Текст книги "Правила покупки волшебных вещей"

Эстер Кун
Правила покупки волшебных вещей

Для Леандра

Esther Kuhn, Kristina Kister (ill.)

Magic Kleinanzeigen – Gebrauchte Zauber sind gefährlich

Copyright © 2021

Magellan GmbH & Co. KG, Bamberg, Germany

Во внутреннем оформлении использованы изображения:

© medejaja, annamyslivets, cherezoff, vectortatu, Veronika Rumko, CitrusStudio, Asakura1102, Isometriq, YelenaS, quinky, cute2u, Regular / Shutterstock.com

Используется по лицензии от Shutterstock.com

В коллаже на форзаце и нахзаце использованы фотографии и иллюстрации:

©Monsalvettshop/ Shutterstock.com

Используется по лицензии от Shutterstock.com

© Гаврюшева А.Е., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Пролог
Начиная с конца

– Мы можем его просто взорвать.

Что?

Что она сказала?

Взорвать меня?!

Я кричу.

Но из горла вырывается только глухое «мпф», кляп плотно заткнул мне рот, я не могу даже нормально глотать.

– Это решать боссу, – как ворон каркает парень, стоящий за мной. У него ломается голос. Звучит смешно. Я бы рассмеялся, если бы только мог. Потом я чувствую пальцы, теребящие повязку на моих глазах. Проверяет, хорошо ли она держится.

– Сойдёт. Он ничего не видит и никуда не денется. Нет повода психовать.

Я мало что могу сделать, чтобы выразить согласие. Поэтому отчаянно киваю, чтобы подтвердить, что я абсолютно безвреден. Если бы я только мог выплюнуть платок изо рта! Я бы всё рассказал. Конечно, соврал бы. Но мне точно пришла бы в голову какая-нибудь хорошая мысль.

– Что, если мы просто бросим его в реку, и все дела? – предлагает Психованная.

Проходит целая секунда, прежде чем я понимаю, о чём она говорит.

Но она же это не всерьёз? Сперва взорвать, а теперь утопить? Мои предплечья начинают зудеть, я хочу почесаться, но это невозможно: обе руки привязаны к хлипкому стулу, на котором я сижу.

– Ты имеешь в виду – убьём его?! – Ворон в таком же ужасе, как и я.

– Нет. Ты прав, – уступает Психованная. – Взорвём ему мозги. Этого будет достаточно.

Она говорит это всерьёз, но Ворон громко смеётся в ответ:

– Ну ты и хвастунья! Ты хоть раз это делала? Так можно и самому мозгов лишиться. Я слышал об одном таком: попробовал – бабах! – и всё.

– Да, тот ещё идиот. Знаю его. Говорят, сам-то он уже ничего вспомнить не может. Сплошная каша в голове. Это была бы катастрофа.

– Так что подождём босса, – повторяет Ворон.

Подождём босса? Хорошая идея. Это даст мне хотя бы немного времени. И я снова киваю.

– Ну ладно, – откликается Психованная. – Принесу-ка я сыворотку правды. Пусть наша птичка сперва споёт, а потом мы отправим её в полёт.

В моей голове, кажется, всё начинает взрываться уже сейчас. Куда же я попал?!

Я невольно вспоминаю, как всё начиналось, и задаюсь вопросом: решился бы я на это снова? Уже зная, что будет в конце?

Потому что ясно одно: когда придёт босс, моё приключение завершится самым ужасным образом из всех, какие только можно представить. Они введут мне сыворотку правды. Я начну трещать как попугай. А дальше – БУММ! И ВСЁ. КРЫШКА.

А началась эта история довольно безобидно. Четыре недели назад. С багажника, полного мягких игрушек.

Глава 1
Одной ногой над пропастью

Я прекрасно помню, с чего началось моё приключение – тот момент, без которого эта история не произошла бы. Это был день, когда я получил самую плохую оценку за контрольную по биологии. Результат: один балл из двадцати. Тема? Что там была за тема? Ах да. Амфибии. То есть лягушки и прочие земноводные. Единственный балл я получил из жалости – за ответ на вопрос о естественных хищниках, угрожающих лягушкам. Я написал «французы».

