Текст книги "Передай мне соус"

– Говорит доктор Беач. Я хотел бы знать точно, с кем имею честь разговаривать.

– Я представитель мистера Эмоса Гейджа, который является родственником Элеонор Иден. Она нуждается в операции, и мне хотелось бы знать, насколько это серьезно.

– Она нуждается в срочной операции. Обычно я не обсуждаю состояние моих пациентов даже с родственниками… В данном случае я имею все основания полагать, что операцию сделать пока еще не поздно, но мы не должны затягивать время ее проведения, в противном случае придется делать резекцию окружающих тканей. Кроме того, ситуация в любой момент может стать непоправимой. Пожалуйста, придите ко мне в офис и скажите, кто вы, и…

– Доктор, сколько может стоить такая операция? – спросил я.

– Стоить! – закричал он в трубку. – Стоить, черт побери! Давайте сначала сделаем операцию. Мы поговорим о ее стоимости и о моем гонораре потом. Надо только выяснить, будет ли у нее сто пятьдесят долларов, чтобы внести госпитальную плату. Я согласен на кредит. Она говорила мне, что у нее есть родственник, который, возможно, ссудит ее деньгами, но только через несколько месяцев, после того, как он их сам получит… Не буду от вас скрывать, ей очень нужна операция. Я буду ее лечить, но не могу заплатить за нее госпитальные расходы.

– Значит, ваш гонорар можно пока не оплачивать?

– Я подожду со своим гонораром, можете даже выбросить его в окно. Теперь вы появитесь в моем кабинете?

– Я приеду, – сказал я и добавил: – Но пока не знаю когда. – С этими словами я поспешил повесить трубку, прежде чем он успел мне возразить.

Глава 3

Я позвонил в газету «Дейли трибюн» и спросил телефон справочной библиотеки. Как только я услышал в трубке голос Марлин Хайд, директора этого справочного морга, я сказал:

– Привет, красавица, это Дональд!

– Дональд! Где ты скрывался все это время?

– Был занят.

– Больше не хочу никогда тебя видеть.

– Все еще гоняюсь за убийцами, – попытался объяснить я.

– Ну что же, для тебя было бы лучше приехать сюда и провести некоторую исследовательскую работу.

– Это идея! – вскричал я. – А как насчет того, чтобы разложить материал так, чтобы мне осталось его только просмотреть?

– Я могу это сделать, но хорошо, если бы ты мог не так спешить.

– Ты ускоряешь мой обмен веществ. Я постоянно голоден и всегда готов есть.

– Что же ты мне сразу этого не сказал? Я бы испекла пирог и принесла в офис.

– Договорились. А пока посмотри, что у вас есть на парня по фамилии Элберт Гейдж, который умер несколько лет назад и оставил после себя большое состояние, передав его в опекунский фонд для своего племянника по имени Эмос. Взгляни, может быть, в газетах того времени что-то обнаружишь.

– Как, ты сказал, его имя? Гейдж?

– Да, правильно.

– Я все подготовлю. Когда ты приедешь?

– Через пятнадцать минут.

– Я вся – ожидание.

– Не обманываешь?

– Нет! По крайней мере не я, – быстро добавила она и повесила трубку, прежде чем я успел что-нибудь сказать.

Я тотчас сел в свою развалюшку и покатил к редакции «Трибюн». Оставив машину на стоянке, поднялся в офис.

У Марлин Хайд были рыжие волосы и нежная кожа, какая бывает у рыжеволосых. У нее прекрасный вздернутый носик и фигура, вполне достойная избрания Мисс «чего-то». Несколько лет назад о ней много писали в газетах… Однажды, чтобы только ее позлить, я попросил в газете «Трибюн» файл на ее имя, и, прежде чем она узнала о том, что я ищу, у меня в руках были все вырезки за несколько лет; на фото Марлин резала сырный пирог в то время, когда она была «Мисс Высокое напряжение» на конвенции электриков, или что-то в этом роде…

– Я удивлена, что ты еще помнишь сюда дорогу, – произнесла Марлин.

– Неужели это было так давно?

