Текст книги "Вердикт: невиновен!"

Путь до дачи я проделала за каких-нибудь сорок минут, любуясь красотами осеннего леса и давая себе клятвенное обещание, что уж в этом году я непременно воплощу свои идеи в жизнь. Миновав лес, я въехала в посёлок. Хотя Снегири были застроены в середине тридцатых годов, добротные бревенчатые дома до сей поры смотрели на окружавший их сосновый бор чисто вымытыми эркерными окнами и удивляли прохожих резными мезонинами. Я неторопливо ехала по посёлку, минуя участки соседей, где в субботний день за невысокими заборами уютно светились веранды. Во многих домах в этот час хозяева пили чай. Звенели о блюдца чашки, звякали, помешивая сахар, ложечки, из открытых окон пахло ватрушками и яблоками с корицей.

Подъехав к даче деда, я загнала машину в гараж и, размахивая пакетом с гостинцами, вбежала в дом. Первым делом отправилась в гостиную, поздороваться с дедом. Двигаясь по коридору, я прислушивалась к доносящимся оркестровым звукам и наперёд знала, что увижу. Остановившись в дверях, я обвела взглядом знакомый интерьер, и сердце сжалось от нестерпимой любви и нежности – годы идут, я расту, взрослею, становлюсь вполне самостоятельной личностью, а у моих обожаемых стариков ничего не меняется. Хорошо, когда есть островок постоянства в бурном море житейских перемен. С тех пор как я себя помню, Владлен Генрихович в это время суток неизменно сидит в кресле-качалке у камина и кованой кочергой помешивает угольки. В свободной руке дед обычно держит раскрытую книгу – на этот раз это томик Бальзака, ноги деда укрывает шерстяной плед, а из старой радиолы «Грюндиг» льётся негромкая музыка.

Сегодня дед слушал Вагнера. Обложка от винилового диска покоилась на столе, между початой бутылкой армянского коньяка и большой пузатой чашкой, из которой дед любит пить чай. Пьёт он его так: заваривает крепкий чай и добавляет в него капельку коньяку; отпивает несколько глотков и подливает коньяку побольше; снова пьёт и на освободившееся место льёт коньяк. Вскоре изначальные пропорции чая и коньяка меняются местами, и Владлен Генрихович, умиротворённый и расслабленный, отправляется по спиральной лестнице на второй этаж спать. Заглянув в гостиную, я застала тот момент, когда приоритетное место в чашке занимал ещё чай.

– Привет-привет, кому грейпфрут? – игриво осведомилась я, потрясая пакетом с гостинцами.

– Здравствуй, Агата, – степенно ответил дед, продолжая помешивать угли и не оборачиваясь на мой голос. – Спасибо, положи на стол.

Я знала эту особенность деда – никогда не бросать начатого дела – и поэтому не обижалась на него. Если уж он взялся мешать угли, то не остановится до тех пор, пока не сотрёт в порошок.

– Ты не поверишь, дед! – гордо сообщила я широкой спине в велюровой домашней куртке. – Я буду защищать ревнивого студента!

Дед всё-таки обернулся и смерил меня насмешливым взглядом.

– Ну и чему ты радуешься? – сварливо осведомился он, откладывая кочергу.

Я дёрнула плечом и сердито произнесла:

– Дед, ты даёшь! Это моё первое серьёзное дело, как ты не понимаешь?

– Ну-ну, госпожа Перри Мейсон, – усмехнулся Владлен Генрихович. – Не сомневаюсь – с твоим напором и прытью ты обязательно разоблачишь настоящего злодея. И что, позволь узнать, твой студент натворил?

– Так, ничего особенного. Убил профессора Черненко, – вырвалось у меня, но я тут же поправилась: – Вернее, не убил, а только подозревается в этом.

– Серьёзное обвинение, – покачал головой дед, направляясь к радиоле и бережно снимая иглу с диска. В тот же момент музыка оборвалась, и я спросила:

– Сегодня у нас «Полёт валькирий»? Что, собираетесь с бабушкой в ресторан или планируется вылазка в кино?

