Сары. Его покрытие искажает мою внешность еще сильнее, чем стекло.
– Ты прекрасно знаешь, что это не одно и то же.
Пайпер откатывается назад, чтобы оценить наши художества.
– Какой же кошмар получился!
Высохшая краска уже не такая убийственно яркая, но общий эффект словно сумасбродный пасхальный заяц не смог выбрать между ярко-розовым и голубым «яйцом малиновки».
Я спрашиваю Гленна, не хочет ли Кора посмотреть на результат, но та уже легла спать. Кусок обоев с бабочками я прячу в ящик стола. На память.
Гленн перенес Пайпер вниз, и мы жарим на улице попкорн и проветриваем дом от запаха краски. Пайпер подъезжает к краю батута, установленного вровень с газоном, и наклоняется к его черной поверхности. Я ложусь на батут, всем телом ощущая привычные колебания. Впервые я лежу здесь, а Сары нет рядом. Летом солнце светило нам в лица. Зимой мы делали снежных ангелов. Обменивались тайнами, строили планы.
Интересно, что, когда хранитель твоих секретов уходит, все ваши мечты и разговоры тоже исчезают.
Я загораживаю рукой свет от дома и смотрю в небо в поисках Полярной звезды и ковша Большой Медведицы. Точно так же мы делали с Сарой.
– В средней школе я узнала, что звезды, которые мы видим, уже мертвы, – жуя попкорн, говорит Пайпер. – До жути печально.
Мы с отцом смотрели на звезды, сидя на заднем дворе нашего дома. В нашей глуши они светили ярче.
– Скорее, мы видим звезды такими, какими они когда-то были, – говорю я. – Например, если звезда находится от нас на расстоянии в тысячу световых лет, то мы видим свет вековой давности.
– Получается, мы видим прошлое?
– Вроде того. Мой отец говорил, что прошлое вокруг нас. Еще он любил рассказывать, что звезды – отверстия в небе, сквозь которые на нас смотрят дорогие нам люди.
Пайпер чуть не подавилась попкорном.
– Прямо как Король Лев.
Я смеюсь, и мое дыхание облачком поднимается ввысь. Мы с Пайпер смотрим в небо, и батут мягко покачивается под нами. Вечерний воздух свеж, но я почти не ощущаю его сквозь свою вторую кожу.
Пайпер приподнимается, опираясь на локоть.
– А что, если он прав? Вдруг твои родители и впрямь наблюдают за тобой сверху?
Я смотрю в черную пустоту между звезд.
– Это вряд ли.
Пайпер толкает меня в плечо.
– Тогда останься в школе. Заканчивай изображать уединение Квазимодо и дай нормальной жизни шанс.
– Ни за что. Я уже потратила две недели на «Перекресток» и теперь свободна.
Я отбыла свой срок, зачем продлять его? Пайпер смотрит на меня с надеждой, и я на миг жалею, что с понедельника ей придется в одиночестве ездить по коридорам школы.
– Не волнуйся, ты и без меня справишься, – говорю я.
– Это само собой. – Пайпер фыркает. – Я же о тебе забочусь. Две недели назад ты показала мне фотку девушки в поистине отвратительном парике Риццо, по которой явно скучаешь. Сомневаюсь, что ты найдешь ее, хороня себя заживо в комнате умершей кузины, делая вид, что ты тоже погибла в том пожаре.
– Но ведь так и есть. Прежняя я исчезла.
Пайпер садится, ее глаза едва видны в темноте.
– Так давай найдем ее! – Она достает из заднего кармана джинсов какой-то листок и кладет его между нами. – Прослушивание в пятницу.
– Клубы школы «Перекресток», – читаю я вслух.
Слова «Весенний мюзикл» обведены черным маркером.
– Издеваешься?
– Выслушай меня, – Пайпер говорит быстро и взволнованно. – Первый шаг – сделать то, что ты делала раньше. Возродить эту часть себя.
Я представляю себя до пожара, стоящую на сцене моей прежней школы. Мама фотографирует на телефон, а папа громко аплодирует, а потом пронзительно свистит, сунув в рот два пальца. Но сцена теперь в одном списке с пением, прическами, купальниками, косметикой – во все растущем «Списке вещей, исчезнувших в огне».
– Это лицо не годится для света прожекторов, им только детей пугать.
Пайпер смеется.
