Текст книги "Бегущая навстречу. 32 лета, наполненных счастьем"

Бегущая навстречу
32 лета, наполненных счастьем
Эва Чех

© Эва Чех, 2017

ISBN 978-5-4485-5764-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Зной и жара – это то, что омрачает лето. Каждое лето буквально плавишься на улице. Стоя в облаке из едких паров выхлопных газов, ты почему-то представляешь, как тебя несут по улицам на высоких носилках твои вассалы или слуги, но вместо этого ты отбиваешь пятки, бредя по асфальту в биркенштоках или брогах в дырочку в невыносимой муке этой доменной печи и тебе просто ни за что и никогда не хочется, чтобы снова наступало лето. Но в тот год, мое лето было совсем другим. Я взял в жены девочку, нежную и юную, настолько нежную, насколько же и стальную. Ее несгибаемый стержень всегда давал о себе знать. Спустя 23 года после нашего знакомства. Это случилось в наше 23-е совместное лето. А на 32-е лето я ее потерял.

Детство и Юность

Знаете что такое скука? Это когда мама все время нянчится с тобой, пытаясь всучить тебе соску, кормит кашей из ложки, и позорно таращится на тебя с этим своим: «Ну, сынуля! Ну, чего брови насупил, чего? Ты что маму не любишь?». Когда взрослые изображают все эти «утипути» и «агуагу» – у детей это сидит в печенках, так и знайте. Когда ты – ребенок, это еще и унизительно. Никто не хочет с тобой считаться. Когда тебе хочется в туалет, приходится рвать глотку, что доставляет неудобства. К тому же частенько побаливает после таких рулад горло. Я помню это лето, мое первое лето в жизни: этот зной и эту сплошную безнадегу. Так, наверное, кажется всем детям. Ведь мало кто знает о том, что чувство собственного достоинства – не приобретенное, а врожденное качество. А если знают, то тогда они все просто издеваются!

Мы с дедушкой любили проводить время вместе – он меня катал на качелях, покупал мне леденцы и сладкую вату. Я очень скоро понял, что в этой семье – он мой лучший друг. На дедушке всегда были штаны – мягкие, мягкие на ощупь, в клетку или полоску, даже летом. Когда я в своих шортиках устраивался у него на коленях – они приятно щекотали кожу.

Когда я пошел – это случилось ровно в 1 год и 1 месяц, все дружно зааплодировали! Моя бабушка сказала что-то вроде «Мужик растет», а дядя даже попросил дать ему «пять». Я не знал, почему такое рядовое событие вызывает столько восторга, но мне понравилось оказаться в центре внимания.

Именно в тот день я впервые увидел Машу. Тогда она не произвела на меня особого впечатления. Она была чуть старше меня, ей было около полутора лет, и все мне говорили: «Видишь, какая Маша умница», «Смотри, как Маша кушает», «Маша молодец, она не выплевывает соску». Нельзя сказать, что мне эти сравнения нравились, поэтому я подошел кнейи силой толкнул. Маша не упала, но расплакалась, за что я получил добротный нагоняй от родителей.

Когда мне исполнилось пять, я слегка запоздало пошел в детский сад, где и обнаружил, что тяжело ладил с «девушками». Так их называла мама. «Девушкам» было от 3-х до 6-ти, и мне постоянно приходилось перебарывать раздражение внутри, чтобы не надавать им по первое число. К тому же, там были тетки, которые все время норовили залезть мне в рот своими толстыми пальцами. Эти попытки я пресекал сразу. Я поднимал такой ор, что прибегала заведующая и говорила: «Немедленно отпустите ребенка!». И только тогда они отставали.

Вообще у меня была репутация enfant terrible, что мне очень даже нравилось, хотя и казалось несправедливым. Ведь я никогда не хотел доставлять никому хлопоты! Я просто пытался отстаивать свое право на минимальный комфорт. Кстати Маша ходила со мной в тот же садик, a я, без зазрения совести, продолжал ее поколачивать.

В школу мы тоже пошли с Машей. Несмотря на то, что Маша была старше почти на полгода, в один класс. Наши родители были близкими друзьями, и к тому же соседями. Школа была в двух кварталах от дома, и там оказалось, что я вправду не умею вести с девочками. Мы постоянно дрались. Девчонки испытывали ко мне взаимные чувства, я им явно не нравился. Они дразнили меня «кузнечиком», за мою долговязость и худенькие тонкие ножки. Я тогда еще подумал, что девочки – самые несносные существа на Земле.

