Текст книги "Золотой мост"

Вонь, соответственно, стояла невыносимая. Идущие со всех сторон запахи усиливала нараставшая жара. Едкий дым кухонных очагов, вылетавший наружу из дымовых труб и окон, смешивался с отвратительными испарениями отхожих мест и навозных куч. Жутко воняли и гниющие пищевые отходы, что местами валялись прямо у домов, облюбованные жирными мухами. Но в сущий кошмар вонь превратилась, когда мы проходили мимо какого-то обнесенного каменной стеной участка. Мне пришлось прижать к лицу край рукава, иначе меня бы точно вырвало. Филипп тоже заткнул нос платком и ускорил шаг.

– Господи, – я с трудом подавила рвотный позыв. – Это что, живодерня?

– Кладбище. В такую погоду здесь особенно ужасно.

Я посмотрела на него, потрясенная услышанным.

– Разве людей не хоронят, как следует?

– Ну, смотря что понимать под «как следует». К сожалению, в Париже мертвых больше, чем могил. Вот жители и выходят из положения, закапывая тела сразу десятками, а могилу засыпают землей, только когда она заполнится. В основном пристойные похороны не по карману беднякам, их здесь оказывается особенно много. – Он указал на большое мрачное здание. – Вон там, напротив, больница. Они мрут в ней, как мухи, и сразу переходят сюда.

От ужаса я потеряла дар речи, но Филипп еще не закончил свой рассказ.

– Часто при первом же сильном дожде все опять всплывает, к сожалению, это и произошло несколько дней назад. А всплывшие останки снова захоранивают или переносят в оссуарии далеко не сразу.

Я думала, что большего ужаса испытать невозможно, но спустя пару секунд, когда мы проходили мимо открытых ворот, мой взгляд случайно упал на громадные штабеля черепов, и снова пришлось бороться с тошнотой. Теперь я поняла, что Филипп называл «оссуариями».

Я читала в Википедии, что в парижских катакомбах есть гигантское, искусно уложенное ровными слоями собрание человеческих костей, но в этом времени скелеты, похоже, еще хранились на поверхности.

– Далеко еще? – спросила я. В животе опять началось движение. И вернулась уже почти прошедшая головная боль. Мне хотелось только одного: как можно скорее оказаться у Себастьяно.

– Нет, почти пришли.

Быстрым шагом мы пересекли рыночный квартал. Здесь находилось множество открытых прилавков и галерей с расположенными там магазинами. Сутолока царила неописуемая, большего оживления невозможно представить и на воскресном рынке нашего времени. Казалось, за покупками или просто потолкаться сюда пришло пол-Парижа. Зазывалы нахваливали свой товар. Здесь продавалось все – от свежей рыбы и живой птицы, средств для потенции и окрашивания волос до соломенных шляп и деревянных башмаков. На одном прилавке лежала копченая колбаса, на следующем – сковороды и кастрюли, но я видела здесь и клетки с птицами, и писчие перья, гребни и деревянные флейты. Шум стоял невыносимый.

Филипп прокладывал нам путь в толпе, время от времени используя мешок с вещами как буфер. Я шла за ним следом, стараясь не делать глубоких вдохов, ведь и на рынке запахи были специфические.

Чуть позже Филипп остановился, потому что перед нами образовалась пробка. И без того оглушительный шум усилился барабанным боем. Похоже, намечалось что-то интересное. Движимая любопытством, я протиснулась вперед.

Объект всеобщего внимания определить было несложно: через площадь шагал человек в ниспадающем складками красном облачении, с благосклонной улыбкой приветствуя толпу. Перед ним в окружении барабанщиков шел слуга, бросая в толпу монеты, именно поэтому стоящие в первых рядах постоянно кланялись, пинали друг друга и вопили в ликовании.

Вооруженный конвой ограждал человека в красном от толпы, но он, казалось, хотел общаться с народом. Какой-то женщине, опустившейся на краю площади на колени и сложившей ладони для молитвы, он благословляющим жестом возложил руку на голову, а когда другая женщина поднесла к нему младенца, он осенил лоб ребенка крестным знамением.