Зная пристрастия деда, нетрудно было выявить определённую закономерность. Владлен Генрихович предпочитает слушать классику перед тем, как собирается наведаться в город. Вертинский хорошо идёт в минуты раздумья и одиночества, выдающийся гитарист Пако де Лусия бодрит деда аккордами и переборами перед приездом гостей, а вот Высоцкий отлично завершает полный цикл чая с коньяком.

– Я действительно после обеда думал проехаться с бабушкой в «Леруа Мерлен», посмотреть садовые ножницы, – удивлённо ответил дед, снова устраиваясь в кресле. – А как ты догадалась?

– Есть один способ, – уклончиво ответила я. Пусть думает, что я обладаю не банальной наблюдательностью, а некими сверхъестественными способностями типа ясновидения.

– Ну, хорошо, не хочешь говорить – не надо. Тогда расскажи, почему ты так рано? – осведомился дед.

– Меня Кира Ивановна отпустила, – втягивая носом волшебный аромат борща, долетавший из кухни, пояснила я. – Между прочим, наша секретарша припомнила, что двадцать лет назад в Столичном университете было совершено покушение на убийство. Некая лаборантка Глаголева чуть не убила аспиранта Черненко. Прошло двадцать лет, аспирант стал профессором, и именно его теперь убил ревнивый студент, которого я защищаю. Символично, не правда ли? И в самом деле, от судьбы не убежишь.

– Знаешь что, душа моя, – вкрадчиво проговорил дед. – Я бы на твоём месте покопался в архиве по поводу того давнего дела. Никогда не знаешь, что может пригодиться в работе, поэтому надо учитывать каждый имеющийся факт. Ты со мной согласна?

– Ну да, конечно, – вяло промямлила я, в корне не согласная с замечанием деда.

Генерал Рудь отдал службе в госбезопасности почти пятьдесят лет, и я частенько пользовалась советом компетентного в юриспруденции родственника. Но на этот раз я сочла, что дед перестраховывается. Кому в двадцать первом веке нужен дремучий архив с пыльными томами приговоров, подшитых в наряды по годам? Вот Интернет – это да, там можно найти любую информацию по интересующему тебя вопросу. Ну и, конечно же, в нашем деле здорово помогают адвокатские запросы, только ответа приходится ждать долго. Зато выручают приятели Владлена Генриховича, ухитряющиеся добывать такие сведения, за которые другой адвокат отдал бы полжизни. Размышляя о пользе Интернета и нужных знакомств, я добралась до кухни.

Кухня на даче являлась предметом особой гордости бабушки. Здесь стояла настоящая русская печь, в которой Ида Глебовна обычно топила натуральное коровье молоко, а на белёных кухонных стенах висели медные тазы для варенья, чередуясь с надраенными до зеркального блеска кастрюлями, воссоздавая средиземноморский стиль. Я сунула в холодильник банку мидий и плюхнулась на стул, всем своим видом давая понять, что к обеду готова. В центре кухни, на покрытом вышитой скатертью столе, дымились тарелки с борщом, стояли мисочки с греческим салатом и тарелки с соленьями. При виде этого великолепия сразу понимаешь, что Ида Глебовна любит и умеет готовить. Недаром её штрудели и птифуры, которые я частенько приношу на работу, имеют большой успех среди коллег. Вон даже секретарша Пермская, эксперт по части выпечки, и та заинтересовалась бабушкиными рецептами.

– Ух ты, малосольные огурчики! – обрадовалась я, заметив в центре стола тарелку с разносолами. Зная, что бабуля не любит, когда хватают со стола, я всё же не удержалась – подцепила пальцами с тарелки самый маленький пупырчатый корнишон и отправила его в рот.

– Вчера засолила, знала, что ты приедешь, – добродушно откликнулась бабушка, вытирая руки о передник.

Поднявшись из-за стола, я обхватила бабушку за худенькие плечи и благодарно чмокнула в щёку, отметив про себя, что для своих шестидесяти восьми лет Ида Глебовна выглядит на удивление хорошо. Невысокая фигура её в домашнем платье была по-спортивному подтянута, стриженные в форме каре волосы тщательно окрашены в цвет молочного шоколада, лицо гладкое, почти без морщин. И пронзительные, как льдинки, голубые глаза. На фоне деда, хотя и крепкого физически, но покрытого старческими мешочками и складочками, Ида Глебовна смотрелась почти девочкой.