Но Маша была другой. Я был чрезвычайно благодарен за то, что она вот уже столько лет (только подумайте! Столько лет!) терпит меня. Я не только перестал с ней драться, я еще и стал ее защищать. У Маши во втором классе случилась любовь. Костя из класса «Б» чем-то запал ей в душу, и она даже перестала со мной ходить домой. Но он ей быстро надоел, и, чтобы отомстить ей, собир свою шпану из «Б» класса на переменах возле нашей аудитории. В ее сторону летели насмешки и издевки. Я сразу сказал: «Этот номер с нами не пройдет!». Тогда я впервые не на шутку разозлился. Я не стал долго ждать развития ситуации, потому что видел, как Маше стыдно, и переговорил с ним по-мужски. Насколько это возможно во втором классе. Костя отстал, но я сказал Маше, чтобы она больше не влюблялась. «В крайнем случае, – сказал я ей – если ты захочешь влюбиться, может влюбиться в меня, у меня фантазия получше».

В старших классах школы, я стал замечать, что Маша очень популярна у одноклассников. Это вызвало ревность с моей стороны – я ведь ее считал «своей» Машей – которую я не спешил демонстрировать. Я тогда впервые стал видеть в ней не только друга, но и объект восхищения. О влюбленности дело не шло, но мне очень нравилось, как смотрели на меня наши одноклассники, когда я с деловым видом ждал у шкафчика, пока она одевалась после уроков. Я не был влюблен, но начали закрадываться в голову неприятные мысли. Я все думал, что взрослея, она может влюбиться. А мне не хотелось потерять друга и к тому же, она вдруг такой красивой! Клянусь1 Я решил, что никому бы ее не отдал. По крайней мере, не захотел бы.

Дедушка часто звал меня во двор, где они с друзьями играли в домино. Я обожал наблюдать, как старики махлюют. Машу мы тоже иногда брали с собой – она внешне никак не проявляла интереса к игре, но потом вдруг могла выдать: «Походите этим!». Дедушка ее слушался и частенько выигрывал. Скорее всего это была обычная детская удача, но дедушка стал ей доверять.

У Маши были удивительные голубые глаза такого светлого, светлого голубого цвета.…Иной раз посмотришь девочке в глаза, а они синие как озеро, или зеленые как море – а у нее прямо еле подернуты голубизной. Я как-то подумал, что это из-за ее чистоты. Грязь пугала Машку, когда она видела постельные сцены в кино – она всегда отворачивалась. Ее глаза казались прозрачными и одновременно бездонными. Я много думал о том, кто мы приходимся с Машей друг другу, и смог бы я рассчитывать на что-то большее, захоти я чего-то кроме дружбы.

Но нам с Машей было так хорошо, что портить эту дружбу мыслями о совместных романтических приключениях…. Зачем? Мы всегда все делали вместе: уроки, ездили на велосипедах на озеро в Парк, с самого раннего детства мы много проводили вместе время летом, т.к. наши родители часто ездили в Одессу «на две семьи». А еще мы с Машей каждый год ездили в летний детский лагерь. Вообще мне стоило больших усилий, переживать те моменты, когда Маша кем-то увлекалась, потому что в эти минуты я начинал так отчаянно злиться, что даже срывался на ней. Я лично не влюблялся вообще, потому что свое мнение насчет девочек не изменил. Единственной девочкой, с которой я проводил время – была Маша.

Мы закончили школу, и встал вопрос об институте. Маша сказала, что нам нужно серьезно поговорить. Она позвала меня на улицу, мы уселись на скамейке, Машка зачем-то притащила учебник по математике для студентов вузов. Я пока не знал, куда она хочет поступать, но был уверен, что мы пойдем в институт вместе, как обычно.

Маша погладила меня по руке и спросила, решил ли я, куда буду поступать. Я напрягся. У меня в голове пронеслось несколько вариантов, которые мы рассматривали с мамой. Это был Одесский «Политех», Харьковский Авиационный Институт и наша Кировоградская Академия Права.

