Текст книги "Состояние аффекта"

– Ага, собираюсь.

– Тогда прихвати два килограмма муки. К нам в гости едет моя старинная приятельница Катя Меллина, мы с ней раньше вместе работали в институте. Мука закончилась, и я не могу угостить ее фирменным тортом. Не забудешь заехать в магазин?

– Ну что ты, бабуля, обязательно привезу все, что нужно!

Вот оно! Бабушкину подругу с работы мне посылает само провидение! Если с умом подойти к делу, думаю, она может оказать помощь и провести меня на территорию режимного объекта. Стараясь не радоваться раньше времени свалившейся на меня удаче, я глубоко вдохнула и выдохнула, чтобы успокоиться, и двинулась в магазин за мукой.

* * *

К тому времени, когда я вкатила на участок, Екатерина Меллина уже распивала на террасе чаи. Приветливо поздоровавшись с ухоженной пожилой блондинкой, я выложила на кухне муку и отправилась наверх переодеваться. Проходя мимо кабинета деда, я услышала непривычно громкий голос, которым Владлен Генрихович с кем-то разговаривал по телефону. Остановившись около приоткрытой двери, я стала прислушиваться к разговору.

– Я точно знаю, что он в Москве, – кричал дед, повышавший голос крайне редко. – И очень прошу тебя выяснить, где он остановился и по возможности пресечь попытки общения с девочкой. Все, что о нем узнаешь, тут же сообщай мне.

Затем я услышала, как в кабинете раздались шаги, дверь внезапно поползла в сторону, и я поспешила ретироваться в свою комнату, пока меня не поймали за не слишком-то приличным занятием, которое дед называет подслушиванием, а я именую оперативным сбором информации. Вернувшись на террасу, я обнаружила гостью сидящей в кресле и просматривающей журнал по фитнесу. Эти журналы бабушка покупала каждый месяц, но вовсе не для того, чтобы изнурять себя тренировками, а с целью обзавестись новыми рецептами полезных блюд, не слишком отягощенных калориями. Однако бабуля ни разу ничего оттуда не приготовила, продолжая выпекать пышные расстегаи и сдобные штрудели.

Вот и теперь, разжившись мукой, бабушка тут же отправилась на кухню и приступила к изготовлению своего фирменного торта, а я осталась развлекать ее приятельницу. Не зная, с чего начать, я стала говорить о погоде, о небывало жарком лете, обрушившемся на Москву, и о том, что умираю, как хочется в отпуск. Я прямо из кожи лезла вон, стараясь установить с гостьей контакт, найти общие темы и в конце концов подвести ее к мысли, что было бы неплохо пригласить меня к себе на работу в обеденный перерыв. Мы могли бы вместе перекусить в их институтской столовой, о которой бабушка и дед до сих пор хранят самые теплые воспоминания. Однако моя собеседница, закусив губу, напряженно молчала, теребя массивный перстень с крупным камнем на указательном пальце правой руки. Нервозность сквозила в каждом ее жесте, и я, проболтав без умолку минут десять и так и не получив ответного отклика, растерянно замолчала, подумав, что, должно быть, говорю что-то не то. Повисла гнетущая тишина, и я краем глаза рассматривала все еще красивое лицо Меллиной, ее аккуратный нос, тонкие губы, сжатые так, что кожа на высоких скулах натянулась и побелела до синевы.

– Екатерина Андреевна, вам нехорошо? – успела спросить я, прежде чем Меллина кинула на меня быстрый взгляд и сказала:

– Агата, я, собственно, не столько к Иде пришла, сколько к тебе. Меня подозревают в убийстве Оли Ворониной, она работала со мной в лаборатории. Возьмешься меня защищать?

– Само собой, я возьмусь вас защищать, – горячо заговорила я, не помня себя от радости. Это мой единственный шанс узнать правду про отца, и упустить его ну никак нельзя! – Вам предъявили обвинение?

– Пока что нет, но все к этому идет, – невесело усмехнулась Меллина.

– Прошу прощения, Катя, но я думаю, ты понимаешь, что это невозможно, – раздался за моей спиной голос деда. – Найми себе другого адвоката, Агата ничем не сможет тебе помочь.