– Ну, дорогие мои, – окинув семью весёлым взглядом, выдохнул Владлен Генрихович, заходя в кухню и потирая руки. – Все в сборе. Пора садиться за стол.

Я вернулась на прежнее место, склонилась над тарелкой и, прежде чем приступить к еде, подумала, что сидеть вот так в кругу любимых людей – и есть счастье.

Следователь по особо важным делам Седых продержал меня в коридоре до обеда. Должно быть, это была тонко выверенная психологическая атака, направленная на то, чтобы лишить адвоката подозреваемого Мызина присутствия духа и выбить из колеи, но следователь не учёл одного – я пришла не одна. Тоскливое ожидание среди серых казённых стен скрашивал Борис Устинович, увязавшийся за мной в прокуратуру. Бывший однокурсник гостил у нас на даче с воскресенья, играя в шахматы с дедом и расхваливая бабушкину стряпню. Обожаю это удивительное чувство – просыпаться в запахе хвои и тёплой земли. И сосновый аромат, похоже, притягивает не только меня, ибо гостевой домик, пристроенный рядом с большим домом, пустует крайне редко. К деду частенько приезжают на несколько дней бывшие сослуживцы и просто знакомые с работы, и Владлен Генрихович подолгу запирается с ними в кабинете. Бабушка в такие дни не вылезает с кухни – наступает её звёздный час.

Один раз приехали Устиновичи – Леонид и Боря. Честно говоря, я не люблю об этом вспоминать, потому что следом за Леонидом примчалась Маша Ветрова и всё испортила. В первую же минуту своего пребывания в гостях Леонид известил нас как о чём-то само собой разумеющемся, что приедет Мария Ильинична, даже не спросив, нужна ли она здесь. Приглашая Устиновичей, я представляла себе, как прогуляюсь с Леонидом к озеру, как он возьмёт меня за руку и поможет забраться в лодку, а сам сядет на вёсла, и мы поплывём по зеркальной глади. На самой середине озера Лёня отбросит деликатность и станет меня целовать, потом лодка перевернётся, и я притворюсь, что не умею плавать. Кавалер меня, конечно же, спасёт, и я смогу с чистой совестью всем рассказывать, что люблю Устиновича-среднего, и в этом не будет ничего особенного, ведь спасённые часто влюбляются в своих героев. Но всё получилось совсем не так, как мечталось. Вместо меня с Леонидом по озеру каталась Ветрова. Пришла вся мокрая, счастливая и долго смеялась, рассказывая, как Лёня был неловок и перевернул лодку. Больше я сослуживцев на дачу не зову. Но Борька – Устинович-младший, прозванный в семье Джуниор, – на правах старого друга является к нам без приглашения. Вот и в эти выходные он заявился в Снегири как к себе домой и принялся строить из себя клоуна, развлекая уважаемую публику. А в понедельник, вместо того чтобы отправляться в адвокатскую контору, потащился со мной к следователю Седых.

– У тебя дед – сказочник Бажов, – делился приятель, сидя на стуле в коридоре прокуратуры. – Плёл кому-то вчера по телефону про специальный отдел «Сигма», занимающийся изучением мозга. Типа как любят писать разные там умники в этих их Интернетах: «Бойтесь, люди! Придёт великий Ктулху и высосет ваш моск!»

Беда Джуниора заключается в том, что он считает себя жутко остроумным и постоянно пытается шутить. Являясь фанатом широко известного в узких кругах сайта «Луркоморье», коллега непрестанно сыпет остротами, почерпнутыми на этом сомнительном ресурсе, испытывая терпение окружающих и сильно рискуя нарваться на грубость.

– Дед никогда ничего не плетёт, – оборвала я, смерив коллегу суровым взглядом.

Заслышав стальные нотки в моём голосе, развеселившийся Борис тут же притих, виновато опустив долу шальные серые глаза, опушенные мохнатыми ресницами. Я всегда завидовала его роскошным ресницам, теперь же его телячий взгляд вызывал у меня раздражение.