– Кто это? – поинтересовалась я у Филиппа. Пришлось кричать, иначе в общем гомоне он бы не понял моего вопроса.

– Это кардинал! – прокричал он в ответ.

Кардинал? Я слышала только об одном французском кардинале этого времени.

– Ты хочешь сказать, что это Ришелье? – уточнила я.

Филипп кивнул, и я с каким-то нехорошим предчувствием постаралась вспомнить, что читала о Ришелье. Он был не только священником высокого ранга, но и могущественным государственным деятелем, может, даже могущественнее короля, при котором занимал пост первого министра. Он слыл искушенным интриганом и держал громадную сеть шпионов, работавших на него по всей Европе. В романе «Три мушкетера», основанном якобы на реальных событиях, он изображен ненавистным противником королевы и потому врагом главного героя д’Артаньяна, боготворившего королеву и готового отдать за нее жизнь.

Я с любопытством рассматривала узкое, непримечательное лицо над шелковым воротником, сияющим белизной на ярко-красном фоне. Я не могла вспомнить, в каком году он родился, но ему было, вероятно, около сорока. Ухоженной острой бородкой и аккуратно постриженными волосами под кардинальской шапкой он скорее напоминал бухгалтера, чем церковного сановника. Одеяние и благословляющие жесты хоть и соответствовали его духовному сану, но казались все-таки частью выступления, в них чувствовался точный расчет. И это напомнило мне о том, что церковь в те времена еще не была отделена от государства. Папы даже содержали собственные войска, участвовали в войнах и решали, кто станет кайзером[7]7
  Германский титул монарха (прим. ред.).


[Закрыть] или королем. Только этим объяснялось, почему кардинал мог занимать пост министра и диктовать свою волю королю. Мужчины чаще всего принимали сан не для того, чтобы заботиться о душе, а чтобы продвинуться по службе. Церковь служила идеальным трамплином для политической карьеры.

– Никто в Париже и шагу ступить не может без того, чтобы это не стало известно кардиналу, – прокричал мне через плечо Филипп. – А кардинал в Париже и шагу ступить не может без своей гвардии. – Он выглядел раздраженным. Когда ему под ноги прикатилась монета, он не наклонился за ней, а презрительно отпихнул ногой в сторону. Судя по всему, он не принадлежал к числу обожателей Ришелье.

Я автоматически подняла руку и потерла затылок. На жаре я вспотела, и кожаный ремешок от мешочка натирал шею. Но от потирания и почесывания зуд не проходил. Наоборот, он усиливался, пока не превратился в жжение. В испуге затаив дыхание, я стала лихорадочно оглядываться по сторонам. Кто-то наблюдал за мной, я это чувствовала, а зуд доказывал, что от этого кого-то исходила опасность! Люди продирались вперед, приветствуя кардинала возгласами ликования, но никто из них ничем особо не выделялся. Вдруг я заметила, как на долю секунды из толпы вынырнуло и опять исчезло лицо, и чуть не задохнулась от ужаса. Я сразу узнала его, хотя, как и в первый раз, видела не дольше мгновения, – человек в берете, который в 2011 году смотрел на мое окно, стоя внизу у гостиницы. А теперь он был здесь. Путешественник во времени.

* * *

В сильном смятении я крутила головой, всматриваясь в толпу, но незнакомец не появлялся. В затылке тем не менее по-прежнему зудело, значит, он был где-то рядом.

Тем временем процессия двинулась дальше. Сопровождаемый своей гвардией, Ришелье прошествовал мимо нас, бросая народу монеты и вызывая ликование. Толпа за ним рассеивалась, люди снова расходились по своим делам. Я радовалась тому, что мы можем продолжить путь. Только бы скорее убраться прочь отсюда!

Филипп стал пробираться сквозь толчею, и я уже собиралась последовать за ним, как мое внимание привлек мушкетер из только что прошедшего замыкающего отряда. Высокий, атлетического телосложения, широкоплечий и мускулистый. На нем была надвинутая на лицо черная шляпа с пером, начищенные до блеска ботфорты поверх обычных коротких штанов и плащ с вышитым белым крестом. Одной рукой он придерживал мушкет, в то время как другая рука небрежно опиралась на эфес шпаги.