Как бы то ни было, вся контрольная пестрела замечаниями и исправлениями фиолетовой ручкой. Герр Вебер[1]1
  Фамилия Вебер (Weber) в переводе с немецкого значит «ткач», и поскольку учитель вызывает ассоциации с пауком-ткачом (Weberknecht), школьники называют его между собой Пауком. (Здесь и далее примечания переводчика и редактора.)


[Закрыть], которого все называют Пауком, считает, что его правки дружелюбной фиолетовой пастой приятнее, чем злобной красной. Наверное, стоило ему сказать, что фиолетовый тоже бьёт по глазам, да и цвет пасты не играет роли, если ты в любом случае чувствуешь себя полным невеждой.

Ясно, вы сейчас думаете: «И что? Ничего страшного. Можно же иногда получить и плохую оценку по биологии».

Так-то так. Но не в том случае, если ходишь в такую школу, как моя. Прежде чем поступить сюда в пятый класс два года назад, я всерьёз считал, что в гимназии имени Карла Коха[2]2
  Карл Генрих Эмиль Кох (1809–1879) – немецкий ботаник, считается одним из основателей дендрологии. А фамилия Кох (Koch) в переводе на русский значит «повар», поэтому Тобиас и предположил, что еда в столовой этой школы обязательно будет вкусной.


[Закрыть] непременно должна быть вкусная еда в столовой. Я и не подозревал, что он был не поваром, а учёным и занимался медициной и ботаникой. Откуда мне было это знать? Парень умер больше ста лет назад.

Но в школе его всё ещё очень почитали. Повсюду в коридорах висели его старые фотографии, были поощрительные призы его имени, а на рождественском балу он даже появлялся собственной персоной – его играла директриса фрау Айзенбайс. Между нами говоря, ему даже был посвящён обед. Он состоял в основном из растений и довольно ощутимо пах медикаментами.

– Это просто контрольная, – сказал Паук в этот памятный понедельник. – Она должна показать вам, на каком уровне вы находитесь.

Одной ногой над пропастью, раздражённо подумал я.

– Я хочу, чтобы вы вернули мне свою работу с подписью родителей, – продолжил он.

Ни за что. Показать эту контрольную дома просто невозможно. Мои родители вообще-то ужасно гордятся, что я хожу в их школу. В ту самую, в которой они двадцать лет назад сдали биологию и математику на «отлично». Как назло, они думают, что от людей, одарённых в естественных науках, автоматически должен родиться такой же одарённый ребенок. Но я – живое подтверждение тому, что это не так.

– А в следующую среду вам предстоит большой итоговый тест на определение способностей. Результат покажет, кто из вас в седьмом классе будет обучаться по естественно-научному профилю.

Тест на определение способностей?

Боже праведный.

У меня зачесались предплечья – как всегда, когда я нервничал. Но я постарался успокоиться. Он сказал, в следующую среду. Значит, у меня ещё девять дней, включая сегодняшний, чтобы всё выучить. Проще простого! За это время я уж как-нибудь запомню всю эту ерунду про земноводных и саламандр.

Покашляв, Паук попытался пробиться сквозь поднявшийся шум:

– Помните, что я буду вас бессистемно опрашивать по материалу за целый год.

Материал за целый год?! Значит, земноводных ему не хватит… Я был в отчаянии. Может, и все остальные тоже?

Раздался звонок на последнюю короткую перемену. Я огляделся в поисках помощи и обнаружил много довольных лиц. Я даже бросил удручённый взгляд на контрольную Филины, сидящей передо мной. Безукоризненно, вообще без фиолетовой пасты! Но это было ожидаемо. Большинство в моём классе хорошо разбирались в биологии, Филина же и вовсе была наша Мисс Мозг. В остальном в её черепушке были не все дома, за что за спиной её называли Безумной Филиной. С недавних пор она повадилась ходить в пронзительно цветастых и в основном полосатых шерстяных шапках и шарфах. Что, простите? В июне, в двадцатипятиградусную жару!

Но я решил на неё не равняться. Это совсем другой случай! Другая вселенная! Поэтому я пихнул локтем своего лучшего друга и соседа по парте Леона. Благодаря ему я был не единственным, в ком ошиблись родители. Леону подошла бы гимназия имени Пикассо, потому что он действительно здорово рисует. Несмотря на это, он отчаянно пытался догнать Карла Коха, шагающего для него слишком широко.