– Дед не врёт, а рассказывает как было, – сухо продолжала я, с трудом сдерживаясь, чтобы не наорать на балагура. – С дедом часто консультируются нынешние силовики. Мне другое интересно, – решила я от греха подальше сменить тему. – Когда господин Седых удостоит меня аудиенции?

– Следователи вообще не любят адвокатов, – подбодрил меня друг. – Мы можем проторчать здесь до вечера, а он тебя так и не примет.

Вопреки прогнозам Бориса, буквально через минуту дверь кабинета открылась и меня пригласили войти. Следователь мне сразу не понравился. Сидя за столом, он что-то строчил на листе бумаги, вложенном в картонную папку, и даже не повернул большую лысую голову в мою сторону. Наконец он закончил писать и обратил ко мне щекастое лицо. Равнодушно выслушав просьбу позволить ознакомиться с делом Мызина, работник прокуратуры окинул меня холодным взглядом и проговорил, протягивая папку с материалами дела:

– Завтра планирую предъявлять обвинение. Не вижу здесь особых проблем. Дело предельно ясное – парень разнервничался, не совладал с эмоциями, что привело к плачевным последствиям. Склоняйте его к признанию – меньше дадут.

– Учту ваши пожелания, – парировала я. И тут же решила поставить Седых на место. – На мой взгляд, всё не так очевидно. Может оказаться, что Мызин невиновен.

– Да что вы говорите? – усмехнулся следователь, тряхнув щеками. – Такого виноватого ещё поискать. Пока я опрашивал других студентов, подозреваемый заперся в туалете и замывал кровь на куртке. А в его сумке был обнаружен кинжал со следами крови, предположительно, потерпевшего. Правда, без отпечатков пальцев, но теперь все стали грамотные, знают, как не оставить на орудии убийства своих следов.

Слушая его разглагольствования, я сосредоточенно пожевала кончик ручки, думая, что бы ему такого ответить, пригладила рыжие вихры и не нашла ничего лучшего, чем произнести банальность:

– Вы не думаете, что парня подставили?

– Начитались палп фикшн, Агата Львовна, – почти ласково проговорил Седых. – Вам мама вашу тёзку вместо сказок читала на ночь?

Он засмеялся своей шутке дребезжащим смехом, а отсмеявшись, продолжил совершенно другим тоном, не предвещающим ничего хорошего:

– Владимир Мызин – не опальный олигарх и не бандитский авторитет, чтобы его подставляли. Вы слишком молоды и романтичны, вот вам и мерещатся всякие глупости. Уж поверьте моему опыту, Мызин и есть убийца.

– А как же принцип «ищи, кому выгодно»? Вы проверяли наследников профессора? – не унималась я.

Следователь довольно хмыкнул и откинулся на спинку стула. В его лысой, как бильярдный шар, голове отражались лампы дневного света, и я, дерзко смотревшая прямо в лицо своему оппоненту, нет-нет да и поглядывала на муху, задумчиво блуждавшую среди нестерпимо ярких бликов.

– Прямая наследница Петра Михайловича Черненко – его родная сестра, разведённая бездетная женщина, – довольным тоном сообщил Седых, покачивая головой из стороны в сторону. При этом отражения ламп скользили по его лысине, как софиты по сцене, по очереди наползая на любопытное насекомое. – И у неё есть железное алиби – дамочка была в театре, никуда не отлучалась с первого до последнего акта, и подтвердить это берутся порядка четырёх человек, сидевших на соседних местах. Других близких родственников, заинтересованных в смерти Черненко, не имеется.

– Я всё равно выясню, кто на самом деле убил профессора, – пригрозила я, не спуская глаз с артистичной мухи. – Нельзя же сажать невиновного человека.

– Это у вас по молодости, – снисходительно улыбнулся следователь и, проследив за моим взглядом, с силой тряхнул головой. Неугомонное насекомое покинуло эстрадную площадку и устремилось к потолку. – У нас как у врачей – сначала каждого пациента через себя пропускаешь, а потом относишься к ним как к рабочему материалу. С возрастом пройдёт. А Мызин виновен, это я вам говорю как сотрудник прокуратуры с десятилетним стажем. Я таких «невиновных» перевидал видимо-невидимо. Так что успокойтесь, госпожа адвокат, и не мешайте мне работать.

