Текст книги "История княжества Псковского"

По истечении срока сего перемирия, в 1509 году, 25 марта в Новгороде было заключено второе на 14 лет на тех же условиях, со взаимным обещанием безопасности торговли и покровительства русским в Лифляндии церквам. Причем от лифляндцев обещано давать новгородским и псковским купцам по Лифляндии проводников, и если они там купят лошадь, то пошлины платить один фердинг, а за пропуск через границу – одну деньгу. Сверх того, лифляндцы обязались не иметь союза с польским и литовским королем.

Вскоре, по заключении еще первого перемирия, Псковский князь Иван Иванович Горбатый, обруганный в походе псковичами, не захотел сам у них княжить и в том же, 1503 году был вызван в Москву, а на место его прислан в Псков наместником князь Дмитрий Владимирович Ростовский. Но и он четыре года только здесь княжил, и преемником ему был прислан князь

Петр Васильевич Шуйский, через два года также выведенный. Все они определяемы были без воли и выбора псковичей, а потому не могли приятны быть ни чиновникам, ни народу, и выезжали с неудовольствием от сих республиканцев, всегда защищавших свою независимость и споривших за древние свои права и преимущества.

Впрочем, после совершенного усмирения и покорения в 1478 году «старших их братьев новгородцев» нельзя даже не удивляться чрезвычайному и долговременному снисхождению к ним великих князей московских. Ибо тогда как первые лишены были всех своих вольных прав и преимуществ: не имели уже ни особых князей, ни вече, ни посадников, ни других гражданских и военных своих чиновников, ни своего народного суда и наравне со всеми русскими княжествами, совокупленными под единодержавие, беспрекословно повиновались великому князю и его наместникам, псковичи в продолжение 32 лет гордились еще своими собственными князьями, по большей части по их же выбору, хотя и под именем наместников, от великих князей присылаемыми к ним и присягавшими им на вече, у них одних уцелевшем; требовали у великого князя и получали смену их; имели своих посадников и прочих по древнему обыкновению республиканских чиновников; удерживали насильно, хотя и не всегда вполне, древние свои права и преимущества; часто спорили за оные с самими великими князьями и выступали из границ повиновения и покорности им своими мятежами, несмотря на то что без покровительства и защиты их в последние сии времена они легко порабощены были бы усилившимися соседями своими – лифляндцами и литовцами. Псковский летописец приписывает терпеливость великих князей сперва силе самого города Пскова и потом опасению, чтобы он не отдался под державу литовскому великому князю – соседу своему, домогавшемуся уже сего.

