Текст книги "Одиночка"

– Почему? – удивился горец.

– Неправильно это, за мертвых деньги брать, – помолчав, высказался парень. – Не по-божески. Вы люди книги. Мы тоже. И нигде в книге не сказано, что так делать можно. У вас горе. У нас тоже горе. Неправильно это, – закончил он, запутавшись в собственных мыслях. Риторика никогда не была его сильной стороной.

– Молодец, джигит, – хлопнув себя ладонью по колену, одобрил горец. – Хорошо сказал. Так будет, – с этими словами он вытащил из-за пазухи увесистый кожаный мешочек и, коротко размахнувшись, перебросил его парню. – Сто монет, как сказал. Приведи коней.

– Арба проедет, приведу, – кивнул Матвей, то и дело оглядываясь на станицу и в любой момент ожидая выстрела.

Встретить горцев должна была Параша. Парень зарядил ей кремневое ружье, с которым старушка управлялась на удивление ловко.

– Не бойся, – понимающе усмехнулся горец. – Они только тела возьмут. Я не воевать приехал. Мое слово – закон.

Словно в ответ на его высказывание в конце улицы появилась арба, за которой спешили двое грузчиков. Дождавшись, когда они покинут территорию станицы, Матвей наполовину прикрыл воротину и отправился на двор к Никандру, куда увел добытых коней. Быстро отвязав животных от коновязи, он порадовался про себя, что не стал снимать с них седла, и повел всю пятерку к околице.

– Забирай, – протянул он поводья горцу, так и стоявшему у ворот.

– Джигит, урус, – скупо улыбнулся тот, забирая поводья коней. – Меня зовут Махмад-ходжа.

– Елисей, – представился парень местным именем. – Ты правда ходил в Мекку пешком? – не удержавшись, спросил он.

– Знаешь наши обычаи? – удивился горец.

– Я здесь родился, – пожал Матвей плечами.

– Да. Пешком ходил, – кивнул Махмад.

– Хорошее дело, – нашелся парень. – Нам в Иерусалим так просто не пройти. Турки не пускают. Много паломников наших у них рабами стало. Не думают турки, что против воли Бога идут.

– Все в руках Аллаха. Если сильно веришь, дойдешь, джигит, – улыбнулся в ответ горец и, разворачивая коня, громко, так, чтобы слышали его попутчики, добавил: – Живи спокойно, Елисей. Мой род в твой дом не придет больше. Это тебе я, Махмад-ходжа, обещаю.

– Ас-салам, – только и нашел, что ответить Матвей.

– Джигит, урус! – расхохотался горец и пришпорил коня.

– Чего это он такой радостный уехал? – раздался спустя несколько минут вопрос, и Матвей, провожавший гостей задумчивым взглядом, развернулся к бабке.

– Получилось с ним правильно поговорить, – устало вздохнул парень. – Зато слово дал, что из его рода к нам больше никто не придет.

– Да ты никак ему его бандитов бесплатно отдал, – вдруг вскинулась бабка.

– За коней сто рублей взял, а тела отдал, – кивнул Матвей.

– Ай да внучок, ай да хитрюга! – рассмеялась Степанида. – И честь свою показал, и внакладе не остался.

– Откуда чести взяться, ежели мертвыми врагами торговать? – не понял Матвей и, почувствовав слабость, прислонился плечом к воротине.

– Ты чего, внучок? – всполошилась бабка, заметив его состояние. – Неужто поплохело?

– Немного, – нехотя признался парень. – Я домой пойду, бабушка, – отдышавшись, сообщил он. – Тяжело еще мне.

– Ступай, милый, ступай, – закивала Степанида, пытаясь подхватить его под руку.

– Я сам, бабушка. Ты лучше скажи, как Никандра хоронить будем?

– Да как обычно. Домовину ему сыны давно уже сколотили. Вот мы с Парашей его и обмоем, и закопаем, и молитву прочтем, как умеем. Что ж поделать, ежели попа в станице нет. Добрый казак Никандр был. Так что сделаем все, как полагается, – заверила бабка, помогая ему перебраться через тын.

– Спасибо, бабушка. Ты иди, я тут посижу малость, – вздохнул Матвей, тяжело опускаясь на лавку.

