Текст книги "Далекое и близкое, старое и новое"

Однажды Государь с несколькими сопровождающими гулял в лесу у Барановичей, когда наш полк был там в конвое. Государь всегда ходил быстро. Идя по тропинке впереди, он после нескольких поворотов скрылся от своей свиты и, выйдя на опушку, остановился около старика, рубившего дрова. Государь сказал: «Здравствуйте». Старик чуть взглянул на него, ответил: «Здравствуйте!» – и продолжал рубить. Государь спросил: «Ты знаешь, кто я?» Старик оглядел его с ног до головы и ответил: «Ахвицер». – «Я Государь». Старик с испугом посмотрел во все стороны – не слышал ли кто – и говорит: «Ты с этим не шути, а то тебе дадут такого Государя, что ввек не забудешь». В это время на опушку вышла свита и обратилась к Царю с претензией: «Ваше Величество, нельзя же так уходить от всех, мы страшно волновались и во все стороны разбежались, ища вас». – «А я здесь со стариком разговорился. Ну, до свидания, всего хорошего». Совсем испуганный старик все кланялся Государю.

Летом в лагере наши сотни, как я уже писал, стояли в разных деревнях. Как-то, возвращаясь с маневров, Государь проезжал мимо кухни нашей 4-й сотни. Кашевар в колпаке стоял у дверей сотенной кухни. Поздоровавшись с ним, Государь спросил: «Готов ли обед?» – «Так точно, Ваше Императорское Величество». Государь сошел с лошади и деревянной казачьей ложкой начал есть казачьи щи и кашу. Проголодавшаяся свита также с удовольствием подкрепилась казачьей пищей. Государь благодарил повара и пожаловал ему серебряные часы с цепочкой для ношения на груди.

Когда Государь бывал в офицерских собраниях, то всегда награждал часами казака, подававшего ему блюда.

Однажды, во время маневров, подъехал экипаж с завтраком для Государя и свиты. «А для нижних чинов закуска имеется?» – спросил Государь, показывая на солдат, державших лошадей его и свиты. Оказалось, что для них специально ничего не приготовлено. Завтрак в походных кухнях их полков часто бывал далеко от Государя и свиты. И только когда все солдаты получили свою долю, Государь подошел к своему завтраку. После этого для солдат свиты тоже стали привозить пищу.

Командир полка генерал Дембский был замечательным хозяином. Каждый год в приказе по дивизии ему объявлялась благодарность за увеличение экономии полковых сумм. Каждый день он обходил все мастерские и наблюдал, чтобы ничего не пропадало. Из двух пришедших в негодность седел он требовал сделать одно годное. Все нестроевые его боялись, зная, что генерал Дембский все увидит и ко всему придерется. Раз, войдя в шорно-седельную мастерскую, он строго спросил казака: «Ты что делаешь?» – «Из одного два, Ваше превосходительство». Все рассмеялись, но генерал серьезно сказал: «Молодец, так и делай из одного два». Чтобы получить больше экономии, он приказал вновь строящиеся шинели делать короче на четыре пальца. Все были недовольны, но экономия получилась большая.

Генерал Дембский был холост, всегда завтракал и обедал в собрании с офицерами и всегда что-нибудь рассказывал. Один раз он говорит: «Еду на извозчике и обгоняю казака, не по форме одетого. Остановился и говорю: «Ты чей? Почему одет не по форме? Перед уходом из казарм являлся дежурному?» – «Никак нет, Ваше превосходительство». – «Так ты самовольно отлучился?» – «Так точно, самовольно, Ваше превосходительство». – «Иди скорее в полк, в следующий раз под арест посажу». И когда генерал Дембский приказал извозчику ехать, казак, кузнец Львов, крикнул: «Ваше превосходительство, не говорите господину вахмистру». Вахмистров казаки боялись больше, чем командира полка.