Я не был уверен, что хочу учиться в одном из этих мест. Зачем мне учиться? Я хочу стать шофером! Когда я видел по телевизору фильмы про дальнобойщиков, я всегда представлял, что также буду «бороздить» на своем КАМАЗ-е трассы и шоссе, привозить домой и Машке сувениры и быть настоящим мужчиной! Но в любом случае, мне было интересно, что скажет Маша. Я тряхнул головой, как бы давая понять, что не совсем уверен в своем ответе и тихонько сказал, что есть пару мест, но это все пока не точно.

Маша смотрела на меня своими прозрачно-голубыми глазами и кажется, ждала, что я скажу еще что-то. Я посмотрел на нее тоже.

Я ждал, что она что-то скажет, но она молчала и я спросил: «А ты?»

Маша покачала головой, мол, так не пойдет. Я смущался, потому что мне было стыдно сказать, что мне все равно где учиться, я просто хочу, чтобы мы ходили в один институт. Я решил, что сначала выведаю у нее, где она хочет учиться и назову хотя бы тот же город. А там посмотрим.

Маша улыбалась. Казалось, что она словно добрая фея, хочет отправить меня учиться уже сейчас, потому что очень волнуется о моем будущем. Как-то мы с дедушкой болтали о том, о сем. Он спросил: «Тебе нравится Машка?». Я покраснел и сказал: «Не знаю, деда. Если бы это было взаимно…» И тогда он сказал: « У нее стальной характер. Ее еще покорить надо!».

Я тогда не понял, о чем он говорит. А вот понял только сейчас.

Я спросил:

– Маш, а ты-то где будешь учиться?

Я сразу понял, что она ждала этого вопроса. Ждала и боялась.

Выдержав актерскую паузу, она сказала, что она не собирается пока что никуда поступать. Маша сказала это, и я услышал сталь в ее голосе, впервые за столько лет я увидел волевую Машу, Машу, слова которой не терпят возражения.

Я опешил. Маша – отличница и «комсомолка», староста класса все семь лет старшей школы, активистка во всех кружках и секциях – и вдруг такое! «Но как же….?» – у меня не было слов. К горлу подступил комок, во рту внезапно возникла сухость, и я судорожно сглотнул.

Маша взяла меня за руку.

– Миша, я хочу, чтобы ты знал, я очень люблю тебя! И желаю тебе только хорошего. Но ты… ты должен! Должен учиться!

Я, было, хотел что-то возразить, но Маша перебила меня и быстро-быстро заговорила:

– Ты – светлая голова, тебе даются науки, языки, технологии, ты можешь стать дипломатом или управлять самолетом. Ты ни в коем случае не должен кормить свои детские фантазии и идти шофером! Ты просто не имеешь права! – она закрыла лицо руками.

Мне вдруг стало очень грустно. Я тогда впервые подумал, что если женщина что-то задумала, то это из нее даже палкой не выбьешь. Я хотел накричать на Машу, сказать, что она тоже светлая голова, что она тоже должна учиться, что мы можем вместе поступить в тот институт, который она скажет, и что мы можем всегда быть вместе и не разлучаться. Но я лишь выдохнул:

– Ладно. А что будешь делать ты?

– Я останусь здесь и найду работу. Ты знаешь, я поняла, что каждый должен поступать по велению сердца, и я чувствую сейчас… Нет, я уверена! Что так правильно.

Почувствовав, что я хочу сказать, Маша продолжила:

– Я знаю, мы никогда с тобой надолго не разлучались, и это будет испытанием для… нас обоих, но мы с тобой уже оба взрослые люди и должны поступать правильно. Понимаешь, нельзя! Нельзя предавать свои мечты! Мы должны лелеять их, следовать им, чтобы в один прекрасный день войти в воображаемую точку. Назовем ее точкой «Икс». Это как упасть в пропасть, но не пропАсть, а взлететь вверх! Ты сможешь делать то, чему научишься, а я всегда, всегда буду рядом! Когда мы встретимся снова, в этой самой точке, после которой уже не будет важно, ни то, чтобы было с нами до, ни то, что будет после, мы будем свободны следовать своим инстинктам. Потому что каждый из нас уже случится в этом мире. Он впишет себя в эту маленькую книжечку под названием «жизнь Михаила Панова» или «Жизнь Марии Сениной». Каждый из нас получит от Вселенной ответ – кто он и зачем он был здесь. И это, единственное что важно. Сейчас.