– Да уж, твое лицо идеально подходит для радио.
– Мое лицо подходит для проживания под землей. Такой клуб есть?
Пайпер со вздохом тычет пальцем в середину листа.
– Вот! «Антисоциальный кружок»: мы обедаем за кулисами, ищем способы исчезнуть и надеемся однажды полностью слиться с пейзажем.
– Запиши меня!
– Погоди-ка… А ты же уже руководитель этого кружка!
Я бросаю в нее попкорном. Поймав несколько штучек, Пайпер сует их в рот.
– А ты? – спрашиваю я.
– А что я?
– Почему ты больше не играешь в спектаклях? Я слышала, как Асад тебя про это спрашивал.
Пайпер пожимает плечами.
– Ну… Я дружила с некоторыми девочками из театральной студии, но потом с ними случилась звездная болезнь, а я этого не выношу.
– А я, значит, вынесу?
– Ты новенькая, у них нет причин ненавидеть тебя.
Я ложусь обратно на батут и смотрю в ночное небо. Дыхание вырывается облачками. Я думаю об отце, который говорил мне, восьмилетке, что моя жизнь безгранична, как галактики. «Стреляй в самые высокие звезды, Ава, и ты обязательно попадешь в какую-нибудь из них. Но сначала нужно выстрелить».
Что бы он сказал сейчас, увидев, как я прячусь в спальне и смотрю на афиши, не думая никуда стрелять? Пусть мое двухнедельное испытание фактически закончено, он посоветовал бы мне вернуться на сцену.
Сказал бы стрелять.
Батут качается под нами, когда я резко сажусь и выхватываю у Пайпер листок.
– Если я останусь в школе…
Пайпер торжествующе вскидывает руки.
– Если останусь, то лишь при одном условии: ты тоже пойдешь на прослушивание.
Скривившись, Пайпер опускает руки.
– Театр? Ни за что!
– Тогда выбирай что-то еще. Что ты любила делать до аварии?
– Играть в волейбол. Но сейчас мне это недоступно. – Пайпер кивает на кресло-каталку.
– И не надейся, если я – с моим лицом – иду в театральный кружок, то ты найдешь способ вернуться на поле со своими ногами.
Прищурившись, Пайпер переводит взгляд с меня на кресло.
– И тогда ты останешься? – уточняет она.
– Останусь.
Лучезарно улыбаясь, Пайпер крепко жмет мне руку.
– Договорились!
9 марта
Я мало что помню.
Только жар.
И дым.
Везде.
Он поедает меня.
И вдруг исчезает.
Но не отступает.
А перемещается.
Внутрь меня.
Каждый выдох
обжигающе горяч.
Я пытаюсь кричать.
Но голоса нет,
лишь боль.
Я проглотила огонь.
Падаю на спину.
Я помню запах.
Себя.
Горящей.
Рассудок кричит:
«Беги!»
Но тело не слушается.
Лишь руки слабо двигаются.
Воздух словно превратился в бетон.
Где моя рука?
Лишь
лоскуты кожи
и кости
на месте пальцев.
Что со мной?
Боль.
Накатывает.
Пока
не остается ничего,
кроме боли.
«Останься со мной»
Голос.
Лицо.
Соседка
качает мое тело
туда
и
сюда
Тянет
Тянет
Тянет
Она
Сбивает огонь
С меня.
Ее губы говорят:
«С тобой все будет в порядке».
В ее глазах совсем иное.
Темнота
Смыкается вокруг
Словно телескоп.
Тихо.
Спокойно.
«Держись!» говорит она.
За что?
За боль?
жар?
панику?
Темнота манит.
Я хочу избавиться
от
боли
жара
паники.
«Держись! Ради родителей».
Мама.
Папа.
Они хотят,
чтобы я
жила.
Я открываю глаза.
Сквозь темноту
светят звезды.
Не тронутые
дымом
и
болью.
Я тянусь
к звездам.
Сирены.
Топот.
Крики.
Издалека
тонкие лучи
привязывают меня
к земле.
Руки на моей спине.
Меня поднимают.
Нет.
Нет.
Нет.
Не забирайте свет.
Оставьте меня
здесь.
Звезды
смогут удержать меня
в целости.