Генерал Дембский был очень моложав, и его порой не признавали за генерала. Он рассказывал: «Встречаю часто на военном поле полковника-артиллериста, который, видимо, возмущен, что я не отдаю ему честь. Чувствую, что будет скандал, – он хочет меня цукнуть, но, видимо, стесняется, может быть, думает, что у меня плохое зрение». Один раз, перед полковым учением, генерал Дембский уехал вперед и видит, что три батареи пересекают военное поле по диагонали. Он направляется к средней батарее и как раз наталкивается на этого полковника, а у того вид такой: «Ну если ты слепой и раньше не замечал, что я полковник, то теперь видишь, что я перед батареей, значит, полковник». Генерал Дембский останавливается перед полковником и говорит: «Скажите, полковник, вы учиться хотите или едете на стрельбище?» Тогда полковник обратил внимание на погоны и во все горло закричал: «Батарея – смирно!» – «Не беспокойтесь, полковник, но сейчас военное поле по расписанию наше и здесь будет производиться полковое учение». – «Едем на стрельбище, Ваше превосходительство, только проедем через военное поле». – «До свидания». «Все обошлось хорошо, теперь меня не цукнет», – добавил генерал.

Один раз в купе вагона старый пехотный полковник покровительственно разговаривал с генералом Дембским, который был в летней николаевской шинели, закрывающей погоны. «У вас, казаков, какие-то странные чины – хорунжий, сотник». – «Не странные, у нас русские названия вместо немецких корнет, поручик и так далее». – «Ну вы, вероятно, уже есаул?» Дембский сконфуженно: «Нет, я генерал». Полковник вскочил. «Простите, Ваше превосходительство, я не знал». – «Садитесь, пожалуйста, мне только приятно, что вы приняли меня за молодого». Сидящий здесь хорунжий Дягилев едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. Но полковник так был сконфужен, что через несколько минут перешел в другое купе.

Генерал Дембский командовал полком три года и получил Кирасирскую бригаду в нашей 1-й Гвардейской Кавалерийской дивизии. Потом он получил дивизию, не помню какую, которой командовал до выхода в отставку по возрастному цензу с производством в генералы от кавалерии и дальше служил в ведомстве Императрицы Марии Федоровны.

После генерала Дембского недолго командовал полком генерал Бернов⁸⁶ , бывший кавалергард. Он приходил в канцелярию в половине двенадцатого дня. Требовал, чтобы все хозяйственные чины ждали его, и каждого спрашивал, имеются ли к нему вопросы. И если у кого были вопросы, он разрешал их одной фразой. Потом шел с адъютантом в свой кабинет и спрашивал: «Есть бумаги для подписи?» – «Так точно, есть». – «Ну, отложим до завтра, завтра подпишу». И шел в собрание завтракать. На следующий день то же самое. Наконец бумаг накапливается много, и адъютант просит непременно подписать. «А есть срочные?» – «Так точно, есть очень срочные». – «Ну вот я завтра уже все подпишу». Наконец адъютант уже упрашивает: «Ведь это же недолго, за десять минут все подпишете!» Бернов сдается. Садится за стол, вздыхает и берет ручку. А бумаги сложены одна на другую так, чтобы было видно только место для подписи. Генерал Бернов говорит: «Ну, Господи, благослови» – и начинает подписывать: Бернов, Бернов, Бернов. Подписавши, не читая, бумаг 15, говорит: «Я, Петр Петрович, на вас, как на каменную гору» – и продолжает подписывать. Подписавши все бумаги, говорит: «Ну и поработали мы с вами сегодня» – и идет завтракать в собрание.

Но занятия в полку шли своим чередом. По традиции никто не смел опаздывать на занятия, и какой бы ни был «загул» ночью, в 8 часов утра все офицеры на работе, и требовалось, чтобы офицер не только присутствовал на занятиях, но чтобы он учил.

Иногда Бернов требовал пробные порции обеда в канцелярию, хвалил пищу, так как щи и каша всегда были приготовлены великолепно.

После Бернова полком командовал генерал Родионов⁸⁷ . Это был коренной лейб-казак. Он даже родился в наших казармах. На каком-то торжестве, не помню, генерал Родионов был зачислен в свиту Его Величества и одновременно с ним полковой адъютант П.П. Орлов зачислен флигель-адъютантом.