– А может, отпустите моего подзащитного под подписку о невыезде? – с надеждой глядя на следователя, на всякий случай спросила я, хотя прекрасно знала, что он мне ответит.

– Об этом не может быть и речи, – отрезал Седых. – Парень наглым образом уничтожает улики, а вы хотите, чтобы я его отпустил? Лучше объясните Мызину, что чистосердечное признание пойдёт ему на пользу.

– Мы ещё посмотрим, что ему пойдёт на пользу, расселись тут, работать не хотят, думают, что дело само собой раскроется, – забирая из рук следователя папку с делом и направляясь к принтеру, бурчала я под нос, в душе рассчитывая, что собеседник меня слышит.

Сделав ксерокопии имеющихся документов, я вышла от следователя, прогнала Бориса на работу и отправилась знакомиться с подзащитным.

В следственный изолятор я поехала не одна, сопровождать меня вызвалась Юля Щеглова. На этот раз невеста подзащитного была без машины и всю дорогу расспрашивала меня о перспективах дела, недоумевая, почему Володю до сих пор не выпустили под подписку.

– Ну как же они не понимают, что Вова никого не убивал! – вытирая текущие по щекам слёзы, расстраивалась клиентка.

В светлом шерстяном пальто и с собранными в хвостик волосами Щеглова казалась хрупкой школьницей. Искоса поглядывая на пассажирку, я от души жалела бедную девочку, и больше всего в этот момент мне хотелось встать грудью на её защиту, только бы не видеть слёз на милом Юлином лице.

– Но факты говорят об обратном, – осторожно возразила я, опасаясь своими словами расстроить бедняжку ещё больше. – Откуда-то ведь взялся кинжал в сумке вашего жениха. Да и испачканную кровью куртку Володя зачем-то пытался замыть.

– Где он умудрился испачкать куртку? – всхлипывала Юля, сокрушённо качая головой. – И этот кинжал! Откуда он у Вовки? Как вы думаете, Агата, может, кинжал ему подкинули?

– А знаете, Юля, вы можете оказаться правы, – задумчиво протянула я, почёсывая лоб.

Я и сама об этом думала. А вдруг и правда улики подкинули? Мызина я не знала, но, глядя на то, с какой трогательной решимостью отстаивает невиновность друга его девушка, искренне хотела верить, что это именно так.

– Орудие убийства имел возможность подложить в сумку тот же Гарик Миносян, с которым в ту ночь пил в машине водку ваш жених, – рассуждала я. – Миносян вполне мог дождаться, когда от дома профессора уедет Володя, вернуться и убить несговорчивого преподавателя, после чего отправиться к магазину, увидеть там Мызина, воспользоваться случайностью и во время совместного распития водки подбросить кинжал ему в сумку, попутно испачкав куртку Володи кровью убитого.

– Я вам говорю, Гарик пойдёт на что угодно, лишь бы в армию не идти! – тряхнула кудряшками Юля.

– С другой стороны, я не понимаю, – продолжала я, паркуя машину возле СИЗО, – какой в этом смысл? Не будет Черненко – назначат другого декана. И новый декан точно так же сможет отчислить Гарика из университета.

– Да нет, что вы! – горячо возразила Юля. – Кроме Черненко, принципиальных преподавателей у нас больше нет. Сегодня говорили, что место декана займёт доцент Смирнов. Ему уж точно всё до лампочки. Вон Лидия Сергеевна подъехала, – забеспокоилась девушка, наблюдая, как из кроссовера «БМВ» пятой модели выбирается роскошная блондинка в кожаных брюках и лисьем жилете.

Женщина тоже заметила Юлю, выходившую из машины. Цокая по асфальту шпильками лаковых сапог, Лидия Сергеевна торопливо устремилась в нашу сторону. Я выбралась из-за руля и приготовилась к знакомству с матерью подзащитного.