Мое сердце забилось сильнее. Лица мушкетера я не видела, он уже прошел вперед. Но каждое его движение, каждый шаг разрушали в зачатке любые сомнения. Когда он, подняв голову, посмотрел в сторону, я увидела его профиль. Он отпустил бороду, это выглядело очень непривычно, но во всем остальном он был таким же, как всегда. Я не ошиблась! Меня переполнило чувство радостного облегчения, радость была такой сильной, что мне не удалось сдержаться.

– Себастьяно! – крикнула я, протискиваясь вперед и размахивая обеими руками. – Я здесь, Себастьяно!

Идиотский преобразователь превратил его имя в гнусаво звучащее на французский манер «Себастьен», но кто же будет в такую минуту придираться к мелочам. Больше всего мне хотелось кричать от радости. Наконец-то я его нашла!

* * *

Я еще не успела броситься к Себастьяно, как одновременно случилось несколько происшествий. В нескольких метрах от меня на краю толпы возникло волнение. Раздались громкие крики, перекрывшие общий шум. Люди заслоняли мне обзор, так что я видела происходящее лишь урывками: какой-то человек с длинным пистолетом наготове пробирался вперед. Всех стоящих вокруг он беспардонно отталкивал в сторону. Лицо его скрывала черная маска, кроме того, он был в шляпе и плаще. Два или три мушкетера из тех, что шли в конце процессии, развернулись в его сторону, но прежде чем они успели достать оружие, злоумышленник, прицелившись в кардинала, выстрелил. Но он промахнулся. Себастьяно находчиво метнул в него свой мушкет, сбив направление пули. Звук выстрела прогрохотал на всю площадь, следом пополз воняющий порохом дым. В толпе испуганно завизжали, люди обратились в бегство, отчего тут же возник жуткий хаос. Меня толкали, наступали мне на ноги, несколько раз я получила локтем в ребра, пока сама беспомощно загребала руками, пытаясь держать голову как можно выше. Людской поток нес меня прочь от места происшествия. Лишь на мгновение сквозь образовавшийся в давке просвет я увидела, как Себастьяно с обнаженной шпагой бросился на стрелявшего. Тот, защищаясь, тоже обнажил шпагу. Завязался отчаянный бой, удар следовал за ударом, от клинков летели искры. Сразу было понятно, что человек в маске – искусный фехтовальщик. Изо всех сил я сопротивлялась напору людей вокруг, пытаясь пробиться к Себастьяно. Из-за плеча какой-то визжавшей женщины я увидела, как он выбил шпагу из рук противника, после чего тот мгновенно отскочил назад и втерся в группу людей. Секунду спустя его поглотила бегущая толпа. Себастьяно хотел было преследовать его, но в такой давке ничего не увидишь.

Через несколько секунд суета улеглась, люди успокоились. Большинство разбежалось в поисках безопасного укрытия, но оставалось еще несколько падких на сенсации зевак, толкавшихся вокруг места предотвращенного преступления. Кардинал, целый и невредимый, с настороженным видом стоял в окружении гвардейцев, которые, защищая своего господина, сгрудились, обеспечив безопасность со всех сторон.

– Анна? – услышала я откуда-то голос Филиппа, но увидеть его так и не смогла. Я не ответила, потому что в голове крутилось лишь одно – Себастьяно. Он только что убрал шпагу в ножны и принимал поздравления остальных гвардейцев, хлопавших его по плечу. Я чуть не лопалась от гордости за него, обратившего злоумышленника в бегство. И была вне себя от радости, что сам он остался цел.

Наконец-то мне удалось выбраться из толчеи, и я устремилась к нему.

– Себастьяно! – Опять получился французский вариант, но это не имело никакого значения, ведь он тут же обернулся. Я так спешила оказаться наконец с ним рядом, что споткнулась о подол собственного платья и, вместо того чтобы упасть в его объятия, как последняя рохля во весь рост растянулась прямо у его ног.