Генерал Родионов, обходя помещения полка, раздражался, если замечал где-либо паутинку, или сор, или картину, висевшую чуть косо, делал замечания, выговоры. Приказы по полку писал сам и исправлял параграфы, написанные адъютантом и заведующим хозяйством. Он выходил из себя, если находил в приказе ошибку. Один раз вхожу в канцелярию и вижу, что все: адъютант, полковник заведующий хозяйством, казначей, делопроизводитель по хозяйственной части, писаря – углубились в приказы и ищут ошибку. Адъютант говорит: «Ваше превосходительство, никакой ошибки нет, все точно, как у вас написано в черновике». – «Плохо читаете». Оказывается, пропущена была одна запятая, и эту запятую вся канцелярия, бросив работу, искала полчаса.

После Родионова полком командовал генерал Пономарев, бывший офицер лейб-гвардии 6-й Донской Его Величества батареи. В турецкую войну в чине хорунжего он получил орден Святого Георгия 4-й степени. После войны он окончил Академию Генерального штаба, но по Генеральному штабу не зачислен. Это был скромный, тихий человек. Он любил посещать занятия полковой учебной команды, особенно уроки стрелкового и телеграфного дела. Задавал вопросы, давал написать телеграммы на аппарате. Экзаменовал, как умеют читать топографические карты, и прочее. В Лифляндии генерал Пономарев любил смотреть переправу учебной команды на фашинах через реку Аа Лифляндская, наблюдал разведку и тому подобное.

Перед обедом генерал Пономарев обходил все кухни, пробовал пищу, взвешивал порции мяса, причем брал самую большую на вид порцию и, взвесивши ее, уже по ней отмерял 5, 10 порций.

Потом генерал Пономарев был командиром нашей 3-й бригады и на войне командовал армейской казачьей дивизией.

После Пономарева полком командовал генерал Иван Давыдович Орлов⁸⁸ , взятый в свиту Государя на юбилейных торжествах. Он и повел полк на 1-ю Великую войну.

После него командиром полка был флигель-адъютант П.П. Орлов, двоюродный брат Ивана Давыдовича, взятый в свиту одновременно с производством в генералы.

После П.П. Орлова полк наш получил полковник Александр Митрофанович Греков, вскоре произведенный в генералы. При нем я стал командиром 12-го Донского генерал-фельдмаршала князя Потемкина Таврического полка.

Когда я вышел из лейб-гвардии в Казачий Его Величества полк, сотней Его Величества командовал есаул С.В. Еврейнов. Он принят был в полк без приписки к казачьему сословию. Еврейнов все хвалил своего денщика – умный, расторопный, дельный, но, видимо, очень бедный. Когда я ему даю, в конце концов, два рубля (так было принято в полку), он, видимо довольный, так весело мне говорит: «Покорнейше благодарю, Ваше высокоблагородие».

Один раз он говорит С.В. Еврейнову: «Хороший вы барин, а вот с браком». А Еврейнов был видный, представительный, великолепно сложен. «А какой же у меня брак?» – «Да вы не казак». – «Ну сделай меня казаком». – «Слушаюсь, Ваше высокоблагородие». Еврейнов и забыл об этом, казалось, пустом разговоре, но не проходит и месяца, денщик подает ему бумагу, в которой объявляется о принятии Еврейнова казаком в станице Мелиховской. Зная, как непросто приписаться к казачьему сословию, Еврейнов спрашивает: «Как же ты это сделал?» – «Да у меня есть в станице друзья – они и сделали по моей просьбе. Теперь Вы, Ваше высокоблагородие, летом непременно должны посетить свою станицу. В августе я кончаю службу и из станицы вам сообщу подробный маршрут, как надо ехать. Из Ростова вверх по Дону идут пароходы по таким-то дням. Вы приедете поездом в Ростов, сядете на пароход, а в станице я встречу вас на пристани».

Вскоре Еврейнов получил подробный маршрут и отправился на Дон. В станице Мелиховской, на пристани, его встретил бывший денщик. Одет он был в великолепный черный костюм, но на голове красная лейб-казачья фуражка. Пройдя пристань, Еврейнов увидел шикарный экипаж с запряженной в него тройкой прекрасных лошадей. Усадив гостя, денщик садится рядом с ним и говорит кучеру: «Пошел!» Лошади рванули и понеслись. Еврейнов смущен. Он спрашивает: «Чьи это лошади и экипаж?» – «Мои, Ваше высокоблагородие». И Еврейнов уже не знает, как же величать бывшего денщика – по-прежнему на «ты» или по имени и отчеству, которого он и не знает. Спрашивает: «Куда же мы едем?» – «В станичное правление – там вас ждет вся знать станичная». Еврейнов говорит: «Надо бы мне переодеться, я в дорожном костюме». – «Ничего, все знают, что вы с дороги».