XII. О покорении Псковского княжества великому князю Московскому

Наконец, приблизился предел и их вольности. Выше уже было сказано, что великий князь Иван Васильевич еще в 1501 году сыну своему Василию дал титул великого князя Псковского, а в духовном завещании своем от 1504 года написал: даю ему (Василию) «город Псков и с городы и с волостьми и с селы и всю землю Псковскую». По кончине его, последовавшей в 1505 году, 27 октября, пять лет сей сын и наследник его ничего не предпринимал в отношении Пскова, оставляя оный только при наместниках своих. Но в октябре 1510 года, когда с братом своим князем Андреем, с зятем Петром, царевичем и с боярами прибыл он в Новгород, то псковичи сами подали ему повод к порабощению себя. Они, будучи недовольны присланным к ним в прошлом году князем, наместником Иваном Михайловичем Репней-Оболенским, отправили в Новгород 70 послов с двумя посадниками – Юрием и Михаилом и с боярами из всех концов города, во-первых, поднести в дар великому князю полтораста рублей новгородских, а притом просить, чтобы он жаловал вотчину свою, мужей псковичей, добровольных людей, изобиженных от наместника его князя Репни и от его пригородских наместников. Великий князь, приняв подарок, отвечал посадникам: «Яз вас свою отчину хочу жаловати и боронити, якож отец наш и деды наши великие князи; а что ми повествуете о наместнике моем и о своем князе о Иване Репне, аж на него станут многие жалобы, и яз его обвиню перед вами». С сим ответом отпустил он их во Псков. Но князь Иван Репня той же осенью сам поехал к государю в Новгород жаловаться на псковичей, что они и его, великого князя, бесчестят, и с ним обходятся не так, как с прежними великокняжескими наместниками; сами производят дела не так, как бывало; в суды его, в пошлины, в оброки и во всякие доходы вступаются; позорят и насилуют его людей и прочее. Великий князь по выслушании таковых жалоб отпустил и его, прислав с ним только повеление посадникам, и боярам, и всем псковичам, чтобы они не выступали впредь из почтения к нему и к наместнику его и в его доходы и суды не мешались. Однако ж псковские дети боярские и посадничьи, не уважая сего снисхождения, побежали вторично в Новгород взаимно жаловаться на наместника Репню. Тогда государь прислал уже во Псков окольничьего своего князя Петра Васильевича Великого и дьяка Третьяка Далматова, повелев им сперва порознь выслушать жалобы от наместника и псковичей, а потом дать им очную ставку, но псковичи на очную ставку не пошли. Посему князь Петр возвратился в Новгород без успеха. С ним поехали посадники опять просить государя, по крайней мере, о смене наместника, говоря, что «с ним прожить им не мочно». Государь, заметив сие упрямство и желая сам уже разобрать их раздоры, вызвал наместника в Новгород и повелел явиться туда и жалобщикам, а посадники со псковичами, вздумав скопом целой области превозмочь наместника перед великим князем, разослали по пригородам и волостям повестки, чтобы всякий недовольный им ехал в Новгород жаловаться на него. Сей неблагоразумный клич возмутил только всю область. Вызвались жалобщики не на одного уже наместника, но из самих посадников друг на друга, а народ на них и на новгородских помещиков, от Порховской стороны их стеснявших. Двое посадников, Леонтий и Юрий, на той же неделе поехали тягаться между собой перед великим князем; а оттуда Юрий писал во Псков грамоту, чтобы и прочие посадники ехали в Новгород на очную ставку с наместником, и буде не поедут, то вся земля будет виновата. В ту пору, как говорит псковский летописец, псковичам сердце было уныло. На четвертый день по получении сей грамоты поехали девять посадников, бояре, старосты всех рядов купецких и житейские люди в Новгород. Великий князь отсрочивал разбирательство и отвечал только: «Копитеся вы жалобные люди на Крещенье Господне, и яз вам всем управу подаю; а ныне вам управы никаковы нет». Из уездов псковские жалобщики все съехались сперва во Псков, а к назначенному сроку с ними отправились и еще другие посадники, купецкие старосты и прочие, кто хотел, в Новгород. В праздник Крещения Господня государь приказал посадникам, боярам и купецким старостам идти на водоосвящение к реке Волхову, и сам туда пошел с боярами своими. Тогда, за небытностью в Новгороде архиепископа, водоосвящение совершал, по сказанию Псковской летописи, Смоленский епископ Вассиан Кривой, а по сказанию «Русского временника» – Митрофан, епископ Коломенский. По совершении священного обряда все возвратились к Софийскому собору, а великий князь повелел своим боярам объявить псковичам, чтобы они шли в государев двор, где государь хочет всем управу дать, а кто не пойдет, тот страшился бы казни. Все они с реки собрались в архиепископский дом, где государь занимал себе квартиру. Посадники, бояре и купцы введены были в палату, а прочие оставались на дворе. «Русский временник» говорит, что государь сам велел наместнику князю Ивану Репне с посадниками встать перед ним и, выслушав их, сказал, «что его наместнику от псковских посадников непослушание было великое, что в суды и в пошлины у него и у людей его вступалися, и держали его не по тому, как прежних наместников; также и своей братье псковичам многие обиды и насильства были великие; над всем же сим и его государское имя презираху и нечестно своим презорством и непослушанием держаху. И за то на всех посадников опалу свою положил», а Псковский летописец, не упоминая о сем суде, говорит только, что бояре, вышедши, объявили псковичам: «Поиманы есте Богом и государем великим князем Василием Ивановичем всея Руси» и потом засадили старших в том же архиепископском доме, а младших роздали по улицам под стражу новгородцам впредь до управы. Весть о сем скоро достигла Пскова. Один купчина, Филипп Попович, ехавший в Новгород, остановившись на реке Веряже и услышав о том, бросил свой товар и, прибежавши во Псков, объявил согражданам, что великий князь всех жалобщиков пересажал. Тогда, как описывает выразительно Псковский летописец, «нападе на псковичь страх и трепет и туча, и пресхоша гортани их от скорби и печали, и уста их пресмякли; якоже многажды приходиша немцы на них, и таковы им скорби и печали не бывало тогда, якож ныне. И собрашася на вечи, начата думати, ставити ли шит против Государя и запиратися ли во граде? и вспомянуша крестное целование, что не мощно на государя руки подняти, ни воздвигнути против великого князя; а посадники и бояре и вси люди лучшие у него. И послаша гонца Евставия Сошского, бити челом со слезами от мала и до велика, чтобы государь наш великий князь Василий Иванович жаловал свою отчину старинную. А мы сироты твои и прежде сего и ныне не отступны были от тебе государя, и непротивны были тебе государю. Бог волен, да и ты с своею отчиною и с сими людишками твоими. И прислал великий князь дьяка Третьяка Далматова с жалованным со льстивым словом. И псковичи обрадовались от государя жалованья и старины, еже Третьяк им на вечи сказал первую и новую пошлину, поклон от великого князя, что де отчина моя псковичи только хотите в старине прожити, и выб есте две воли мои изволили, чтоб у вас вечья не было, да и колокол бы вечной сняли. А здесь быти двем наместником, а по пригородам по наместнику же быти; и вы еще в старине проживете. А только тех двух воль не сотворите государю и не изволите, ино как Бог по сердцу положит; ино у него много силы готовой, и то кровопролитие на тех будет, кто государевы воли не сотворит. Да государь наш хочет побывати на поклон к Троице во Псков. Да отговорив то Третьяк, да сел на степени. И псковичи удариша челом в землю, и не могли против его ответа дати от слез и туги сердечные, и никогож несть, иже бы тогда не плакал; только тыя не испустили слез, иже младенцы ссущии млеко, и токмо ему отвещали: посол государев! даст Бог заутра, и мы себе подумаем, да тобе о всем скажем. И бе тогда во Пскове плач и рыдание и стонание во всех домех, друг друга обнимающе. Наутриеж осветающу дни недельному позвониша на вечье и собрашася посадники и все псковичи. И приеха дьяк государев и начаша ему тако говорити: тако у нас написано в летописцех, с прадеды и деды и со отцем его государем крестное целование с великими князьями положено, что нам псковичем от государя своего великого князя, кой ни будет на Московском государстве, и нам от него не ответит ни в литву, ни в немцы; а нам жити по старине в добровольи. А мы псковичи отъидем от великого князя в литву, или в немцы, или о собе станем жити без государя, ино на нас гнев Божий, глад и огнь и потоп и нашествие поганых[32]32
  Неизвестно, из каких известий написал Гильзен в своей лифляндской истории, что якобы в 1509 году псковичи посылали к лифляндскому орденмейстеру Плетенбергу послов с просьбой, чтобы, по причине домашних их несогласий между начальниками и гражданством, принял он их в соединение с Лифляндией, и якобы орденмейстер, боясь нарушить недавно заключенный с Россией мир, отказал им; и оттого-то якобы псковичи обратились к великому князю Московскому Василию Ивановичу с просьбой об уничтожении у них арстократического правления и об укрощении своевольства граждан.