– Ой! – Я содрала кожу на ладонях, и правому локтю тоже перепало, но хуже всего была грязь, в которую я приземлилась. Здесь потопталось не меньше тысячи людей, добрая половина из них перед этим наступала во всевозможные отбросы и значительную часть этой гадости оставила на булыжной мостовой. Когда же это я последний раз делала прививку от столбняка?

– Позволь помочь тебе, девочка, – сильные руки подняли меня, и, пока я смущенно рассматривала перепачканное платье, Себастьяно отряхивал руки о штаны. – Ты не ушиблась?

Я улыбнулась сквозь слезы.

– Не страшно. Главное, мы наконец-то вместе. – Со всех сторон я ощущала на себе любопытные взгляды и поэтому постеснялась просто обнять Себастьяно, хотя до боли жаждала это сделать.

Я смотрела на него, полная счастья.

– У тебя все хорошо?

– Вы знаете эту девицу, Фоскер? – донесся до меня вопрос кардинала. В замешательстве я перевела взгляд на него. Он рассматривал меня, высоко подняв брови, затем указательным пальцем смахнул ворсинку с красного рукава, словно она была по меньшей мере раза в три важнее, чем я. Значит, здесь Себастьяно звался Фоскером. Разница невелика, в конце концов в настоящей жизни его зовут Фоскари, так сказать, итальянский вариант того же имени.

Я попыталась выразительной мимикой дать ему знак незаметно скрыться со мной за угол, чтобы поцеловаться и поговорить наедине. При взгляде на него сердце сразу билось сильнее. Как же я соскучилась! Боже мой, ему действительно очень шла борода, никогда бы не подумала.

С нетерпением я ждала, когда же он наконец придумает что-нибудь подходящее. Типа: «Думаю, мне стоит довести эту бедную юную даму до ближайшей аптеки, чтобы она купила какую-нибудь мазь для своих ссадин» или «Девочка так бледна, я быстро провожу ее до дома, а не то она, не ровен час, сознания лишится».

Но ничего подобного он не сказал. Вместо этого он, озадаченно наморщив лоб, оглядел меня с головы до ног, а затем заявил: «Нет, ваше высокопреосвященство. Эту девчонку я никогда не видел».

Что? Я ошарашенно впилась в него взглядом. Что это ему вздумалось отрекаться от меня перед целым отрядом? Но спустя несколько секунд я все-таки догадалась, что за этим кроется: ему нужно было и дальше играть свою роль. Очевидно, он был мушкетером в гвардии кардинала. И в этой роли не имел права навлекать на себя какие-либо подозрения и делать что-то слишком заметное или необычное. Например, обнимать перепачканных девиц. Или просто вести себя не так, как другие.

В лице его читалось лишь вежливое участие. Он помог упавшей девушке подняться, настоящий кавалер старой закалки, и этим выполнил свой долг. Когда кардинал приказал гвардейцам двигаться дальше, все тут же тронулись с места, и Себастьяно тоже. Он шел замыкающим, что дало мне возможность незаметно пристроиться следом за ним.

– Тсс! – прошипела я ему в спину громким шепотом. – Не оборачивайся! Я все поняла. Ты только остановись там на углу, и мы поговорим недолго, да?

Он бросил недоуменный взгляд через плечо, чем неприятно поразил меня. Я, конечно, все понимаю, но зачем же так переигрывать.

– Там, в сводчатой галерее, – прошептала я. – У шляпной лавки. Через полминуты.

После этого я остановилась, позволив ему спокойно идти дальше, и сделала вид, что изучаю порванный рукав. Там действительно образовалась приличная дыра, украшенная по краю изрядным количеством грязи и кровью из ссадины под ней.

Меня снова звал Филипп. Судя по всему, он метался в поисках между рыночными прилавками, где мы потерялись. Но сейчас мне было не до того. Себастьяно важнее.

Не особо торопясь и стараясь быть незаметной, я прошла за торговыми рядами и дальше через аркаду рынка, пока не оказалась в галерее у шляпной лавки. Увидев торчащий кончик пера шляпы Себастьяно, я с облегчением выдохнула. Он ждал меня!