– Что? – немного нервно спросил Леон.

– Всё фиолетовое. А у тебя?

Он заколебался. Может быть, ему стыдно, так же как и мне.

Он неохотно придвинул мне свою работу.

Сперва я не мог даже слова вымолвить – настолько был шокирован.

Восемнадцать баллов из двадцати?! ЧТО?!

– Ты кто? – с подозрением спросил я. – И что ты сделал с Леоном?

– Не говори ерунды.

Почему он так нервничает – при таком-то результате?

– Докажи, что это действительно ты! – съехидничал я, вызывая его на словесную дуэль. Это была наша любимая игра на перемене: каждый называл первую ассоциацию, приходящую в голову в ответ на слово товарища. Я начал:

– Кровь.

– Мертвец.

– Могила.

– Зомби.

– Топор.

– Ай.

Ну ладно. Это всё-таки он. Однозначно. Эта игра всегда в какой-то момент заканчивалась у Леона этим «Ай».

– ТоХо, дружище! Тебе бы подумать о репетиторе.

ТоХо. Ещё одно доказательство. Потому что так меня называет только Леон. Он наделил меня этим прозвищем в мой первый же день в школе: «То» от «Тобиас» и «Хо» от моей фамилии «Хоппе».

– С каких пор ты ходишь к репетитору? – с удивлением спросил я. Он не говорил об этом ни слова.

– Где-то недели три.

– Почему ты ничего об этом не рассказывал?

– Родители не хотят, чтобы кто-нибудь знал. Им стыдно, что я с трудом справляюсь в естественно-научном классе. Поэтому никому ни слова.

Я тут же подумал о своих родителях. О разочарованном лице профессора Хоппе, преподавательницы биологии в университете, и о грустном лице доктора Хоппе, с недавних пор начальника отдела в банке Линнеберга.

Потом на ум пришло слово «таксолухи». Так называли здесь десять процентов учеников, занимающихся в гуманитарном классе: олухи, которым не удавалось сделать настоящую карьеру и которые после школы становились таксистами. Я с остервенением почесал левое предплечье. Казалось, что в меня впилась тысяча крошечных насекомых.

Леон как будто прочитал мои мысли.

– Или ты хочешь закончить как Жуткая тень? – спросил он.

Майк, или Жуткая тень, как его вполголоса называли многие, был вполне нормальным парнем, пока в прошлом году не провалил экзамены в естественно-научный класс. И за лето он слетел с катушек. Когда он вернулся после каникул, то носил только чёрные шмотки, больше ни с кем не разговаривал и всё время крался через школьный двор как серийный убийца. Но я его понимал. Его мамой была директриса Айзенбайс. Наверняка у него дома творится кромешный ад. Я очень жалел его. Нет. Я не хотел закончить как Майк. Ни в коем случае!

Глава 2
Багажник, полный мягких игрушек

После уроков я бесцельно слонялся по школьному двору вместе с Леоном и вдруг увидел свою маму, стоящую у ворот. Что ей здесь понадобилось? Мне уже не семь лет, я прекрасно могу сам добраться до дома на трамвае.

С тех пор как мы переехали в Восточный квартал, дорога домой была такой лёгкой, что я справился бы с ней даже в детском саду. Маме абсолютно незачем забирать меня из школы. Неловко было ещё и потому, что она припарковалась под знаком «Парковка запрещена».

– Эй, Леон. Здесь моя мама. Не хочешь поехать с нами? – спросил я приятеля, потому что как раз в тот момент увидел Паука, выходящего из соседнего здания, и услышал в голове его голос: «Пожалуйста, верните мне свою работу с подписью родителей». Я должен срочно придумать, как получить подпись мамы, не показывая ей контрольную. Попутчик был хорошей тактикой. По крайней мере, пока Леон в машине, она не станет задавать мучительные вопросы о школе и у меня будет немного времени на размышление.

– Спасибо, но меня подвозит Ханна, – сказал Леон, и я заметил его старшую сестру, которая как раз въехала за ним на школьный двор. В серебряном шлеме, с короткими розовыми волосами и на розовом мотороллере, она выглядела словно праздничная хлопушка.

– Может, рубанём в компьютер? Можешь заглянуть ко мне сегодня вечером? – ещё успел спросить я, пока Леон торопливо садился на мотороллер.