Я обернулась и увидела, что Владлен Генрихович застыл в дверях террасы и желваки на его гладко выбритых щеках, покрытых складочками и мешочками, так и ходят туда-сюда. Категоричность его тона придала мне уверенности, и я дерзко проговорила:

– Дед, позволь мне самой решать, кого защищать, а кого нет.

– Большая выросла, да? – сердито проговорил дед, отпуская косяк, за который держался, как утопающий за спасательный круг. – Ну что же, поступай как знаешь!

Он развернулся и, держась за стену, вышел из помещения, оставив нас с Екатериной Андреевной одних. Я с воодушевлением потерла руки и выжидательно посмотрела на свою доверительницу.

– Честно говоря, я не думала, что Владлен будет против нашего общения, – виновато пожала она плечами. – И чего это он на меня так взъелся?

– Даже не знаю, что это с дедом, – соврала я, хотя отлично знала, в чем тут дело. И подслушанный телефонный разговор был тому подтверждением. Я была абсолютно уверена, что речь в нем шла о Льве Руде, и дед самым очевидным образом боялся, что я увижусь с отцом и узнаю правду.

Честно говоря, мне было здорово не по себе. Происходящее нравилось мне все меньше и меньше. Меня задело, что дед не спросил, что случилось с этой несчастной Ольгой Ворониной, в смерти которой подозревают нашу гостью, как будто и так знал, отчего она погибла. Да что там, он даже ни капельки не удивился, что Воронина вообще умерла, как если бы сам убил несчастную женщину. И потом, откуда это нежелание, чтобы я взялась за защиту его бывшей коллеги? Уж не потому ли он так разволновался, что я могу ненароком узнать то, что не предназначено для моего ума? Чувствуя себя разведчицей в стане врага, я увела Меллину в свою комнату и заперла дверь на ключ.

– Екатерина Андреевна, я вас внимательно слушаю. Рассказывайте, что случилось, – подбодрила я клиентку, включая музыку.

– Прямо не знаю, стоит ли втягивать тебя в это дело, раз Владлен против, – неуверенно проговорила гостья, искоса поглядывая на меня.

– Стоит-стоит.

– Ну что же, ты взрослый человек, вольна сама выбирать клиентов, – пробормотала бабушкина приятельница, опускаясь в кресло.

– Рассказывайте, я постараюсь вам помочь.

– Ольга работала начальником отдела кадров нашего института, а я возглавляю отдел экспериментальных исследований, – снова принимаясь крутить на пальце перстень, глухо сказала Меллина. – Мы знаем друг друга лет тридцать, не меньше, вместе начинали трудовой путь.

В дверь постучали. Я неохотно открыла, и в комнату заглянула бабушка. Растерянно оглядевшись по сторонам, она сказала:

– Что-то случилось? Владлен хлопнул дверью и ушел. Что это с ним?

– Убили Олю Воронину. Следствие включило меня в число подозреваемых, и я попросила Агату заняться моей защитой, – сдавленно пояснила бывшая сослуживица Иды Глебовны.

Бабушка некоторое время помолчала, а затем многозначительно произнесла:

– Но, Катя, ты же не хуже меня знаешь, что наш институт особенный, он подчиняется напрямую отделу «Сигма», и все, чем там занимаются, является строжайшей тайной. Зачем Агате вникать в вашу кухню?

– По-моему, ваша с Владленом внучка как никто другой поймет специфику этого дела, – с вызовом ответила гостья. – Ты уж прости, Ида, но у меня сугубо шкурный интерес: я не хочу загреметь за решетку, тем более что я не делала того, в чем меня подозревают. Но если тебе важнее какая-то дурацкая «секретность», тогда конечно. Я уйду.

Гостья поднялась со своего места и, обиженно кивнув головой сначала мне, затем бабушке, направилась к двери.

– Да перестань ты! – раздраженно воскликнула Ида Глебовна, проходя в комнату и прикрывая за собой дверь. – Если ты и вправду считаешь, что лучше Агаты никто не справится с твоей защитой, я ничего не имею против вашего общения. А что случилось с Ворониной?