Но уже через секунду меня охватила паника, потому что не успела я подойти к галерее, как чья-то рука сцапала меня и затащила под своды. Меня со всей силы прижали к стене, и я хотела уже звать на помощь, – кто-то, видимо, меня здесь караулил! – но, к ужасу своему, поняла, что это именно Себастьяно, так грубо ухватив за ворот, с грозным видом пристально смотрел мне в лицо.

– Кто ты, девчонка, черт тебя побери? Откуда тебе известно мое имя? И зачем так глупо навязываться, не говоря уже о том, чтобы назначать свидания?

– Че… Что? – промямлила я.

– Кто ты такая? – рыкнул он.

Нет, это не игра, все по-настоящему. На какое-то безумное мгновение я поддалась иррациональной надежде, что, может быть, это двойник. Или кто-нибудь из параллельного мира. Но потом увидела у него над правой бровью маленький шрам. И маленькую родинку под ухом, которую так часто целовала.

«Но ты же меня знаешь! Мы же оба из будущего и уже второй год вместе», – хотела сказать я. Но ни звука выдавить не получилось. Рот открыть я смогла, а что-то произнести не вышло. В действие вступила блокировка, а это означало, что поблизости, прислушиваясь к нашему разговору, находился кто-то непосвященный. Я попыталась говорить шепотом, чтобы не услышал никто, кроме Себастьяно. К моему ужасу, и на этот раз ничего сказать не получилось. Ни одного слога. Как в разговоре с кем-то из Неведающих. Этому могло быть только одно объяснение: Себастьяно забыл, кто он и откуда! Блокировка сработала из-за него!

– Кто тебя подослал? – наехал он на меня. – Не заодно ли ты с этим типом в маске?

– Нет!

Он смотрел на меня недоверчиво.

– Что тебе от меня нужно? Как тебя зовут?

– Анна, – с трудом вымучила я.

– Имя не французское. Откуда ты родом?

– Из Германии. У меня мама – француженка, – пролепетала я, инстинктивно прибегнув к той же лжи, какую насочиняла для Сесиль. По лицу побежали слезы, я разрыдалась. Пережитый шок был слишком сильным. – Я хотела только поговорить с тобой… побыть с тобой наедине…

Лицо его смягчилось, он смотрел теперь с легкой насмешкой.

– А, у кого-то, похоже, амурные притязания, да? Рандеву с офицером гвардии? Так дело в этом? – Он взял меня за подбородок. – А ты прехорошенькая, Анна из Германии. Я мог бы соблазниться. Эти сладкие губки и правда так и зовут целовать их. – Внезапно склонившись ко мне, он прижался своими губами к моим. Поцелуй был коротким, но крепким, и у меня тут же задрожали колени. Но в следующее мгновение он уже отпустил меня. – Лучше тебе поискать для своих амурных дел кого-нибудь другого. И не стоит пытаться залезть на дерево, которое для тебя слишком высоко. – Он легонько щелкнул меня по носу, а затем просто развернулся и ушел.

Я так и стояла под сводами галереи, словно парализованная ужасом, в то время как он быстрыми шагами скрылся за ближайшим углом, чтобы присоединиться к своему отряду. Я почти ничего не видела сквозь плотную пелену слез. А думать и тем более не могла. Охваченная страшным смятением, я ничего не понимала. Ясно было лишь то, что при последнем переходе во времени что-то у Себастьяно пошло наперекосяк. Я теперь была для него чужой. Ему подсунули новую жизнь, а старую стерли, и меня вместе с ней.

Меня трясло. И все-таки я постаралась, сделав глубокий вдох, взять себя в руки. Только не психовать! Кто-то должен вытащить Себастьяно из этой истории. Если я ему не помогу – то кто же? Нужен план действий, и срочно. Для этого мне требовалась помощь.

Филипп все еще звал меня. Собравшись с духом, я покинула своды галереи и пошла к нему. Ноги двигались с трудом. Раньше как наркоз действовали адреналин и радость встречи, а теперь боль дала о себе знать. Локоть горел, и содранные ладони тоже, не говоря уже о том, что делалось у меня в душе. Там была сплошная открытая рана.

Я подозревала, что мне предстоит решить самую трудную в моей жизни задачу.

Часть вторая

Париж, 1625

– Да-а-а, боюсь, теперь у нас действительно проблемы, – сказал Гастон, услышав, что произошло.

Филипп привел меня к нему. От рынка было действительно недалеко, только два раза свернуть, и ты на месте. Гастон жил на втором этаже респектабельного дома на Рю дю Жур, он занимал там две большие наполненные светом и воздухом комнаты с окнами из настоящего стекла и красивым паркетом. За домом находился чистый туалет, и это меня спасло, потому что после встречи с Себастьяно со мной случилась сильнейшая атака раздраженного кишечника всех времен. Разумеется, сортир был без канализации, но относительно новый, поэтому там не воняло так отвратительно, как в обычных отхожих местах, а это уже настоящая роскошь.

Да и в остальном Гастону в этом столетии, кажется, жилось неплохо. У него даже был слуга, который, перед тем как с поклоном удалиться, подал нам разбавленное вино и мясные паштеты. Мы с Гастоном хотели поговорить без блокировки, значит, нас никто не должен был слышать, даже Филипп. Пока мы разговаривали, он ждал у дома. Гастон, сидя в кресле у окна, набивал себе живот, а я обрисовывала ему ситуацию.

– Прости, что ем, – сказал он. – Я всегда голодный, когда нервничаю.

Еще один паштет исчез у него во рту.

– Не напрягайся.

– Так, значит, Себастьяно ничего не помнит? Вообще ничего?

– Ничего, – подтвердила я.

– Это объясняет, почему он так грубо со мной обошелся. Логично. Мои послания были ему ни к чему, раз он не понимал, что все это значит.

– А как он повел себя, когда вы сюда прибыли? – спросила я. – Я имею в виду, сразу после перехода во времени. Он тогда еще знал, кто он?

– Меня же в тот момент рядом не было, был только Старейшина.

– Тот самый клошар на мосту?

– Именно.

– А где же он сейчас?

– Понятия не имею, он постоянно где-то в разных местах.

Как и Эсперанца. Я невольно положила руку на мешочек, висевший под одеждой.

– А как же нам отсюда выбраться, если Старейшина не здесь? – спросила я.

– Пустяки, к смене лунных фаз он опять объявится. Тогда я с ним все и обговорю. – Гастон ткнул пальцем в закуски: – Попробуй-ка. Они очень вкусные, эти штуки. Особенно вон те маленькие, с салями. Свежак, только что с рынка.

– Спасибо, я не голодна. – Горло мне словно сдавило. Ни кусочка не смогла бы проглотить. А разбавленного вина я несколько глотков отпила, ужасно мучила жажда. В этом времени уже за завтраком все смешивали воду с вином, потому что колодезная вода часто отдавала затхлостью. Заодно и настроение поднималось – в самый раз новый день начинать. Хорошее настроение мне сейчас совсем не помешало бы. Но ведь стоит только эту дурацкую привычку перенять, раз-два – и ты алкаш, а проблем и без того хватает. Заметив, что вино ударило мне в голову, я тут же отставила бокал. В затуманенном состоянии сознания я неспособна мыслить здраво.

Гастон с этим не парился. Он щедро наполнил свой бокал и потихоньку влил в себя все до капли, пока я рассказывала ему о подозрительном типе, которого видела сперва у гостиницы, а потом на рыночной площади.

– И ты абсолютно уверена в том, что это один и тот же человек? – скептически поинтересовался он.

– Совершенно уверена.

– Может, ты перепутала?

– Нет, я его узнала.

– А как он выглядел?

– Обычно, – я и сама понимала, что этого маловато. В описании людей без особых примет я не слишком сильна. – Лет тридцати пяти – сорока, шатен, ничем не примечательное лицо.

– Ну, так это мог быть мой зубной врач. Или дядя. Или мой школьный учитель немецкого.

– Или какой-нибудь путешественник во времени, – разозлилась я.

– Теоретически, конечно, – допустил Гастон. – Я их тоже не всех знаю.