Очередной приступ слабости оказался весьма некстати, но организм после болезни все никак не мог вернуться в нормальное состояние. Степанида, убедившись, что с ним все будет нормально, поставила свое ружье к стене и моментально куда-то унеслась. Вообще, Матвея иногда поражала сила и работоспособность этой пожилой женщины. По ее собственному признанию, бабке было уже около семидесяти, а она умудрялась крутиться по дому и перемещаться по двору со скоростью электровеника.

– Да уж. «Были люди в наше время, не то что нынешнее племя: богатыри – не вы», – припомнил он строки из поэмы. – Тут бабка старая шустрит как заведенная, а ты словно развалина кряхтишь, – укорил он себя. – Ладно, что дальше делать станем? – задал он вопрос самому себе и, помолчав, ответил:

– Первым делом себя в порядок приводить. И попутно по всем хатам все полезное собирать. Неприятно, но надо. А еще нужно под себя хоть какой-то транспорт придумать. Если придется отсюда уходить. С голыми руками ты в дороге легкой добычей станешь. В общем, думай, Матвей-Елисей. Головой думай, а не остальными частями тела. И еще. Раз уж попал сюда, начинай привыкать к новым реалиям. Начни с собственного имени. Забудь, что ты Матвей. Теперь ты Елисей Кречет. Казацкий сирота, от болезни память потерявший. На том и стой.

Приняв решение, он облегченно усмехнулся и, откинувшись на стену, прикрыл глаза. В этом блаженном состоянии его и застала бабка, вернувшаяся часа через два. Присев радом с ним на лавку, она устало потерла поясницу и, вздохнув, тихо пожаловалась:

– Едва управились вдвоем. В домовине тяжелый уж больно оказался. Едва не уронили. Ну да справились. А ты у меня как, внучок?

– Жить буду, – привычно отшутился Елисей и едва не выругался в голос за собственную глупость.

– Ну и слава богу, – улыбнулась уголками губ бабка, не обратив внимания на его слова. – Сейчас отдышусь и на стол накрою. Вечерять уж пора. Стемнеет скоро.

– Не спеши, бабушка. Посиди, передохни, – посоветовал парень. – Поесть и при лучине можно. Мимо рта ложку не пронесу. Ты уж прости, но сама видишь, помощник из меня еще тот. Кто бы самому помог, – извинился он, виновато усмехнувшись.

– Да господь с тобой, внучок. Где это видано, чтобы казак в доме хозяйничал, когда баба на ногах? – возмутилась Степанида.

– Так вроде говорят, что мужик все уметь должен, – попытался выкрутиться Елисей.

– Одно дело уметь, а другое – самому возиться. Нет, внучок. Дом – это бабье дело, – не уступила бабка.

– Что-то я запутался, – подумав, признался парень.

– А ты вон Домострой почитай, чтобы путаницы не было. Ты ж в грамоте у батюшки первым был. И церковный, и греческий текст читал легко. А Домострой на старом языке и писан, которым теперь только в церкви пишут. А книжку я тебе принесу, – пообещала бабка, поднимаясь.

– Грамотные тут казаки были, – буркнул про себя Матвей.

Степанида вернулась, неся в руках увесистый фолиант в деревянном переплете. Аккуратно положив его на колени, парень расстегнул замок и, раскрыв книгу, удивленно хмыкнул. С первого взгляда было понятно, что написана она вручную, на старославянском, или церковно-славянском, как его стали называть в его время. С интересом перелистывая страницы, он неожиданно понял, что может разобрать написанное и понимает смысл прочитанного.

Это открытие Матвея обрадовало. Получается, что память бывшего владельца этого тела у него осталась. Это не могло не радовать. Ведь если постараться, то можно будет все это потихоньку вытянуть на поверхность и пользоваться, не особо опасаясь попасть впросак. Полное незнание местных реалий его напрягало больше всего. Если здесь, с бабкой еще можно было сослаться на болезнь, то в большом мире это может и не прокатить.

Увлекшись, он и сам не заметил, что на улице почти стемнело. От книги его оторвал только голос бабки, позвавший парня ужинать. Закрыв книгу, он прошел в дом и, аккуратно убрав книгу на полку, присел к столу. Быстро смолотив полную тарелку каши с кусочками сала, он напился чаю и, прошлепав в свой закуток, рухнул на лежанку, уснув едва не раньше, чем успел улечься.