В станичном правлении целая шеренга казаков и на правом фланге – станичный атаман с булавой. Здесь же недалеко стоит священник. Получив благословение у священника, Еврейнов подошел к атаману, поздоровался с ним и сказал ему маленькое приветствие. Потом начал здороваться по очереди со всеми. Денщик представлял ему каждого казака. После этого перешли в другую комнату, где по всем правилам был сервирован стол. Рядом с Еврейновым сели атаман и денщик. Меню было составлено со вкусом. После тостов начали пить водку. Через некоторое время Еврейнов замечает, что на левом фланге, где сидели писаря, пьют вино, а на правом, где сидел он, все водку. Еврейнов и говорит: «Надо бы и нам переходить на вино – там уже вино пьют». – «Так они, Ваше высокоблагородие, ничего в водке не понимают, не стоит на них и водку переводить».

Денщик Еврейнова оказался одним из самых богатых и влиятельных казаков в станице – у него прекрасный дом и два магазина. А на службе будто бы радовался, получая, кроме жалованья, два рубля в месяц.

На 1-й Великой войне Еврейнов, будучи свитским генералом, командовал дивизией.

После Еврейнова сотней Его Величества командовал граф Граббе Михаил Николаевич. Он числился казаком, так как еще его дед, будучи наказным атаманом Донского войска, был приписан к казачьему сословию.

Как-то Государь спрашивает графа Граббе: «Вы давно были на Дону?» – «Я, Ваше Величество, к своему стыду, должен сознаться, что еще ни разу не был на Дону». – «Вот этого я никогда не ожидал от вас». – «В следующее же лето, после маневров, я непременно пойду на Дон».

Наказным атаманом был тогда генерал Таубе⁸⁹ . Граф Граббе с ним объехал целый ряд станиц, частью в экипаже, частью верхом.

Потом граф Граббе командовал лейб-гвардии Сводно-Казачьим полком, был наказным атаманом нашего войска, а в эмиграции – выборным войсковым атаманом. Умер он в Париже.

Его брат А.Н. Граббе⁹⁰ , тоже наш лейб-казак, был командиром Конвоя Его Величества.

Глава 7
МОБИЛИЗАЦИЯ И ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА. КОМАНДОВАНИЕ ПОЛКОМ

14 июля 1914 года была объявлена война. Был общий подъем, все рвались в бой. По объявлении войны все офицеры Петербургского гарнизона были приглашены в Зимний дворец, где Государь Император объявил о войне и сказал, что не заключит мир до тех пор, пока хоть один неприятельский солдат останется на территории России. Слова Государя были покрыты громовым «ура».

Подъем народа был небывалый. Когда Государь Император вышел на балкон дворца, многотысячная толпа, запрудившая всю Дворцовую площадь, с пением гимна «Боже, Царя храни» опустилась на колени. По городу ходили группы народа с плакатами «До победного конца» и другими подобными лозунгами.

Враждовавшие между собой партии Государственной думы объединились. Непримиримые враги – правый Пуришкевич⁹¹ и левый Милюков⁹² , которые до этого осыпали друг друга бранью и мешали говорить, – сделались друзьями. За несколько дней до мобилизации Милюков во время речи Пуришкевича кричал, стучал, не давал его слушать и, наконец, стал кричать: «Да что вы его слушаете, ведь это больной человек, ему доктора надо позвать, доктора позвать». Пуришкевич приостановился и крикнул: «А тебе ветеринара» – и продолжал речь. Теперь в отчете Государственной думы было сказано: «И первый раз в жизни Милюков и Пуришкевич назвали друг друга на «вы».