– Здравствуй, Юленька, – приветливо поздоровалась Лидия Сергеевна, кидая на меня недоверчивые взгляды. – Это твоя подружка? А где же адвокат? Ты говорила, что привезёшь адвоката…

– Я адвокат Агата Львовна Рудь, буду защищать Владимира Мызина, – по всей форме представилась я, не ожидая ничего хорошего от этой дамы.

– Как это вы – адвокат? – словно почувствовав моё настроение, повысила она голос. – Вы что же, думаете, что сможете спасти Володю от тюрьмы? – с истеричными нотками продолжала женщина.

– Вас что-то смущает? – вскинула я бровь, стараясь придать лицу деловое выражение.

– Да это же смешно! – горько произнесла мать Володи. – Юля, кого ты привезла? А впрочем, с кем я разговариваю? Кому я доверила серьёзное дело? Лимитчице из подмосковной деревни!

К чести Юли, она спокойно выдержала град оскорблений, обрушившихся на неё, я даже позавидовала самообладанию клиентки.

– Вова не вас, а меня попросил помочь, – кротко улыбнулась девушка. – И я это делаю так, как считаю нужным. Я наводила справки. Адвокатское бюро «Устинович и сыновья» считается одним из лучших в Москве.

– Ни копейки от меня не получите на такого адвоката! – возмущалась Лидия Сергеевна, отступая к авто. – Так Володе и передай – ни копейки!

Сочтя, что знакомство с роднёй доверителя состоялось и продолжать дальнейшее общение – только терять время, я подбросила на ладони ключи от машины, перекинула через плечо сумку и под ругань Лидии Сергеевны вошла в здание СИЗО.

Подзащитный оказался смазливым юнцом с повадками неудачника и нервными руками скрипача. А может быть, вора-карманника, ведь тонкие артистичные пальцы – отличительная особенность обоих специальностей. Подбородок Владимира зарос рыжеватой щетиной и в сочетании со стильной чёлкой мог бы делать парня эдаким брутальным мачо, если бы не глаза. Ещё с порога я отметила, что глаза Володи Мызина выражают такую безудержную тоску, что даже мне, не склонной к сентиментальности, захотелось его усыновить. Подобный взгляд бывает у ребёнка, ждущего у окна маму, которая никогда не придёт. Знакомство с Лидией Сергеевной наводило на мысль, что Владимир и впрямь всё детство проторчал у окошка в ожидании ветреной мамаши, днями и ночами раскатывающей на дорогой машине по важным делам. Безобразная сцена перед СИЗО непроизвольно всплывала в памяти при взгляде на губы парня, которые то и дело кривились, как у обиженного ребёнка.

– Здравствуйте, Владимир, я ваш адвокат, – приветливо поздоровалась я, умело пряча нахлынувшие эмоции. – Зовут меня Агата Рудь, по просьбе Юли Щегловой я буду вас защищать.

– Не надо меня защищать, – буркнул Мызин, дёрнув уголком рта. – Так и передайте Юле. Мне предложили государственного адвоката, он меня вполне устраивает. Пусть Юля деньги не тратит. Может, меня вообще на пожизненное упекут, как она тогда жить будет?

– Почему вы думаете, что вас посадят, ведь вы же не убивали декана? – удивилась я. – Или всё-таки убили?

– Я этого не делал! – испугался подзащитный, некрасиво морща лицо. – Но кто мне поверит? Получается, я был последним, кто видел профессора Черненко. Причём общался с ним не самым мирным образом. А на следующий день в сумке, которая всю ночь была в машине, я нашёл кинжал из квартиры Петра Михайловича, а на моей куртке откуда-то взялись кровавые следы.

Из материалов дела я знала, что мёртвое тело обнаружила сестра убитого, приходившая два раза в неделю к одинокому брату, чтобы навести порядок в его холостяцкой берлоге. Заботливая родственница и застала профессора Черненко в бурой липкой луже на полу ванной комнаты. В спине профессора темнела запёкшейся кровью дыра от удара колюще-режущим предметом, предположительно кинжалом. Прилагалось подробное фото коллекции холодного оружия, развешенной на стене гостиной. В центре экспозиции зияло пустое место от предполагаемого орудия убийства. Отпечатки пальцев на ручке входной двери были видны невооружённым глазом. Как показала экспертиза, принадлежали они подозреваемому. Но не это меня беспокоило.