* * *

Утром Матвей проснулся удивительно бодрым. От вчерашней слабости и следа не осталось. От души потянувшись, парень выбрался из постели и, сунув ноги в мягкие чувяки, отправился к колодцу. Вылив на себя ведро воды, он охнул от холода и, постукивая зубами, поспешил в дом. Растеревшись домотканым полотенцем, Матвей не спеша оделся и, разглядев на столе накрытую полотенцем посуду, обрадовался.

– Золотая бабка. Сама чуть свет умчалась, но про завтрак не забыла, – буркнул он, впиваясь зубами в широкую краюху хлеба.

Быстро уничтожив хлеб и крынку свежего молока, он выбрался во двор и задумчиво осмотрелся. Хворост, принесенный бабкой из лесу, требовал рубки. Прихватив топор, он взялся за дело. К обеду все три вязанки превратились в готовые к употреблению дрова. Вошедшая во двор Степанида, увидев его за делом, одобрительно улыбнулась и тут же, противореча сама себе, заявила:

– Что ж ты надрываешься, внучок? Едва вчера ноги таскал, а сегодня уже за работу ухватился. Полежал бы еще.

– Все в порядке, бабушка, – улыбнулся ее логике Матвей.

– Да где ж в порядке, – не унималась бабка. – Едва жив остался, и все не угомонишься.

– Некогда отдыхать, – помолчав, вздохнул парень. – Сама ж говорила, зима тяжелая будет.

– Это да, – насупившись, мрачно кивнула женщина.

– Ну так чего тогда голосить? – подвел итог Матвей, перерубая очередную хворостину. Одну из последних. – Нам еще по домам пройтись надо. Мне порох нужен. И свинец.

– Ты словно на войну собираешься, – тихо проворчала Степанида.

– Не собираюсь, готовым к ней быть должен, – упрямо набычившись, ответил парень.

– Так я ж не спорю, – развела Степанида руками. – Ты лучше пока к Никандру в дом сходи. Наследник, чай. Не так соромно попервости будет, – вздохнула она.

Только теперь Матвей сообразил, что бабка морально не готова к такому действию. Для нее, всю жизнь прожившей по правде, войти в чужой дом и взять что-то без спроса, не просто запрет. Огромное табу, которое рушит все ее мировоззрение. Кивнув собственным мыслям, он отложил топор и, вымыв у колодца руки, решительно вышел со двора. Не спеша шагая по пыльной улице, Матвей задумчиво оглядывался, пытаясь запомнить, где что полезное лежит. Умершим это уже не нужно, а им с бабкой может и жизнь спасти.

Добравшись до нужного дома, он вошел во двор и, поднявшись на крыльцо, замер, собираясь с духом. Что ни говори, а переступить через собственные моральные принципы было непросто. Глубоко вздохнув, словно перед прыжком в воду, Матвей потянул широкую дверь на себя и, пригнув голову, переступил порог. Дом встретил гостя тишиной. Гулкой, безответной. Зябко передернув плечами, парень обвел комнату быстрым взглядом и, увидев иконы в красном углу, неожиданно для себя перекрестился.

Медленно пройдясь по всем комнатам, Матвей заставил себя заглянуть во все сундуки и, найдя искомое, с облегчением усмехнулся:

– А дед-то запасливый был. Пороху килограммов пять запас. Свинца почти пуд. И где взял только?

Там же, в комнате, где стоял сундук, нашелся и целый арсенал различного оружия. Подумав, Матвей собрал все найденное и, разложив на кровати, хмыкнул:

– Столько не всякая арба за раз увезет. Ладно. Забираем припасы, пороховницы, а про остальное потом подумаем.

Уже выходя, он снова оглянулся на красный угол и, покачав головой, вышел. Матвей и сам не понимал, что его так зацепило, но на мгновение ему вдруг показалось, что лики с икон смотрели на него с потаенной надеждой. Уже стоя на крыльце, Матвей неожиданно почувствовал, что зябнет. Вздрогнув, он тряхнул головой и поспешил на улицу.