Честно говоря, я до сих пор не слышал, чтобы Маша так откровенно философствовала. Хотя мне и показалось все, что она говорит – притянутым за уши. Зачем придумывать такие сложные отговорки? Просто скажи, что не хочешь больше проводить со мной время. Я зло посмотрел на нее. Но мои мысли были не об этом, а о том, что нам придется расстаться на неопределенный срок.

И меньше всего в этот момент я хотел ее разочаровать. Поэтому я сказал «Хорошо. Сделаем так, как ты скажешь». – Я сказал это ошалевшим осипшим голосом. Потому что меня только что превзошла женщина: умом, силой, заботой. Я накрыл ее узкую ладонь своей, и приобнял по-дружески. Мы еще долго сидели молча, глядя на безоблачное небо. Его синева была прекрасной, но и какой-то гнетущей, как будто несущей в себе тревогу, приговор, наказание разлукой, но я не проронил больше ни слова.

Институтские годы

Маша была девушкой, которая не просто роет туннель с другой стороны. Она бежит тебе навстречу. В тот самый день я сообщил родителям, что буду поступать в Харьковский Авиационный Институт.

После этого мы пошли шушукаться с дедушкой в его комнату. Он хотел знать, все ли я взвесил. И так иронично меня подколол: «А Машка-то? Дождется ли?» На что я сказал, что это была ее идея, и что мы закрыли эту тему.

Она была в чем-то права, с тех пор как мы с родителями впервые слетали в Москву на самолете – я бредил небом. Вдумавшись, несмотря на весь внутренний протест, попытавшись принять слова Маши, я понял, что надо учиться тому, что я люблю больше всего.

Мама помогла мне подготовить документы, отец отвез в Харьков на вступительные экзамены. В конце концов, трагедии никакой не было, Харьков и Кировоград были не так далеко друг от друга, я все равно часто бы навещал родителей. И, конечно же, приходил бы повидаться с Машей. Но знаете, тут было еще что-то. Я просто сдался. Я не верил, что она меня дождется, что между нами есть связь и мы уже давно не просто два приятеля. Я старался не думать о том, говорила ли Маша о нашем совместном будущем, или о том, что мы будем входить в эту пресловутую точку «икс» порознь, но я знал, что никогда ни с одной девушкой не был так близок. И она не оставила мне выбора.

Я, признаюсь, был чертовски зол на нее. Все это вообще не входило в мои планы.

Поступил бы я без особых проблем. В науках я был силен, устройство самолетов благодаря дедушке знал досконально. Меня провожала вся семья и, конечно же, Машка. Уезжая на учебу, я четко осознал: теперь мы оба взрослые, и выбор за нами.

На прощание она слегка коснулась моих губ своими губами, что для меня означало только одно – что я вообще уже не понимаю, что происходит. Маша смутилась, опустила глаза и сказала:

– Пиши!

Я рассмеялся. У меня уже закончилась ломка, и я знал, что она любит мой голос. Мой бархатный баритон мог сойти за баритон тридцатилетнего!

– Маш, да брось! – Я вдруг впервые почувствовал себя взрослым самостоятельным мужчиной. Наверное, манящая перспектива взрослой самостоятельной жизни так на меня влияла. – Есть же все эти бесчисленные соцсети, мессенджеры. Я буду писать тебе каждый день. И звонить! – я приподнялся на цыпочки. – Смотри. – Я провел ладонью от ее лба к моим ключицам – я уже настолько тебя выше. А представляешь, как мы изменимся через год?

Я не понимал, что со мной происходит. Может это были гормоны, но у меня в крови что-то играло, я пока не знал что, но это будоражило меня, я ощущал азарт, как во время игры в покер. Я даже не ощущал грусти в этот момент, что мы расстаемся.

Маша взяла двумя пальцами пуговицу на моей жилетке и наклонила мое ухо к своим губам:

– Ты главное, стань пилотом. – прошептала она тихо, но я узнал свою «железную леди». Эти слова были мне дороже всего на свете. «Я не разочарую тебя, любимая» – подумал я, но промолчал.

Я еще раз всех обнял и сел в автобус. Это было начало большого пути, с пока еще неизвестным концом. Но что было важно – мы оба понимали, что будущее начинается здесь и сейчас.

****

Маша звонила каждый день. Вообще-то мы договорились, что звонить буду я, но когда я уехал, ее как будто подменили. Она могла позвонить даже несколько раз, она все время спрашивала, как мне живется в общежитии, интересно ли на парах. Так много звонил еще только дедушка. Но и тот по старинке предпочитал писать письма. Каждый разговор с Машкой заканчивался нашими признаниями в том, как мы друг по другу скучаем. Но это по-прежнему ничего не значило.

Я с головой окунулся в институтскую жизнь. Будучи впервые был среди единомышленников, я осознал, что счастлив! Я не был белой вороной! Тут все бредили самолётами и небом. У нас сформировалась компания по «кампусу» – Женя Звягинцев, Антон Самойлов и я.

Три друга, о нас в институте очень скоро начали ходить легенды. Я ни на секунду не забывал о Маше, но мои друзья, что было вполне ожидаемо, довольно часто ходили «по девочкам». Я как мог, отнекивался, но чтобы не выглядеть идиотом, отправлялся с ними.

Девчонки визжали от восторга, когда мы заявлялись в их корпусе, потому что наша тройка уже тогда была знаменита. Как только мы приходили, я брал на себя роль бармена, помогая всем держать бокалы полными, и так отделывался легким испугом.

Я не знаю, как это во мне уживалось – желание свободы и привязанность к одной – единственной, но все равно я считал, что предаю Машу. Нет, не подумайте! Я по-прежнему ни в кого не влюблялся! Но я действительно много времени проводил в женской компании. В конце концов, девственник и ботаник – я ей вряд ли такой был нужен. Любой на моем месте захотел бы быть опытным и искушенным, чтобы чистая и неопытная девушка могла на него положиться. Во всех вопросах. И в вопросах близости тоже. Но я не мог ее предать. Я часто представлял себе нашу первую ночь, меня пробивал холодный пот при мысли, что Маша позволит ее коснуться в этом смысле.

«Маша, родная! – написал я ей в конце первого учебного года в мае. – Я скоро буду дома. Я надеюсь, что ты также ждешь встречи, как и я! Целую, твой Мишка».

Маша не отвечала целых два дня, я волновался, места себе в буквальном смысле не находил. Я бы стал и биться головой о стенку, но, слава богу, до этого не дошло. Раздался характерный звук «Вайбер» сообщения. Я торопливо открыл телефон:

«Мишка! Тоже очень жду встречи! Здесь столько всего изменилось, я сама изменилась за это время, ты не узнаешь наш город, не узнаешь меня! Я боюсь, что не узнаешь. Но я все та же – твоя Маша! Целую. М».

Я сжал телефон в руке. Сообщение было безобидным, но все равно повергло меня в уныние. Господи, о чем она? Может она нашла кого-то или еще хуже того – вышла замуж? Я ощутил невидимый удар под дых. И как мог измениться город за один неполный календарный год? Мне захотелось прямо сейчас в девять часов вечера бросить все, схватить вещи и мчаться в Кировоград. Но мозгами я понимал, что возможно накручиваю себя и все в порядке, тем более я знал свою Машу. Она так любила громкие фразы и заявления. В общем, я решил дождаться утра, и уже спокойно сесть на автобус и добраться домой. Я попытался успокоить себя мыслями о том, что скоро увижу ее, прижму к себе. «Возможно, она тоже уже поняла, что любит меня? Кто знает, быть может, черт возьми, она уже хочет быть со мной?!»

Я лег на кровать и попытался заснуть. Перед глазами был ее образ. Я знал, что это самое сильное, что есть во мне, самое важное, что есть в жизни. Мне было 19 лет и это было мое 19-е лето.

********

Дедушка часто писал мне, что Маша стала грустнее, редко заходит. Но почему не говорил. Только вернувшись я смог выяснить в чем дело.

Когда я прибыл в Кировоград, я первым делом помчался к ней домой. Город и правда, изменился. Я слышал, что произошла смена команды управления города, и новый губернатор проводил работы по благоустройству города. Повсюду были фонтаны, сплошь зеленые лужайки. Очень хотелось радоваться всему этому вместе с ней, разделить с ней этот новый, зеленый город. Маши дома не оказалось. Ее мама сказала, что она трудится в госпитале, помогает больным, которые находятся на реабилитации после травм. Я разузнал у нее адрес этого дурацкого госпиталя и помчался сразу туда.