[Закрыть]. А государь наш не учнет тое крестное целование на себе держати, ино на него тот же обет, коли нас не учнет в старине держати. А нынеча Бог волен, да государь в своей отчине и дедине во граде Пскове и в нас и в колоколе нашем. А мы прежнего своего целованья не хотим изменити и на государя своего руки подняти, и в городе запиратися не хотим. А государь наш хочет живоначальной Троице помолитися, а в своей отчине побывати во Пскове; и мы его государя своего рады всем сердцем, что нас не погубил до конца. И генваря 13 спустиша колокол вечной у святыя Троицы, и начаша псковичи на колокол смотря плакати по всей старине и по всей воли; и повезоша его на Снетогорский двор к Ивану Богослову». «Русский временник» говорит, что сие требование великого князя объявлено было еще в Новгороде задержанным посадникам и боярам, которые все там же просили помилования у него и предавали весь Псков на его волю, а сами тогда же ему присягнули и с дьяком Третьяком писали ко псковичам увещательную грамоту, чтобы они во всем исполнили государеву волю. Третьяк с доносом об исполнении возвратился в Новгород того же 13 января, и с ним приехали с покорностью от Пскова посадник Козьма Сысоевич и бояре. После того вскоре, и именно за неделю до прибытия государя самого во Псков, присланы с войсками бояре князь Александр Владимирович Ростовский, конюший Иван Андреевич Челядин, окольничие князь Петр Васильевич Великий, Иван Иванович Хабар, Иван Андреевич Жулебин и дьяки Третьяк Далматов, Елизар Цыплятев, Сумарок Путятин, Андрей Харламов да при дьяке Далматове подьячий Меньших Путятин. Они привели всех псковичей к крестному целованию, а посадникам объявили, что великий князь прибудет в пятницу. Вслед за ними присланы были для занятия великому князю и свите его в Среднем городе дворов окольничие Михайло Константинович Беззубов, Андрей Васильевич Сабуров и в должности окольничьих Петр Яковлевич Захарьин да Михайло Юрьевич Захарьин и с ними дьяки Иван Телешов да Елизар Суков. Они велели всем псковичам выйти из Среднего города в крайний Большой, а самому великому князю очистить двор наместнический над Великорецким мостом. 20 января поднялся из Новгорода государь с братом своим князем Андреем Ивановичем Старицким, с зятем Петром, царевичем, с казанским царем Абдылетивом[33]33
  Абдул-Латифом. (Ред.)


[Закрыть], с коим шли и татары, с боярами, воеводой князем Данилой Васильевичем Щеней, воеводой Григорием Федоровичем Давыдовым, князем Михайлом Львовичем Глинским и со многими другими. Первый стан их был от Новгорода в Голинах. Наперед их, 24 января, рано поутру прибыли во Псков Коломенский епископ Митрофан (по Псковской летописи он опять назван Вассианом Смоленским) и Симоновский архимандрит Варлаам. Псковские посадники, бояре, дети посадничьи и боярские, купцы и многие псковичи собрались было ехать встречать государя на Дубровне, а черное и белое духовенство – у Спасова образа в поле, но епископ объявил, что государь далеко встречать себя не велел. Итак, граждане выехали только за две или три версты от города, и того же 24 числа около обедни, встретив там государя, «пали все челом в землю». Государь спросил у них о здоровье, а они ответствовали только: «Ты б государь наш здрав был». Потом государь въехал в город. Епископ и архимандрит с монашеством и священством встретили его на торгу. Он слез с коня у княжьей церкви Спасской на площади и по принятии благословения от епископа пошел пешим в Троицкий собор, где пели по литургии молебен и многолетие государю. По сем епископ, благословляя его, рек: «Бог тя благословляет, Псков вземши без брани». При сих словах псковичи, бывшие там, горько заплакали и воскликнули: «Бог волен и государь! Отчина его и преж была, и старина отца его и деда, и мы вси его; дай Господи, он бы здрав был!». Государь по выходе из церкви в тот день обедал дома и с ним епископ, архимандрит, бояре и воеводы, а 26 января, в воскресенье, указал собраться к себе псковским посадникам, посадничьим детям, боярам, купцам и житейским людям и сказал им: «Яз хощу вас жаловати своим жалованьем». Все от млада до велика сошлись на государев двор. Государь повелел посадников и бояр, старост и купцов и лучших житейских людей отобрать в большую избу, а средним и прочим мелким псковичам не сходить со двора; сам сидел с боярами в передней избе. Потом, выйдя, окольничий князь Петр Васильевич Великий Шуйский начал перекликать по переписи посадников, бояр, купцов и всех лучших людей в большой избе; за ним вышли к ним бояре князь Александр Владимирович Ростовский, Григорий Федорович Давыдов, конюший Иван Андреевич Челядин, казначей Дмитрий Владимиров, дьяки Третьяк Далматов, Мисюр Мунехин, Иван Телешов и Лука Семенов и объявили псковичам: «Государь наш Василий, Божией милостию царь и государь всея Руси и великий князь, велел нам говорить, что ныне вас жалует, в животы ваши не вступаюсь, и впредь вас хочу жаловати. А здесь вам в нашей отчине во Псковской быти не пригоже того для, что наперед сего многие жалобы на вас в ваших неправдах и в обидах были; а жалую вас ныне своим жалованьем в Московской земле; а вам ехати ныне к Москве и с женами и с детьми; а средним и мелким людям псковичем всем, которые стояли на дворе, велел князь великий молвити: до вас государю дела нет, и вам разводу не будет изо Пскова, а до которых государю дело есть, и он тех к себе емлет, а вас государь пожалует грамматою жалованною, как вам впредь жити». После сего все лучшие люди псковские были расписаны и розданы за приставов по подворьям детям боярским, коим поручено проводить их и до Москвы, а оттуда развезти по низовым городам на Волгу и прочим. Всех их в следующую же ночь с женами, и детьми, и с легким имением, что взять могли, оставив прочее все, повел к Новгороду князь Михайло Данилович Щенятьев и с ним многие дети боярские. В то же время увели они и жен с семействами тех псковичей, кои задержаны были в Новгороде, – всего 300 семейств. Вслед за ними повезли из Пскова и вечевой колокол. Плач и рыдания были всеобщие. Многие мужья и жены, не желая идти в плен из своего града, ушли от поисков и постриглись в монастырях. При описании сего происшествия Псковский летописец жалобно восклицает: «Тогда отьяся слава псковская, и бысть пленен не иноверными, но своими единоверными людьми. И кто сего не восплачет и не возрыдает о славнейшем граде Пскове! великий во градех! почто сетуети и плачети? и отвеща прекрасный град Псков: како ми не сетовати? или како ми не плакати и не скорбети своего опустения? Прилете бо на мя многокрыльный орел, исполнь крыл и львовых ногтей; и взят от мене три кедра ливанова, и красоту мою и богатство и чада моя восхити, Богу попустившу за грехи наша; и землю пусту сотвориша, и град наш разориша, и люди моя плениша, и торжища моя раскопаша, а иные торжища коневым калом заметаша, и отец и братию нашу разведоша, где не бывали отцы и деды и прадеды наша, и тамо отцы и братию нашу и други наша заведоша и матери и сестры наша в поругание даша». После сего тот же летописец, присовокупляя поучение псковичам, между прочим в упрек и им, говорит: «Бог ждет нашего покаяния и обращения; и мы не покаяхомся, но еще на больший грех превращихомся, на злые поклепы и лихия дела, и вечь кричание: а не ведуще глава, что язык говорит, и не умеюще своего дому строити, а градом содержати хощем; сего ради самоволия и непокорения друг другу бысть сия вся злая на ны».

По выводе посадников, бояр и прочих лучших псковских граждан великий князь начал раздавать боярские деревни своим боярам и определил во Пскове наместниками своими боярина Григория Федоровича Морозова да конюшего своего Ивана Андреевича Челядина и при них, для писания полных грамот и докладных, дьяка Мисюру, или Михайла Мунехина, и другого ямского дьяка, Андрея Никифоровича Волосатого; сверх того, уставил и воевод градских и по всем 12 псковским пригородам назначил также из своих детей боярских 12 наместников, или городничих, и 12 старост московских с их приказчиками, пошлинниками и тиунами, или судьями, а к ним 12 же старост псковских, коим дозволено с наместниками и тиунами заседать в судах; по волостям же уставлены были земские суды и с приказными; а всем им вместо жалованья даны деревни, и велено им же по всем пригородам и волостям привести народ к присяге. Для руководства в производстве судных дел великий князь дал псковичам уставную грамоту с назначением деловых пошлин. Из детей боярских для охранения Пскова и своих наместников оставил он на год 1000 человек, вызванных из Москвы, и велел занять им весь Средний город, а псковичам там не оставаться ни одному человеку и дворы свои ставить в Большом крайнем городе. Туда же указал вывести торговую площадь и гостиный двор (бывшие за Домантовой стеной, где и ныне), назначил для оных место за Средним городом – против Лужских ворот, за рвом, на огороде Юшки Носухина и посадника Григория Кротова, и сие место с тех пор прозвано новым торгом; а из Крома, то есть верхней части крепости, приказал всем псковичам статки (имущества) свои, хлеб и всякий запас и клети вывезти по домам и в Кроме размерить место, где быть собственному его двору, и житницам хлебным, и новой его церкви[34]34
  Так свидетельствует «Русский временник», но Псковский летописец говорит, что сию новую свою церковь во имя преподобной Ксении (24 января, день прибытия его во Псков) государь поставил на Пустой улице в саднике Ермолки Хлебникова. Улица же сия Пустой слыла-де потому, что среди огородов дворов на ней не было.


[Закрыть]; а в соборной церкви указал быть денно и нощно неугасимой свеще. Между тем пока великий князь пребывал еше во Пскове, послано в Москву от него известие о взятии сего города и повеление прислать сюда: 1) из низовых десяти городов на места выведенных туда 300 семей, поселян столько же, которые того же года к Троицыну дню приехали; 2) гостей московских для установления во Пскове тамги, или купеческих пошлин, с привозных и вывозных товаров, каковой пошлины у псковичей прежде никогда не бывало; сии гости тогда же при великом князе во Псков и прибыли; 3) для стражи города 500 человек новгородских пищальников (ружейников) и воротников (караульных по заставам); 4) монетных мастеров. Ибо великий князь отменил прежнее псковское клеймо и установил свое, о котором выше уже сказано. Всем им дома отведены были в Среднем городе, в коем тогда насчитывалось до 1500 дворов, а Псковская летопись по Архивскому списку полагает до 6500. Но сей счет, может быть, включает число всех градских дворов. Распорядив, таким образом, новый образ правления во Пскове и прожив там целый месяц, великий князь отправился обратно в Новгород и оттуда в Москву. При отъезде взял он с собой и другой любимый псковичами колокол, называвшийся «корсунским», а в замену оного уже в 1518 году прислал им в соборную Троицкую церковь большой колокол.

Так пал знаменитый Псков, сверстник и названный меньший брат Великого Новгорода, союзник городов ганзейских, бедный произведениями своей области, но обогатившийся деятельностью и тщательностью в переводной торговле, славившийся в течение многих веков свободой, всегда утесняемый сильными соседями, но храбро и мужественно защищавший оную, уступавший Новгороду в изобилии, но от европейских соседей больше его образованный просвещением и нравственностью и несколько лет долее его сохранивший свою вольность. Даже и потомство древних псковичей не осталось уже на местах своих. Ибо сверх выведенных при сем случае лучших граждан в 1569 году еще переселено было 500, в 1615 году – 300 семейств, а в 1695 году от случившейся во Пскове ужаснейшей из всех прежних моровой язвы почти все коренные жители вымерли, как сказано в летописи, и места их заселены уже переведенцами и пришельцами разного рода из других городов.

Определенные великим князем Василием Ивановичем во Пскове наместники, и по пригородам городничие, и московские старосты, и судьи не только не уделяли в судах своих никакой власти посаженным с ними псковским старостам, но и не внимали их представлениям. Из дошедших до нас грамот царя Ивана Васильевича видно, что не только наместники сильны были во Пскове, но и царские при них дьяки имели власть раздавать и отводить общественные угодья и даже деревни на оброк, по крайней мере впредь до указа государева. Простой народ, издревле привыкший к республиканской свободе, везде также чувствовал ограничивания, притеснения, необыкновенные налоги, от ябедников подметы и поклепы; а за выпуск на поруки платил по пять, по семь и по десять рублей, и если кто осмеливался ссылаться на установленные государевой грамотой пошлины умеренные за поручительство, того убивали. От таких насильств, как говорит летопись, многие, оставив жен и детей, разбежались по чужим городам, и все пригороды опустели; а иноземцы, жившие во Пскове, выехали в свои земли. С другой стороны, великий князь при всех своих походах на войну начал требовать от Пскова посошного[35]35
  То есть по числу земли – сколько кто обрабатывает. В каждой сохе считалось три обжи, а каждая обжа причиталась на одного работника с лошадью. Следовательно, соха значила три работника с тремя лошадьми. По сему счету делалась и денежная раскладка податей. А поскольку распашка диких земель с года на год распространялась, то через 10 лет или более присланы бывали писцы посошные для описывания земель и покосов, и оттого произошли «Писцовые книги». В военные походы посошный набор был вместо запасного земского войска для дополнения служащих и до востребования составлял обозный корпус. Посохи были частью конные, частью пешие. Избранным в оную службу позволялось вместо себя нанимать охочих людей.


[Закрыть]* набора войск. Таким образом, в 1512 году при походе под Смоленск взял он от псковичей 1000 человек пищальников, то есть ружейных стрельцов, из земцев, из коих многие там и побиты. В том же году и тогда же был и другой наряд псковского войска с князем Михаилом Кислицей. «Все то, – говорит Псковский летописец, – было псковичам не легость, тех людей поднимая». В 1515 году они ходили еще с наместником своим Андреем Васильевичем Сабуровым в Литву под Брацлав, а в 1517 города псковские Опочка, Воронич и Велье взаимно выдержали сильное нашествие и опустошение от литовских войск, соединенных со многими другими под предводительством Константина, князя Острожского, и потом в 1519 году опять псковские войска ходили в Литву, даже до Вильны. К счастью, еще тогда не было опасности от лифляндцев, ослабленных внутренними своими несогласиями и хранивших заключенный с Россией мир ненарушимым.

Между тем жалобы псковичей на определенных к ним первых наместников дошли до великого князя, и он, сменив их, прислал других двух – князя Петра Великого Шуйского, бывшего и прежде во Пскове, да князя Симеона Курбского, которые были снисходительными ко псковичам и управляли ими четыре года. При них, говорит летопись, начали в свои дома возвращаться и те, кои прежде разбежались. Правление добрых наместников и городничих убеждало псковичей мало-помалу забывать уже о древних правах и о своей свободе, но при жестоких притеснителях вспоминали они старину с воздыханием, а иногда и с явным ропотом. Великий князь по временам старался утешать их возобновлением и подкреплением их торговли. Таким образом, в 1514 году повелел он заключить с ганзейскими купеческими городами в Новгороде торговый договор на десять лет, коим и псковичи воспользовались; а в 1517 году такой же договор заключен был и со шведским королем Христианом о торговле через Ивангород. В 1521 году он обезопасил их от лифляндцев разграничением и мирным трактатом на десять лет, а в следующем году подтвердил торговый союз со всеми 73 ганзейскими городами, к которым в договор сей присовокупились также лифляндцы и эстляндцы и обещались быть посредниками. В том же году, после десятилетней войны с литовцами, при заключении перемирия открыта была и с ними свободная торговля. В 1533 году по некоторым неудовольствиям любчане запретили было своим кораблям ходить до Нарвы, но, увидев, что лифляндцы, в 1534 году заключив с Россией мир на 17 лет и воспользовавшись всей северной торговлей, начали и их притеснять в торгах, разрешили опять свое запрещение и в 1540 году подтвердили прежний трактат.

Все сие оживляло торговую деятельность псковичей. Но в 1541 году бывший у них наместником князь Андрей Михайлович Шуйский утеснениями и грабительством вывел их из терпения. Безмерные его с судов пошлины, всчинание старых и решенных уже дел и исков, принуждение всех мастеровых работать на себя без платы, беззащитность всем добрым и покровительство злым и развратным произвели повсюду вопли и жалобы на притеснение его и на дерзость, своевольство, воровство и разбои покровительствуемых им. Царь Иван Васильевич после кончины отца своего был тогда еще в малолетстве, и его именем правительствовал совет бояр. Псковичи отправили к ним жалобщиков своих с явными доказательствами, которые и были уважены. Наместник Шуйский был сменен, и на его место прислан другой, а псковичам возвращено даже было древнее их право: своими выборными, без отношения к наместнику и тиунам, ловить, пытать, судить и казнить разбойников и прочих лихих людей. Посему псковские целовальники, или присяжные, и сотские начали сами на княжьем дворе производить суды – и своевольства прекращены. Но власть сия была у них ненадолго. Ибо наместники, лишенные силы и доходов, мало-помалу опять вступили в дела сии. Псковичи оспаривали их, но терпели. В декабре 1547 года прибыл к ним юный царь Иван Васильевич, с боярами объезжавший города, но занимался он только звериной охотой, а не рассмотрением жалоб их и дел правительственных, которых тогда еще и не принимал на себя, хотя уже с 16 января того же года был он коронован и вступил в самодержавие. С того времени наместники великокняжеские именем его присвоили себе еще больше власти – и притеснения умножились, так что псковичи, опять выйдя из терпения, в Петров пост в 1547-м, по другим же запискам – в 1550 году, отправили в Москву к царю 70 человек своих жалобщиков на псковского наместника князя Ивана Турунтая Пронского; а опоченские пригорожане притеснявшего их наместничьего пошлино-собирателя сами заключили в крепость. Однако ж царь весьма немилостиво принял сих жалобщиков и, признав самих их виновными, бесчестил, обливая их горячим вином, зажигая потом свечой их бороды и волосы и растягивая их нагими по земле; а в Опочку для усмирения своевольных послал 2000 человек войска.

В 1550 году 76 статьей изданного судебника, для облегчения холопам, позволено было в Москве, Новгороде и Пскове (а более нигде) писать им отпускные от государевых наместников. В 1554 году присланы были во Псков поземельные писцы, которые описали город Псков с пригородами и уездными землями, измерили владения и обложили хлебными и денежными оброками пашни, воды, мельницы, а в 1556 году при общем по всей России распоряжении о судебных делах и о бытии во всех городах и волостях земским старостам, сотским и десятникам для судов, и об уничтожении судных пошлин, а вместо того о положении боярам жалованья из оброчных доходов с городов и волостей по промыслам и землям введен был сей образ правления и во Псковской области. В сие же время, по свидетельству современника, Буховского принца Даниила, царь предложил учредить в Новгороде и Пскове школы для обучения русского юношества латинскому и немецкому языкам, столь нужным тогда для сообщения с северными торговыми народами, которые, усиливая свои торги, начинали уже ослаблять и ганзейцев; а в соревнование с ними тогда вошли голландцы, фламандцы и англичане, приплывшие к южным финским берегам. Псковские купцы имели также торговые дворы в Нарве, Дерпте и других городах лифляндских. Ганзейские города в сие время уже жаловались царю, что лифляндцы и эстляндцы затрудняют даже прямое сообщение торгов их и хотят, чтобы все товары переходили через их руки, а оружие провозить в Россию вовсе запрещают. С другой стороны, Швеция и Польша, завидуя успехам российской торговли, старались рассорить царя с английской королевой, внушая сей последней опасение насчет усиления России. Но сия смута была тщетна. Ибо обе стороны понимали свои выгоды. Царь только по жалобе ганзейских городов на лифляндцев и эстляндцев решил стеснить сих последних, во-первых, тем, что запретил новгородским и псковским купцам ездить с товарами в Лифляндию, а предполагая уже с ней войну, для непосредственного торга с ганзейцами сперва повелел торговать с иностранцами в Ивангороде, потом послал в апреле 1557 года окольничьего князя Шастунова основать на устье реки Нарвы, при самом море, русский город и пристань, которые через полгода и были готовы, а в следующем же году открыть военный поход на все области лифляндских и эстляндских рыцарей. Российские войска, соединенные с татарскими, с 22 января от Нейгаузена за три недели с половиной, и притом зимой, прошли 50 верст до Риги и 30 до Ревеля, разорили множество городков и селений, и в конце февраля к Ивангороду возвратились с великим числом пленных и добычи; а в Великий пост взяли и Нарву, в коей тогда же основаны были новые две русские церкви, в замке и в городе. В июне взят был Сыренеск, или Нейшлосс, и потом Нейгаузен, Дерпт и далее – всего 20 городов, а по Псковской летописи – 23 города, и во всех основаны были также русские церкви. В крепости Феллине взят был в плен и отставной орденмейстер Фирстенберг, а в Дерпте – тамошний епископ Герман, и оба свезены в Москву. Но зато неприятель, обойдя наши войска, прорвался к городу Красному, сжег предместье оного и много волостей разорил, а также и под Себежем сжег Никольский монастырь и церковь. В следующем, 1559 году царь опять послал в Лифляндию войска свои, которые, вступив в оную от города Красного на Мариенбург, разбивали везде встречаемого неприятеля, брали малые городки и прошли до устья Двины и через Курляндию до прусских и литовских границ – наконец все рыцарские области покорены были россиянами. Оставалось только присовокупить их совершенно к российской державе. Но, сверх чаяния царя, эстляндцы поспешили предаться под державу сперва датскому, потом шведскому королям; остров Эзель и Курляндия – также датскому, а преемник Фирстенбергов – Кетлер, последний магистр лифляндских рыцарей, отдал всю Лифляндию польскому королю сперва в 1559 году под покровительство, а потом с 1561 года – в подданство, с личным собственным ему вассальством за данный ему вместо того титул герцога Курляндского и Семигальского, и с тем вместе сложил с себя начальство над орденом, и тем уничтожил и существование самого рыцарства. За Россией остались только города Нарва, Дерпт, Аллентакенский уезд и часть Вирландского и Иервенского. Вслед засим начались распря и даже сшибки у поляков со шведами за Эстляндию, которую по рыцарству присваивали первые. Между тем шведский король Эрик XIV при самом занятии сей провинции счел за лучшее заключить мир с царем Иваном Васильевичем на два года. По мирному трактату сему, сверх прочих соглашений, позволено было шведским купцам из Ругодива или Нарвы приезжать и во Псков, а за торги пошлину платить по старине. После шведов царь Иван Васильевич в 1562 году начал также за Лифляндию войну с Польшей, а потом и с самой Швецией, за Эстляндию. Взаимные сражения, осады, взятие городов и крепостей происходили по всей их земле; а со стороны Польши много страдали и псковские города. Также и царь неоднократно в отмщение вступал в литовские границы; для облегчения же себе сей войны заключил в 1564 году мир с Данией и Швецией. Наконец, казалось, обе стороны воюющие утомились взаимными нападениями и начали переговоры. Польский король предлагал царю совокупно выгнать шведов из Эстляндии и разделить оную между Польшей и Россией. Но царь требовал себе без раздела все рыцарские области, и не хотел ничего уступить. Российские гарнизоны удерживали все прежде ими занятые крепости и города. В Дерпте открылся было заговор, и за это все немцы оттуда были выведены в поволжские города, а на место их поселены русские. Через три года потом открылось и во Пскове подозрение на некоторых: либо за согласие с новгородцами предаться польскому королю, либо просто за ропот на тягости беспрестанной войны, но царь 500 семейств псковичей вывел в Москву и на место их прислал других поселенцев, а новгородцев наказал он в следующем же году гораздо строже. Впрочем, при всех сих военных обстоятельствах новгородские и псковские купцы не переставали через Нарву пользоваться торговлей с англичанами, голландцами, французами и другими северными народами, так что ганзейцы, завидуя, просили даже царя не пускать их, а всю торговлю предоставить им. Но англичане в то время открыли уже для себя другой северный путь в Россию – через Архангельск. Сим могла быть ослаблена не только ганзейская, но и псковская торговля. Поэтому, может быть, царь в таможенном уставе, данном в 1571 году новгородцам, предоставил некоторым из псковских лучших купцов преимущество – не платить пошлин.