– Привет, мелкий, – равнодушно поздоровалась со мной Ханна, будто совершенно не замечая Паука, с мрачной миной бросившегося к ней. Она была уже в одиннадцатом классе и точно знала, что проезд по школьному двору строго запрещён.

– Ну что? Ты придёшь? – спросил я ещё раз.

– Прости, может, в выходные? Вся неделя загружена. Ну, ты знаешь. Футбол, художка, плавание, ну и репетитор. – Он быстро натянул второй шлем, и мопед с треском укатил со двора.

Увидев это, Паук сменил направление движения и теперь, размахивая руками, шёл к моей маме, его тонкие волосы развевались на ветру. Своими длинными худыми ногами и долговязой фигурой он сейчас действительно напоминал паука. Надеюсь, он собирался указать ей на неправильную парковку, а не поведать о моих школьных успехах.

Нет, ну серьёзно!

Амфибии и саламандры.

Я же пытался запомнить подробности. Вечером перед контрольной я всё хорошенько прочитал. Клянусь. Но за ночь все данные каким-то образом стёрлись с жёсткого диска моего мозга. Понять не могу, как так вышло!

В панике я бросился вперёд, чтобы предотвратить худшее. Но мама и Паук уже разговаривали. Я видел, как шевелятся их губы, и пытался понять по их движениям, о чём идёт речь. Но это было невозможно.

– Как я уже сказал, – услышал я ворчание Паука, подбежав к ним ближе, – это пожарный въезд. Здесь нельзя парковаться.

– Конечно-конечно. Я поняла, – кивнула мама. – Я сейчас же уеду. – И она улыбнулась своей самой прекрасной сияющей улыбкой.

Герр Вебер, пожелав ей хорошего дня, повернулся на каблуках и важно пошёл прочь.

– До скорого! – крикнула мама ему вслед, как если бы они были лучшими друзьями.

Сказал ли он что-нибудь о моих оценках? За секунду до того, как я подошёл? Я присмотрелся к её взгляду, но она не выглядела сердитой. К счастью.

Но тут я заметил другую проблему.

Вся машина была забита коробками и мешками. Свободными оставались только два передних места. Леон бы в любом случае не поместился.

– Удивился, что я приехала? – спросила мама. – Я подумала, что заберу тебя сегодня и мы вместе вывезем все старые вещи.

Неделю назад мы перебрались в Восточный квартал. За два дня до прибытия грузовика, который должен перевезти наши вещи, мы упаковали их в бесчисленные ящики, и в доме царил хаос.

– Я взяла отгул на сегодня и перебрала вещи, – она смущённо улыбнулась. – Ничего не говори. Я знаю, что было бы разумнее сделать это до переезда.

Я почуял неладное:

– А что там такое?

– Моя одежда и твой старый хлам, который действительно пора выбросить.

Это звучало плохо, очень плохо.

– Что за хлам? – спросил я недоверчиво.

– Ну… Я подумала, мы могли бы осчастливить других. Поэтому я хотела привезти вещи в Союз защиты детей, а они потом подарят всё это нуждающимся малышам, которые уж точно порадуются новому мягкому другу.

– Ты о чём, мам?

Поколебавшись, она открыла багажник и пробормотала что-то из разряда «Ты ведь всё равно уже слишком взрослый для всего этого».

И вот что я увидел: две переполненные бельевые корзины со всеми плюшевыми друзьями моего детства. На меня грустно глядели овечка Лулу и кальмар Йотти. Пристально смотрел глаз тигрёнка Тимура. Посреди плюшевой горы я обнаружил ещё панцирь черепахи Йоланды и единственный розовый рог Фрица.

Но моё сердце разбил укоризненный взгляд другой мягкой игрушки.

Ушастик!

Она решила отдать Ушастика. Вот это уж ни за что! Ушастик был не просто каким-то серо-белым зайцем – он был моим лучшим другом, моим защитником, моим товарищем. Мы каждый вечер засыпали вместе: я обнимал его и прижимал к сердцу.

– Ушастик никуда не едет, и все остальные тоже! – крикнул я. Я так разозлился, что только сейчас заметил, что за нами с интересом наблюдают. В двух метрах от нас стояла Филина и как загипнотизированная смотрела на гору мягких игрушек. Сегодня она надела полосатую жёлто-фиолетовую шапку, из-под которой торчали две шерстяные красно-коричневые косички, и подходящий шарф, который был длиннее джинсовой юбки. Его бахрома болталась вокруг голых коленок.

Я тут же отбросил Ушастика, как будто у него была смертельная заячья чума, и закрыл багажник. Мне стало очень неловко.

– Поехали, – прошипел я маме и сел в машину, не глядя на Филину. Только когда мы уже тронулись с места, я рискнул взглянуть в боковое зеркало и увидел, что она всё ещё стоит, будто пригвождённая к месту, и смотрит нам вслед.

Вот тогда всё и началось. Но понял я это гораздо позже.

В тот момент я был просто в ярости. Я не знал, что больше вывело меня из себя: что мама хотела отдать Ушастика и других моих товарищей – или что Филина наблюдала за этой сценой. Если она кому-нибудь расскажет, мне останется просто пропустить итоговый тест, сразу купить себе чёрную одежду и присоединиться к печальным таксолухам. Потому что при любом раскладе я стану посмешищем для всей школы. Навсегда.

– Как дела в школе? Было что-нибудь интересное? – спросила мама, когда мы проезжали мимо сада с цветущими розами. В отчаянии я взмолился о вдохновении и тут заметил среди белых и красных розовых кустов своего отца. Это была странная картина. Он сидел совсем один на парковой скамейке и ел гигантский сэндвич из багета.

– Там папа! – крикнул я.

– Где? – мама быстро посмотрела в ту сторону, но мы уже проехали мимо.

– Вон там. В саду.

– Папа в парке? Посреди дня? У него нет на это времени. Он же теперь начальник, – при этом она слегка хихикнула, из чего я заключил, что ей отец вообще-то совсем не кажется похожим на начальника. По крайней мере, дома. Хотя я был на сто процентов уверен, что это был он, спорить я не хотел.

– Наверное, ты права, – промямлил я и был рад, что на этом школа была забыта. Сейчас я просто хотел домой – но, вместо того чтобы повернуть налево, мама перестроилась и поехала прямо.

– И куда ты едешь?

Она показала большим пальцем на барахло, сложенное сзади.

– Там есть что-нибудь ещё, о чём я должен знать? – Я испугался за свою коллекцию Лего.

– В основном одежда. Я хочу, чтобы её раздали бездомным. Но не переживай. Там почти все вещи мои. Иногда нужно просто избавиться от балласта, чтобы пойти по новому пути.

Я не понял ни слова. Идти по новому пути, сдав одежду? Иногда взрослые такие странные.

– У тебя ещё есть шанс передумать, – сказала мама, когда мы переехали через мост. – Сейчас мы поедем мимо Союза защиты детей. Он как раз по пути. Мы можем ненадолго остановиться. – Она всё ещё хотела сдать мои игрушки и пыталась меня переубедить. – Ты сможешь сделать перестановку в своей комнате. Сделать её молодёжной. С крутыми постерами и прочим.

– Молодёжной? – переспросил я и незаметно почесал правую руку. Она адски чесалась.

– Тебе двенадцать. Поверь мне, очень скоро всё изменится. Когда появятся первые прыщи, это будет значить, что меняется гормональный фон. Тогда всё и начнётся.

О чём это она?

– Начнётся что?

– Ну, половое созревание. По крайней мере, об этом говорит прыщик у тебя на носу.

– Прыщик?!

Я тут же потрогал нос пальцем. Там был холмик. Я нервно опустил козырёк над лобовым стеклом и открыл зеркальце. Действительно. На кончике моего носа красовался жёлтый гнойник. О боже!

– Это нормально для подростка. Сальные железы закупориваются, и при размножении пропионовых бактерий возникают воспалительные папулы и гнойные пустулы.

– Мама. Прекрати. – Я терпеть не могу, когда она включает профессора и жонглирует сложными словами.

– Но это так. Совершенно нормальные биологические процессы. Ты становишься мужчиной.

С ума сойти, как она иногда умеет действовать на нервы! Я бы с удовольствием заткнул уши.

– Итак, позади нас офис Союза защиты детей. Решайся. Что с мягкими игрушками? Ты уже несколько лет не играешь с ними.