– Да, это было так давно, – сказала она, беря меня под руку и ведя к столу. – Что ты делал все это время и как твоя ужасная партнерша, вы все еще вместе?

– Она не столько ужасна, сколько производит ужасный шум, вот и все.

– Знаешь, Дональд, я ее презираю.

– Что?

– Она ужасно боится, что ты можешь жениться… Еще одно женское начало… это трудно объяснить. Берта, конечно, любит тебя, но по-своему.

– И по-своему же она меня ненавидит.

– Не уверена, что твоя Берта Кул вообще любит мужчин…

– Да нет, несколько лет назад она была замужем, но все распалось.

– Это ее история, – ответила Марлин. – Уверена, что она сама все испортила.

– О чем-нибудь другом не хочешь поговорить?

– Что можешь предложить ты?

– Как это получилось, что мы стали обсуждать чужое замужество?

– Начала я, – призналась Марлин.

– Я просто подумал, как это могло вообще получиться.

– С мужчинами всегда так, их надо подвести к теме, хотя у них на уме совсем другое.

– Например?

– Ну, кто кого ведет, Дональд?.. Давай перейдем к делу. Скажи, почему ты так спешишь, зачем тебе нужна информация о Гейдже?

– Я действительно спешу, и мне нужен его файл.

Она молча передала мне большой конверт, и я начал его просматривать.

В конверте лежали фотографии покойного дяди и молодого Эмоса тех лет, снятые, возможно, лет десять назад. В конверте также лежала копия одной из статей завещания, из которой явствовало, что завещатель, горячо любивший сына своего брата и не имевший, кроме него, других родственников, сомневался в способности племянника вести себя прилично и с достоинством, в случае если он внезапно наследует столь огромную сумму. Исходя из этого, покойный и завещал все деньги через опекунский фонд. Если к тридцати пяти годам Эмос Гейдж не будет признан виновным в совершении какого-либо серьезного преступления, деньги должны быть полностью переданы ему, а фонд ликвидирован.

Если же названный Эмос Гейдж умрет, не достигнув этого возраста, или будет признан виновным в совершении тяжкого преступления, тогда и только тогда половина всей суммы должна пойти на нужды тех организаций, в которых у завещателя были свои интересы, а вторая половина денег достается наследникам, если таковые, помимо Эмоса Гейджа, отыщутся, или его детям.

Затем следовал список организаций, имевших отношение к системе образования, а также различных благотворительных учреждений.

Одним из опекунов назывался Джером Л. Кемпбелл, именно ему завещатель доверял больше других. В случае его смерти прежде, чем фонд будет ликвидирован, его место должен был занять дублер, имя которого называлось. В случае смерти дублера называлась следующая замена.

Из газетных вырезок я понял, что Кемпбелл был банкиром, а оба его дублера – адвокатами.

Я вернулся к письменному столу Марлин, которая в это время разговаривала по телефону с каким-то репортером из газеты. Разговор был, видимо, забавным, она смеялась, пока разговаривала, и чертила указательным пальцем игривые завитушки на поверхности стола.

Зайдя к ней за спину, я нажал пальцем на рычаг телефона.

В гневе Марлин обернулась ко мне, ее лицо оказалось всего в нескольких сантиметрах от моего, но гнев внезапно погас, и она протянула ко мне свои губки. Я наклонился и поцеловал ее. Это был всего второй поцелуй в нашей жизни. Поцелуй – это все, чего можно ждать от рыжеволосых девушек.

Когда Марлин оторвала свои губы от моих, она тут же с негодованием заявила:

– Я бы очень хотела поверить, что ты разъединил телефон, чтобы меня поцеловать, но интуиция мне подсказывает, что тебе нужны другие вырезки и ты не мог дождаться, пока я закончу говорить.

– Джером Л. Кемпбелл… – проговорил я.

– Настоящий джентльмен по крайней мере солгал бы, – с упреком сказала Марлин.

Она дала мне легкую пощечину, исчезла в комнате, где стояли файлы с информацией, и тут же вернулась с нужным конвертом в руках.

В конверте ничего ценного не оказалось, просто вырезки из различных газет, рассказывающие о человеке, имя которого было более или менее известно в финансовых кругах.