Глава 11
Наш план прост: я напрошусь на маленькую, незаметную роль в весеннем мюзикле – дерева или иного прославленного сценического реквизита, а Пайпер выяснит, позволит ли ей тренер подавать игрокам воду или делать что-нибудь еще, доступное человеку в инвалидном кресле. Ничего особенного, но Кора так расчувствовалась, словно я выиграла «Оскар», а Пайпер поедет на Олимпийские игры.
– Просто не верится, – говорит она сквозь слезы, когда воскресным вечером я сообщаю ей, что останусь в школе еще по меньшей мере на неделю. – Это чудо какое-то.
– Чудес не бывает, – возражаю я, кладя в сумку учебник по математике. – Это все Пайпер.
* * *
В пятницу, как только звенит последний звонок с уроков, школа «Перекресток» из обычного учебного заведения превращается в мир клубов и кружков. По пути на театральное прослушивание я оставляю Пайпер у раздевалок, дожидаться тренера.
Я протискиваю ее кресло через толпу одетых в форму спортсменов, пьющих протеиновые коктейли и брызгающих освежителем воздуха на защитную экипировку, хотя ничто не сможет перебить подростковый пот.
– Ни пуха ни пера! – кричит Пайпер, перекрывая гам.
Босые девушка и парень направляются к театральному залу, держась за руки и перепрыгивая через валяющиеся на полу пробные полосы «Глашатая Перекрестка».
Чем ближе конец коридора, тем слышнее становятся звуки настраиваемых инструментов оркестра.
У каждого есть свое место в этой жизни после уроков.
Проскользнув через боковую дверь, я сажусь в первое попавшееся бархатное кресло. Кое-кто из учеников тоже устроился в креслах, но большинство разбрелись по залу: напевают известные мелодии, сидят на сцене, болтая ногами, или громко разговаривают в проходах.
Я тоже была такой, как они, – наркоманом, зависящем от адреналина выступлений. Волнение перед премьерой, энергия театра, пробегающая сквозь меня. Свет в лицо. Темнота, скрывающая зрителей. Я знала, что в зале сидят мои родители: мама проклинает телефон, в котором не хватает места для записи спектакля, а папа невольно произносит текст роли вместе со мной.
Сцена была моим вторым домом. Там я чувствовала себя в безопасности. Живой. Уверенной.
По сцене бежит босая девушка. Та самая, которая обозвала меня Фредди Крюгером. Пайпер права – выражение лица у нее и в самом деле приметное.
Она делает несколько прыжков (до грациозности Сары ей, конечно, далеко) и кланяется парню, который шутливо ей аплодирует. Девушка треплет его волосы и вдруг ловит мой взгляд. Я не успеваю отвернуться, а она принимается шептаться с парнем, тот оборачивается ко мне.
Новость о моем появлении разлетается по залу – судя по тому, как все начинают крутить головами.
«Тревога! Тревога! Критическая ситуация! В нашем театре – Обгоревшая!»
Я вжимаюсь в бархатное кресло, пытаясь подавить чувство, которое никогда еще не испытывала в святая святых – театре. Страх.
Как я смогу подняться на сцену, если даже сейчас у меня от паники по коже бегут мурашки?
Похоже, пожар уничтожил оба моих дома.
Все кресла заполнились – кроме тех, что рядом со мной. Крепче прижав к себе сумку, я достаю наушники и уже собираюсь их надеть, как ко мне подходит парень с темными глазами и смуглой кожей.
– Тебя ведь Асад зовут?
Он указывает на коридор.
– Там я просто Асад. А здесь я Асад Ибрагим, непревзойденный осветитель сцены! – Он пафосно вскидывает руки, случайно задевая меня за предплечье. Но, как ни странно, не отшатывается в ужасе. – А ты что здесь делаешь? На прослушивание пришла или наниматься в рабочие сцены?
Мы с Пайпер решили, что я попытаюсь получить роль, а вот о втором варианте даже не подумали. А ведь это тоже считается.
– Второе, – решительно отвечаю я и кладу наушники обратно в сумку. – Конечно же, в рабочие сцены.
– Круто. Я тоже. – Он указывает на маленькую, размером с будку, комнатушку с огромными круглыми прожекторами, направленными на сцену. – Я управляю светом, так что обычно сижу там.
Он обводит взглядом зал, и его улыбка на миг меркнет.
– Значит, Пайпер все-таки не пришла? Вы с ней разве не срослись как сиамские близнецы?