Я совсем запутался. Может, она права и я действительно уже слишком взрослый? Неужели стать подростком и обустроить себе молодёжную комнату значит избавиться от любимых игрушек? И что это вообще такое – молодёжная комната? Звучит так, будто мы вернулись в восьмидесятые.

– Я с ними больше не играю, это правда, – сказал я настолько спокойно и хладнокровно, насколько это было возможно. – Но в нашем доме сейчас достаточно места.

Мама тяжело вздохнула:

– Как хочешь. Тогда они отправятся в подвал.

В подвал?!

Я представил грустные глаза Ушастика, сидящего в одиночестве в темноте. Но это всё равно лучше, чем отдать его.

Поэтому я неуверенно согласился:

– Ладно.

Было кое-что, о чём я не сказал, но довольно отчётливо почувствовал: я любил каждую мягкую игрушку всё так же сильно, как и в тот день, когда её получил. И никакому прыщику на носу этого не изменить!

Глава 3
Странные происшествия

Когда мы приехали домой, мама отправила меня прямиком в мою комнату делать уроки. А сама в это время перетаскивала бельевые корзины с мягкими игрушками в подвал. Мне срочно нужен был план. Я её знаю. Она подождёт пару недель, пока история не порастёт травой, и тогда мои мягкие друзья незаметно исчезнут. Таким же таинственным образом испарялись многие мои вещи. Иногда она спрашивала, можно ли подарить экскаватор ребёнку госпожи такой-то или книжку с картинками – ребёнку господина такого-то, но вещей пропало гораздо больше, чем экскаватор и книжка.

К тому моменту как я отправился спать, было ясно как день, что я должен спасти хотя бы своего любимого друга. Без Ушастика будет казаться, что у меня отняли руку или ногу. Я не мог заснуть целую вечность и на следующее утро чувствовал себя так, словно меня переехал автобус.

Усталый и в дурном настроении, я пришёл на кухню, где, похоже, что-то праздновали. По радио женский голос, сопровождаемый громкими басами, пел «It’s my life», а мама, высоко подняв руки, танцевала перед грохочущим миксером, периодически постукивая пальцами по столешнице. Но самым странным в этой картине были не танцы и не смузи, а её костюм. Она была в чёрных сверкающих легинсах и жёлтой майке, а на голове у неё красовалась повязка.

– Доброе утро, солнышко, – сказала она, размахивая головой, и весело включилась в песню: – It’s my life… – Потом она перелила бурую жижу в стакан и протянула его мне: – Хочешь глоточек? Это очень полезно. Со шпинатом и свёклой.

По утрам она всегда была уже одета с иголочки, в основном в блузку и шикарный брючный костюм. И пила кофе.

А это не моя мама!

Поэтому я спросил:

– Ты что, не собираешься на работу? – Я перелез через коробки, оставшиеся после переезда, чтобы добраться до кухонного стола.

– Конечно собираюсь. Но только после пробежки, – она улыбнулась, как будто не сказала ничего странного, и рядом с моими хлопьями, в которых плавали ягоды малины и кусочки банана, поставила какао.

Пробежка?! Она только что сказала «пробежка»?!

Было уже 7.15!

Через пятнадцать минут мы вместе вышли из дома. Закрывая за собой дверь, я услышал звук смыва в туалете наверху. Папа только что встал. Ему нужно быть в офисе только в девять, вот счастливчик.

Снаружи меня бурно встретил Колумб. Он положил передние лапы на ограду соседского участка и глубоким собачьим басом пожелал нам доброго утра. С его морды стекала слюна. Мама с отвращением отвернулась.

– Ненавижу собак, – сказала она сквозь зубы. – Он почти с телёнка. Боже мой. Как собака может быть такой большой?!

– Это леонбергер, – пояснил я. Это я узнал в Интернете. – Одна из крупнейших пород собак.

– Какое счастье, что между нами забор, – сказала мама. Она вспотела ещё до пробежки. Наверное, от страха. Когда она была маленькой, её покусала такса по кличке Эдгар. Будучи биологом, мама может препарировать лягушек, но вот погладить собаку – ни за что. И это немножко странно.