– Две недели назад я простудилась и взяла больничный, – начала рассказывать Меллина, возвращаясь на кресло. – У меня стреляло в ухе и страшно болело горло. Ольга каждый вечер заходила после работы меня проведать, благо живем в одном доме. Приносила продукты, выкидывала мусор, а то лето, жара, отходы быстро портятся и начинают неприятно пахнуть. Два дня назад она, как обычно, в начале седьмого позвонила в дверь и, когда я открыла, буквально вбежала в квартиру. «Катя, – говорит, – ты не поверишь, кого я утром встретила!» Я опаздывала на физиотерапию, поэтому предложила ей попить чайку, я в обед заваривала свежий. За чаем Оля могла бы съесть бутерброд с колбасой и подождать моего возращения. Я ей так и сказала: «Подожди, Оля, сейчас нет времени. Вернусь с процедур, и ты расскажешь свою сенсационную новость». В общем, я прогрела горло – это заняло полчаса, не больше – и вернулась домой. Когда я открыла дверь, то сразу почувствовала что-то неладное – в квартире было слишком тихо. Непривычно тихо. Как-то подозрительно. Ольга любила смотреть телевизор и не стала бы сидеть в тишине. Я прошла на кухню и увидела, что Оля готовила себе бутерброды – на столе лежала разделочная доска с хлебными крошками, на клеенке темнели капли заварки. Тогда я двинулась в гостиную и там увидела Олю – она сидела на диване, голова ее была сильно запрокинута назад, одна рука безжизненно свешивалась вниз, в другой был пульт от телевизора – должно быть, она собиралась его включить, но так и не успела. А по ковру разлились остатки чая из опрокинутой чашки. Я сразу же вызвала «Скорую помощь», а уж они позвонили в полицию. Приехала следственная бригада, и первым делом заподозрили меня. Они забрали на экспертизу заварочный чайник и прямо заявили, что я сама подсыпала в него какую-то дрянь, дескать, кроме меня это некому было сделать.

– Они не сказали, зачем тебе травить Олю? – осведомилась бабушка.

– Мотива еще не придумали, – отмахнулась клиентка. – Только поэтому я еще на свободе, а то меня бы сразу упрятали в кутузку.

– А кого Ольга встретила тем утром, ты так и не узнала? – полюбопытствовала бабушка.

– Каким же это образом? – удивилась ее приятельница.

– Я знаю каким, – взяла я быка за рога. – Мне необходимо переговорить с сотрудниками отдела кадров. Потерпевшая провела весь день со своими коллегами и наверняка во время работы что-то рассказывала об этом происшествии. Екатерина Андреевна, вы сможете организовать мне пропуск в институт?

– Зачем это? – испугалась Меллина. – С сотрудницами Ворониной можно поговорить в любом другом месте. Скажем, в кафе рядом с институтом.

– Да нет же, мне необходимо осмотреть рабочий стол погибшей, может, она оставила какие-нибудь пометки или записи! – настаивала я, чувствуя, как прямо из-под носа уплывает превосходная возможность попасть на секретный объект, вызывавший мой живейший интерес.

– Не знаю, удастся ли выбить пропуск, но попробовать можно, – неуверенно протянула клиентка.

– Отлично! Прямо с утра я съезжу в больницу к оппоненту по делу Воловика, а после двенадцати, думаю, смогу быть у вас в Жуковском.

– Ну что же, я завтра подъеду на работу пораньше и попробую выхлопотать тебе пропуск. Агата, ровно в двенадцать я буду ждать тебя на проходной, смотри, не опаздывай, – благодарно улыбнулась бабушкина подруга.

Бабушка покачала головой и, ничего не сказав, молча вышла из комнаты. Весь ее вид выражал крайнее недовольство этой затеей.

– Идочка, огромное спасибо тебе за внучку, – вдогонку ей прокричала Меллина, – такую умницу вырастила!

Но ответа так и не последовало. Бабушка закрылась в кухне и даже не вышла, чтобы проводить гостью.