Оттащив все найденное, он заглянул к бабке и, убедившись, что до обеда еще есть время, поспешил обратно. Пройдясь по дому Никандра, парень собрал все иконы и религиозные книги. Потом, выбрав один из сундуков, не самый большой, он вытряхнул из него все барахло и, закрыв крышку, попробовал его на вес.

– До церкви дотащить должен, – тихо проворчал Матвей и, вздохнув, поволок сундук к выходу.

На улице, взгромоздив сундук на спину и согнувшись в три погибели, он побрел к церкви. Дверь храма была не заперта. В станице вообще замками не заморачивались. Двери церкви были закрыты на обычный крюк. Отбросив его, Матвей внес сундук и, поставив его на пол, перекрестился. Он и сам не мог бы объяснить, с чего вдруг занялся этим делом, что-то в душе подталкивало его к этим действиям. Перенеся сундук к боковой стене, он вернулся в дом Никандра и, подхватив все, что собрал, снова вышел.

Уложив иконы и книги в сундук, Матвей осторожно закрыл крышку и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь храма. Но стоило ему только развернуться, как парень замер, словно застигнутый за чем-то предосудительным. Перед церковью стояли две оставшиеся в живых старушки.

– Ты чего это затеял, внучок? – задумчиво разглядывая его, спросила Степанида.

– Да вот подумал. Про порох вспомнили, про свинец тоже. Про запасы всякие тоже не забыли. А вот иконы, что в домах висят… Не должны они просто так пропасть. А для икон лучшее место храм божий, – собравшись с духом, пояснил Матвей, смущенно пожимая плечами. – Да и книги тоже не должны.

– Вона как, – удивленно протянула бабка Параша. – А ведь правду кажет малой. Про иконы-то мы и не подумали.

Потом, подойдя к парню, она решительно перекрестила его и, пригнув к себе его голову, троекратно расцеловала.

– Спаси тебя Христос, Елисей. Завтра сама по домам пойду, иконы собирать.

– Их не просто так собирать надо. Сундуки нужны, – принялся пояснять парень, но Степанида перебила его, решительно заявив:

– Елисей, уймись. Мы хоть и старые, но из ума еще не выжили. Поняли уж, как делать надо.

– Прости, бабушка, – тут же повинился парень.

– Бог простит, – улыбнулась она. – Пошли домой. Обедать пора. Да и передохнуть тебе надо. Не оправился еще толком от болезни-то.

Ухватив Матвей за руку, словно неслуха малолетнего, она повела его домой. У колодца, велев умыться, старушка подала ему вышитый рушник и, усадив за стол, принялась кормить чуть ли не с ложечки. Такое внимание Матвея насторожило. Заметив его задумчивый взгляд, Степанида понимающе усмехнулась и, вздохнув, проворчала, неопределенно пожимая плечами:

– Вырос ты у меня, внучок. Совсем вырос. Вон как с иконами ловко придумал. А главное, правильно очень. Доброе дело придумал.

В ответ Матвей только вздохнул, не найдя, что ответить. Во всяком случае, на душе у него было спокойно. Впервые с того момента, как он оказался в этом времени. Невольно переведя взгляд в красный угол, он всмотрелся в писаные лики икон и, в очередной раз вздохнув, подумал: «Ну, хоть что-то у меня вроде правильно получилось».

После обеда Матвей уже более решительно двинулся в поиск по соседним домам. Брал только порох, свинец, иконы и, если находил, деньги. Иконы тут же относил в церковь, а все остальное должно было помочь им с бабкой выжить. Хотя бы до того момента, пока он не придет в себя и найдет себе занятие, которое будет их кормить. Съестными припасами занимались женщины. Матвей только помогал им вытаскивать горшки и ящики из подвалов.

На третий день этих поисков на подворье станичного плотника Матвей наткнулся на сарай, в котором тот хранил готовую доску. Обрадованно оглядев это богатство, парень тихо присвистнул и, покачав головой, проворчал:

– Вот и материал на толковый фургон. Осталось только придумать, из чего ему шасси сделать.

Словно в ответ на свои чаяния, уже на следующий день парень наткнулся на почти новую арбу и в том же дворе нашел тележные колеса. Новенькие.

