Текст книги "Матрица жизни на Земле"

Татьяна

Разговор прервал звонок. Альфия и Татьяна[2]2
  Это та Татьяна, про которую я много писал в своих книгах.


[Закрыть] пояснили мне, что звонит какой-то сверхзануда из Украины и что его, сверхзануду, надо обязательно соединить со мной, поскольку он уже не просто «достал», но и, вроде бы, буквально высасывает энергию через телефон.

– А у меня будто бы энергии…, – проворчал я и взял трубку.

Зануду на другом конце провода я терпел минут пять и, несмотря на то, что моей второй этнической Родиной (по маме!) является Украина, начал раздражаться. Мне показалось, что этот человек из Львова и в самом деле сосал мою энергию, подсасывая больше всего в те моменты, когда я был вынужден слушать неинтересные подробности его истории болезни.

– Шеф, брось трубку, на тебе лица нет! – прошептала в ухо мой референт Татьяна Драпеко. – Я так наслушалась, так наслушалась его…

– Дотерплю, – прорычал я.

– Чего, чего? – раздалось с другого конца провода.

Татьяна Драпеко

В конце концов, я обещал сделать все, что можно и не можно… лишь бы этот разговор закончился. Наконец, на том конце провода положили трубку.

– Ух! – с облегчением вздохнул я.

– Чаю налить? – спросила Татьяна.

– Налей, – ответил я.

Татьяна потянулась за чашкой. А я, воспользовавшись моментом, пальцем поднял ее курносый нос вверх, чтобы она важнее казалась.

– Чай разливать – бабское дело, водку наливать – мужское! – назидательно подытожил Юрий Иванович.

А через некоторое время Юрий Иванович благодушным тоном спросил у всей нашей хирургической бригады:

Прозрачненькая австриячка

– Как там прозрачненькая-то, прозреет или нет?

– Австриячка, что ли? – спросила Оксана. – Знаете, Юрий Иванович, сколько у нее крови было! Красная кровь текла, густая, аж жуть, а не прозрачная.

– Так она прозреет или нет?

– Должна… но я не уверен, – ответил я.

– Знаете, что рассказывал мне Анис Хатыпович, которому водители погоняло дали – «министр иностранных дел»? – Юрий Иванович посмотрел на нас.

– Что?

– Оказывается эта прозрачненькая очень хорошо говорит по-английски, поскольку раньше долгое время работала в США. Так вот, она, прозрачненькая-то, рассказывала Анису, что когда ослепла, то тут же другой вид зрения приобрела – тот вид зрения, который позволяет видеть, но для нашего мира негодным является. Более того, три вида зрения приобрела она сразу, что позволяло ей как бы три видеофильма одновременно смотреть. Она, прозрачненькая-то, стала рассказывать о своих видениях сыну своему, австрияку тоже, который, будучи одухотворенным коммерсантом, очень этим заинтересовался. Но невестка ее, прозрачненькой-то, немка такая смачная, стала настаивать, чтобы она, старуха, все же реально прозрела, чтобы она не о каких-то неведомых мирах думала, а могла сама вилкой в тарелке ковыряться… без помощи ее, невестки-то.

Заместитель генерального директора Центра по международным вопросам Хуснутдинов Анис Хатыпович, которому водители дали прозвище «министр иностранных дел»

– Интересно! – возбужденно проговорил я.

– Прозрачненькая, короче говоря, шеф, – продолжал Юрий Иванович, – прозревать никак не хотела. Слепой ей хотелось оставаться, но… зрячей в других мирах. А невестка, немка эта, настаивала, чтобы она, старуха, вилкой самостоятельно в тарелке кондыхалась. Боялась, что она совсем прозрачной от старости и голода станет. А старуха все не ела и не ела, только иногда виски или водку выпивала натощак, чтобы с иными мирами навеселе общаться и им, обитателям других миров, интересной казаться. Короче говоря, стремилась старуха в другие миры, ой как стремилась! Но ей не дала сделать это невестка ее, немка-то, ее ковыряние вилкой в тарелке беспокоило больше всего. А о других мирах она, невестка-то, и не знала, не знает и, по причине своей приземленности, не хочет знать. Короче говоря, боится прозрачненькая, австриячка эта, по нормальному прозреть, потому что ей, прозрачненькой-то, уж больно другие миры понравились, куда она, прозрачненькая, уж больно стремится, что даже вилкой не хочет по тарелке водить.

Э. М.: Это были первые попытки осознания того, что существует альтернативное зрение, когда люди видят не глазами, а чем-то другим… лбом (третий глаз), висками и даже затылком.

– Интересно! – снова проговорил я.

– У меня по этому поводу вот какие мысли появились, шеф! – посмотрел на меня Юрий Иванович. – Причиной того, что ее тело, австриячки-то, прозрачненьким стало, является не только то, что у нее от старости бестелесный дух начал проступать, но и то, что может ее тело начало в другие прозрачные миры переходить.

– Ну вы уж это слишком загнули, Юрий Иванович! – вставился в разговор Андрей Князев. – Науке такие факты неизвестны!

– А что такое наука?! Что такое наука?! – взъерошился Юрий Иванович. – Академики-то, которые сами от возраста уже прозрачненькими стали, до своего полного истления будут утверждать, что истиной последней инстанции будет только то, что они когда-то, когда еще прозрачными не были, на тетрадных листах чугунным пером, которое макалось в чернильницу, написали.

– Почему именно на тетрадных листах? – удивился Андрей Князев.

– Да это к слову.

Прозрачненькая

– Хорошо бы расспросить более подробно, прозрачненькую-то… австриячку! – вмешался в разговор я. – Но она только что после операции, наркоз еще не отошел. Кстати, давайте позовем Аниса Хатыповича! Таня, позвони ему, пожалуйста!

Татьяна пригласила «министра иностранных дел».

– Вызывали? – спросил аккуратный во всем Анис Хатыпович.

Я объяснил, в чем дело.

– М… м… – задумался Анис Хатыпович. – Странно это, странно. Но она не совсем в своем уме, эта… как ее?

– Прозрачненькая, – внес ясность Юрий Иванович.

– Я, тем не менее, – продолжал Анис Хатыпович, – долго слушал ее бред и даже старался вникнуть в суть ее… видений. Я хотел понять ее. Но невестка мешала. Она – абсолютно реалистичный человек, поэтому она, всегда сопровождая свою слепую свекровь…

– Прозрачненькую, – вставил Юрий Иванович.

– В общем, она, невестка… – замялся Анис Хатыпович, – считает, что ее свекровь совсем свихнулась по причине своей старости, потому что для нее уже пришло время покинуть этот мир, и уже вроде как пора…

– Прекратить вилкой по тарелке скрябать, – подсказал Юрий Иванович.

– Да, да… – опять замялся Анис Хатыпович. – Ей, невестке, как я понял, было особенно неприятно кормить свою свекровь, потому что она…

– Прозрачненькая, – опять вставился Юрий Иванович.

– М-м… пожилая очень. – Анис Хатыпович выразительно взглянул на Юрия Ивановича. – Так вот, эта пожилая австриячка все время говорила своей невестке, что будет питаться исключительно водой и ничем более. Только водой! Невестка ей доказывала, что водой питаться нельзя, но фрау…

– Прозрачненькая, – в очередной раз добавил Юрий Иванович.

– Да, да, очень… м-м… прозрачненькая, – нехотя согласился Анис Хатыпович. – Так вот она, пожилая фрау, говорила, оказывается, своей невестке…

– Немке, – счел необходимым уточнить Юрий Иванович.

– Да, да… немке, – слегка сконфузился Анис Хатыпович. – Короче говоря, старушка австрийская говорила невестке-немке о том, что она хотела бы превратиться в воду и жить как вода… а для этого она решила пить только воду и не есть ничего сытного…

– Сало, например, – предположил Юрий Иванович.

– Ну… она же австриячка, а не хохлушка, – начал терять терпение Анис Хатыпович. – Юрий Иванович, не перебивайте, пожалуйста!

– Ладно, – пообещал Юрий Иванович.

– Так вот, – вздохнул Анис Хатыпович, – австриячка, короче говоря, хотела превратиться в воду и даже утверждала, что, увидев новым открывшимся зрением водный мир, влюбилась в него и загорелась желанием жить там, где…

– Нет невестки-немки, – не удержался и встрял Юрий Иванович.

– Юрий Иванович! Не перебивайте, пожалуйста! – попросил Андрей Князев.

– Ладно.

– Вы, наверное, меня поймете, – Анис Хатыпович покосился на Юрия Ивановича, – что в бред о том, что эта австриячка хотела превратиться в воду, я не поверил. Но она знаете о чем еще говорила? Она говорила о том, что если даже и воду не пить, она может стать ангелом, которому никакой пищи не нужно… Более того, если она перестанет не только есть и пить, но и…

– Чего-чего? – не понял Юрий Иванович.

– Если она перестанет… – Анис Хатыпович почесал затылок, – если она перестанет… м-м… думать о чем-либо материальном, а будет думать только о возвышенном, то она может стать высшим ангелом, тем ангелом, который близок к Богу. А это здорово, быть высшим ангелом, говорила австриячка! Но сейчас она готова превратиться всего лишь в… воду, но не в ангела, тем более в высшего. О, какая чушь! Какая чушь! Ты представляешь, шеф, как трудно мне на моем месте каждую чушь иностранного больного выслушивать… российскую деликатность показывать. А старушка эта, австриячка…

– Прозрачненькая, – не сдержал обещания и вставился Юрий Иванович.

Неужели и в самом деле существуют другие миры, где может жить человек?

– Да, да, она! – стал раздражаться Анис Хатыпович. – Старушка эта… м-м… прозрачненькая… все время приговаривала, что зрение разным бывает: иногда появляется зрение, с помощью которого ты можешь водный мир видеть, иногда – зрение, позволяющее видеть мир ангелов, иногда – зрение, дающее возможность заглянуть в мир высших ангелов. И, естественно, она…

– Австриячка, – Юрий Иванович кинул ехидный взгляд на Аниса Хатыпо-вича.

– Да, да, именно так, – не стал спорить Анис Хатыпович. – Так вот она, пр… австриячка, мне говорила, что ее зрение в других мирах ее вполне устраивало и что не было никакого смысла ехать в холодную Россию, чтобы восстановить зрение в обычном мире, где живут не только хорошие люди, но и много таких плохих, таких плохих, как, например…

– Немка, – пришел на помощь Юрий Иванович.

– Вы имеете в виду невестку, Юрий Иванович?

– Да. А кого же еще? Невестки они еще хуже свекровей! Если свекровь – старая стерва, то невестка – молодая стервь, – тоном, не терпящим возражений, произнес Юрий Иванович.

Юрий Иванович Васильев: – Если свекровь – старая стерва, то невестка молодая стервь

– В общем, шеф, – устало обратился ко мне Анис Хатыпович, – наслушался я от иностранных больных такого… и все из-за нашей российской деликатности.

Какие они, Другие Миры?

Я опустил голову и задумался. Потом я встал, закурил и подошел к камину. Я понимал, что бред полоумной австрийской старушки нельзя воспринимать всерьез, но что-то любопытное было в том, что она, старушка эта, не хотела прозревать и хотела уйти в другие миры, странные и загадочные другие миры.

Э. М.: Мой заместитель по диагностике Амир Рашитович Шарипов хорошо разбирается в сути бреда слепых пациентов, желающих уйти в другие миры. Он с ним борется, выводя их в реальный мир.

– Другие миры, другие миры… – тихо проговорил я.

– Чего? – отозвался Юрий Иванович.

– Да так, – ответил я.

А мои мысли уже крутились и вертелись на полную катушку. Аж клокотало все во мне!

– Другие миры, другие миры… – раз за разом повторял я про себя и, конечно же, ничего не мог понять.

От того, что я ничего не знал о других мирах, я начал, вроде как, немного злиться, но вскоре унял в себе это негодование, поскольку до моего сознания с тяжелым скрежетом дошел постулат, что тебе, человеку, дозволено знать столько, сколько дозволено.

Но как хотелось знать больше! Как хотелось! Как хотелось своим сознанием внедриться в глубины мироздания, чтобы хотя бы чуть-чуть ответить на вопрос – кто ты?! Но… мое сознание плавало здесь, в этой комнате с камином, где пила чай уставшая хирургическая бригада вместе с моими секретарями, Анисом Хатыповичем и Юрием Ивановичем. Все было так по земному, так по земному! А так хотелось знать больше!

Я чуть ли ни с головой засунулся в камин, выдувая туда дым сигареты. Я пристально посмотрел на огонь, почти обжигая лицо и как-то сильно-сильно, по-детски сильно, подумал на полную мощь, подумал так, что аж в затылке засвербело.

– Шеф, ты чо, головой решил камин подтопить? – прозвучал голос Юрия Ивановича.

– Задумался я что-то, – пролепетал я.

А в голове непрерывной вереницей бежала мысль без ответа – «другие миры, другие миры, другие миры…». Мне даже показалось, что это словосочетание «другие миры», повторяющееся раз за разом, напоминает стук вагонных колес – «тук-тук, тук-тук, тук-тук…».

– Шеф! Вы ведь хирургический чепчик сажей испачкали! Что за привычка голову в камин совать, а?! – раздался строгий голос Татьяны.

– Да, я нечаянно, – ответил я.

– Выньте голову из камина, а! – В голосе Татьяны появились истерические нотки.

От бесплодности перестука мыслей на тему «другие миры» мое мышление вывело меня на уровень взывания к интуиции, туда, где ты способен лишь тупо долбить себя изнутри, как бы повторяя одно и то же слово: «Подскажи! Подскажи! Подскажи!»

О, как трудно иметь мысль без ответа!

Но подсказки так и не поступало. Перед моими глазами трещал огонь в камине, чуть поодаль мыла посуду секретарь Альфия, операционная сестра Светлана сгребала недоеденную картошку и капусту из тарелок, Юрий Иванович глядел на рыбок в аквариуме… В общем, жизнь текла по своим законам – законам Нашего Мира, которые, наверное… наверное… так отличаются от законов Других Миров, загадочных и… близких… Других Миров, в которых мы когда-нибудь, возможно, и очутимся и будем думать про Наш Мир как про… Другой Мир, став… другими людьми.

Я потер раскалившийся от камина лоб, да к тому же нечаянно пальцами провел по хирургическому чепчику, окончательно размазав сажу по нему.

– Шеф, снимите немедленно чепчик! Снимите! – Татьяна подошла и стянула с меня чепчик. – Лучше сажу по лицу размазывайте: лицо вымыть можно, а чепчик стирать и крахмалить надо.

Моя лысина

Без чепчика с оголенной лысиной я почувствовал себя совсем закомплексованным; мне казалось, что женщины подходят ко мне сзади и смотрятся в лысину, как в зеркало. Неуютно совсем стало.

– Таня! Отдай чепчик! – попросил я.

– Не отдам! – твердо ответила она.

Сидя у камина без чепчика, я загрустил. Комплекс неполноценности, навеянный оголенной лысиной, углубился в душу и постепенно перевел меня в комплекс какого-то очень высокого и даже благородного уровня, тот комплекс неполноценности, когда ты, человек, поднаторев в жизненных мелочах, таких как помыть посуду, разжечь костер или механически произвести половой акт, чувствуешь себя воистину человеком, но как только ты, человек, начинаешь внедряться своим разумом в глубины мироздания, то сразу чувствуешь, что кто-то далекий и очень мощный тихо грозит тебе пальцем, как бы приговаривая, что эти знания «не твоего поля ягодка» и что до этих знаний тебя допустят только тогда, когда понятие Чистая Душа воистину засветится у тебя внутри, да и степень Чистоты человеческого общества позволит тебе передать эти знания людям.

– Шеф! Твоя лысина чо-то совсем покраснела, – послышался хриплый голос Юрия Ивановича.

– Ну… хватит уж о ней, – промычал я. – И так себя ощущаю…

О, как многого я не знал тогда! О, как давил меня тогда комплекс неполноценности! Я еще не знал, что через какое-то время интуиция начнет шептать мне информацию о других мирах и что я, потирая свою лысину, буду иступленно записывать эту информацию с помощью дешевой желтой авторучки, боясь хоть на йоту ослабить накал своих мозгов, хоть на йоту отойти от поглотившей меня интуиции. Да и мысль о том, что тело человека состоит из четырех тел, станет реальной и ясной, будто бы по-другому и быть не может.

– А все-таки прозреет эта «прозрачненькая» в нашем мире или нет? – в очередной раз задал вопрос Юрий Иванович, обращаясь к нашей хирургической бригаде.

– Уж очень тяжело шла операция, – вздохнула операционная сестра Оксана. – Кто знает, кто знает…

– А может быть и не надо ей прозревать-то… в угоду невестке-немке, может быть… может быть… в других мирах лучше? – тихо пробормотал Юрий Иванович.

Все замолчали.

Снежана

Открылась дверь, и громкий голос моего врача-референта Снежаны Леонидовны Одинцовой известил:

– Эрнст Рифгатович! Все больные из наркоза вышли, все нормально, но… вас еще четверо больных ждут на консультацию.

– Устал я, вообще-то, – промолвил я.

– Ну, Эрнст Рифгатович! Они все издалека, уже очень давно ждут.

– Ладно, Снежана. Еще пять минут посижу, а потом пойдем смотреть. Кстати, Таня, отдай мой чепчик, а! Не могу я без него больных смотреть… с голой лысиной!

– Так он же весь в саже! – Таня бросила недовольный взгляд. – Я принесу другой. Но он будет от другого хирургического костюма, поэтому не будет подходить по цвету.

– Пойдет. Неси. Не могу я с… комплексом неполноценности… больных смотреть!

– Несу.

– Эх, Снежана! – проворчал Юрий Иванович. – Нет в тебе философического восприятия жизни, нет. Шеф тут загрустил слегка, даже голову в костер засунул, о мирах стал задумываться, феномен «прозрачненькой» стал анализировать, а ты тут объявилась и начала его в житие-бытие втягивать. Дала бы ему немного погрустить-то!

– Ну, Юрий Иванович… – сконфузилась Снежана.

Снежана Одинцова

– Скажу тебе, – начал распаляться Юрий Иванович, обращаясь к Снежане, – тебе главное – это перед больными покрасоваться. Тебе ведь, Снежанка, хорошо известно, что при виде твоих форм даже самый слепой больной прозреет. Помнишь, рыбак один из деревни полуслепыми глазами за тобой следил, как ты носишься то вперед, то назад. Следил, следил, да не удержался и, как-то по-деревенски, хлопнул тебя в официальном месте по… что у тебя глаза на лоб вылезли, и истерика тебя накрыла. А он ведь, рыбак-то, может, хотел свое зрение проверить – в натуре такие формы существуют или ему, сослепу, они только кажутся. Поэтому, Снежанка, пусть шеф подумает о других мирах-то у костра, не торопи его… успеешь свои формы народу с глазными болезнями продемонстрировать. Ты ведь ничего, Снежанка, не понимаешь в других мирах-то, тем более в другом зрении, с помощью которого, может, и в тебе можно ангельские формы разглядеть. Может, они, твои ангельские формы-то, и являются наиболее привлекательными для тех, у кого со зрением в нашем мире туговато. Австриячка эта, прозрачненькая, не зря ведь говорила, что зрение, исходящее от других миров, заимела и с помощью этого зрения начала даже обычных наших людей распознавать, поскольку в каждом из нас другое начало сидит, которое составной нашей частью является, но невидимым остается. Так что, Снежанка, никто не знает, где у тебя формы-то пышнее – в нашем мире или в каком другом. Вот так вот. Ясно?!

– Ясно, Юрий Иванович, – ответила Снежана. – Но больных-то посмотреть бы надо.

– Пусть шеф еще пяток минут подумает о других мирах и… других телах. Видишь, думать ему хочется! А если мешать будешь со своей торопыгостью, то он, шеф-то, может опять в костер головой засунуться, чтобы от твоей занудливости спастись. Понятно?!

– Понятно, Юрий Иванович. Жду.

Я посмотрел на Снежану. Я очень высоко ценил эту женщину, ценил не только за энергичность и толковость, и, прежде всего, за то, что она была безгранично доброй и, даже говоря про занудство пациентов, произносила это ласково и уютно.

Мысли уже не шли. Татьяна демонстративно надела на мою голову хирургический чепчик. Я пошел смотреть больных.

Во время осмотра больных я говорил степенно и важно, как подобает профессору. Но вскоре корчить из себя важную персону мне надоело… не корчилось что-то. Я начал было говорить с консультируемыми пациентами по душам, но уже следующий больной, то ли из Азербайджана, то ли из Узбекистана, выслушав мою тираду о роли душевного стремления пациента в излечении от слепоты, тут же предложил мне 1000 долларов за увеличение его зрения на 50 % и 2000 долларов, если я подниму его зрение до 100 %.

– О, как приземлены люди! – думал я в тот момент. – Они, люди, склонны все измерять в деньгах, только в этих проклятых деньгах. А где же душевный порыв хирурга, а где же душевное рвение пациента прозреть?! Где?! Где?! А может быть… может быть… в других мирах нет денег и все измеряется в «душевных порывах»… или в чем-то другом?

Закончив консультации, я возвратился в комнату, где горел камин. Я опять подсел к огню. Что-то тянуло меня к нему – огонь, наверное, тянул, который я уже давно считаю Горящим Временем!

– Время сжигает Плохое, – промелькнула мысль.

Э. М.: Этот постулат, что Время сжигает плохое, твердо вошел в мое сознание. Я даже боюсь, когда мне хорошо, а когда мне плохо, я жду, когда Время сожжет плохое. Я очень верю в этот постулат. Он облегчает жизнь.

Оксана Вакула

Открылась дверь, и вошла еще одна, моя четвертая секретарь-референт Оксана Вакула.

– Оксана! Не задавай шефу вопросов, дай ему погрустить у камина, – тут же среагировал Юрий Иванович. – Ты, как я замечаю, часто грустишь, когда делать нечего, а шефу тоже может погрустить хочется. Любой человек должен иметь свободу грусти.

– Хорошо, Юрий Иванович, хорошо, – тут же согласилась Оксана Вакула.

Э. М.: В нашем глазном центре есть отдел психокоррекции зрения, в котором наши психологи учат пациентов прозревать. И одним из серьезных моментов является то, что пациентов учат не пессимистически тосковать, а оптимистично погрустить по поводу своей доли. Ведь грусть – это настрой на борьбу.

– Сядь и тоже погрусти.

– Как скажете, Юрий Иванович.

Наступила тишина. Хирургическая бригада: Андрей Князев, Инна, Оксана Савельева и Света – попрощались со всеми и ушли. Анис Хатыпович тоже ушел.

– Хочу я сказать одну вещь, – прервал тишину Юрий Иванович. – Шеф, он, как видишь, грустит. А ты, Оксанка, со своим незаданным вопросом на его нервы давишь, как немой укор сидишь. Задавай вопрос-то, чтобы я потом шефу очень важные вещи сказал!

Оксана Вакула

– У меня, Эрнст Рифгатович, два вопроса. – Оксана покосилась на Юрия Ивановича. – Я принесла на утверждение макеты посуды для больных – тарелок, чашек, супниц, салатниц и всего прочего с нашей фирменной надписью «Аллоплант», чтобы заказать их на фарфоровой фабрике. Причем мы с сестрой-хозяйкой Ларисой Матвеевной решили, что надо заказывать 300 тарелок на 100 больных – все равно их из-за фирменной надписи на память о нашем Центре на сувениры разберут.

– Не ко времени, – декларативно заявил Юрий Иванович.

– Ну, Юрий Иванович, – взмолилась Оксана, – посуда – это тоже серьезно! Это ведь культура!

– Ну давай. Только короче! – разрешил Юрий Иванович.

Мы рассмотрели все варианты посуды, что-то утвердили, что-то нет, после чего Оксана задала мне второй вопрос:

– Тут один молодой журналист звонил. Он хотел бы написать статью в центральную газету, в связи с чем хотел бы взять у вас, Эрнст Рифгатович, интервью как у исследователя загадок древности. Он был по турпутевке в Египте и очень удивился тому, что там на всех монументах древности изображены люди с головами животных, птиц и пресмыкающихся.

– Ну, Оксана! – взмолился я. – Ну что я сейчас могу сказать ему о людях с головами животных и птиц? Да, я не раз был в Египте, и этот вопрос меня тоже чрезвычайно интересует, но я пока не готов на него ответить. Откажи, короче, ему.

– Шеф! Как ты знаешь, я тоже не раз бывал в Египеде… ой… в Египте, – вмешался в разговор Юрий Иванович. – И скажу тебе честно, шеф, что люди с головами всяких там тварей на меня впечатление произвели большее, чем даже пирамиды. Магическое впечатление произвели они на меня, эти… м-м… твареголовые люди. Я даже, шеф, начал думать о том, какую бы голову на себя примерить.

– И какую бы…?

– Лично мне больше всего понравилась голова… – Юрий Иванович задумался, – птицы этой… с клювом…

– Сокола что ли? – спросила Оксана.

– Да нет, – отмахнулся Юрий Иванович, – другой птицы… как там ее… А-а, вспомнил – чибиса!

– Какого такого чибиса?! – вытаращила глаза Оксана.

– Чибиса, – неуверенно кивнул Юрий Иванович.

– Ибиса, наверное?! – воскликнула Оксана.

– Ну, – засмущался Юрий Иванович, – какая разница – чибис или ибис.

Все громко захохотали, а потом кто-то вспомнил старую песню про чибиса, которую все стали петь хором:

 
У дороги чибис,
У дороги чибис,
Он кричит, волнуется чудак,
Ах, скажите – чьи вы,
Ах, скажите – чьи вы?
И зачем, зачем
Идете вы сюда?
 

Я посмотрел на смеющуюся Оксану. Эта украинская женщина имела одну душевную особенность, которую можно назвать благородной покорностью.