* * *

Снилось мне, что сижу я в кинозале и держу в руке ключи от машины, не зная, куда их деть. У меня почему-то нет сумки, и я боюсь выронить ключи в темноте, ибо придется ползать между рядами и шарить по полу, задевая ноги зрителей, поэтому на экран я не смотрю, а изо всех сил сжимаю в руке ключи и жду, когда же закончится бесконечный нудный фильм. Вдруг ключи в моей руке начинают играть странную мелодию, похожую на звонок телефона. Ключи звонят и звонят, а я не знаю, где находится клавиша приема, и, нервничая, нажимаю на все подряд, пока, наконец, не просыпаюсь. Приоткрыв один глаз, я увидела, что за открытым окном чернеет непроглядная ночь, а на тумбочке рядом с кроватью надрывается смартфон. Протянув руку, я взяла аппарат и сонно пробормотала:

– Слушаю…

– Привет-привет, Агатка, – бодро воскликнула трубка Борькиным голосом. – Ты не поверишь! Сижу, как полный папа, в своем ресторане! «Монро» называется. Правда, круто?

– Очень за тебя рада, – буркнула я. – Ты знаешь, который сейчас час?

– Три часа, а что?

– Это у вас три, а у нас на час больше, – ворчливо сообщила я.

– Ты уже спишь, что ли? – удивился Джуниор. – Давай, Агатка, просыпайся! Сама же просила позвонить, когда прилечу. Вот, прилетел, поел и сразу же звоню.

– Молодец! – похвалила я, зная обидчивый характер Джуниора. – Ну что ж, давай рассказывай, что да как.

– Долетел я без приключений, – завел эпическое повествование кудрявый друг. – В самолете принял на грудь триста джина и проспал весь полет. Встречал меня Сема на полицейской машине. Между прочим, в Израиле нет ни одного знака «Stop», вместо них восьмиугольники с белой ладонью на красном фоне, ибо «stop» при прочтении наоборот означает всякую непотребщину. Ты попробуй – поймешь, о чем я говорю. Так-то. По пути мы заехали в госпиталь Святой Анны.

Борис замолчал, выдерживая театральную паузу и испытывая мое терпение.

– И что? – дрожащим голосом проговорила я.

Приятель растянул паузу до предела и, когда я заорала, чтобы он немедленно перестал трепать мне нервы, невозмутимо продолжал:

– Да ничего. Нас не пустили – сказали, что уже поздно и никого из руководства нет на месте. Велели завтра приходить. Сема обещал составить протекцию и свести меня с главврачом госпиталя.

– Борька, спасибо тебе, ты настоящий друг, – с трудом сдерживая слезы, подступившие к горлу, проговорила я.

– Да ладно тебе, я же все понимаю, мама – это святое! – расчувствовавшись, проговорил приятель. – Ну вот, а потом мы поехали ко мне в ресторан и отмечаем мой приезд. Обстановочка тут, я тебе доложу! Версаль! Фонтенбло! Петродворец! Народ так и валит!

– Здорово, я рада за тебя! – подхватила я вполне искренне.

– Людям нравится Зина, она наряжается в белые колготки и розовые платьица, завивает кудри и смеется заливистым смехом маленькой девочки. А за резинкой чулка она носит флягу с джином, к которой частенько прикладывается. Многие находят, что она действительно похожа на Мерилин.

– Смешно, – стараясь сдержать зевок, протянула я.

– Только я ее все равно выгоню, она позорит нашу семью! Бесстыжая, строит мне глазки, хотя я ей сколько-то-там-юродный брат.

Я промолчала, не зная, что и сказать.

– Ладно, Агата, я чувствую, тебе это не интересно, – обиделся Борис. – Позвоню, как только переговорю с главврачом.

– Спокойной ночи, Боречка, не слишком расслабляйся, – подбодрила я приятеля и дала отбой.

Утром дед демонстративно не вышел к завтраку, а бабушка хлопотала вокруг меня, словно мне снова было пять лет. Я отведала геркулесовой каши с черносливом и курагой, чего не делала с младших классов школы, и, выпив чашку какао, собралась ехать в Сокольники, чтобы навестить оппонента. Купив в ближайшем супермаркете пакет вишневого сока, пять яблок и упаковку шоколадных пряников, я включила навигатор и отправилась по адресу потерпевшего, надеясь узнать у его родственников адрес больницы.