Казалось, все это не очень его интересовало, и поэтому я пока не стала разворачивать свою теорию о том, что застрелить кардинала попытался чуть позже именно тот незнакомец на рыночной площади.

– Так что же нам делать с Себастьяно? – спросила я. Как бы то ни было, сейчас этот вопрос был важнее всего.

– В любом случае нам нужно бороться с потерей памяти, – высказал свое мнение Гастон. Он скрестил ноги в шелковых чулках, а руки сложил поверх набитого центра своего мироздания. – Надо что-то придумать. Вообще-то у меня только одна идея. Его нужно отсюда убрать. Из этой обстановки, из этого времени. Ты должна вернуть его. Ну, то есть в две тысячи одиннадцатый год. Вероятно, там он все вспомнит.

– Прекрасная идея. Но, может, ты подскажешь заодно, как это сделать? Мне, что ли, пойти к нему и сказать: «Эй, не желаешь ли сегодня ночью прогуляться со мной по мосту?»

– Почему бы и нет? В конце концов, вы пара, и к тебе он скорее прислушается, чем ко мне.

– Ты забыл про одну маленькую деталь. Мы – не пара. Во всяком случае, в данный момент. Он меня вообще не знает!

– Вот это, дорогая Анна, тебе и нужно изменить. Ты должна убедить его, что вы созданы друг для друга. И в первую очередь, что эта ночная прогулка стоит того, чтобы ее совершить.

– И как именно мне нужно действовать?

– С помощью женской хитрости! Романтическая прогулка, поцелуи под луной – почему бы этому всему и не сработать? В конце концов, один раз он в тебя уже влюбился.

– Ну супер! – разочарованно ответила я. – Ничего не скажешь, грандиозный план.

– Звучит как-то саркастически.

– Потому что это и сказано с сарказмом.

Мне вспомнились последние слова Себастьяно. Лучше тебе поискать для своих амурных дел кого-нибудь другого, малышка Анна. И не стоит пытаться залезть на дерево, которое для тебя слишком высоко.

– Он считает себя существом высшего сорта, – объявила я, охваченная внезапным негодованием. – В образе Золушки я, видимо, не пробуждаю в нем охотничьего инстинкта. – И в раздражении прибавила: – Он мне тут даже сам заявил, что я его не привлекаю. Может, придумаешь, что с этим делать?

Гастон посмотрел на меня более внимательно:

– Хм, да, вид у тебя сейчас не больно-то привлекательный. Ты что, всю ночь кутила? – Он ткнул пальцем в мое платье: – Выглядит так, словно ты поразвлеклась на славу.

– Ну еще бы. На вечеринке зажигала. И если уж веселиться – то до упаду, вот я только что в грязи как следует и вывалялась. – Я, в гневе отдернув порванный рукав, показала ему содранные до крови ладони. – Упала я, понятно? И ночью я почти не спала, потому что Сесиль хотелось поболтать! Вдобавок спала я на полу, – с горечью я указала на соседнюю комнату, где в открытую дверь видна была широкая, заваленная подушками кровать. – С твоим бюджетом не сравнить.

– Я по делам здесь часто бываю, – стал защищаться он. – Поэтому, ясное дело, хочется устроиться поудобнее. – Он откашлялся: – Если история затянется, я подыщу тебе пристанище получше.

– Что значит «затянется»?

– Ну, дольше, чем до следующей смены фаз Луны. Ведь может же так случиться, что тебе понадобится время, чтобы убедить Себастьяно.

– А до смены фаз я буду спать у Сесиль на полу, что ли?

– Я позабочусь, чтобы она поставила для тебя кровать. Ты должна жить у надежного человека, который не станет задавать лишних вопросов и поможет в быту. Она родилась в Париже и знает город как свои пальцы.

– Пять пальцев, – поправила я.

– Что? – он посмотрел на меня с недоумением.

– Нужно говорить «как свои пять пальцев», а не «как свои пальцы».

– О, спасибо! – с довольным видом улыбнулся он. – Всегда рад узнать что-то новое. Здорово, что мы можем говорить по-немецки, не пользуясь универсальным режимом.

Ага. Значит, он называет межгалактический преобразователь универсальным режимом.