– Скажите, Володя, а как вы узнали, что ваша невеста у Черненко? Кто вам об этом сказал?

– Гарик и сказал, – бесхитростно ответил подзащитный. – Гарик Миносян. В тот день я помогал ему с продажей машины. Знаете, наверное, одному продавать транспортное средство опасно. Грабят, убивают, деньги отбирают. Сначала мы поехали в Южный порт, пристроили по дешёвке машину. А после продажи я повёз Гарика к Черненко, чтобы он передал профессору деньги. Пётр Михайлович, упырь, вымогал у Гарика взятку, грозился отчислить за неуспеваемость. А кому охота идти в армию?

Парень достал из кармана пачку сигарет, закурил и, нервно теребя в руках зажигалку, продолжал:

– Гарик поднялся к Черненко с деньгами, а я ждал его в салоне автомобиля. Минут через десять Миносян выбежал из подъезда злой как чёрт, орёт, что эта сволочь Черненко отказался брать деньги, намекает, что мало принёс. Я, говорит, в суд на него подам за вымогательство, а Юлька свидетельницей будет. В первый момент я не понял – что он несёт? Какая Юлька? А Гарик гнусно так улыбается – не веришь, говорит, сходи, посмотри, там твоя Юлечка у профессора сидит. В колготках и лифчике. Я, говорит, сам её в приоткрытую дверь кабинета видел.

Я передвинула диктофон поближе к подзащитному и поинтересовалась:

– Какие у вас отношения с Миносяном?

– Да никаких, – поморщился парень, затягиваясь едким дымом и роняя столбик пепла на дорогой кашемировый полувер. – Раньше Юлька встречалась с Гариком, а теперь встречается со мной. А до этого мы с Миносяном, можно сказать, дружили. Гарик в день убийства попросил его по старой дружбе по делам свозить. Сначала в Южный порт, затем на Сокол, к декану. Ну, я и свозил. В общем, Миносян, когда вышел от профессора, психанул и не стал садиться в машину, а пешком пошёл к метро. А я не удержался и поднялся посмотреть, правду ли говорит Гарик. Там бабка какая-то как раз в домофоне код набирала, за ней я и прошёл. Поднялся на этаж профессора, смотрю – дверь не заперта. Я потихоньку заглянул в квартиру, вижу – точно, Юлька. В колготках, и блузка на ней расстёгнута. Я Черненко по роже съездил и поехал в магазин за водкой. Потом напился и ничего не помню.

– Нет, вы уж припомните, с кем вы в ту ночь выпивали? – потребовала я.

– Хорошо вам говорить «припомни», а как это сделать, когда всё из головы вылетело? – жалобно спросил Володя. И, закатив глаза к потолку, начал вспоминать: – Пили мы, кажется, с Гариком. Прямо в машине. Включили «Дорожное радио» и так, без закуски, уговорили литровую бутылку «Пять озёр». А потом Гарик пошёл домой, он живёт недалеко от университета, на Красноказарменной, а я поднялся к Юльке в общагу, сказать, кто она есть после этого.

Я сделала в блокноте пометку «Миносян», выделив вопросительными знаками фамилию собутыльника подзащитного, после чего двинулась дальше.

– Когда вы ударили профессора по лицу, кровь была? – поинтересовалась я, припомнив протокол задержания, в котором говорилось, что на верхней одежде Мызина обнаружены следы крови.

– Какая там кровь, – усмехнулся парень, доставая из пачки новую сигарету. – Вы бы видели Черненко! Он же здоровый был, как лось. Да у него под центнер весу, а у меня семьдесят два килограмма вместе с ботинками. Я его так, слегка ладонью задел. Мне же тоже обидно! Юля что, она слабая женщина. Этот гад отлично понимал, что делает.

Я закончила рисовать в блокноте чёртиков и подняла глаза на подзащитного.