Благодаря совершенно исключительной организации объявление мобилизации по всей Российской империи прошло с быстротой молнии. Сразу все узнали о войне. Каждый полк имел свой план мобилизации. Части, находящиеся далеко от западной границы – петербургской, московской, казанской, и другие военные округа готовы были выступить в поход на третий день по объявлении мобилизации. Из Волыни выступление назначено было через четыре часа, а, например, во 2-м Донском казачьем полку, стоявшем в Августове, разведчики полка уже через два часа по объявлении мобилизации должны были быть за границей на территории Германии. Мобилизация проходила строго по расписанию, по часам. Каждый знал, что ему надо было делать. Один офицер ехал в Усть-Ижору за пироксилином[41]41
  Пироксилин – взрывчатое вещество. (Примеч. ред.)


[Закрыть], другой принимал лошадей по военно-конской повинности для нестроевых, обоза и тому подобное. Сдавали старые вещи, принимали новые, шла укладка обоза, вьюков и другая необходимая работа.

Одновременно с объявлением мобилизации был издан приказ, запрещающий продажу спиртных напитков, и потому мобилизация прошла в идеальном порядке. Обыкновенно же проводы на службу в России, да и в других государствах всегда сопровождались пьянством.

О войне так много писали, что повторять я не буду и сообщу только некоторые эпизоды. Общее мнение было, что при современном оружии война продлится не больше 2 – 4 месяцев. Так думала вся Россия, и мы торопились скорее попасть на фронт. Была установлена очередь отправки полков Петербургского гарнизона, и наш полк был отправлен одним из первых.

Вначале мы составляли конвой Верховного главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича в Барановичах. 5-я и 6-я сотни полка, которые по мобилизации должны были прибыть с Дона, явились прямо в Барановичи, не заезжая в Петербург.

Станция Барановичи, пропускавшая обыкновенно в сутки 8 пар поездов, по мобилизации должна была пропускать 30 пар поездов, а в действительности принимала и отправляла 60.

В Ставке мы несли охранную службу и в свободное время проводили занятия с казаками. Верховный главнокомандующий жил в вагоне, в котором была и столовая. К обеду и ужину всегда приглашался командир полка генерал-майор Иван Давыдович Орлов, по очереди один из трех полковников, помощников командира полка, один из шести командиров сотен и один из младших офицеров. Был в вагоне специальный стол для офицеров лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка.

Когда в Ставку приезжал Государь Император, обед проходил в большой палатке, и на него приглашался командир полка, полковой адъютант и я, как командир сотни Его Величества.

Но полк рвался в бой, а Великий князь Николай Николаевич, очень суеверный человек, не отпускал нас, говоря: «Пока вы со мною – будет счастье. И у Великого князя Николая Николаевича Старшего⁹³ , в турецкую войну, ваш полк тоже был в конвое». А мы волновались – окончится война, а мы и в бою не были, стыдно будет возвращаться в Петербург... Поделились своим огорчением с Государем Императором, и Государь уговорил Великого князя Николая Николаевича отпустить наш полк на передовые позиции, уже из Петербурга мы получили от Его Величества телеграмму: «Поздравляю с походом». Ликованию не было конца. Назначен был день отъезда. За обедом полковник П.П. Орлов говорит своему брату командиру полка: «Иван, а ведь отъезд назначен на понедельник». – «Как в понедельник? Не может быть». Посмотрели календарь, и Иван Давыдович вскочил и быстро пошел к Великому князю доложить об этом. Возвратившись, сообщил, что отъезд переложен на вторник. Вот суеверие.

Мы попали в армию генерала Рененкампа⁹⁴ . Первый период войны 1914 года был для кавалерии наиболее интересным, хотя и очень тяжелым. Война была маневренной. Мы все время были в движении. Уходили из деревни, в которой ночевали, до рассвета и приходили в новую деревню, когда было уже совсем темно. Никогда не ночевали в одной и той же деревне. В этот период войны было много интересных атак, порой заходили в тыл противника и устраивали там панику. Немцы должны были охраняться со всех сторон и избегать встречи с нашей кавалерией, особенно с казаками, так как сразу обнаружилось значительное превосходство нашей конницы в сравнении с немецкой. Атак наших немцы не выдерживали и, завидев нашу конницу, особенно казаков, немедленно уходили. Благодаря этому наши так осмелели, что бросались в атаку, не разбирая числа противника.