– Блин, как ворожит кто, – бурчал Матвей, обходя арбу по кругу. – Эти колеса назад, а те маленькие, вперед, для поворота. Осталось все это в кучу собрать, да еще оси хорошие отыскать. Но с этим в кузню надо. Оси нужны железные. А то нагрузишь транспорт, а на первом же ухабе разгружать придется.

Говорить сам с собой он начал, когда принялся шарить по станице. Не так жутко было заходить в пустующие дома. Ведь еще недавно в них жили люди. Радовались, горевали, растили детей, да просто жили, а теперь они стоят пустые. Собрав все нужное, Матвей старательно закрывал каждый дом. Прикрывал окна ставнями и подпирал двери, словно отсекая все прошлое от того, что происходит в станице теперь. Да и не казалось при закрытых ставнях, что пустые дома смотрят на него с укором безжизненными окнами.

Спустя полторы недели такого режима последние обитатели станицы вдруг поняли, что больше ходить по домам смысла нет. Все, что было можно, уже собрано. Сообразив это, Матвей взялся собирать фургон. Натаскав во двор нужной доски, он забрал плотницкий инструмент и взялся за дело. Сухая до звона доска прекрасно обрабатывалась. Матвей изначально собирался делать нечто похожее на те фургоны, что использовали переселенцы в Америку.

Крепкий ящик, который при необходимости можно использовать вместо плота. Но вместо брезентового верха парень решил собрать передвижной дом. Сделать фургон полностью деревянным. Три метра длины, два ширины, с округлой крышей, дверью в задней стене и небольшими окошками на боковинах. Но все упиралось в оси для колес. В кузне подходящего железа не нашлось. Зато все в том же сарае плотника нашлось два дубовых бруса. Для чего он их хранил, осталось загадкой, но Матвей, после долгих размышлений, решил делать оси из них.

Это была еще та работенка. Брус сечением примерно двадцать на двадцать сантиметров пришлось распустить вдоль на четыре части и только после этого начать вырезать саму ось. Обточить высохший дуб самодельным инструментом задача не для слабонервных. А тут еще, вспомнив, как скрипели колеса у горской арбы, Матвей решил соорудить что-то вроде ступичного подшипника. Все из того же дуба. В общем, набив на руках кровавые мозоли и стерев матом язык до самой задницы, он добился желаемого результата.

Смазанные дегтем колеса проворачивались на осях легко, словно по маслу. После долгих раздумий парень решил сначала собрать каркас на колесах и только потом установить на него сам кунг. Так он про себя называл свое сооружение. Но прежде надо было решить, как сделать переднюю ось поворотной. Это было самым сложным.

– Насколько все было бы проще, найдись тут подходящие железки, – ворчал про себя Матвей, ворочая куски древесины.

Ставить переднюю ось на один шкворень, чтобы вся нагрузка ложилась только на него, было глупо. Дерево плохо работает на смятие, и такая конструкция очень быстро сломается. Ось должна быть закреплена жестко. Поворачивать должны только колеса. С этой мыслью он и отправился снова в кузницу. Несколько стальных прутков толщиной примерно с его большой палец нашлись случайно. Осмотрев добычу, Матвей задумчиво хмыкнул и потащил добычу домой. Там, порывшись в сарае, куда снес все старое оружие, он нашел два старых пистолета и, вертя их в руках, проворчал:

– Пруты на шкворни, а стволы вместо петель. Замки оставлю. Пригодятся еще.

Идея заминировать подходы к станице его не покидала. В сараях и тому подобных хозяйственных постройках парень отыскал почти два десятка узкогорлых глиняных кувшинов. Аккуратно отбить горлышко, засыпать вовнутрь порох и мелкую гальку, а вместо запала использовать вот такой кремневый замок. Главное, прикрыть запальную полку, чтобы затравочный порох не отсырел. Веревочку к УСМ, и элементарная растяжка готова. Да, радиус поражения будет не больше пяти метров, но и это уже немало.

В их положении не до жиру. Если один род горцев отказался от походов в станицу, это не значит, что кому-то еще не придет в голову пошарить по опустевшим домам. С этими мыслями Матвей и вернулся к работе. Бабка Степанида, едва сообразив, что он задумал, только удивленно головой покачала, лишь однажды спросив:

– Когда ехать-то собираешься?