– Театр ее больше не интересует.
– Вот облом. Она единственная среди этих примадонн знала мое имя. А большинство из них, наверное, считают, что меня зовут «Больше света!».
Я невольно смеюсь, и Асада это явно воодушевляет.
– А, так ты все-таки умеешь улыбаться! – торжествующе восклицает он. – Ладно, из какого мюзикла строчка: «Ты одет не полностью, если на тебе нет улыбки»?
– «Энни»[8]8
«Энни» (англ. Annie) – бродвейский мюзикл о десятилетней девочке Энни, основан на комиксе Гарольда Грея «Маленькая сиротка Энни».
[Закрыть].
Широко улыбаясь, Асад садится в кресло рядом со мной.
– Впечатляет. Среди школьников мое знание бродвейских цитат обычно остается незамеченным – и чаще всего неоцененным. Нам здесь нужно больше таких, как ты.
Я сильнее вжимаюсь в кресло.
– Как я?
Асад продолжает беззаботно болтать, будто не понимая, что я мучительно жду от него объяснений.
– Людей, которые по-настоящему ценят театр.
Осознав, что речь идет не о моей внешности, я расслабляюсь и шучу:
– Ну, иногда надоедает смотреть «Настоящих домохозяек».
Асад улыбается.
– Я рад, что ты пришла, Ава.
Я перевожу взгляд на пустые сидения рядом со мной.
– Кроме тебя это никого не радует. Только ты и Пайпер разговариваете со мной.
– Да у тебя на лбу написано: «Не говорите со мной». Даже в коридоре, рядом с Пайпер, ты всегда смотришь в пол.
Осознав, что и сейчас смотрю на свои туфли, я заставляю себя поднять взгляд на Асада. И вижу в его потрясающих, почти черных глазах свое отражение.
– Ничего подобного.
Он улыбается.
– А помнишь, как я пытался пообщаться в твой первый день в школе?
– Ну да.
– Ты совсем не обращала на меня внимания.
– Я решила, что ты просто вежливый и говоришь с пострадавшей при пожаре новенькой из жалости.
Асад закатывает глаза.
– Именно. Я был вежливый, а ты отшила меня.
Бестолковое любопытство – так я охарактеризовала его поведение. Я чувствую, как внутри меня что-то переворачивается, и понимаю, что с Асадом одним определением, нацарапанным в углу страницы, не обойтись.
– Я это к тому, что, может, тебе стоит время от времени поднимать взгляд от пола, – говорит Асад, – а то подумают, будто ты что-то потеряла.
Я запинаюсь, пытаясь подобрать слова. Не улыбайся Асад так открыто и обезоруживающе, я бы сочла его полным придурком – он говорит, что это я виновата в том, что у меня только один друг во всей школе.
Может, я бы даже обиделась, если б его улыбка не заставила меня почувствовать, что этот болтун вполне может стать моим вторым другом.
Босой долговязый парень в черном выходит на сцену и хлопает в ладоши, призывая будущих актеров и актрис занять свои места. Асад задумчиво опирается подбородком на ладонь, словно вот-вот произнесет монолог, достойный Гамлета.
– Если вы пришли сюда без интереса, а только потому, что школа заставляет вас что-то выбрать, или если вы думаете, что упоминание театрального кружка поможет вам при поступлении в колледж, то вы ошиблись. Здесь нет места самозванцам.
Парень делает паузу, оглядывая толпу, его манеры и внушительный рост эффектно работают на сцене. Судя по ухоженной бородке клинышком и короткому хвостику черных волос, он не раз прочел пособие «Как одеваться подобно режиссеру с Бродвея», а на стене его спальни висит фото Лина-Мануэля Миранды[9]9
Лин-Мануэль Миранда (род. 1980 г.) – американский композитор, певец, актер, драматург. Создатель нескольких успешных бродвейских мюзиклов и обладатель множества театральных и музыкальных наград, включая «Грэмми» и Пулитцеровскую премию за драму.
[Закрыть], на которого он явно старается походить.
– Во имя бессмертных слов Полония «Будь верен сам себе», выбирайте: вы с нами или нет?
Повисшую тишину нарушает шорох, привлекающий к себе всеобщее внимание: какой-то мальчишка собирает свои вещи и выбегает за дверь, провожаемый каждой парой глаз в этом зале.