Старый район Москвы словно сошел с экранов пятидесятых годов двадцатого столетия. В похожем дворе снимали «Покровские ворота», и для меня оставалось загадкой, как в наше время подобный островок щемящего душу ретро мог сохраниться в обрастающей стеклянными высотками Москве. В прохладном подъезде трехэтажного дома, в котором проживал оппонент Трошин, пахло борщом и кошками. Поднявшись на третий этаж, я нажала кнопку звонка и стала ждать, когда мне откроют. Простояв под дверью минут пять и не получив ответа, я сообразила: вряд ли родственники потерпевшего в разгар рабочего дня будут сидеть дома и ждать моего визита. Попробую обратиться к соседям, вдруг кто-то из них знает адрес больницы.

Я подошла к двери справа и стала звонить туда, надеясь на помощь. Вместе с соседями мы вызовем участкового – наверняка у них есть телефон пункта охраны порядка – и поможем калеке. В соседской квартире послышались бодрые шаги, долго возились с замками, после чего дверь распахнулась и на пороге появилась полуголая девица с сигаретой в зубах и бланшем под глазом. Я тут же предъявила адвокатское удостоверение и несколько смущенно заговорила:

– Добрый день, я адвокат Агата Рудь, пришла навестить вашего соседа. Василия Ивановича искалечил мой клиент, и я считаю своим долгом справиться о его здоровье. Звоню-звоню, а он не открывает. Может, ему требуется срочная помощь?

– Кому? Дяде Васе? – хмыкнула соседка потерпевшего. – Дядя Вася в гараже небось торчит.

– Кто? Парализованный Трошин? – не поверила я.

– С чего вы взяли, что дядя Вася парализован? – в свою очередь удивилась моя собеседница, нимало не смущаясь своей наготы. Я подумала, что раз ей нет дела до ее внешнего вида, то и мне нет смысла стыдливо отводить глаза. – На костылях скачет, как молодой сайгак. Во всяком случае, сегодня утром он забегал к нам опохмелиться.

В комнате загрохотали посудой, опрокинув бутылки, и хриплый мужской голос прокричал:

– Танюха, кого там еще принесло?

– Лежи, Лешка, не вставай, это дядю Васю спрашивают, – откликнулась молодая хозяйка.

– Так он с драндулетом своим возится, – отозвался невидимый Леха. – Меня тоже звал, но я не пошел. В моей «девятине» давно пора масло менять, да здоровье не позволяет.

– Лежи уж, ты и так хорош, – усмехнулась Танюха.

– Кто хорош? Я хорош? – проревели из комнаты. – А ну иди сюда, шалава подзаборная, я научу тебя родину любить!

– Спасибо за помощь, я, пожалуй, пойду, – поспешила я откланяться и, не дожидаясь, пока Леха соберется с силами, встанет со своего одра и поставит подруге фингал под второй глаз, бегом припустила вниз по лестнице.

Не особенно доверяя словам похмельной парочки, я решила сама убедиться, что мы с соседкой потерпевшего Трошина говорим об одном и том же человеке. Отыскать гаражи не составило большого труда. Вдоль трехэтажных домов, поставленных подковой, росли буйные кусты сирени, образовывая тенистый сад, в конце которого высилась голубятня. А за ней, как объяснил дворник-азиат, как раз и простираются те самые гаражи. Пройдя сквозь двор, я приблизилась к крайнему гаражу и заглянула в приоткрытые ворота.

– Добрый день, – прокричала я в темноту. – Не подскажете, где я могу найти Василия Ивановича Трошина?

Из сумрака на мой крик вышел приземистый крепыш, вытирая руки серой замасленной тряпкой.

– Чего орешь? – недовольно спросил он.

– Я Трошина ищу, может, знаете, где его найти?

Лицо мужчины скривила язвительная усмешка, и он указал на соседний гараж.

– Чего его искать-то? Слышите за стеной?

Я прислушалась, действительно услышала натужное кряхтение и кивнула головой.