– Это официально принятое выражение? – спросила я.

– Нет, его только я использую. Мне оно кажется очень подходящим.

– А с кем-нибудь из Старейшин ты уже об этом говорил? Я имею в виду, про универсальный режим. Откуда он взялся и кто его создал. И о блокировке. Как ты называешь блокировку?

– Просто блокировка, – сказал Гастон. – А что касается разговоров, ты же знаешь этих Старейшин. Их можно тысячу раз спрашивать, ни одного ответа не получишь.

Да, это я знала на собственном опыте. И все-таки не исключала вероятности, что Гастон осведомлен обо всем несколько лучше. Но, видимо, он был таким же рядовым сотрудником, как мы с Себастьяно.

– Так что же мы будем делать дальше? – спросила я. – Как-то ведь мне нужно к нему подобраться, если я собираюсь его в чем-то убедить.

– Кажется, у меня родилась гениальная идея.

Я нашла идею довольно глупой, но в нашем положении особого выбора у меня не было, и я согласилась. Прежде чем начать действовать, нужно было срочно привести себя в порядок, поэтому мы с Филиппом сперва вернулись на Рю Персе, пройдя несколько долгих километров, по крайней мере об этом говорила боль в ногах, засунутых в разболтанные сандалии Сесиль. Только когда мы уже почти пришли, я вспомнила, что Эсперанца положила мне в мешок и туфли.

На этот раз мы пересекли Сену по другому мосту, какому-то деревянному сооружению, скорее производившему впечатление временного.

– А почему мы не пошли по мосту Нотр-Дам?

Филипп смущенно откашлялся:

– Этот путь короче.

Ага. Значит, надушенный Батист был прав, упрекая Филиппа, что тот делает крюк специально из-за него. Но сердиться на Филиппа я не могла, в конце концов, благодаря ему я наткнулась на лавку Эсперанцы. Хотя не исключено, что, даже если бы мы пошли более короткой дорогой, я все равно нашла бы ее, и, вероятно, совсем в другом месте.

– А это что за мост? – поинтересовалась я. – Просто чтобы знать, когда буду ходить по городу одна.

– Понт-о-Шанж.

Я остолбенела. Этот простой, похожий на временное сооружение мост использовали как портал? Рассмотрев здания на другом берегу, я действительно узнала старый дворцовый комплекс с башнями или по крайней мере отдельные его части, которые видела с моста Понт-о-Шанж в своем настоящем времени. Чуть дальше вниз по реке виднелся Пон-Неф, еще один сохранившийся до наших дней мост.

– Еще четыре года назад Понт-о-Шанж был большим и роскошным, – рассказал Филипп. – В этом месте через реку шел еще и второй мост, Пон-Маршан. Всего здесь стояло четыре ряда домов. А потом случился страшный пожар, в течение нескольких часов все сгорело дотла. Мост собираются построить заново, но для этого нужно время.

Я спросила себя, не связано ли разрушение моста с находившимся здесь порталом. Когда мы шли по нему, я с любопытством озиралась вокруг, но ничего примечательного так и не обнаружила. Только на середине мне показалось, что по спине пробежал озноб, но, возможно, у меня просто разыгралось воображение.

Когда мы пришли на Рю Персе, Сесиль все еще спала. Прошло какое-то время, прежде чем нам удалось, барабаня в дверь, вытащить ее из постели, и настроение у нее было соответствующее. И все же спустя несколько минут она стала гораздо любезнее, поскольку Филипп передал ей пригоршню серебряных монет. Гастону пришлось раскошелиться, чтобы обеспечить мне на ближайшие дни надежный кров. Я ни словом не обмолвилась о том, что теперь у меня самой есть деньги, потому что у Гастона наличных, судя по всему, было предостаточно. Одни его чулки стоили, вероятно, целое состояние, поэтому я не посчитала нужным растрачивать собственные средства. По своему печальному опыту я знала, как важно, когда застрял в прошлом, иметь хоть какой-то неприкосновенный запас. В тяжелых случаях на счету был каждый цент. Или каждый денье, если считать в местной валюте.