– Потом. Просто хочу, чтобы под рукой было на чем уехать, – осторожно пожал парень плечами.

– И куда подашься? – последовал следующий вопрос.

– Пока не знаю. Не думал еще.

– В крепость езжай, – помолчав, посоветовала бабка. – По тракту верст двадцать отсель к горам будет. Там и нравы попроще, и народ все больше наш. Не дадут сироте пропасть. Парень ты вырос рукастый, думать умеешь. Найдется тебе там дело по душе.

* * *

Напильник с противным визгом елозил по стволу, заставляя Матвея, морщиться от этого звука. Но работы парень не бросал. Найденный в одном из домов еще один штуцер сначала его порадовал, а потом заставил крепко выругаться. Как выяснилось при детальном осмотре, оружие было весьма потрепано. Ствол от среза сантиметров на десять треснул, а приклад вообще топорщился щепой. Повертев винтовку в руках, Матвей пару раз приложил ее к плечу, ну, как получилось и, подумав, негромко хмыкнул:

– А ведь из тебя удобный карабин получится. Ствол малость обрезать, приклад новый вырезать, под себя, и очень даже оборотистая штука получится. А главное, заметно легче. В лесу ему цены не будет. Кстати, и калибр тут поменьше вроде, – добавил он, заглядывая в ствол.

Ореховое ложе с прикладом уже было готово и покрыто лаком, найденным все в том же плотницком сарае. Так что теперь Матвей старательно приводил в порядок саму винтовку. Первой его мыслью было сделать себе оружие под унитарный патрон, но вспомнив, что отлить или выточить гильзы ему просто не из чего, отказался от этой мысли. Без серьезного станочного парка это дело было не поднять.

Появившаяся рядом с его лавкой бабка несколько минут удивленно наблюдала за его работой, после чего, не удержавшись, удивленно проворчала:

– А чего это ты решил доброе оружье изуродовать. Сменил бы приклад, и всего делов.

– А ты глянь сюда, – усмехнулся Матвей, разворачивая ствол так, чтобы ей была видна трещина.

– Ох, ты ж беда, – охнула бабка. – Штуцер-то добрый.

– Ничего. Сейчас вот так его обрежу, новый приклад прикреплю, и будет толковое оружие, – усмехнулся парень.

– Да где ж толковое, ежели короткое такое будет. Едва длинней пистоля. Это куда ж с него стрелять.

– Ну, шагов на сорок он точно добьет. А в лесу больше и не надо, – пожал Матвей плечами. – Лес – не степь. Там далеко стрелять некуда. Да и легче он будет, а значит, управляться с ним ловчее.

– Ишь ты. Ловко удумал, – оценила его новаторство бабка. – И, правда, казаки в лес с собой только пистоли завсегда брали. Ружья это уж так, для большого боя.

– Вот и я так подумал, – кивнул парень, возвращаясь к работе.

Треугольный напильник снова визгливо зашкрябал по стали, а Степанида, присев на лавку, тихо вздохнула:

– Эх, рыбки бы сейчас жареной.

– Были бы снасти, я б на рыбалку сходил, – понимающе кивнул парень.

– Так есть снасти. У того же Никандра есть, – вспомнила бабка. – Он до рыбалки очень охочий был. Сходил бы к нему, посмотрел.

– Схожу, – решительно кивнул Матвей. – К ужину схожу. А пока это доделать надо. Если найду снасти, на зорьку за рыбой пойду.

– В сенях посмотри. У него там целый ящик всякой снасти был. И готовые удочки тоже там стояли, – припомнила она.

– Посмотрю, – пообещал Матвей, про себя добавив: «Мне в дороге потом удочки тоже пригодятся. А вообще, к переезду нужно готовиться серьезно. Инструмент весь собрать. Оружие тоже. Брать только огнестрел буду. Белое оружие здесь обычно именное. Нарвешься на родственника, головняка будет мама не горюй».

– Ты потом еще раз по домам пройдись, – вдруг тихо посоветовала бабка.

– Зачем? – не понял Матвей.

– Собирай все, что продать можно будет. Тебе выжить надо, внучок. А то добро уж не нужно никому. Что было нужно, уехавшие забрали. А бросишь, пропадет попусту, – грустно вздохнула женщина. – Я тебе потом черкеску новую пошью. Штаны. А сапоги потом сам себе стачаешь новые. Кожи у деда в сундуке забери. Там их много, – всхлипнув, продолжила она.

– Ты чего, бабушка? – всполошился Матвей и обнял ее за плечи, прижимая к себе. – Я ж сказал, без тебя никуда не поеду. А дальше – как бог даст. Ты лучше скажи, у тебя холстины всякой много?

– А зачем тебе? – моментально насторожилась бабка.

– Одежку особую сделать себе хочу.

– Это какую? – удивилась Степанида.

– Такую, в которой человека в лесу в двух шагах от себя не разглядишь, – принялся пояснять Матвей, вспомнив о такой полезной штуке, как маскхалат.

– Да ты никак воевать с кем собрался! – тут же вскинулась бабка.

– Нет, бабушка. Воевать я не хочу, но готовым ко всему нужно быть, – вздохнул Матвей, возвращаясь к работе.

– Добре. Найду тебе холстины, сколько скажешь, – подумав, кивнула женщина.

Поднявшись, она отправилась в дом. Матвей же, продолжая работать, вернулся к своим мыслям.

«Так. На чем я остановился? Так, инструмент, оружие собрать огнестрельное. Хотя из холодняка тоже можно кое-что прихватить. Нужно только смотреть, чтобы оружие не именное было и в неприметных ножнах. М-да, ситуация. С одной стороны, перед людьми неудобно, а с другой – права бабка. Кому нужно было, уже увезли. А если вся семья вымерла, то пропадет все просто. Вон, скотину всю с началом эпидемии выгнали за околицу, а птицы еще много осталось», – усмехнулся он про себя, припомнив пару эпизодов во время своих походов по станице.

В нескольких дворах обнаружились куры с цыплятами, несколько уток и даже пара гусей, которые встретили неизвестного грозным шипением. Нашелся даже один индюк. Этого бабка с ходу отправила в печь. Благо птица было крупная, и им на троих хватило надолго. Тетку Парашу приходилось брать в расчет постоянно. Пожилая женщина с трудом передвигалась, хотя и старалась не отставать от Степаниды в хозяйственных делах.

За раздумьями Матвей и сам не заметил, как умудрился отпилить кусок ствола. Глухо брякнув, обрезок упал на землю. Обрадованно усмехнувшись, парень прижал ствол коленом к лавке и принялся обрабатывать срез. Заровняв край, он аккуратно снял заусенцы и, повертев получившийся обрезок в руках, прибрал его в сундук. Теперь можно было заняться рыболовными снастями. Выйдя на улицу, Матвей прошел в уже знакомый дом и, пошарив в сенях, нашел сразу три удочки и широкий ящик с плотно прилегающей крышкой, в котором и нашлось все необходимое для толковой рыбалки.

Похоже, старый казак и вправду был большим любителем посидеть с удочкой. Снасти были сделаны тщательно, по-хозяйски. Одобрительно хмыкнув, парень аккуратно прикрыл за собой двери и отправился домой, успев по дороге как следует рассмотреть готовые удочки. Удилища были вырезаны из орешника, а леска сплетена из конского волоса. Кстати, в ящике лежал моток такой же лески.

Увидев его добычу, Степанида радостно улыбнулась и позвала внука ужинать, пообещав поднять с рассветом. Понимая, что ей, как и ему самому, курятина уже поперек горла встала, Матвей покорно кивнул и, умывшись, уселся за стол. Разбудила его бабка и вправду, едва начало светать. Зевая и зябко поеживаясь, парень умылся и, быстро смолотив краюху свежего хлеба с еще теплым, парным молоком, отправился к речке, не забыв проверить состояние своего оружия.

Выходить из дома вооруженным уже стало для него такой же привычкой, как надевать утром штаны.

Пройдя в дальний конец станицы, Матвей перемахнул через ограду и углубился в перелесок. Небольшая быстрая речка с прозрачной ледяной водой всегда изобиловала рыбой. Откуда у него это знание, Матвей так и не понял, так что попросту отнес его к тем, что остались от бывшего владельца тела. Найдя небольшую запруду, он уселся на берегу и, размотав удочки, принялся рыбачить. Червей парень накопал еще прошлым вечером.

К его удивлению, клевать начало почти сразу. Спустя полчаса на кукане висело три карася размером больше его ладони. Увлекшись, Матвей не сразу сообразил, что в соседних кустах что-то шуршит и тихо похрюкивает. Но когда оттуда же раздался негромкий взвизг, парень выронил удочку и выхватил из кобуры пистолет. Из кустов прямо на него вывалился молодой подсвинок. Понимая, что в его нынешнем состоянии даже этот зверь может стать опасным противником, парень плавно сместился за дерево.

Благо зрение у кабана слабое. Зато нюх похлеще, чем у собаки, напомнил себе Матвей, глядя, как животное вскинуло пятачок и принялось принюхиваться.

– Килограммов под восемьдесят зверь потянет, – оценивал парень потенциальную добычу. – Только бы развернулся малость. Мне шевелиться нельзя. Уйдет сразу.

Усилием воли сдерживая нервный тремор в руках, он медленно, буквально по миллиметру поднял ствол пистолета и навел его так, чтобы выстрелить сразу, как только кабан немного развернется. Словно в ответ на его мольбы, зверь сделал пару шагов вперед, к тому месту, где парень недавно сидел с удочкой, и, как следует принюхавшись, начал медленно разворачиваться. Выбрав момент, Матвей нажал на спуск.

Пистолет грохнул, и кабан, громко взвизгнув, припал на передние колени. Бросив пистолет, Матвей выхватил второй ствол и, прицелившись в точку между глазом и ухом, снова спустил курок. На этот раз зверь медленно завалился на бок и забился в агонии, взрывая землю острыми копытами. Бросив разряженный пистолет, Матвей, выхватил бебут, который постоянно носил на поясе за спиной, и, обежав тушу, с размаху всадил кинжал кабану под лопатку, разрубая сердце.

Дернувшись еще пару раз, зверь затих. Старательно очищая кинжал от крови, Матвей только удивленно головой качал, не веря собственной удаче. Но теперь вставал вопрос, как дотащить тушу до дому. Припомнив, что в сарае лежит старое колесо от тачки, он огляделся и, приметив пару подходящих деревьев, принялся сматывать удочки. Проверив, как держатся в кобурах перезаряженные пистолеты, парень поспешил домой. Отдав карасей бабке и рассказав ей о добыче, он прихватил колесо, веревку и поспешил обратно.

Срубив пару жердей, Матвей насадил колесо на ось и, привязав к ней жерди, принялся увязывать добычу. Последним куском веревки он увязал рукояти получившейся тачки и, накинув эту веревку себе на шею, взялся за рукояти. В станицу добычу он притащил, обливаясь потом и чувствуя, как от напряжения кровь гудит в ушах. Бабка, увидев, что он притащил, принялась охать и костерить парня за излишнее напряжение, при этом глаза ее лучились гордостью и одобрением.

Вдвоем они подвесили тушу за домом, и Степанида, отправив его снова рыбачить, принялась точить длинный нож.

– Бабушка, может, этим удобнее будет? – спросил Матвей, протягивая ей бебут.

– От дурень, – беззлобно выругала его женщина. – Это ж оружие. А мне нож по хозяйству нужен. Запомни, Елисей. Кинжалом такие вещи можно только в походе делать. Забыл, как батька тебя учил оружие уважать? – наставительно закончила она, ловко перерезая кабану горло.

– Ну, как скажешь, – не стал спорить Матвей и, прихватив удочки, отправился снова на речку.

– Ты только не долго, – напутствовала его бабка.

– В полдень буду, – пообещал Матвей, выходя на улицу.

То ли и вправду ему везло, а то ли рыба пошла на кабанью кровь, которая натекла в заводь, но рыбалка получилась на славу. Натаскав еще десяток карасей, дюжину красноперок, пару небольших щук и одного сомика, он вернулся домой, чувствуя себя победителем. Еще не дойдя до своего плетня, Матвей почуял умопомрачительный запах жарящейся с луком свинины. Женщины уже успели разделать и разрубить тушу, и теперь бабка Параша тщательно промывала требуху.