– Так это ваш Трошин бампер об колено выправляет – его коронный номер.

– Постойте, как это об колено, когда у него нога парализована? – возмутилась я. – Он же инвалид!

– Чего вы на меня кричите? Идите и сами посмотрите! Раскричалась тут!

Раздраженно махнув тряпкой, крепыш виртуозно выругался и побрел обратно в сумрак. Не зная, что и подумать, я отправилась в соседний гараж. Ситуация мне переставала нравиться. Если у потерпевшего и в самом деле всего лишь незначительный перелом ноги, значит, нет никакого нанесения тяжкого вреда здоровью и нужно требовать переквалификации уголовной статьи на причинение вреда средней тяжести. Тогда преступление перестает быть тяжким, а это существенно меняет дело. На мой стук дверь соседнего гаража поползла в сторону, и меня с головой накрыло запахом воблы и пива. В щель выглянул старик в военной форме без погон.

– Добрый день, мне нужен Василий Иванович Трошин, – вежливо проговорила я, на всякий случай отступая назад.

– Васек, это к тебе! – прокричал открывший в глубину гаража.

По бетону застучали костыли, и, отодвинув отставного военного в сторону, в дверь протиснулся широкоплечий мужик без возраста. Необъятное голое пузо нависало над резинкой камуфляжных штанов, на ногах красовались банные тапки. Я давно заметила, что у хронически пьющих людей наступает момент, когда они перестают меняться. Где-то лет в сорок пять внешность их консервируется, и они сохраняют вид людей без возраста до глубокой старости. Передо мной стоял как раз такой персонаж, очень похожий на артиста Моргунова из бессмертной киноэпопеи про Труса, Балбеса и Бывалого. Одной рукой опираясь на костыль, в свободной руке он держал полную кружку пива.

– Чего хотела? – нелюбезно поинтересовался потерпевший Трошин, окидывая меня недовольным взглядом.

Я перевела глаза с пенной кружки на загипсованную конечность и решительно произнесла:

– Добрый день, Василий Иванович. Я адвокат Агата Рудь, представляю интересы Валерия Воловика.

На мясистом лице оппонента отразилась такая лютая ненависть, что мне стало страшно, как бы его гнев не обернулся против меня.

– Девку, значит, прислал, – выдохнул Трошин, отхлебывая пиво.

– Может, попробуем договориться? – понимая всю бессмысленность своих слов, все же предложила я. – Мой клиент мог бы заплатить вам компенсацию за причиненный ущерб.

– Пусть подавится своими деньгами! В гробу я их видел вместе с твоим клиентом! Я справедливости хочу! – взревел потерпевший, взмахнув рукой так, что остатки пива выплеснулись ему за спину. – Думает, раз он на фашистском мотоцикле ездит, может других унижать? Нет уж, пусть в тюрьме посидит, жизнь узнает, дерьма понюхает, пусть о него там ноги вытрут! А деньги он мне и так заплатит! Я без ноги из-за него остался! У меня каждый рецепт подколот!

Громыхая костылем, Трошин двинулся в глубь гаража, должно быть, чтобы принести рецепты и предъявить их мне, доказав таким образом правоту своих слов, а на его месте у гаражных ворот показался благообразный господин в свежей рубашке. В этой компании он смотрелся как сенбернар в стае дворняг и вызывал вполне резонный вопрос «а что он здесь делает?».

– Насколько я понял, вы адвокат Воловика, – строго проговорил он, окинув меня холодным взглядом. – Что вы хотите от Василия?

Понимая, что этот собеседник куда адекватнее предыдущего, я с воодушевлением проговорила:

– Может, попробуем заключить мировую? Мой клиент извинится перед Василием Ивановичем и компенсирует затраты на лечение, а господин Трошин напишет заявление в прокуратуру, что не имеет претензий к Воловику.

– Не имеет претензий? – поднял кустистые брови седой старец. – Да что вам известно про телесные повреждения Трошина? У Василия политравма большой берцовой кости, перелом со смещением и деформацией межберцового сочленения, образовавшийся в результате жестоких побоев, нанесенных вашим клиентом. Василию проводится лечение интрамедуллярным методом, а это стоит огромных денег. Конечно, вы компенсируете каждую копейку, потраченную на лечение, но не в этом дело! Кроме денег, есть еще понятие чести и совести, а оно не продается и не покупается, ну да откуда вам об этом знать!