А я, наоборот, люблю собак и уже при переезде обрадовался соседскому животному, владения которого располагались в палисаднике. Там стояла будка в форме корабля, и на голубых досках его хозяин написал белой краской «Колумб». В двух метрах от будки над газоном возвышались якорь и мачта, на которой каждый день развевался новый флаг. Сегодня это был флаг Евросоюза, синий с жёлтыми звёздами.

У ворот мама остановилась и достала из почтового ящика записку. Закатив глаза, она развернула её и прочитала вслух:

– «Небольшое замечание. Жёлтый мешок всегда вывозят по средам в чётные недели, а не по вторникам в нечётные. С уважением, Альфред Боненбергер, капитан в отставке». Ненавижу соседей, – буркнула мама и, пробежав метр до мусорного ведра, выбросила листок. Затем она нагнулась и тщетно попыталась дотянуться пальцами до своих ступней. При этом её живот сложился в несколько жировых складок, образовав подобие горной цепи.

Наконец-то из-за угла вывернул Леон. Круто, что теперь мы живём всего в двух улицах друг от друга. Этому я радовался больше всего. Каждое утро он встречал меня, чтобы вместе бежать на трамвай.

Прежде чем Леон дошёл до нас, мама схватила меня за руку. Она уже тяжело дышала после пары упражнений на растяжку.

Надеюсь, она не спросит меня про школу, пронеслось у меня в голове. У меня вообще-то всё ещё не было плана. Завтра я мог бы выкрутиться, сказав «я совсем забыл», но до пятницы мне непременно нужно заполучить эту дурацкую подпись.

– Ты можешь сделать мне одолжение? – спросила она.

Я кивнул с облегчением.

– Ты не мог бы называть меня Энди?

– Энди? – переспросил я.

– Да. «Андреа» звучит так, будто мне восемьдесят. «Энди» мне нравится больше, – и она ласково потрепала меня по голове, словно я был Колумбом, и побежала дальше.

Всю дорогу к школе я раздумывал над этим последним разговором. Энди? Но это же глупо. Я никогда бы не смог произнести это имя. Я всегда называл её мамой, с недавних пор иногда ещё и «мать». Просто потому, что это круче. Но Энди?!

– Всё в порядке, ТоХо? – Леон вырвал меня из размышлений и добавил: – С Безумной Филиной что-то не так.

– Да, она носит летом шерстяные шапки. Это странно, – ответил я.

– Я не о том. Она всё время пялится на нас.

Тогда я проследил за его взглядом – и в толпе детей, едущих на трамвае в школу, обнаружил Филину. Она всегда выходила на следующей остановке после нас, и обычно я не обращал на неё особого внимания. Она часто говорила с какой-то девочкой из седьмого класса. И вот это уже несколько раз бросалось мне в глаза, потому что эта девочка была действительно необычайно красивой. Иногда они казались похожими друг на друга, но через мгновение это сходство пропадало. Хотя в принципе мне было на неё плевать. Девчонки меня не очень интересовали. Они не разговаривали со мной, а я с ними. В нашем классе такой негласный закон: мальчики тусуются с мальчиками, а девочки – с девочками. Кроме групп, в которых мы занимались проектами: там нас перемешивали. Но это ещё можно кое-как выдержать. Они же тоже люди, и совместную работу вполне можно пережить, даже если друг другу сказать нечего.

Но сейчас я заметил, что Филина действительно глазеет на нас. Она не отводила взгляда и не притворялась, что это просто случайность, а всё так же бесцеремонно таращилась. Я невольно вспомнил вчерашний день, багажник, забитый мягкими игрушками, и был готов провалиться сквозь землю. Потом я увидел, как Филина перешёптывается с той самой девочкой. Может, она как раз рассказывает историю про Ушастика? Обе захихикали. Девчонка точно всё разболтает другим. И все крутые ребята будут до слёз смеяться надо мной.

– Кто это с Филиной? – спросил я у Леона.

– Ты что, серьёзно? – Леон покачал головой. – Это же Ариана, её кузина. Её все знают. У её родителей бистро «Руссо». – Он посмотрел на меня так, будто ждал от меня какой-то реакции.

– Не знаю такого.

– Ну, как всегда. Ты просто слепой. Это бистро напротив вашего дома. На другой стороне улицы. Чуть выше по холму.

Как только он это сказал, у меня перед глазами появилась вывеска.

– Ладно. Тогда знаю. Но я никогда там не был. Я же только приехал в этот район.

– Тогда тебе пора туда сходить, – сказал Леон, – и попробовать картошку фри из корня маниоки с сырным соусом. Она зашибенная! – Он захихикал: – Кажется, она на тебя запала.

– Замолкни! – прошипел я. Мне было совсем не до смеха.

В течение дня настроение у меня продолжало портиться. Сначала мне казалось, что это просто безумное совпадение, но я действительно начал везде замечать жёлто-фиолетовую шапку Филины. Она преследовала меня. Если я покидал класс, она шла за мной. Стоило мне выйти из мужского туалета – она тут же выходила из женского. В очереди за булочками она подошла ко мне так близко, что я почувствовал на своём затылке её дыхание. Я замер, ожидая, что она сейчас станет шептать, угрожать, шипеть мне в ухо. Но она со мной так и не заговорила. Просто следила за мной. Совсем двинутая.

Даже на перемене от неё не было спасения. Безумная Филина держала меня на мушке и подбиралась всё ближе. Метр за метром!

Я должен не дать ей шанса заговорить со мной. Чего бы она ни хотела, мне это не интересно. Поэтому мне ничего не оставалось, кроме как спрятаться где-нибудь, куда она ни в коем случае не пришла бы. Может, тогда она потеряет интерес к этой игре.

Леон и другие парни из моего класса как раз играли в футбол. Поскольку игроки в командах менялись каждую перемену, моего отсутствия никто бы не заметил. И я без раздумий отправился в безопасное место.

По крайней мере, я так думал.

Но от стены тут же отделилась тень и пошла следом за мной до мужского туалета. Я хотел уже обернуться и прорычать: «Ну хватит уже! Это запретная зона для девочек!» – но в зеркале над раковиной я увидел своего преследователя.

Это был жуткий Майк.

Ни улыбки, ни движения на его лице. Как зомби, он пялился на мою спину.

Оказаться с ним в одном помещении стояло на втором месте в списке моих кошмаров – сразу после несчастного случая в такси. Он определённо был ещё безумнее, чем Филина, и ходили слухи, что он кого-то чуть не убил.

Я бросился к раковине, надеясь, что он пройдёт мимо, и когда обернулся, то он уже пропал.

Я решил прятаться в туалетной кабинке до конца перемены.

Конечно, туалет далеко не отель класса люкс. Плохо пахнет, неуютно – а время ползёт оооочень медленно. Ученики приходили и уходили. Я слышал, как они справляли нужду, болтали и смеялись. Ноги начали уже потихоньку затекать, когда я услышал странные шорохи из соседней кабинки. Не бульканье воды и не шарканье ног. Не звук смыва и не застёгивание ремня. Это был скорее свистящий угрожающий шёпот. Я осторожно опустился на колени и с любопытством заглянул под боковую стенку.

И тут же отпрянул, испугавшись до смерти, потому что на меня смотрели ледяные глаза.

Майк!

Видимо, всё это время он сидел в соседней кабинке. Что, чёрт возьми, он там делал? Кто проводит всю перемену в туалете? Только сумасшедшие.

Я не оборачиваясь бросился бежать и на школьном дворе нырнул в толпу учеников. В принципе, я выглядел как все шестиклассники – рубашка, короткие джинсы и кроссовки – и мог просто слиться с остальными. К тому же Майк видел только мои глаза. А голубые глаза здесь у многих.

Чтобы выровнять дыхание, я стал прислушиваться к Пауку, который как раз допрашивал пятиклассника.

– Герр Вебер, клянусь, ручка была у меня в кармане, а теперь её нет. Кто-то её у меня украл, – говорил мальчик с ярко-рыжими волосами.

– Ты уверен, что она была в кармане? Может, ты потерял её до этого?

– Я очень её берёг. Она ценная, серебряная, к тому же приносила удачу. – Его взгляд пробежал по толпе, и он показал пальцем прямо на меня. – Это он. Я уверен. Обыщите его!

«Нет!» – уже хотел крикнуть я, но потом заметил, что он смотрит мимо меня. Когда я обернулся, меня прошиб озноб. Прямо за мной стоял Майк. Его лицо словно окаменело. Капюшон толстовки был натянут на его крашеные чёрные волосы, и был виден только белый лик смерти.