Подхорунжий Дубенцев, посланный со взводом казаков в 24 человека в разведку, выполнив свою задачу, возвращался к полку и неожиданно встретил эскадрон немцев в сто человек. Не задумываясь, он с гиком бросился в атаку, разбил и разогнал немцев и привел в плен 50 человек и 60 лошадей, человек 10 остались в поле зарубленными. Из казаков никто не пострадал.

Хорунжий Мосолов⁹⁵ – сын начальника канцелярии министра двора Его Величества – был послан в дальний разъезд с 30 казаками. В 400 шагах от дороги, по которой он ехал, стоял стог сена. Вдруг казаки говорят ему: «Ваше благородие, смотрите, немцы бегут за стог, прячутся, один пеший остался!» Мосолов крикнул: «За мной!» – и все поскакали к стогу. Когда подскакивали, этот один, оказавшийся урядником Сибирского войска лейб-гвардии Сводно-казачьего полка, идя навстречу Мосолову, говорит: «Эх, ваше благородие, а я думал, немец обнаглел и на нас идет, так, чтобы он не испужался, я ребят попрятал за стог». – «А сколько же у тебя человек?» – «Со мной 7 человек».

Полк наш не присоединили к нашей 1-й Гвардейской Кавалерийской дивизии, а стали перебрасывать из одной части в другую. Где прорыв, где серьезное положение – посылали нас. Первым среди нас был ранен хорунжий Моллер⁹⁶ .

Один раз штаб дивизии назначил нам ночлег в одной большой деревне, куда мы пришли ночью. Мы заняли крайние хаты и легли спать. Я командовал сотней Его Величества. Все мои офицеры и я поместились в одной комнате на полу. Еще мы не заснули – стук в дверь. «Кто там?» – «Я, полковник Потоцкий⁹⁷ , предупреждаю, что в этой же деревне, в дальнем ее конце, ночует немецкий пехотный полк. О нашем здесь присутствии он, очевидно, не знает. Спите спокойно – выступление до рассвета во столько-то часов». Спали не особенно спокойно, но выступили утром из деревни вполне благополучно.

Еще эпизод: заранее посланы квартильеры[42]42
  Автор воспроизводит здесь распространенное в разговорной речи звучание слова «квартирьеры», которым называют команду из необходимого количества рядовых, ефрейторов и офицеров, направляемую к местам ночлегов войск за день до их вступления в указанные населенные пункты (см. например: Устав внутренней службы дореволюционной 49-й пехотной дивизии).
  Замена звука «р» звуком «л» является здесь следствием расподобления одинаковых согласных: из трех одинаковых звуков – «р» – один, средний, заменяется другим согласным «л», обеспечивая большее удобство произношения всего слова. (Примеч. ред.)


[Закрыть] в назначенную для полка деревню. Квартильеры – значит, уже в тылу, где противника нет, но – война, и потому и в тылу едут с предосторожностью. Впереди дозорный казак, в ста – полутораста шагах, в зависимости от местности, еще пара дозорных, а за ними, на таком же расстоянии, все остальные. Надо проехать через деревню, которая начинается с поворотом главной улицы. Въезжает передний казак в деревню и сразу наталкивается на командира немецкого эскадрона, разговаривающего со своим вахмистром. Не было времени повернуться назад или еще предпринять что-либо, и казак по всем правилам, лихо отдает честь немецкому офицеру. Этот последний растерялся и машинально отвечает на отдание чести, прикладывая руку к козырьку. Опомнился вахмистр и схватил за повод казачью лошадь. В одно мгновение казак вынимает шашку и бьет вахмистра по руке. Вахмистр бросает повод, и казак полным карьером скачет по деревне... По обеим сторонам улицы, в открытых дверях, стоят на коновязи лошади немецкого эскадрона. Шум, крик. Немцы хватают ружья и с двух сторон стреляют в скачущего казака, но ни одна пуля не задевает его, он благополучно проскочил деревню и приехал в назначенное место. Едущие сзади, видя это, обогнули эту деревню и тоже благополучно приехали к месту назначения.