Отметив про себя профессиональный язык, которым излагает аспекты дела приятель потерпевшего, я откланялась и поспешила к машине. По дороге в Жуковский я анализировала сложившуюся ситуацию. Получается, что потерпевший Трошин на самом деле никакой не инвалид. Он бодро передвигается на костылях, ожидая, когда снимут гипс, а вовсе не лежит, беспомощный, в больнице на вытяжке с металлическими штифтами, как бывает при сложных переломах. Нет, вред здоровью ему, безусловно, причинен, но вовсе не тяжкий, а средней тяжести, а это уже статья сто двенадцатая, часть первая, карается годом лишения свободы. Хотя я не медик, мне трудно судить. А вот седой старец, с которым я имела счастье беседовать в гараже, похоже, по профессии как раз медик, если он так точно повторил труднопроизносимый диагноз своего приятеля. Очень интересно, тут есть над чем подумать! Я воспрянула духом: бесперспективное на первый взгляд дело Воловика на поверку оказалось полным загадок и тайн. Если бы не договоренность с Екатериной Андреевной встретиться в полдень в институте экспериментальной биофизики, я бы непременно переговорила со свидетелями, якобы опрошенными Борисом, и обязательно наведалась бы на заправку. Сдается мне, что Устинович-младший палец о палец не ударил, чтобы проверить показания потерпевшего. Но я непременно этим займусь, вот только доберусь до скелетов, которые прячут в шкафу мои старики!

* * *

Опоздав на десять минут, я припарковалась на стоянке рядом с институтом и тут же увидела Екатерину Андреевну, спешащую мне навстречу. Лицо ее выражало нетерпение и досаду. Поравнявшись с машиной, доверительница сердито заговорила:

– Ну что же ты задерживаешься, Агата! Нам каждая минута дорога! Пропуск удалось выбить всего лишь на час, поэтому быстренько запирай машину и побежали в отдел кадров. Там как раз все на местах, есть возможность переговорить с коллегами Ольги.

Следуя за торопливо пробирающейся по парковке Меллиной, я бормотала:

– Как это – пропуск на час? Почему так мало? Я же не успею осмотреть все, что нужно…

– Да мне вообще никто не хотел давать пропуск! – обиженно поджала губы клиентка. – Пришлось слезно умолять знакомую в бюро пропусков, она на свой страх и риск выписала тебе пропуск, но больше чем на час не отважилась.

– Как у вас тут строго! – удивилась я.

Екатерина Андреевна от возмущения даже остановилась как вкопанная и окинула меня гневным взглядом.

– Агата, ты понимаешь, куда мы идем? – тихим голосом спросила она. – Это одна из самых закрытых лабораторий нашей страны, и за то, что ты туда попадешь, меня могут не просто уволить с работы, а посадить за разглашение государственной тайны. Меня и добрую женщину, которая выписала пропуск. Пошевеливайся, умоляю!

Больше я ни о чем не спрашивала, а рысцой трусила за изящной спиной Екатерины Андреевны. Бабушкина подруга имела спортивную фигуру, которой позавидовала бы любая юная девушка, светлые волосы, забранные в пучок, и миловидное лицо с приветливой улыбкой, которая сейчас покинула ее лицо, сделав его сосредоточенным и суровым.

На проходной Меллина не только предъявила охраннику пропуск, но и приложила к детектору руку, после чего сканер, установленный на уровне лица человека среднего роста, отсканировал сетчатку ее глаза. И только тогда начальница экспериментальной лаборатории смогла попасть в здание института. То же самое проделали и со мной, вот только я так и не поняла, с чем приборам следовало сравнивать отпечатки пальцев и рисунок глазной сетчатки, ведь у них не было моих данных. Или все-таки были? Если отец говорил правду и я действительно была подопытным кроликом, то в стенах института, вне всякого сомнения, хранились мои физиологические параметры. Хотя, может, мои антропометрические показатели собирались просто-напросто приобщить к базе данных посетителей института, если, конечно, таковая имелась.