Кемпбелл произносит речь на конференции банкиров, Кемпбелл читает приветственный адрес на деловой конвенции, Кемпбелл – член жюри в дебатах двух колледжей…

Я взял его адрес и вернул конверт Марлин. В этот момент вбежал один из известных газетных репортеров, и Марлин пришлось долго танцевать вокруг него. Я видел, что она хочет хоть на секунду отвлечься, чтобы поговорить со мной, прежде чем я уйду, но тот так и не дал ей такой возможности.

Я тотчас поехал по адресу и сказал секретарю, что хочу видеть Джерома Кемпбелла по делу о наследстве Гейджа. Начался небольшой телефонный перезвон, но потом мне все-таки позволили войти в его кабинет.

Кемпбелл оказался крупным мужчиной с холодным и честным взглядом. Похоже, это было для него привычным делом – изображать искренность с широко распахнутыми глазами. Когда он говорил, то разводил руки в стороны как бы для подтверждения своих слов. Похоже, с годами он набирал вес и теперь смотрел на меня с видом большого мужчины, презирающего таких маленьких, как я, ростом всего каких-то пять футов шесть дюймов и весом не более ста тридцати пяти фунтов.

– Мистер Лэм, – произнес он мое имя, будто объявлял имя собаки, представляя ее на собачьем шоу.

– Я хочу поговорить с вами об имуществе Гейджа и его фонде опеки.

– Что именно вас интересует?

– Хочу узнать историю этого дела.

– Вы газетный репортер?

– Точнее будет сказать, я на вольных хлебах. А сейчас пришел из газеты «Трибюн». Я изучил дело в их архиве, собрал всю информацию об этом человеке.

– Тогда что же вам надо от меня, если вы уже собрали всю информацию?

– Согласно документам, Эмосу Гейджу должно исполниться тридцать пять лет двадцать пятого числа этого месяца. Что тогда станет с фондом?

– С фондом ничего не случится, – холодно промолвил Кемпбелл.

– Вы готовы его закрыть?

– Почему же? Должны быть выполнены определенные условия, а они еще не все соответствуют завещанию.

– Какие условия?

– Условия опеки. По моим данным, Эмос Гейдж сейчас может находиться в какой-нибудь тюрьме.

– И вы не намерены выплачивать деньги в том случае, если он в заключении?

– Вы же познакомились с правилами фонда опеки, – сказал он.

Я кивнул.

– Если он в тюрьме, то весь фонд будет передан различным благотворительным учреждениям. Должен вам сказать, мистер Лэм, что если вы желаете описать данную ситуацию, то я, конечно, одобряю ее с точки зрения разрушающего действия алкоголя на человеческую личность. Я не выдаю секрета, говоря о том, что Эмос Гейдж пьяница. Его дядя знал об этом и резко его осуждал.

– Вы выдаете Эмосу ежемесячную сумму на проживание?

– Да, ему назначено определенное месячное содержание, определить эту сумму было разрешено мне лично… По завещанию, я должен был ему дать не менее трехсот долларов в месяц. Я мог дать и больше, если бы счел нужным.

– Что будет с этими тремястами долларами, когда ему исполнится тридцать пять лет?

– Конечно, эта сумма больше выдаваться не будет. Весь фонд так или иначе исчезнет. Однако в случае, если деньги фонда пойдут благотворительным организациям, я должен буду остаться на своем посту опекуна еще дополнительно три года, чтобы превратить имущество в наличные деньги. Должен вам сказать, что завещание было написано в спешке, но оно юридически полностью законно. Элберт Гейдж откладывал написание завещания до последнего. А умер он через тридцать дней после того, как оно вступило в силу. Вообще это была трагическая ситуация – у такого человека не нашлось никого из родственников, кому бы он мог завещать такие огромные деньги… Это ужасный пример влияния алкоголя на человеческую личность.

– Как я понимаю, если состояние перейдет к Эмосу, то он получит его в форме различных ценных бумаг, которые будут приносить доход?

– Да, правильно, но только в том случае, если оно перейдет к Эмосу. Если же к перечисленным в завещании благотворительным организациям, то я остаюсь на своем посту еще в течение трех лет, чтобы ликвидировать ценные бумаги, постепенно переводя их в наличность и увеличивая оставленную завещателем сумму. Впрочем, я уже говорил вам об этом.

– Вам платят за ваши услуги?

– Я получаю компенсацию.

– Позвольте узнать, сколько же?

– А вот это вас не касается.

– Каким образом выплачивается Гейджу его месячное пособие? Вы посылали ему чек? – спросил я.

– Конечно, нет. Я слишком серьезно отношусь к своим обязанностям. Мистер Гейдж должен был являться в мой офис каждый раз лично. Я выплачивал пособие и получал от него расписку.

– Сколько раз вы заплатили ему более трехсот долларов?

– Я никогда не давал ему более трехсот долларов. Он ни разу не выказал желания исправиться, что было условием увеличения его месячного пособия.

– Вы сами собираетесь найти мистера Гейджа, когда наступит срок окончания работы вашего фонда?

– Конечно, нет, я не собираюсь этого делать. Я попечитель. Это дело самого мистера Гейджа – прийти ко мне после дня рождения и доказать мне, что все условия завещания соблюдены. Если принять во внимание, что время получения его последнего пособия прошло, а он так и не пришел за ним, могу с уверенностью заявить, что у меня все более растет подозрение, мистер Лэм, что с ним не все в порядке.

– Что вы имеете в виду, говоря, что с ним не все в порядке?

– Я говорил вам, что полагаю, у него неприятности, возможно, он даже в тюрьме.

– И если это так?..

– Если он в тюрьме, то деньги переходят к различным благотворительным фондам. Я говорил…

– Надеюсь, вы каждый свой шаг согласовываете с адвокатами?

– Что вы имеете в виду? Мне не нужны адвокаты. Каждый год я иду в суд со счетом фонда. В прошлом году даже удостоился похвалы за образцовое ведение дел.

– А вам, мистер Кемпбелл, было бы неплохо еще раз внимательно посмотреть условия трастового фонда.

– Что вы имеете в виду?

– По условиям фонда, Гейдж получает деньги, если он жив и не был признан виновным в совершении серьезного преступления к тому времени, как ему исполнилось тридцать пять лет.

– Да, правильно, здесь не возникает вопроса.

– А как насчет определения «серьезного»? – спросил я.

– Любое преступление может считаться «серьезным». Все, что может привести к тюрьме. Я знаю, что имел в виду завещатель, и думаю так же, как он.

– Здесь присутствует еще одно обстоятельство, о котором вы, видимо, не подумали, – сказал я.

– Какое же?

– «Признан виновным».

Кемпбелл хотел что-то сказать, но передумал, помолчал, глубоко вздохнул.

– Вы имеете в виду, что… – Он остановился на середине фразы, обдумывая ситуацию.

– Да, да, я имел в виду, что даже если Эмос Гейдж был задержан по обвинению в убийстве, был арестован за убийство и его судили за убийство, если присяжные заседатели не вынесут свой вердикт до двадцать пятого числа этого месяца, то вам придется выплатить ему деньги трастового фонда.

– Почему? – удивился он. – Это ведь смешно и нелепо, мистер Лэм!

– Таковы условия трастового фонда.

– Но не его сущность!

– Скажите, что контролирует такого рода фонды, – невинно задал я вопрос, – дух или буква закона?

– Мистер Лэм, вы намеренно пытаетесь поймать меня на удочку?

– Вы уже сами проглотили крючок без всякого нажима с моей стороны.

С этими словами я вышел из комнаты, ощущая спиной его остекленевший взгляд.

Глава 4

Я решил все-таки направиться по данному мне Бертой адресу на тот случай, если миссис Бакли звонила еще раз и пожаловалась, что я все еще не появился у нее. Я отложил кое-какие неспешные дела и поехал в квартал Рейнголд.

Дафни Бакли оказалась удивительно красивой брюнеткой с черными глазами и волосами цвета воронова крыла. Прекрасная стройная фигура, очень тонкая в талии, но со всеми полагающимися к такой талии совершенными изгибами тела. Ей можно было дать не больше двадцати пяти. Слишком тонкие губы ее не украшали, но она знала об этом своем недостатке и, пользуясь помадой, придавала рту красивую форму, хотя и делала его несколько крупноватым.

Она знала все и о своих достоинствах и прекрасно ими пользовалась: движения ее бедер были мягкими, будто волнообразными; трудно сказать, что было в этих волнующих движениях, но в ходу при стриптизе, когда исполнительница в танце медленно раздевается и так же медленно снимает перчатки, уже и это кажется порочным.

Такой была Дафни Бакли. Она посмотрела на меня, потом отвела глаза, взглянула опять, и я услышал волнующий грудной голос:

– О, мистер Лэм! Ваша партнерша Берта Кул обещала, что вы ко мне придете.

В ее голосе, движении рук появилось что-то интимное, наводящее на мысль о спальне, хотя она сидела в кресле и едва успела произнести первые слова. Я же устроился на диване, вдалеке от нее, и старался вести себя по-деловому.

– Итак, – сказал я, открывая блокнот для записей, – ваш муж исчез, и вы хотите его… вернуть.

Черные глаза с тяжелыми веками быстро взглянули на меня и опустились, будто она боялась, что я прочту в них какие-то ее тайные мысли.

– Может быть, я как раз и не хочу его вернуть. Узнать бы, что с ним произошло. Признаюсь, мои чувства скорее корыстные, нежели супружеские.

– Понимаю, – отозвался я.

– Ничего-то вы не понимаете, – протянула она. – Я вас просто шокировала своим заявлением, признайтесь, вы не привыкли слышать от женщин подобные откровения, не правда ли?

– Женщины всегда полны сюрпризов.

– Я стремлюсь быть искренней и могу себе это позволить. Никогда не любила прибегать к уловкам. Если мне кто-то нравится, я так и говорю. Если же мне кто-то не по душе, люди очень скоро понимают это.

– А сейчас, когда дело касается вашего мужа, вы столь же прямодушны?

– Именно этого я пока не знаю сама, – сказала она, скрестив ноги и проводя указательным пальцем правой руки по натянутому вокруг колена чулку. – Может быть, чтобы как-то оправдать себя, мистер Лэм, мне следует рассказать вам, что муж мой был в поездке не один: он путешествовал с блондинкой, которая попросилась к нему в машину. Пока эта проститутка не появилась на сцене, он звонил мне каждую ночь. Потом же как в воду канул.

– Было бы неплохо, чтобы вы сообщили мне более точные факты, – высказал я пожелание.

– Мой муж продавец. Он хороший продавец, мистер Лэм, но, честно говоря, мы скопили не так уж много денег. Если бы я подала на развод, у нас наверняка не хватило бы средств, чтобы оплатить расходы на судебный процесс. С другой стороны, у мужа были немалые доходы, и мы с успехом вместе тратили деньги.

Я все еще держал наготове свой блокнот и кончик пера в двух сантиметрах от бумаги. На определенный тип клиентов это обычно действовало безотказно.

– Если буду разводиться, потребую от него выплаты алиментов. Я хочу его поймать на месте преступления, мистер Лэм, чтобы уже не возникало больше никаких вопросов.

– Боюсь, что вы обратились не в то агентство, миссис Бакли. Мы не занимаемся вопросами разводов.

– Поверьте, это не дело о разводе: вы должны провести расследование. Я все уже объяснила миссис Кул по телефону; она сказала, что является главой вашего агентства, и я полагала, что этот вопрос решен… Мой муж не просто развратничает. Боюсь, с ним что-то случилось. Он просто не смог бы находиться так долго вдали от меня и ни разу не позвонить. Даже если эта блондинка необыкновенно хороша… Видите ли, мистер Лэм, муж на десять лет старше меня. И если уж говорить откровенно, вспомнить о чисто биологических проблемах, то Малкольм никогда не заметит женщину, если от нее не исходит высокое напряжение… Он всегда с радостью летел домой, очень, очень радуясь возвращению, даже после недельного отсутствия. А на этот раз его нет уже десять дней.

– Ток высокого напряжения? Блондинка? – недоумевал я.

– Да, но, мистер Лэм, я уверена, он все же торопился домой, не мог дождаться, когда вернется. Вот вам… более точные факты. Он ведь прислал мне открытку из Карвер-Сити и одновременно позвонил. Потом позвонил еще раз из Сентрал-Крик. И уже потом у него спустила шина, и он попросил эту блондинку позвонить мне из Роммели.

– И все это пятого числа?

– Все пятого. Только звонок блондинки был утром шестого. Видите, муж звонил мне из Карвер-Сити. В это время он еще полагал, что поедет в Рино, чтобы на следующий день встретиться там с одним человеком. В открытке из Карвер-Сити писал, что будет в дороге всю ночь и что у него в машине попутчик, которого он взял, чтобы разговаривать с ним и не заснуть за рулем.

– Понятно. А как далеко Карвер-Сити от нас?

– Около двухсот сорока миль. Он писал еще, что на дороге много рыбаков, что их машины мчатся, по его выражению, как летучие мыши из ада.

– У вас сохранилась его открытка?

– Конечно.

– А его фотография?

– Конечно, я бы не позвонила в сыскное агентство, не имея его фотографии. Знаю, что вы прекрасно ведете расследования, но и вы не можете вынуть кролика из шляпы.

– Могу я взглянуть на открытку?

– Да, она у меня тут – та, что из Карвер-Сити.

Я сразу почему-то вспомнил об открытке, посланной из Карвер-Сити дядюшкой Эмосом.

– Скажите, обычно ваш муж, когда уезжал, имел обыкновение присылать вам открытки?

– Очень редко, он не любил, чтобы посторонние читали его переписку, предпочитал более удобные и быстрые средства общения.

– Значит, он вам звонил из Карвер-Сити? Так?

– Да, и позже, из Сентрал-Крик.

– Понятно, но открытка пришла из Карвер-Сити? Почему это он решил вам позвонить, а потом еще и открытку прислать?

– В ней ничего существенного не было, так, пустяки, несколько приятных комплиментов. Но самое странное, что, проехав еще двадцать миль, он позвонил мне опять.

– Когда он посылал открытку, то должен был знать, что увидит вас раньше, чем она до вас дойдет по почте.

– Нет, этого он тогда не знал. Когда он послал открытку и потом мне позвонил в первый раз, то думал, что поедет в Рино на встречу с постоянным клиентом. Но после того как он позвонил мне уже из Карвер-Сити, он сообщил по телефону и ему, что состоится их встреча, но тут выяснилось, что клиент заболел. Вот тогда он и принял решение ехать домой и позвонил еще раз из Сентрал-Крик.

– Но ведь вы только что сказали, что не в его обыкновении было посылать почтовые открытки? Что же могло послужить причиной того, что он изменил своей привычке?

– Когда он звонил, то сказал, что станция обслуживания в Карвер-Сити начала бесплатно раздавать открытки с наклеенными марками. На открытке была изображена в рекламных целях эта станция, и там было еще несколько слов о ее работе.

– Теперь понятно, давайте-ка, миссис Бакли, посмотрим на эту открытку.

На картинке оказалась симпатичная, чистенькая станция, и наверху надпись: «Карлайл-Камп сервис». На обратной стороне маленькими буквами было написано: «Станция обслуживания „Карлайл-Камп“ находится при въезде на самую лучшую для рыбалки и охоты территорию штата. Здесь всегда вам мгновенно выдадут самую свежую информацию для спортсменов.

На станции есть безупречно чистые туалеты, телефонные будки с кондиционерами, бьет фонтан чистейшей питьевой воды, стоят автоматы по продаже сигарет и различных прохладительных напитков. Не забудьте остановиться в „Карлайл-Камп“!»

Справа оставлено место для адреса, а слева – для текста.

Малкольм Бакли и написал именно здесь небольшое послание жене:

«Дорогая, я еду в Рино, не забываю о тебе ни на минуту. Я посадил к себе попутчика, похоже, он неплохой парень. Думаю, мы поладим».

Открытка была подписана «Малкольм Г.Б.».

– «Г» – Гринлеаз и «Б» – Бакли? – уточнил я.

Она в ответ кивнула.

– Через полчаса, где-то около полуночи, он позвонил еще раз из Сентрал-Крик. Его голос звучал совершенно обычно, он радовался, что ему удастся приехать домой на два дня раньше, чем он предполагал.

– Что точно он сказал?

– Он сказал, что отменил встречу в Рино и едет прямо домой. Еще добавил несколько слов из нашего личного лексикона, который понятен только нам с ним. Он любил мне звонить из других городов, слушать мой голос и употреблять только нам с ним известные слова. Для окружающих эти слова ничего не значили.

– Могли бы вы мне их сказать?

Она посмотрела на меня странным прямым взглядом и отказалась.

– Зачем вам нужно знать наш код?

– Я и не хочу его знать, мне нужно проверить, что было сказано. На тот случай, если кто-то подслушал ваш разговор.

– Не думаю, что это так уж важно для вас, мистер Лэм. Уверена, что это был его голос, и я чувствовала, что он в прекрасном настроении.

– Хорошо. О чем вы говорили еще?

– Я спросила его, кто оказался его попутчиком. Он засмеялся в ответ и сказал, что у него уже два попутчика. Мужчина, который сел к нему в машину в Карвер-Сити, выпивоха, но вообще симпатичный парень. А вот перед тем как въехать в Сентрал-Крик, к нему подсела и красивая блондинка. «Женщина?» – спросила я. «Молодая женщина, хитчхайкер, попросила ее подвезти», – ответил он. Потом засмеялся и добавил: «Я просто звоню, чтобы сказать тебе, что посадил ее на заднее сиденье. Должен заметить, что это ее удивило. Она, видимо, не привыкла к такому обращению», – пошутил муж. Я ему ответила, что пусть она так и продолжает ехать на заднем. Он засмеялся и сказал, что так и сделает и скоро будет дома.

– Вы не спросили его, зачем это он подвозит красивых блондинок? – задал я вопрос Дафни.

– Конечно, нет, – ответила она. – Любой мужчина на его месте поступает так же. Наступила полночь, и как в это время не подвезти молодую да еще красивую женщину? Мой Малкольм не мог пропустить такую соблазнительную штучку. Да если бы он не был таким, я бы его и не полюбила.

– Что же случилось дальше? – спросил я.

– Дальше? Я решила лечь спать. Проспала часа четыре, потом встала, приняла душ и опять легла в постель, задремала. Около пяти часов утра зазвонил телефон. Это был звонок из другого города. Телефонистка сказала, что звонят из Роммели, Калифорния. Потом я услышала незнакомый женский голос, который спросил, я ли миссис Бакли. Я ответила, что это я. Она сообщила, что обещала мистеру Бакли позвонить мне. Оказывается, у машины спустила шина, и когда он стал ее менять, то обнаружил, что запаска тоже не в порядке. Она уехала от него на другой попутной машине, а он остался ждать ремонтную, которую она обещала для него вызвать по телефону. «Это не так уж далеко, всего миль десять от того места, где я нахожусь», – сказала женщина и повесила трубку, прежде чем я успела ее о чем-либо спросить.

Все это мне показалось вдруг очень подозрительным.

– Телефонистка сказала вам, откуда был звонок?

– Да, из городка Роммели. Я посмотрела потом по карте, это примерно в шестидесяти милях от Сентрал-Крик.

– Продолжайте.

– Дальше я стала размышлять, мистер Лэм. Предположим, он был в десяти милях от Роммели. Ему в таком случае не понадобилось бы пяти часов, чтобы проехать пятьдесят миль. Он бы готов был пройти эти пятьдесят миль пешком – так ему хотелось домой.

Но самое удивительное, что когда утром я позвонила во все ремонтные агентства в Роммели, то оказалось, что ни в одном из них не было заказа на выезд в четыре часа для ремонта машины на автостраде. Был вызов на два часа сорок пять минут, и последний звонок был в три ночи. Мне удалось проверить и эти звонки, но в обоих случаях это был не заказ мужа.

Представляю его досаду, когда он увидел, что и запасное колесо тоже спустило, что он не может двигаться дальше и ему придется ждать ремонтную машину. Конечно, он не захотел оставлять в своей машине незнакомых людей, да и мужчина-пассажир мог бы только вызвать подозрение, прося ночью о помощи. Поэтому он попросил блондинку остановить проходящую мимо машину, чтобы ее подвезли до ближайшего пункта с телефоном, где она могла бы вызвать ремонтников.

Я кивнул в знак того, что внимательно слушаю ее рассуждения.

– Однако это никак не объясняет его пятичасовую задержку.

– Но ведь блондинке тоже требовалось время, чтобы найти попутную машину.

– Наверно, так, но, по-моему, на дорогах всегда достаточно чувствительных мужчин, на которых она могла произвести впечатление, тем более муж сказал, что в тот час там было полно рыбаков, едущих поудить…

– Вы не совсем правы, – возразил я. – Многие водители боятся останавливаться ночью и брать в машину случайного пассажира, будь это самая роскошная красотка. Известно, что некоторые грабительские шайки пользуются услугами таких красоток. Делается все очень просто: если водитель останавливает машину при виде красивой женщины, галантно открывает перед ней дверцу, именно в этот момент несколько мужчин выскакивают из темноты и бросаются к нему с криком: «Руки вверх!»

– Да, вы правы. Однако это может объяснить только то, что она позвонила в пять часов утра. Остается главный вопрос: почему прошло больше недели, а я до сих пор ничего не знаю о своем муже?

– Вы пытались как-то самостоятельно его искать?

– Нет, кроме тех звонков в ремонтные агентства, я просто сидела как приклеенная и смотрела, не отрываясь, на телефон. Правда, я просила полицейского из участка Сентрал-Крик проверить, не было ли там аварии, на отрезке между Сентрал-Крик и Бейкерсфильдом. Но он не нашел ни разбитой машины, ни какого-либо рода аварии. Поэтому я остановилась на своей догадке, и, честно говоря, мне слегка надоело донжуанство мужа. Это же не в первый раз, мистер Лэм, он всегда был бабником.

Я удивленно поднял брови.

– Коммивояжеры вообще странные люди. Торговцы этого типа если много не ездят, то считаются плохими работниками. Коммивояжер, который… Впрочем, я уверена, что половина женщин, встречающихся на вашем пути во время расследований, бросается к вам на шею.

– Вы назвали слишком высокий процент.

Она рассмеялась каким-то особенным, грудным смехом.

– А я думала, вы скажете, что он слишком низок.

– Вы обсудили с Бертой Кул все условия? – спросил я, меняя тему разговора.

– Конечно, миссис Кул назначила цену. Боюсь, мистер Лэм, она человек меркантильный и очень недоверчивый. Она потребовала, чтобы я заплатила деньги вперед, что я и сделала, отправив их с посыльным. Взяла в банке нужную сумму, и она уже у нее.

– У вас с мужем совместный счет в банке?

Дафни кивнула.

– А теперь давайте на мгновение представим иную ситуацию: что, если оставшийся в машине попутчик завладел машиной, связал вашего мужа, доехал до какого-то укромного местечка, ударил его по голове и выбросил из машины? А?..

– Тогда я становлюсь вдовой.

Я посмотрел ей прямо в глаза, и на этот раз она не отвела своего взгляда.

– Да, совершенно верно, в таком случае вы становитесь вдовой. Думаю, миссис Кул должна была сообщить вам, что существует страховка в сумме семидесяти пяти тысяч долларов, размер которой удваивается в случае неожиданной смерти одного из супругов, – сказал я. – Значит, если он мертв, вы устанавливаете этот факт и получаете страховку?

– Естественно.

– А если он жив?

– Тогда я потребую алименты.

– Опишите мне внешность вашего мужа, – попросил я.

– Ну, дайте подумать, – сказала Дафни. – У него темные вьющиеся волосы. Не такие черные, как мои, скорее каштановые. Он не очень высокого роста, около шести футов, весит примерно сто восемьдесят фунтов. Глаза у него голубые.