Еще эпизод. Темная ночь. Идет разъезд. Дозоры на сближенных расстояниях. Осторожно подъезжают к деревне, и вдруг у самой деревни из кустов залп, почти в упор. Один казак падает, остальные рассыпались и, явившись в полк, сообщили, что казак Ерохин убит. Через две недели Ерохин является. «Ты что, с неба свалился? Уже в приказе по полку написано, что ты убит». – «Убили только мою лошадь, а я притворился убитым. Ночь, темно, немцы не разглядели и за ноги стащили меня с дороги в лес, а когда они отошли, я потихоньку и скрылся. Вот две недели пеший ходил, искал наш полк – никто не знает».

29 октября 1914 года бой под Избицей. 30 октября бой под Ходечеле. 1 ноября бой под Данетой.

Не пишу подробности этих и других боев, так как мои записки остались в Чехословакии, в Праге, и я боюсь ошибиться.

3 ноября бой за переправу у деревни Юзефовки, когда сотня Его Величества, пользуясь болотистым ручьем и длинной через него плотиной, до приказания присоединиться к полку, задерживала большие силы наступающей армии противника. В этот день 3-я сотня под командой есаула Дьякова отбила у немцев большую группу русских, взятых немцами в плен. Со слезами эти пленные благодарили казаков за спасение.

8 ноября бой у Брезина с арьергардом противника.

14 ноября бой у Стребшова.

20 и 21 ноября двухдневный бой у Илова.

3 декабря был бой у деревни Антонев, где был убит в разведке хорунжий Боткин⁹⁸ , сын лейб-медика Его Величества. Боткин только перед войной был произведен в хорунжие из Пажеского Его Величества корпуса и был, конечно, совсем неопытным. Вообще офицеры, произведенные во время войны, особенно ускоренных выпусков, плохо знали военную службу. Давая им задачу, обыкновенно говорили едущему с ним уряднику: «Смотри, Его благородие совсем неопытный, ты за все отвечаешь». Боткина послали в разъезд со взводом казаков и радовались, что в его очередь досталась, казалось нам, легкая задача. Урядник говорит ему: «Надо выслать дозоры». – «Дозоры замедлят движение, вышлем позже». Через несколько минут урядник говорит: «Ваше благородие, невозможно ехать без дозоров». – «Подожди, вышлем позже». Попали к немцам в засаду и сразу были окружены. Боткин крикнул: «Врознь марш!» Все рассыпались. Сам же Боткин почему-то задержался, под ним была убита лошадь, и цепь немцев сразу сгустилась со всех сторон. Немецкий офицер крикнул: «Сдавайтесь, вы окружены со всех сторон!» На этот крик Боткин пошел прямо к офицеру и, подойдя к нему на десять шагов, вынул револьвер и застрелил немца. Конечно, Боткина сейчас же расстреляли.

Очень мне хотелось достать тело убитого хорунжего Боткина или хотя бы точно определить место, где немцы его похоронили. И я пошел на преступление. Я решил подговорить кого-либо из евреев, который ночью, когда стрельба затихнет, пробрался бы на немецкую сторону и добыл тело Боткина, а если это будет невозможно, то хотя бы добыл крохи – точное описание, где он зарыт. Решил дать еврею много денег и обещать по выполнении поручения дать еще в два раза больше.

С вахмистром Козловым я поехал в населенный евреями город Сухачев искать там этого еврея. У Сухачева был страшный бой.

Мы оставили у города лошадей с вестовыми, а сами пошли в город. Везде по улице рвались снаряды. У стенки домов мы осторожно продвигались вперед. Город казался пустым. От разрывов снарядов на головы наши сыпались осколки черепицы и всякого материала и мусора. Пройдя всю улицу, мы увидели нашу пехоту, удерживающую мост через реку. Немцы наседали. Шла страшная канонада с двух сторон, а на поляне, между городом и рекой, открыто стояли две лазаретные линейки, и молоденькие девушки, сестры милосердия, под страшным огнем, не обращая внимания на рвущиеся вокруг снаряды, самоотверженно перевязывали все время приносимых к ним раненых солдат. Это были действительно настоящие героини. Посмотревши на эту картину, мы повернули назад. Заходя в дом, мы все-таки нашли еврея, согласившегося выполнить наше поручение. Предупредив пехотный полк, с окопов которого должен был идти еврей, мы вернулись к своему полку и стали ждать.