Наша встреча была яркой. Я попросил мимо проходящую медсестру позвать Машу, а сам нарвал полевых цветов в садике госпиталя. Получился неплохой букет, я так хотел ее видеть, что даже забыл заехать в цветочный магазин. Маша вышла и я опешил. Она еще больше расцвела, но теперь у нее была короткая стрижка, аккуратная короткая стрижка, которая делала ее похожей на современных зарубежных актрис. Чем-то она напомнила мне Грету Гарбо, но это сходство было едва уловимым. Маша выглядела старше и увереннее, я был чертовски рад ее видеть. Я протянул ей букет, подхватил ее на руки и начал кружить ее, Маша смеялась и говорила, чтобы я отпустил ее, но я не отпускал, пока не насладился близостью с самой главной девушкой в моей жизни.

– Ну, рассказывай.– Первой сказала она, когда я, наконец, поставил ее на землю. Я ответил, мол, нет, ты рассказывай, мы стали наперебой говорить о своих новостях за этот год. Оказалось, что у Маши умер отец. Так вот о чем молчал дедушка! Я очень сожалел, что меня не было рядом в этот момент. Это стало большим потрясением для нее и тяжким ударом для ее мамы. Теперь, т.к. мама не работала по болезни, единственным добытчиком в семье была она. Братьев и сестер у Маши не было. Я тут же стал говорить, что она должна уехать со мной, мы снимем квартиру, я брошу институт, буду работать и высылать деньги ее матери… Но Маша прижала палец к моим губам:

– Тшшш….. Мишка. Ты уже умеешь водить самолет?

Я улыбнулся. Она была прежней, волевой женщиной со стальным характером. Мне захотелось сказать, что это совсем не важно, но я знал, что это важно для нее.

Я ответил, что пока нет. Это предстояло на будущих курсах.

Маша посмотрела на меня, и мне показалось, в ее глазах появилась легкая грустинка.

– Вот видишь. Значит нужно продолжить обучение.

«Ты сможешь мной гордиться» – пообещал я ей мысленно.

Я наклонился ниже и попытался ее поцеловать. Она уворачивалась, но наши губы все же встретились, это был недолгий, непродолжительный поцелуй, но уже очень сладок был момент. И мне было важно, что он был взаимным. Я сказал, что мы сейчас можем взять машину моего отца и поехать покататься по городу, и Маша с радостью согласилась.

После этого дня, я почему-то пребывал в уверенности, что теперь мы встречаемся. Но Маша своей вновь проявившейся неприступностью убедила меня в обратном. Мы по-прежнему были друзьями.

Это лето мы провели вместе. Как и все предыдущие лета нашей с ней жизни. Мы резвились, читали книги у фонтанов, кормили друг друга мороженым. Маша очень уставала в госпитале, и я из солидарности с ней, тоже нашел подработку на местной автомобильной фабрике.

В выходные мы встречались и полностью отдавались общению друг с другом.

Лето близилось к концу, и начала щемить сердце скорая разлука. Маша не заговаривала об этом, но я видел, что она становится все более грустной, по мере того, как приближалась осень.

Прощались мы как обычно, тяжело, но романтично. Когда я садился в автобус, Маша протянула мне письмо со словами: « Прочитаешь, как будешь один, и тебе будет грустно, что меня нет рядом». Я пообещал, что так и сделаю.

Меня ждал еще один год разлуки и еще один год беззаботной жизни. Знаете, вести такой же разгульный образ жизни, какой я вел на первом курсе, я уже не мог. Зная, как тяжело приходится Маше, я стал сдержанным и спокойным. Девочки меня больше не интересовали, и я был рад, что Антон и Женя меня поняли и перестали таскать меня с собой туда.

Я сосредоточился на учебе. Мы изучали самолетостроение, у нас были тренировочные боксы, где мы учили пилотирование, было действительно очень интересно. Даже все девчонки нашего курса, которые учились на диспетчеров, как-то стали разом серьёзнее.

Я подписывался под все сверхурочные задания, посещал все дополнительные семинары и лекции, и к концу года стал одним из лучших студентов на курсе. Я не ездил домой посреди года, даже на Новый Год, потому что так мы решили с моими родителями – я должен был учиться самостоятельной жизни.

Как бы я не скучал по Маше, я всегда знал, что нас ждет волшебное, бесконечное лето, которое мы проведем вместе.