– Для тех, кто остался, поясню – мы не похожи на другие кружки. Театр – образ жизни. Театр и есть жизнь. – Он выразительным жестом указывает на девушку в первом ряду: – Ты найдешь себя на этой сцене, и ее огни раскроют тебя, если ты им позволишь.
Зря я это затеяла. Я бы сбежала за тем бедолагой, не будь приклеена к своему месту из страха прервать грандиозный монолог.
– В этом году мы вдохнем жизнь в эту сцену при помощи… – Для пущей драматичности парень умолкает, наслаждаясь всеобщим вниманием.
Все зрители подаются вперед, и я опасаюсь, как бы Асад не выпал из кресла.
– …«Волшебника страны Оз»[10]10
«Волшебника страны Оз» (англ. The Wizard Of Oz) – американский музыкальный фильм-сказка 1939 года, самая известная и коммерчески успешная экранизация романа 1900 года «Удивительный волшебник из страны Оз». Фильм был номинирован на шесть премий «Оскар», в двух из которых оказался победителем – за лучшую музыку (Герберт Стотхарт) и за лучшую оригинальную песню (Over the Rainbow).
[Закрыть]! – доносится со сцены.
По рядам прокатывается вздох, превратившийся в гул обсуждений.
– Подобно Дороти мы пойдем по дороге, вымощенной желтым кирпичом. Зайдем в темный лес и, преобразившись, с победой завершим наш путь. – Он вновь указывает пальцем на девушку в первом ряду. – Ты готова к путешествию?
Он подает ей руку и буквально выдергивает на сцену. Ряд за рядом все покидают свои места и присоединяются к ним. Встав, Асад поворачивается ко мне.
– Ты идешь?
Я крепче прижимаю к себе сумку.
– Нам что, обязательно туда идти? Мы ведь рабочие сцены. – Я все еще надеюсь, что не так поняла, и будет можно тихо уйти за черные кулисы.
– Это традиция. Идем.
Я качаю головой.
– Я… я, наверное, зря все это…
Глянув на меня, Асад переводит взгляд на сидящих позади учеников, будто впервые заметив, что они шепчутся, наблюдая, выйдет ли девушка со шрамами на сцену.
– «Удача любит храбрых», – пристально глядя на меня, цитирует Асад.
– «Отверженные»? Нет, погоди-ка, это «Аида». Точно, «Аида». Последние строки.
Улыбка Асада становится шире.
– Ты точно наша. Признай, что эти актеры – твой народ. – Он протягивает мне руку ладонью вверх. – Мы пойдем туда вместе.
Его уверенный взгляд унимает мурашки, бегущие по коже. Я беру Асада за руку и под шепотки окружающих мы подходим к сцене.
– Это Ава. Новенькая, – сообщает Асад парню в черном.
Тот протягивает мне руку, и я подаю ему правую, стараясь спрятать левую клешню. На секунду он сомневается, заметив мою компрессионную одежду, но прежде чем я успеваю открыть рот для объяснений, крепко сжимает мою ладонь и втягивает меня на сцену.
– Привет, новенькая Ава. Добро пожаловать в Изумрудный город.
16 марта
Я просыпаюсь от писка.
Воздушный шарик.
«Поскорее выздоравливай».
Кто-то болен.
Кто?
Би-ип.
Би-ип.
Би-ип.
Женщина в голубой медицинской форме.
«Ты в больнице».
Почему?
Я, кажется, вспоминаю.
Что-то случилось. Что-то плохое.
Автомобильная авария?
«Мы ждали тебя».
Где же я была?
Почему так трудно дышать?
Что-то твердое мешает говорить.
Я онемела.
Что-то белое на моем лице.
Я обмотана, словно мумия.
Почему я не могу двигаться?
Вместо рук маленькие белые мячи.
«Ты пострадала при пожаре», – говорит медсестра.
Я обгорела на шестьдесят процентов.
Шестьдесят процентов?
Что же осталось?
У кровати Кора.
Плачет.
Все время плачет.
Боль.
Постоянная боль.
Приходит сон.
Прекрасный сон.
Ты была в огне.
Ты спала
два месяца.
Реальность ускользает, словно бабочка.
Только фрагменты:
Огонь
Дым
Тело
Отец толкает меня.
Меня спасают звезды.
Сквозь туман я понимаю:
Жизнь изменилась.
Навсегда.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?