Потом узнали следующее: когда стихла перестрелка между нашей пехотой и немцами, еврей пошел к окопам противника. На половине дороги, несмотря на поднятые им руки, немцы открыли по нему огонь. Он свернул вправо, думая там пройти, но и там поднялась стрельба, и еврей, видя, что пройти к немцам не может, повернул назад, но уже шел не к предупрежденному полку, а к соседнему с ним. Его схватили, начали допрашивать, и он, конечно, рассказал, кем он послан и зачем шел к немцам. Те были страшно возмущены и донесли об этом своему начальнику дивизии. Тот переслал рапорт командиру корпуса, а этот последний переслал рапорт нашему кавалерийскому командиру корпуса. Потом этот рапорт с предписанием, чтобы впредь не повторились такие поступки, также по команде, дошел до нашего командира полка генерала И.Д. Юрлова. Генерал спросил, как я решился на такой поступок. Я ответил: «Знаю, что это преступление, но знаю также, что, если бы окончилось все благополучно, как я хотел, был бы очень рад не только отец Боткина, лейб-медик Их Величеств, но и Государь Император. А еврей этот, конечно, не был шпионом, сидел у себя в подвале, ничего не видел и дрожал при каждом выстреле». Генерал Юрлов сказал: «Да, очень жаль, что все это вышло неудачно и не удалось порадовать и лейб-медика, и Его Величество».

Каждая сотня имела свою походную кухню, и казаки были всегда сыты. Офицеры же в течение дня поддерживали себя главным образом шоколадом. Он утоляет и голод, и жажду. А придя на ночлег, готовили себе суп из кур, гусей, индеек. Утром, перед выступлением, разогревали оставшееся от вечера, пили чай, и так до вечера.

Как-то нам дали дневку, и мы узнали, что в 12 верстах от нас стоит в резерве пехотный полк, в котором один солдат – ясновидящий и хорошо предсказывает будущее. Два молодых офицера отправились туда поговорить с этим ясновидящим. Явились там к офицерам этого полка испросить разрешение на разговор с солдатом. Конечно, им разрешили, но предупредили, что этот солдат часто ошибается. Пошли к солдату. Солдат сказал: «С удовольствием, но мне надо уединиться в темную комнату минут на двадцать, и чтобы мне никто не мешал, а то часто ребята пугают меня, и я заболеваю...»

Что он предсказывал нашим офицерам, не помню. Но в этот же день к этому солдату приехал молоденький офицер-артиллерист и просил ясновидящего сказать, жива ли и где находится его молодая жена? Писала ему каждый день, и он ей также, но вот уже три месяца ни одного письма. Уединился солдат и, выйдя из темной комнаты, сказал: «Завтра увидите свою жену». Офицер этот был совсем огорчен таким предсказанием, понимая невозможность приехать даме в боевую обстановку. Но утром будит его денщик со словами: «Вставайте, Ваше благородие, наша барыня приехали».

Когда этот полк сидел в окопах под сильным артиллерийским и пулеметным огнем, пришло из штаба дивизии приказание выслать разведчиков к неприятельским окопам, чтобы определить, какие части противника перед их полком. Командир полка ясно понимал, что всякий вылезший из окопов будет немедленно убит, но приказ есть приказ. Вспомнили об этом ясновидящем, который всегда хвастался, что он все видит, все знает, и пуля в него не попадет, и он ничего не боится. Дали ему это приказание и сказали: «Если найдешь охотников, возьми с собой – все получите Георгиевские кресты». Охотники нашлись, так как были солдаты, которые беспредельно верили этому ясновидящему. Пошли. Все высмотрели и благополучно возвращались, под страшным огнем противника, но, когда до своих окопов осталось несколько шагов, один из его компаньонов не выдержал и побежал, чтобы скорее вскочить в окоп, и сейчас же был ранен. Ясновидящий с другим компаньоном благополучно вошли в окоп, и сейчас же этот ясновидящий стал ругать раненого: «Зачем же ты побежал?! Я же сказал: иди от меня на расстоянии вытянутой руки, и пуля в тебя не попадет».