– Всё понятно, Владимир Александрович, – официальным тоном проговорила я. – Сейчас я перечислю случайные совпадения, которые мне отнюдь таковыми не кажутся, а вы после этого решите, хотите ли довериться вечно занятому общественному адвокату или всё-таки прибегните к моим услугам. Итак, начнём с того, что Гарик Миносян, Юля Щеглова и вы каким-то загадочным образом оказались в одно и то же время в квартире профессора Черненко, где практически при вас было совершено убийство декана. Это первое. Второе – кровь. На вашей куртке обнаружены следы крови, и следствие на сто процентов уверено, что это кровь потерпевшего. Вы же уверяете, что лицо профессору до крови не разбивали, и окровавленного трупа в ванной комнате не видели, и уж тем более к нему не прикасались. Более того, вы говорите, что покинули квартиру потерпевшего, когда он ещё не был трупом. Затем, отпечатки пальцев на ручке входной двери, которые принадлежат вам, Владимир Александрович. Ну и, наконец, кинжал. Где, вы говорите, его нашли? В вашей сумке? Нельзя ли узнать, где вы обычно её храните?

Мызин обхватил голову руками и сидел, уперев локти в стол. Затем он выпростал из ладоней усталое лицо, заложил чёлку за ухо, трясущимися руками достал из пачки «Винстона» очередную сигарету, закурил и, выпустив дым через ноздри, безжизненным голосом заговорил:

– Обычно я храню сумку в машине. И в этот раз она лежала там с пятницы. Я как положил её после занятий на заднее сиденье, так и не трогал. В субботу приехал в институт, взял сумку и пошёл на историю. Немного опоздал – тяжело было вставать с похмелья – поэтому не стал стоять в очереди в раздевалку, а поднялся на этаж прямо в куртке. И уже в аудитории, расстегнув на сумке «молнию», обнаружил в отсеке с ручками окровавленный кинжал. Сначала я не понял, что это такое, просто мелькнула мысль, что я где-то совсем недавно видел эту вещь. Даже порадовался, что такая красивая штука попала ко мне.

Мызин невесело усмехнулся и, прикурив от окурка старой сигареты новую, продолжал:

– Я, как дурак, подумал, что кто-то по ошибке мне его сунул. А когда пришёл следователь и рассказал про Черненко, меня точно током ударило – вот оно, орудие убийства! Я тут же вспомнил, что видел кинжал на стене в квартире профессора. Он висел между другими подобными и выделялся среди экспонатов коллекции богато украшенной ручкой. Понимая, что всё говорит против меня, я вышел из аудитории и пошёл в туалет, чтобы смыть с кинжала кровь и отпечатки пальцев. И уже там заметил пятна крови на рукаве куртки. Я разделся и начал её замывать. А что мне было делать? Тут меня и взяли.

Всё, что говорил Мызин, походило на детский лепет. Как это взрослый человек ходил со вчерашнего вечера перемазанный кровью и не замечал этого? Хоть бы посмотрел перед институтом, что за одежду надевает! Но, с другой стороны, рассказ Володи может доказывать, что парень невиновен, если он спокойно отправляется учиться, ни сном ни духом не ведая, что за вещица у него в сумке и что за пятна на куртке. В таком случае он либо блаженный, либо великий хитрец. А что, если Мызин всё-таки убийца, всё просчитал и пришёл к тому же выводу, что и я, решив прикинуться белым и пушистым? Не зная, что и подумать, я недоверчиво посмотрела на подзащитного и осторожно спросила:

– Слушайте, Володя, а вы не сочиняете? Может, вы действительно сгоряча ткнули профессора ножичком в спину?

– Да говорю же, я не вру! – раздражённо тряхнув чёлкой, вспылил парень, отбрасывая недокуренную сигарету в угол выкрашенного в казённый синий цвет помещения с решёткой на окне. – Я же лучше знаю, убивал я его или нет! Знаете что, Агата Львовна? Не хотите мне верить – не надо! В конце концов, я вас сюда не звал!

Чтобы подавить приступ внезапного гнева, охвативший подзащитного, я успокаивающе дотронулась до его руки и невозмутимо заметила:

– Отлично, примем как аксиому, что вы говорите правду. Если вам интересно моё мнение, то вас, говоря обывательским языком, кто-то подставляет. Мне кажется, я могла бы вам помочь.