Миновав проходную, мы торопливо пробежали по вытертым плитам мраморного пола до центра коридора и едва успели запрыгнуть в просторную кабину лифта, где уже толпились с десяток человек. Дверцы за нами медленно закрылись, и перегруженная кабина, задрожав, медленно поползла вверх. Лифт останавливался на каждом этаже, выпуская по одному-два человека, и до последнего этажа мы с Екатериной Андреевной добрались вдвоем.

– Мне на секунду нужно заглянуть в лабораторию, подожди в коридоре, – распорядилась Меллина и скрылась за раздвижными дверями.

Потоптавшись на месте минут пять, я неторопливо двинулась по коридору, на ходу проверяя, все ли двери заперты. Оказавшись в институте экспериментальной биофизики, я не собиралась упускать блестящую возможность осмотреть секретный объект, на который при других обстоятельствах и попасть не мечтала. Третья по счету дверь оказалась открыта. Толкнув ее, я очутилась в залитом электрическим светом зале, заставленном различной аппаратурой. Стеклянная стена отгораживала помещение от белой комнаты с железной койкой и письменным столом, за которым сидела женщина в спортивном костюме и что-то быстро писала. Высокая стопка исписанных листов занимала левый край стола, справа лежала чистая бумага, куда постоянно тянулась рука женщины за новым листком. Меня она не заметила – должно быть, стекло было прозрачным только с этой стороны. Оторвавшись от созерцания пишущей, я огляделась вокруг, увидела у стены чей-то рабочий стол, заваленный папками, и поспешно направилась к нему, но меня остановил недовольный мужской голос.

– Ну наконец-то! – едко проговорили за моей спиной. – Вы новенькая, что ли?

Обернувшись, я увидела лысого мужчину в очках и белом халате, сжимавшего в руках длинные распечатки с какими-то диаграммами.

– Лаборантки у Меллиной не слишком расторопны, – усмехнулся он. – Результаты по Лужиной были готовы еще полчаса назад, где вы ходите – я не понимаю!

Всучив мне метровые простыни, исписанные кривыми осциллографа, он важно удалился в соседнее помещение, и я могла видеть, как сотрудник лаборатории склонился над работающей в поте лица женщиной и стал внимательно вчитываться в ее записи. Затем надел ей на голову стальной обруч, от которого тянулись к стене разноцветные проводки, и, вернувшись в зал с приборами, уселся перед экраном, на котором тут же замелькали цифры и знаки.

– Агата! – донеслось из коридора, и я со всех ног устремилась на зов.

Екатерина Андреевна Меллина шла мне навстречу по коридору, и лицо ее не выражало ничего хорошего. Упреждая удар соперника, я торопливо заговорила, протягивая диаграммы:

– Честное слово, я всего лишь стояла у лифта, а лысый дядечка в очках поманил меня из своего кабинета. Я подумала, что ему нужна моя помощь, а он, оказывается, принял меня за лаборантку и попросил передать вам эти бумаги. Сказал, что это результаты по Лужиной.

И, решив до конца прикидываться дурочкой, я доверчиво взглянула на подзащитную и наивно осведомилась:

– Лужина – это женщина за стеклом, да?

– Ты задаешь слишком много вопросов, – недовольно поморщилась клиентка, забирая распечатки у меня из рук. – Нужно поторапливаться, у нас осталось на все про все сорок минут.

Передав бумаги стоящей в дверях лаборатории девушке, Екатерина Андреевна подхватила меня под руку и увлекла за собой в сторону лифта. Спустившись на три этажа ниже, мы оказались перед стеклянным «аквариумом», на котором красовалась табличка: «Отдел кадров». В центре помещения возвышался длинный стол, аккуратно расставленные вокруг него стулья были задвинуты под столешницу. Остальное пространство рабочего «аквариума» было поделено на три клетушки. В двух сидели сотрудницы отдела кадров, третий закуток – побольше и посветлее – пустовал. Заведующая экспериментальной лабораторией решительно распахнула стеклянную дверь и с порога объявила: